«Чеховиана» газеты «Южный край»

Теперь мое имя безмятежно гуляет по Харькову...

А. Чехов. Скучная история

Дореволюционная периодическая печать, в особенности провинциальная, — богатый и недостаточно освоенный в науке материал. Провинциальная газета представляет интерес не только для историка, журналиста, краеведа, но и для филолога, историка литературы. Только провинциальная печать позволяет в полной мере осмыслить восприятие творчества того или иного писателя современниками — не узким кругом критиков-профессионалов, а широкой аудиторией читателей и зрителей.

Об отношении современников к творчеству писателя долгое время принято было судить в основном по отзывам столичной критики. Однако провинциальные журналисты были ничуть не менее внимательными и чуткими читателями, чем их столичные коллеги. Кроме того, провинциальная пресса, при всей пестроте и неравноценности, в целом была гораздо ближе рядовому читателю, чем пресса столичная, а значит, гораздо объективнее отражала специфику массового читательского восприятия.

1890—1900-е годы в истории русской и украинской литературы и журналистики — одна из самых сложных и интересных эпох. И если невозможно вообразить литературно-общественную жизнь этой эпохи без творчества Чехова, то невозможно и понять ее без оценки чеховских произведений в критике рубежа веков. Современная Чехову провинциальная периодика лишь в недавнее время стала объектом внимания исследователей. Работа по широкому фронтальному изучению дореволюционной газетной чеховианы ведется достаточно успешно, но далека от завершения. Ученые, обращавшиеся к этой проблеме (А. Чудаков, А. Кузичева, И. Лосиевский, М. Муриня, Л. Бушканец и др. [1; 2; 3; 4; 6; 7; 16]), опирались на обширный, но неизбежно избирательный материал. Газета «Южный край» в поле зрения чеховедов попадала лишь эпизодически. В «Чеховиане» И. Масанова (М., 1929), Комментариях к Полному собранию сочинений и писем Чехова (М., 1974—1983), Летописи жизни и творчества писателя (М., 2000—2004) «Южный край» упоминается нечасто. Между тем эта «общественная, литературная и политическая газета» пользовалась большой популярностью у читателей. Подписка на нее проводилась не только в Харькове, но и в Москве, Санкт-Петербурге и даже в Париже. Газета издавалась с 1880 года в течение 37 лет, сначала на 4-х, затем на 6 —8 страницах ежедневно, а с 1912 года выходили утренний и вечерний выпуски. И хотя структура массовой городской ежедневной газеты определялась в первую очередь стремлением опереться на широкого читателя, заинтересовать его, предложить материал для легкого ежедневного чтения, в ней было множество заметок достаточно серьезного содержания. В рубриках «Театр и музыка», «Свет и тени», «Литературные итоги», «Обозрение газет и журналов» помещались отзывы о произведениях писателей и о театральных постановках, юбилейные и мемуарные очерки, некрологи и т. п. Исследование этих материалов позволяет проследить эволюцию восприятия чеховского творчества провинциальной критикой, уяснить место Чехова в литературных представлениях харьковской дореволюционной общественности.

«Чеховиана» «Южного края» (то есть публикации, так или иначе связанные с личностью и творчеством Чехова) достаточно разнообразна¹. Она включает чисто информационные заметки (анонсы спектаклей по чеховским пьесам, сообщения о выходе в свет новых произведений писателя, о новых изданиях его сочинений и т. п.), биографические материалы (воспоминания современников, корреспонденции из мемориальных мест), публикации, посвященные памятным датам, а также аналитические статьи (разборы прозаических и драматургических произведений, очерки жизни и творчества, театральные рецензии) [9—15]. В целом творчество Чехова оценивалось харьковской критикой позитивно и даже восторженно. Однако адекватного понимания произведений писателя, сущности его художественных новаций публицистам «Южного края» удавалось достичь далеко не всегда. Можно выделить несколько этапов эволюции читательских оценок личности и творчества Чехова. Критика 80-х годов еще не уверена в таланте молодого писателя. В рецензиях 1888 года Ю. Говоруха-Отрок писал о Чехове как о художнике «незначительного дарования», не имеющем «объединяющей идеи», в рассказах которого «кое-что живое решительно потопает в массе ненужного и оставляет чувство какого-то досадного недоумения» (Южный край. 1888. 20 августа; 29 октября). 90-е годы отличаются большей объективностью оценок, усилением аналитичности. Правда, стремясь рассматривать творчество Чехова в контексте идейно-эстетических исканий эпохи, критики порой упрекают писателя в том, что он изображает лишь нетипичную «больную» декадентскую среду («Чайка») или клевещет на русских мужиков («Мужики»). Последняя «бранная» рецензия появляется в 1897 году. По мнению ее автора, Чехов вздумал «протретировать русский народ с высоты своего интеллигентно-культурного величия». Критик не находит в повести «Мужики» «ни тонко очерченной психологии, ни мастерски очерченных типов», «ни знания народной жизни, ни наблюдательности» и считает ее заурядным очерком, написанным «в стиле «Власти тьмы» Л. Толстого и по шаблону покойного Глеба Успенского». Писатель, по мнению рецензента, «сохраняет все время непоколебимое, сонное спокойствие» ко всему равнодушного и никого не жалеющего человека (Южный край. 1897. 4 мая).

Однако подобных откликов становилось все меньше. Харьковская критика 1900-х годов уже не сомневалась в масштабах и значении таланта Чехова и стремилась охватить творчество писателя в целом, проследить его ведущие тенденции, окончательно уяснить место Чехова в литературном процессе эпохи. В этот период, особенно после смерти художника, складывается новое, трепетно-интимное отношение к его личности и творчеству.

Преимущественное внимание критики «Южного края» уделяли драматургии Чехова. Проза привлекала их меньше, и это вполне объяснимо. Ежедневная газета требовала свежей, злободневной информации. Утвердившийся авторитет Чехова-драматурга и растущая слава Московского Художественного театра привели к тому, что каждая новая пьеса любимого автора напряженно ожидалась и быстро приобретала широкую известность. Драмы и водевили Чехова исполнялись не только профессиональными труппами. В Харькове к ним обращались театр собрания приказчиков, литературно-художественный кружок, студенческий театр и даже театр при 3-й народной чайной.

Проза Чехова приходила к читателю медленнее и не получала массового отклика. В «Южном крае» мы находим свидетельства запаздывающего читательского признания таких чеховских шедевров, как, к примеру, «Дом с мезонином». И. Турскому, автору заметки 1914 года, приходится привлекать внимание читателя к этой «в общем малопопулярной миниатюре» (Южный край. 1914. 2 июля). Отклики на прозаические произведения Чехова лишний раз подтверждают, что харьковская критика не существовала обособленно от столичной. Она отдала дань распространенным суждениям о пессимизме, хмурости, «сумеречности» чеховского таланта, порою повторяла народнические шаблоны, неправомерно отождествляла автора и героев, использовала расхожую формулу о бесфабульности, бессобытийности чеховских произведений.

Рецензии же на спектакли чаще всего носили самостоятельный характер и были более оригинальны, чем отзывы о прозе. Театральные заметки обычно состояли из двух частей: в первой предлагался анализ пьесы, во второй — рецензия на спектакль. Харьковский драматический театр в постановках чеховских пьес не отставал от столичных: к примеру, «Вишневый сад» был поставлен по рукописи в день премьеры в МХТ — 17 (9) января 1904 года (Раневская — В.Н. Ильнарская, Гаев — А.Н. Соколовский, Лопахин — Е.Ф. Павленков, Трофимов — С.Н. Нерадовский, Варя — Э.Ф. Днепрова, Аня — М.И. Велизарий, Симеонов-Пищик — Б.С. Борисов, Шарлотта Ивановна — С.И. Милич, Епиходов — Л.Н. Колобов, Фирс — Д.А. Глюске-Добровольский). 27-летняя Вера Николаевна Ильнарская, в бенефис которой был поставлен спектакль, обычно выступала в амплуа инженю и гранд-кокет, поэтому роль Раневской, судя по некоторым отзывам [4], ей не слишком удалась. Быть может, и по этой причине последняя пьеса Чехова «имела у публики средний успех и принята была довольно сдержанно» (Южный край. 1904. 19 января). Однако рецензент «Южного края» в оценке актерского мастерства вполне благодушен: «...надо отдать справедливость нашим артистам: они, по мере своих дарований, очень добросовестно и старательно отнеслись к исполнению, вполне проникнувшись настроением чеховской пьесы». В своем отзыве на премьерный спектакль В. Иванов отметил узнаваемые особенности «чеховской манеры»: «фабула в узком смысле этого слова и на этот раз не играет почти никакого значения. Она нужна автору только как канва для целого ряда узоров, рисующих современные темы и современную жизнь»; «вся пьеса идет, как и всегда у Чехова, в мягких полутонах, за исключением финальной сцены 3-го акта <...> Здесь много глубокого драматизма». Добавим, что критик с уверенностью определил место действия пьесы — «полуразрушенное дворянское гнездо Харьковской губернии» (Южный край. 1904. 19 января). В феврале харьковская труппа уже гастролировала в Ростове-на-Дону, где «Вишневый сад» при участии Э.Ф. Днепровой и В.Н. Ильнарской прошел «с громадным успехом» («Южный край. 1904. 27 февраля).

Несмотря на «сдержанный успех» в родном городе, новый сезон театр также открыл «Вишневым садом», но в несколько ином составе: в постановке участвовали актрисы И.С. Юрьева (Сандунова), Г.И. Мартынова, А. Д. (?) Каренина, М.И. Велизарий, актер Волков и др. (Южный край. 1904. 17 сентября).

Иногда зрители (в том числе и журналисты) знакомились с драмой только по ее сценическому воплощению, отсюда некоторые смещения в оценках персонажей, их места в пьесе: так, роль Аркадиной в «Чайке» трактовалась как эпизодическая, выведенная для уяснения среды, в которой живут герои (Южный край. 1897. 1 января), в «Дяде Ване» главным действующим лицом оказывался доктор Астров, а остальные персонажи составляли своеобразный фон (Южный край. 1901. 4 мая).

Однако в публикациях «Южного края» содержались и тонкие, глубокие наблюдения. Герои Чехова осмысливались как приметы и симптомы эпохи в ее целостности. Чеховские пьесы с самых первых постановок оценивались как новое слово в драматургии, как «пьесы настроения», причем подчеркивалось, что для воссоздания этого настроения необходима умелая, нетрадиционная режиссура и слаженная, гармоничная игра всего актерского ансамбля. Критики писали о слиянии комического и трагического в чеховском творчестве, о выявлении в нем трагизма обыденного, будничного существования («драмы жизни»), о специфике чеховского символа, о разрушении традиционной иерархии случайного и характерного. Мы встречаем на страницах газеты замечания, касающиеся таких особенностей творчества Чехова, как предчувствие экологической катастрофы, включение в этическую сферу отношения человека к природе, восприятие природы как некой нравственной нормы, воплощения красоты и гармонии (эти чеховские новации будут по достоинству оценены и прокомментированы лишь в 70—80-е годы XX века [8; 16]). Идеал Чехова, по мнению обозревателя «Южного края» С. Яблоновского, — жизнь, «наполненная любовью к человеку, и животному, и растению» (Южный край. 1909. 2 июля).

В чеховской концепции человека харьковские критики подмечают особенности, которые позже будут истолкованы как предварение философских учений XX столетия: «Человек слоняется у него, подобно беспастушной скотине, неудовлетворенный, ни к чему не приспособившийся, не осмысливший своего существования» (Южный край. 1901. 8 мая). Шла речь в публикациях «Южного края» и о новом, особом отношении Чехова к быту, обыденщине — не только критическом, ниспровергающем, но и позитивном, приемлющем, позволяющим увидеть красоту повседневности. Отмечались и такие черты творчества Чехова, как отказ от проповеди, от прямого призыва, «партийности». Многие из этих характеристик, ставшие общепризнанными в современном литературоведении, зачастую трактуются как откровения последних десятилетий XX века. Как видим, истоки их обнаруживаются гораздо раньше.

Особое место в ряду чеховских материалов «Южного края» занимает посмертная чеховиана. Она отличается, по крайней мере, двумя особенностями. Это, во-первых, широта и разнообразие тематики публикаций. В поле зрения критики попадают биография и творчество художника, ранние и зрелые произведения, проза и драматургия, записные книжки и письма. Журналистов интересуют творческая история произведений, прототипы героев, судьбы чеховских рукописей и чеховской дачи, отношения писателя с современниками, чествование его памяти и т. д. Во-вторых, ведущее место в публикациях, как и в общественном сознании той поры, начинает занимать личность Чехова — не только художника, но и человека (подробнее об этой тенденции см.: [6; 7]). Практически каждый из пишущих о Чехове остро ощущает свою причастность к нему, видит в писателе «нежно любимого», близкого человека, «лучшего друга», горячо переживает утрату. В то же время газетчики не упускают возможность отметить в траурных церемониях и откликах юмористические моменты, стремясь «по-чеховски» сочетать трагическое и комическое (Южный край. 1904. 14 июля).

Огромное количество литературных и внелитературных фактов, связанных с именем Чехова (кружки, вечера, лекции, речи, стихи, музеи, поминки и панихиды и т. д.) и постоянная информация о них на страницах газеты позволяет говорить об интенсивном и лично заинтересованном внимании к Чехову в самых широких кругах общества. Это внимание не ослабевает даже в годы войны. Писатель становится воплощением идеальных человеческих качеств, его образ соединяет в себе черты человека своего времени, отразившего боли, тревоги и чаяния эпохи, и вместе с тем олицетворяет собою идеал человека будущего. Об этом, кроме прочего, свидетельствуют пусть не вполне совершенные, но искренние стихи одного из почитателей таланта Чехова, напечатанные в юбилейном номере «Южного края» за 1914 год (выпуск от 2 июля был посвящен памяти Чехова):

Чехов — это любви откровение,
Чехов — это немолчное пение.
Это сумерки наших тревог,
Это русская доля тяжелая,
Это русская жизнь невеселая,
Это лучшего лучший залог.

(Южный край. 1914. 2 июля)

Примечания

1. Автор благодарит И.В. Руденко за неоценимую помощь в подборе газетных материалов. Ею были выявлены 165 «чеховских» заметок, просмотрены более чем 4100 номеров газеты за 1880—1917 гг.