Одной из важнейших специфических речевых форм адресованной диалогической речи в языке драматургии А.П. Чехова является дефиниция как стилистический прием, посредством которого зритель получает необходимую информацию о роде занятий, характере, чувствах героев той или иной пьесы. Дефиниция, по определению Аристотеля, представляет собой «речь, обозначающую суть бытия вещи» [Аристотель 1978: 352], через указание на характерные ее признаки. «Суть бытия» одного из героев пьесы «Дядя Ваня», доктора Астрова, которого современники отождествляли с самим А.П. Чеховым [Полоцкая 1986: 359], проявляется в его диалогах с персонажами, в их репликах, построенных по инвариантной синтаксической схеме «предложения тождества», представляющей основные модели логико-синтаксической структуры дефиниционных предложений. Лексико-семантическое наполнение жестко регламентированных моделей логико-синтаксической структуры дефиниции в чеховской пьесе отражает «дефинитивный плюрализм»: определяемое понятие (образ Астрова) представлено определяющим — целым рядом отличающихся друг от друга характеристик, раскрывающих в своей совокупности его характер, поступки, их логику, отношение к себе и к окружающим. Весь дискурс образных дефиниций доктора Астрова в пьесе «Дядя Ваня», распадается на три типа: 1) дефиниции, характеризующие доктора Астрова с точки зрения окружающих; 2) дефиниции — самоидентификации доктора Астрова; 3) дефиниции, в которых доктор Астров характеризует окружающих его людей.
1. В зависимости от отношения действующих лиц к доктору Астрову, образные дефиниции, характеризующие его, приобретают дополнительную окраску — положительную или отрицательную. Именно экспрессивно маркированная лексика выявляет его индивидуальные свойства, личностные качества, существенные признаки внешности, характера, деятельности, отношения к окружающему миру. В своих диалогах персонажи пьесы обсуждают Астрова, пытаясь определить мотивацию его действий и поступков.
В речи Елены Андреевны, молодой жены старого профессора Серебрякова, дефиниции идентификации Астрова представлены в синтаксических формулах, обозначающих возраст, — кто какой (молодой, старый) человек, кому сколько лет: «Вы еще молодой человек, ...вам на вид... ну, тридцать шесть — тридцать семь лет...» (С. XII, 72); внешность — у кого какое лицо: «У этого доктора утомленное, нервное лицо. Интересное лицо» (С. XII, 75); профессию — кто — кто: «Ведь вы доктор» (С. XII, 72). Дефиниция оценки передается синтаксической формой что это что, далее сменяющейся дефиницией разъяснения что значит что, второй, определяющий, компонент которой заполняется словом с положительной коннотацией талант, далее получающим разъяснение посредством синонимического ряда позитивно заряженных слов, образно характеризующих талант Астрова: «...это талант! А ты знаешь, что значит талант? Смелость, свободная голова, широкий размах...» (С. XII, 88). Слова с положительной коннотацией соседствуют с отрицательно заряженными словами «Он пьет, бывает грубоват», которые в речи Елены Андреевны не воспринимаются негативно, поскольку сменяются разговорной репликой «но что за беда?», также построенной по дефиниционной синтаксической схеме, и затем — дефиницией-обобщением, сентенцией по схеме кто где не может быть каким: «Талантливый человек в России не может быть чистеньким» (С. XII, 88). Обращаясь к Соне, Елена Андреевна дает определение уродливой, бескрылой, ограниченной, нищенской действительности, окружающей Астрова: «Сама подумай, что за жизнь у этого доктора! Непролазная грязь на дорогах, морозы, метели, расстояния громадные, народ грубый, дикий, кругом нужда, болезни, а при такой обстановке тому, кто работает и борется изо дня в день, трудно сохранить себя к сорока годам чистеньким и трезвым...» (С. XII, 88). Образным, метафорическим дефинициям людей с негативной коннотацией, как каких-то серых пятен, в речи Елены Андреевны противопоставляется метафорическая же оценка Астрова с коннотацией позитивной — образным сравнением: «Среди отчаянной скуки, когда вместо людей кругом бродят какие-то серые пятна, иногда приезжает он, не похожий на других, красивый, интересный, увлекательный, точно среди потемок восходит месяц ясный...» (С. XII, 93). Обращаясь непосредственно к Астрову, Елена Андреевна дословно повторяет эту дефиницию оценки, построенную по синтаксической схеме кто каков: «Вы интересный, оригинальный человек» (С. XII, 110). И Соня, влюбленная в Астрова, говорит ему комплименты, построенные по данной формуле дефиниции оценки кто каков, заполненной лексикой с позитивной коннотацией: «Вы изящны, у вас такой нежный голос... Даже больше, вы, как никто из всех, кого я знаю, — вы прекрасны» (С. XII, 84).
Серебряков не видит всего этого, он не признает Астрова, в его репликах формула дефиниции оценки заполнена лексикой с негативной коннотацией: «На что мне твой Астров! Он столько же понимает в медицине, как я в астрономии... С этим юродивым я и разговаривать не стану» (С. XII, 77).
Определение чудак по отношению к Астрову употребляют почти все действующие лица пьесы, оно является неотъемлемым элементом его характеристики, однако только Елена Андреевна понимает, что так называемое чудачество Астрова — это его забота о сохранении лесов, о красоте земли, стремление к недостижимой гармонии.
2. Дефиниции, в которых дается самоидентификация Астрова, построены по сложным синтаксическим моделям, включающим перечислительные ряды по принципу нарастания экспрессии. Астров при первом появлении на сцене задает вопрос старой няне, изменился ли он за десять прошедших лет, и, получив ответ: «Тогда ты молодой был, а теперь постарел» (С. XII, 63), — с горечью констатирует, используя дефиницию оценки по схеме кто стал (становится) каким (кем): «В десять лет другим человеком стал... Как не постареть? Да и сама жизнь скучна, глупа, грязна... Затягивает эта жизнь. Кругом тебя одни чудаки, сплошь одни чудаки; а поживешь с ними года два-три и мало-помалу сам, незаметно для себя, становишься чудаком... Я стал чудаком, нянька...» (С. XII, 63—64). О себе он отзывается иронично, вмещая свою характеристику в форму дефиниции кто это кто: «У Островского в какой-то пьесе есть человек с большими усами и малыми способностями. Так это я» (С. XII, 71). Астров изначально позиционирует себя отрицательно, в его самооценке звучат негативно заряженные слова пошляк, чудак, брюзга, занимающие в схеме дефиниции оценки кто стал (становится) каким (кем) определяющую позицию. Бескрылость и парадоксальность современной жизни, в которой гибнут люди, одаренные талантом, душевным богатством, тонким и острым умом, не щадит и доктора Астрова. Нелицеприятно оценивая себя и Войницкого, далее он использует вышеприведенную синтаксическую формулу дефиниции, заменяя слово чудак на слово пошляк, усиливающее отрицательную заряженность определяющего компонента. Обращаясь к Войницкому, он констатирует: «Да, брат. Во всем уезде было только два порядочных, интеллигентных человека: я да ты. Но в какие-нибудь десять лет жизнь обывательская, жизнь презренная затянула нас; она своими гнилыми испарениями отравила нашу кровь, и мы стали такими же пошляками, как все» (С. XII, 108). Он не щадит ни себя, ни Войницкого, признавая, что жизнь обошлась с ними сурово: «Я не удовлетворен жизнью, как ваш дядя Ваня, и оба мы становимся брюзгами» (С. XII, 83). Пьянством Астров спасается от пошлости жизни: «Видишь, я и пьян... Когда бываю в таком состоянии, то становлюсь нахальным и наглым до крайности» (С. XII, 81). Вслед за дефиницией оценки появляется дефиниция идентификации, построенная по формуле кто кажется кем, свидетельствующая о возникающей в опьяненном сознании Астрова иллюзии настоящей жизни, мечты о красоте и целесообразности мира: «Мне тогда все нипочем! Я берусь за самые трудные операции и делаю их прекрасно; я рисую самые широкие планы будущего; в это время я уже не кажусь себе чудаком и верю, что приношу человечеству громадную пользу... громадную!» (С. XII, 82). Доктор Астров следует своему призванию — спасению лесов, которое окружающие считают чудачеством. Попытки объяснить, что означает это чудачество, формулируются им в виде дефиниции, построенной по синтаксической схеме что это что: «...быть может, это в самом деле чудачество, но, когда я прохожу мимо крестьянских лесов, которые я спас от порубки, или когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти и что если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я... Все это, вероятно, чудачество» (С. XII, 71). В большинстве дефиниций самоидентификации Астров фиксирует снижение планки своих изначальных устремлений, его разочарование, равнодушие; часто повторяющаяся схема дефиниции «что каково», заполняется словами горького признания в ответ на мечты Ивана Петровича начать новую жизнь: «Э, ну тебя! какая еще там новая жизнь! Наше положение, твое и мое, безнадежно» (С. XII, 108). В отличие от Лешего, цель, образно называемую «огоньком», Астров утрачивает: «Я работаю... как никто в уезде, судьба меня бьет не переставая, порой страдаю я невыносимо, но у меня вдали нет огонька» (С. XII, 84). Астров подводит итог мертвящей, нескладной сущности своей жизни с точки зрения счастливого будущего: «Те, которые будут жить через сто, двести лет... будут презирать нас за то, что мы прожили свои жизни так глупо и так безвкусно...» (С. XII, 108).
З. Дефиниции, в которых Астров характеризует окружающих, построены по синтаксической схеме кто каков и содержат в основном слова с негативной коннотацией: «Мужики однообразны очень, неразвиты, грязно живут, а с интеллигенцией трудно ладить. Она утомляет. Все они, наши добрые знакомые, мелко мыслят, мелко чувствуют и не видят дальше своего носа — просто-напросто глупы. А те, которые поумнее и покрупнее, истеричны, заедены анализом, рефлексом...» (С. XII, 84). Нелицеприятно относясь к людям своего круга, Астров иллюстрирует свою мысль об их бесчувствии и глупости, цитируя их высказывания, построенные по усеченной модели дефиниции кто это кто, заполненной негативно заряженными словами: «Они ноют, ненавистничают, болезненно клевещут, подходят к человеку боком, смотрят на него искоса и решают: «О, это психопат!» или: «Это фразер!» А когда не знают, какой ярлык прилепить к моему лбу, то говорят: «Это странный человек, странный!»» (С. XII, 84). Астров построил свою собственную философскую систему оценки окружающих: «...все вы, братцы, представляетесь мне такими букашками... микробами» (С. XII, 84) — дефиниция по схеме кто представляется кому кем.
Елена Андреевна нравится ему: «...если бы вот Елена Андреевна захотела, то могла бы вскружить мне голову в один день...» (С. XII, 84). Однако он отдает себе отчет, что «ведь это не любовь, не привязанность» (С. XII, 85). Даже положительно характеризуя Елену Андреевну дефиницией оценки («Роскошная женщина» (С. XII, 110); «Как будто вы и хороший, душевный человек...» (С. XII, 110)), он, тем не менее, ясно видит ее праздность, разрушающе действующую на всех, кто оказывается рядом: «Она прекрасна, спора нет, но... она только ест, спит, гуляет, чарует всех нас своей красотой — и больше ничего» (С. XII, 83). Не зря он называет ее «красивым пушистым хорьком» (С. XII, 96).
К Серебрякову он относится неприязненно. Хотя схема дефиниции «кто каков», употребляемой Астровым по отношению к Серебрякову, и заполняется нейтральными словами — антонимами болен и здоров, однако, используя экспрессивный суффикс в слове здоровехонек, Астров подчеркивает отрицательные черты Серебрякова: «Вы писали, что он очень болен..., а оказывается, он здоровехонек» (С. XII, 69).
Реплика Астрова, произносимая им перед географической картой, — дефиниция оценки, определяющий компонент которой заполнен устойчивой фразеосхемой страшное дело по отношению к определяемому компоненту жарища в Африке: «А должно быть, в этой самой Африке теперь жарища — страшное дело» (С. XII, 114), — произвела неизгладимое впечатление на М. Горького: «...я задрожал от восхищения перед Вашим талантом и от страха за людей, за нашу бесцветную, нищенскую жизнь. Как Вы здорово ударили тут по душе и как метко!».
Именно из образных дефиниций выявляется художественный портрет сельского доктора, мечтавшего сохранить леса России, но утерявшего путеводный «огонек» и утратившего ощущение смысла жизни.
Литература
1. Аристотель. Топики. М., 1978.
2. Полоцкая Е.А. Примечания // Чехов А.П. Драматические произведения: в 2 т. Т. 2. Л., 1986.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |