Из всех зарубежных писателей, с которыми сопоставляют Чехова, самый упоминаемый — Мопассан. Это не случайно, так как он был любимым писателем Чехова. Призыв адвоката Лысевича из рассказа «Бабье царство» (1894) читать Мопассана стал знаковым и поставил ученых перед необходимостью рассматривать литературные связи между Чеховым и Мопассаном особенно пристально. Оба писателя существенным образом повлияли на пути развития национальных литератур. Параллели между их произведениями проводились неоднократно: сопоставлялись сюжеты, повествовательная манера, выявлялись мопассановские аллюзии и реминисценции в прозе и драматургии Чехова. Список чеховских текстов, связанных с именем Мопассана, достаточно обширен, приемы, унаследованные русским писателем, весьма специфичны.
Чехов не случайно считал Мопассана близким автором. По мнению исследователей, разгадка такой неизменной и постоянной любви в «честной трезвости французского писателя, его нелюбви к приукрашиванию действительности, в его умении видеть грязную изнанку жизни... они оба были антиромантиками и умели отбросить утешительную ложь, предпочитая ей суровую правду»1.
В этой связи целесообразно обратиться к двум книгам русского и французского писателей «Остров Сахалин» (1895) и «На воде» (1888). При чтении этих произведений невольно улавливаешь явные и неявные литературные связи и переклички.
То, что Чехов был знаком с книгой «На воде», не вызывает сомнений. Произведение цитируют даже его персонажи. В «Чайке» (1896) французским писателем увлечена Аркадина, и Чехов приводит целый отрывок из Мопассана в ее исполнении во втором действии пьесы. Произведение повлияло не только на текст «Чайки», но и на «Рассказ старшего садовника» (1894)2. Хочется обратить внимание на художественные параллели между книгами «Остров Сахалин» и «На воде». Невзирая на существенные различия с точки зрения жанровой принадлежности, сюжета, они заключают в себе много общего. З. Паперный отмечал: «Интересно, что Чехов чувствовал постоянный интерес и симпатию к писателю, не только родственному, но и во многом от него отличному, а иногда и полярно противоположному»3.
В комментариях М.Л. Семановой к книге «Остров Сахалин» в 30 томном собрании сочинений и писем находим упоминание, что в январе 1890 года в газете «Новости дня» был помещен материал о том, что Чехов отправляется в путешествие на Сахалин. Автор данной заметки сравнивал Чехова с писателями Э. Золя и Г. де Мопассаном, упоминал книгу «На воде». Мопассан покачивается на воде — Чехов едет на Сахалин: в центре внимания писателей дорожные впечатления. Таким образом, еще до выхода в свет путевых записок Чехова современники сравнивали его с Мопассаном. Это не случайно, так как образ автора-путешественника, добывающего в самой действительности материалы для произведений, был родственен Чехову.
Мопассан написал «На воде» в период своей прогулки на яхте «Милый друг» вдоль побережья Средиземного моря. По пути автор вел дневник, в котором детально описывал живописные пейзажи, которые он видел. На море автор размышлял на разные темы, заносил необычайные истории из жизни известных людей и простых обывателей. Повествование Мопассана характеризуется географической точностью, конкретностью датировок и цифр, писатель широко использует «морскую» терминологию. «На воде» — это повествование, где автор предельно откровенен с читателем, так как он записывал «все, что видел и что думал»4. Роль субъективного элемента у Мопассана намного выше, чем в сдержанной и объективной книге Чехова. Многие его впечатления и оценки лежат на поверхности текста, их не нужно специально «искать», как у Чехова. Книги были написаны с разной целью, наблюдения двух поездок также отличаются. Отдыхающий путешественник Мопассан видел только «море, солнце, облака и скалы» [359], он получал большое удовольствие от путешествия и своего одиночества. Произведение «На воде» возникло случайно, автор вел дневник, прежде всего, для самого себя: заносил «неотделанные записки», «смутные мечтания», «отрывочные мысли, которые, словно птицы, мелькают у нас в голове» [445]. Перед глазами Чехова открывались более мрачные картины, и, в отличие от своего французского учителя, на Сахалине ему некогда было грезить и мечтать.
Близкие интонации обнаруживаются при внимательном рассмотрении обоих текстов. В первую очередь произведения объединяет один из важных мотивов — свободы и тесно связанный с ним мотив заключения-наказания. В ряду причин неожиданной поездки Чехова на Сахалин можно назвать попытку обрести личную свободу. Об одиночестве и независимости неоднократно размышляет Мопассан, покачивающийся на своей яхте. Остановимся на более конкретном воплощении такого мотива. В первую очередь он связан с неволей человека и прослеживается на протяжении обоих анализируемых текстов. В одном из писем А.С. Суворину в 1891 году Чехов признавался: «А Сахалин тем хорош, что он жил бы после меня сто лет, так как был бы литературным источником и пособием для всех занимающихся и интересующихся тюрьмоведением» (П. Т. 4. С. 305). В книге Мопассана встречаются два эпизода, связанных с заключением в тюрьму. Первая история, рассказанная Мопассаном, — это побег из крепости маршала Базена. Вторая связана с наказанием человека, убившего собственную жену. Оба эпизода образуют определенную повествовательную рамку в тексте и являются значимыми не только в композиционном, но и в смысловом плане. Наказание заключением в тюрьму/крепость/каторгу в центре внимания Чехова и Мопассана. Вспомним, что Лысевич из «Бабьего царства», произнося свой знаменитый монолог о Мопассане, говорит: «Я предпочел бы литературу, которая учит, как бежать из тюрьмы. Из всех современных писателей я почитываю, впрочем, иногда одного Мопассана... Хороший писатель, превосходный писатель!.. Удивительный художник! Страшный, чудовищный, сверхъестественный художник!» (С. Т. 8. С. 285). Это размышление исследователи часто связывают с чеховским пониманием творчества французского писателя. Если устами героя Лысевича Чехов дает свою оценку Мопассану, очевиден его интерес к «тюремной» теме.
Тема абсурдности наказания красной нитью проходит сквозь повествовательную ткань обеих книг. Примечательным является эпизод книги «На воде», помеченный «14 апреля» и посвященный государству Монако. В «Острове Сахалине» это Рассказ Егора (гл. VI). Обе истории «выбиваются» из общей тональности произведений. Мопассан «весьма прискорбным и доселе неслыханным» эпизодом завершает повествование, словно подводя итог всему сказанному. Преступление и последующее за ним наказание по-разному изображаются авторами. Рассказ Мопассана восходит к притче, в то время как Рассказ Егора больше близок к журналистскому жанру — интервью.
В государстве Монако происходит убийство. Муж в порыве гнева убивает свою жену, и местный суд приговаривает его к смертной казни. Однако преступника не могут наказать по той причине, что в Монако нет палача, гильотины, тюрем и прочего. Обвиняемый становится большой обузой для государства, содержать его становится накладным. Убийцу уговаривают покинуть тюрьму и отправиться за границу, где выплачивают пожизненную пенсию в размере шестисот франков. Такой анекдот на серьезную тему не мог не привлечь внимания Чехова. 1880—90-е считаются годами раздумий Чехова о смертной казни, наказании и страданиях людей. Данный эпизод сопоставляют с «Рассказом старшего садовника» (1894). В.Б. Катаев пишет: «История, о которой говорится в «Рассказе старшего садовника», в некоторых чертах напоминает остов сюжета о несостоявшейся смертной казни, рассказанного Мопассаном...»5. По мнению исследователя, из притчи, рассказанной садовником, вытекает высокий моральный, гуманистический вывод: нужно верить в каждого человека. В этом плане представляется интересной VI глава «Острова Сахалина».
История ссыльного Егора привлекла внимание Чехова своей исключительностью и непохожестью на рассказы других ссыльных: «Преступления почти у всех ужасно неинтересны, ординарны, по крайней мере со стороны внешней занимательности, и я нарочно привел выше Рассказ Егора, чтобы читатель мог судить о бесцветности и бедности содержания сотни рассказов, автобиографий и анекдотов, какие мне приходилось слышать от арестантов и людей, близких к каторге» (С. Т. 14—15. С. 131). Диалог Чехова с каторжным занимает около двух страниц. Мы узнаем, что Егор был отправлен на остров «за убийство» некоего Андрея. Суд, разбирая дело о совершенном преступлении, пошел по легкому пути: из нескольких подозреваемых, точно по жребию, вина пала на Егора. Автор не берется размышлять о том, как остальные обвиняемые нашли способы уйти от наказания и комментировать данную историю. Однако выделение рассказа в отдельную главу намекает на то, что эпизод очень важен для Чехова. Думаем, для автора в Рассказе Егора важен не факт виновности-невиновности человека. Основной смысловой акцент сосредоточен на суде, который «не верит», для которого «все неправда».
Преступление без наказания у Мопассана и наказание без преступления у Чехова... Удивляет то обстоятельство, с каким вниманием монакский суд отнесся к убийце, чья вина не вызывала сомнений. По данному частному случаю велись политические переговоры с французским и итальянским правительствами «с целью получить заем в виде палача и его орудия» [441]. Вопрос о том, что делать с убийцей, стал делом государственной значимости. История Егора контрастирует с рассказом Мопассана. Для правительства Монако выходом из создавшегося положения является отпустить убийцу на свободу. Хотя виновность русского преступника остается под сомнением, он отправляется на каторгу, — так и решается проблема.
О наказании Чехов продолжает размышлять в XXI главе «Нравственность ссыльного населения. — Преступность. — Следствие и суд. — Наказания. — Розги и плети. — Смертная казнь». В «Рассказе старшего садовника» эти и другие наблюдения художественно переосмысляются Чеховым, утверждается вера в человека вообще, вне наказания. Судья, выронив смертный приговор преступнику, восклицает: «Нет! Если я неправильно сужу, то пусть меня накажет бог, но, клянусь, он не виноват! Я не допускаю мысли, чтоб мог найтись человек, который осмелился бы убить нашего друга доктора! Человек неспособен пасть так глубоко!» (С. Т. 8. С. 346). Если Мопассан рассказывает читателю анекдот, у Чехова эта тема получает иное, более философское осмысление.
Истории о преступлениях в Монакском государстве и ссылке Егора обрамляются поразительными пейзажами, изображением открытого моря, волн. Эти описания оттеняют повествование о тюрьме, наказании и прочем. Фактографическая достоверность удивительным образом «уживается» с лирическими отрывками, размышлениями. В этом отличительная особенность и сходство обеих книг. Возможно, при поиске повествовательной манеры книги «Остров Сахалин». Чехов ориентировался именно на произведение «На воде» Мопассана.
Море является частью образной структуры рассматриваемых нами произведений. Книга «Остров Сахалин» содержит множество «морских» лирических отступлений, которые ярко выделяются на фоне «строгого» повествования, изобилующего цифрами и фактами. Эти отступления связаны с раздумьями Чехова о людях, живущих на острове, об их судьбах, о человеческой жизни в целом. Описания моря, а также ощущений авторов в связи с его близостью схожи и во многом перекликаются. Можно предположить, что подобные эпизоды книги «Остров Сахалин» были также навеяны Мопассаном.
В книге Мопассана «Сильно изрезанный берег, красивый, нарядный, весь в бухтах, заливчиках и причудливых уступах, словно ждет, охорашиваясь, привычную толпу вздыхателей. На склонах еловый лес подымается до самых гранитных вершин, похожих на замки, на города, на каменные войска, перегоняющие друг друга. А море у подножия скал такое прозрачное, что даже видно песчаное дно и водоросли». На смену пейзажам приходят размышления автора о смысле жизни, о предназначении человека: «Бывают дни, когда меня с такой силой охватывает ужас перед всем существующим, что я призываю смерть. Однообразие вечно неизменных пейзажей, человеческих лиц, мыслей причиняет мне нестерпимые муки. С изумлением и гневом взираю я на убожество вселенной, ничтожность всего сущего возмущает меня, человеческое тупоумие удручает безмерно. Но бывают иные дни, когда я, как всякая живая тварь, радуюсь всему...» [388].
Море вызывает у Чехова похожие чувства: «Дорога к домику поднимается круто, оборачиваясь спиралью вокруг горы, мимо старых лиственниц и елей. Чем выше поднимаешься, тем свободней дышится; море раскидывается перед глазами, приходят мало-помалу мысли, ничего общего не имеющие ни с тюрьмой, ни с каторгой, ни с ссыльной колонией, и тут только сознаешь, как скучно и трудно живется внизу... в виду моря и красивых оврагов все... становится донельзя пошло и грубо, как оно и есть на самом деле» (С. Т. 14—15. С. 106—107).
Чехов наделяет живыми чертами маяк на море. До него таким же приемом пользовался его французский предшественник: «Небо чуть серело на горизонте, вдали, за бухтой Ангелов, виднелись огни Ниццы, а еще дальше — мигающий глаз маяка Вильфранш... Корабли, прибрежные скалы и само море — все спокойно спит под золотой россыпью звезд, и миниатюрный маяк, который несет караул на дальнем концу мола, зорко охраняет свой маленький порт» [359—360]. Маяк на мысе Жонкиер днем представляет собой «скромный белый домик с мачтой и с фонарем, ночью же он ярко светит в потемках, и кажется тогда, что каторга глядит на мир своим красным глазом.
Примечания
1. Паперный, З. Смысл и бессмыслица жизни у Чехова и Мопассана / З. Паперный // Чеховиана: Чехов и Франция. — М.: Наука, 1992. — С. 63.
2. Подробнее об этом см.: Катаев, В.Б. Мопассан, Л. Толстой, Чехов: три решения одной темы / В.Б. Катаев // Чеховиана: Статьи, публикации, эссе. — М.: Наука, 1990. — С. 77—82.
3. Паперный, З. Указ. соч. — С. 57.
4. Мопассан. Г. Собрание сочинений: в 7 т.: / Г. Мопассан. — М.: Правда, 1977. — Т. 5. — С. 359. Далее цитируется это издание с указанием в квадратных скобках номера страницы.
5. Катаев, В.Б. Мопассан, Л. Толстой, Чехов: три решения одной темы / В.Б. Катаев // Чеховиана: Статьи, публикации, эссе. — М.: Наука, 1990. — С. 81.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |