На семьдесят втором километре от Москвы по автостраде Москва — Симферополь внимание всех проезжающих невольно задерживается на большом дорожном указателе: «Город Чехов». Это прежняя Лопасня; в шестнадцати километрах от нее находится село Мелихово, где жил Антон Павлович Чехов. В 1954 году, в связи с пятидесятилетием со дня смерти А.П. Чехова, Лопасня переименована в город Чехов.
Город Чехов представляет собой удивительное сочетание старого и нового. На главной улице по обеим сторонам дороги стоят бывшие купеческие лабазы и несколько каменных двухэтажных домиков с крошечными окнами. Совсем так выглядит торговое село Лопасня в конце XIX века по фотографии, хранящейся в Мелиховском музее-заповеднике А.П. Чехова.
О новой эпохе говорят надписи: «Исполком Чеховского горсовета», «Чеховский дом культуры». Изменились вывески на домах: вместо огромных синих очков с золоченой дужкой — на углу дома новая стандартная вывеска Аптекоуправления, вместо деревянных калачей над дверью — стеклянная вывеска булочной.
И первое впечатление старины, нетронутости сохраняется очень недолго. За домиками упираются в небо стрелы подъемных кранов, врезаются в землю челюсти бульдозеров, непрерывным потоком идут автомашины. На месте древней Лопасни строится новый город, носящий имя великого русского писателя.
На одном из поворотов — дорожный указатель: «В Мелиховский заповедник «Музей-усадьба А.П. Чехова».
По всей дороге, ведущей к бывшей чеховской усадьбе, воспоминания о прошлом переплетаются с современностью. От города к железнодорожной станции выросли кварталы новых больших домов, целые улицы с поэтическими названиями. Садовая, Вишневая; строятся полиграфический и мебельный комбинаты.
Станция Лопасня на семьдесят шестом километре от Москвы. Небольшое одноэтажное здание ничем не отличается от сотен подобных, построенных на первых русских железных дорогах у крупных сел или заштатных городов. Вокруг — старые домики, бывшие когда-то трактирами или торговыми складами. На одном из них — мемориальная доска с надписью: «В этом доме с 1 января 1896 года, по инициативе Антона Павловича Чехова, было открыто Лопасненское почтовое отделение».
Рейсовый автобус с надписью «Чехов — Мелихово» бесшумно мчит по бетонированной дороге. К этому давно уже привыкли все местные жители. С улыбкой глядят они из окон автобуса на цепочки туристов, идущих пешком по лесной тропке вдоль дороги. Но, если из-за ремонта дороги или моста автобус поедет в объезд и начинает трястись по проселку, даже видавшие виды и привыкшие ко всяким способам передвижения старожилы начинают выражать недовольство:
— Ну и дорога! Как только ездил здесь Антон Павлович!..
Как ездил здесь Антон Павлович? Ведь дороги от станции Лопасня до Мелихова не было совсем. Проходивший через Мелихово Каширский тракт представлял собой проселок со сплошным, никогда не просыхающим месивом грязи. По этому тракту в Москву гнали гурты скота. Для гуртовщиков, или, как их здесь звали, «барышников», предприимчивые дельцы построили в попутных деревнях трактиры. Гурты шли подолгу, не спеша, гуртовщики понукали тонущую в грязи скотину. Обычные извозчики не брались за перевозку пассажиров по этой дороге. Недаром так много жалоб на мелиховскую дорогу можно найти в письмах Чехова и его знакомых.
Вот, например, полное юмора письмо А.П. Чехова к Т.Л. Щепкиной-Куперник от 28 ноября 1894 года: «Я буду в восторге, если Вы приедете ко мне, но боюсь, как бы не вывихнулись Ваши вкусные хрящики и косточки. Дорога ужасная, тарантас подпрыгивает от мучительной боли и на каждом шагу теряет колеса. Когда я в последний раз ехал со станции, у меня от тряской езды оторвалось сердце, так что я теперь уже не способен любить».
М.П. Чехова горестно сетовала в письмах накануне отъезда из Мелихова: «Мы не настолько молоды, чтобы выносить такую дорогу...»
Много сил положил Антон Павлович, чтобы выхлопотать у земства средства на постройку дороги. При его жизни строительство дороги только началось, а вскоре у Новоселок было прекращено. Несмотря на то что последние годы Чехов жил в Ялте, он всегда интересовался постройкой дороги в Мелихово и даже упомянул о ней в своем завещательном письме. Однако до революции дорога так и не была построена.
Во многих чеховских рассказах, написанных в мелиховские годы, можно встретить описание дороги, безусловно навеянное местными впечатлениями.
Из окон автобуса по дороге в Мелихово открывается та скромная красота среднерусской природы, которую так любил Антон Павлович: широта русских полей, тихое очарование рек, торжественная стройность березовых лесов — бесконечно родные и близкие сердцу русского человека пейзажи, напоминающие картины Левитана и музыку Чайковского.
«Дорога от станции до имения все время идет лесом», — сообщал Антон Павлович друзьям. И сейчас молодые березки, подступающие к самой дороге, ласково машут ветвями, приветствуя путников.
Промелькнула поросшая ивняком извилистая речушка Люторка, и на горе показалось первое село на пути — Новоселки. Здесь на окраине села стоит школа, построенная Чеховым в 1897 году.
Дорога резко поворачивает на восток, и вскоре за леском мы видим другое село — Васькино. В старом липовом парке сохранился дом, связанный с именами декабриста Шаховского, поэта Якушкина и Чаадаева. Частым и желанным гостем был здесь в 90-е годы Чехов. Теперь в старом барском особняке расположился Дом отдыха рабочих автозавода имени Лихачева.
На фоне вековых лип вырисовываются мощные силосные башни совхоза, похожие на сторожевые укрепления средневековой крепости. Рядом с ними на возвышенности стоят скотные дворы, построенные по последнему слову сельскохозяйственной науки.
В лесу около Васькина выстроен большой детский городок, в котором летом отдыхают дети московских автозаводцев.
Вдали над лесом виднеется верхушка колокольни красной кирпичной церкви. Старожилы любят рассказывать новичкам, что дьячок из этой церкви когда-то на поминках у фабриканта икры объелся. Рассказы эти как две капли воды совпадают с началом повести Чехова «В овраге». Прообразом села Уклееве послужило расположенное по склонам глубокого оврага фабричное село Угрюмово.
Последние два километра перед Мелиховом дорога идет через дубовый лес, носящий местное название Сазониха. На повороте дороги два старых дуба, протянув друг к другу кривые, узловатые ветви, образуют естественную арку. Здесь начиналась земля чеховской усадьбы. Старый Каширский тракт, обсаженный с обеих сторон молодыми березками, уходил влево, к окраине деревни, где располагались трактиры и постоялый двор. К воротам чеховской усадьбы шла своя дорога. По этой дороге проходит современное шоссе.
Мелихово — небольшое подмосковное село, окруженное со всех сторон лесами. Леса здесь самые разнообразные: с южной стороны хвойные, с западной — дубовые, с северо-востока — светлые березовые рощи. Необыкновенное количество грибов бывает здесь ежегодно. Московские грибники уезжают отсюда всегда с богатой добычей.
В лесу можно встретить стадо лосей, увидеть глухарей, тетеревов, белок. С разных сторон от леса к Мелихову тянутся березовые аллеи, а в середине деревни сохранились аллеи могучих вековых лип.
Все мелиховские дороги приводят к расположенному в самом центре деревни большому саду, обнесенному простой деревянной оградой. Сквозь зелень деревьев видны два необычных деревянных дома: один — большой, желтый, с затейливой мавританской верандой, другой — крошечный беленький домик с высокой двускатной деревянной крышей, балкончиком и лесенками. В этой скромной усадьбе прошли семь лет жизн-и А.П. Чехова — годы плодотворной литературной работы, напряженной общественной деятельности, годы, которые, может быть, были лучшими во всей его недолгой жизни.
Мелиховский период, безусловно, центральный в творчестве Чехова, Мелихово же до последнего времени не имело должной популярности. И это имеет свои причины: последние пять лет жизни Чехова, в пору наибольшей его известности, прошли в Ялте. Мария Павловна Чехова после смерти брата сохранила Ялтинский дом таким, каким он был при жизни писателя, и организовала музей, который стал одним из наиболее замечательных памятников русской культуры.
А Мелихово, переходившее из рук в руки случайных владельцев, ветшало и разрушалось. Но добрая память о замечательном друге не стерлась в памяти мелиховских крестьян.
Летом 1924 года, в связи с двадцатилетием со дня смерти А.П. Чехова, по инициативе советской общественности. Московского музея имени А.П. Чехова и «Общества А.П. Чехова и его эпохи» в Мелихово выехали писатели и артисты Московского Художественного театра, лично знавшие Чехова, и некоторые другие современники писателя.
Вместе с жителями Мелихова было проведено торжественное юбилейное собрание. Выступая с воспоминаниями о Чехове, старожилы Мелихова просили московских писателей и артистов МХАТа поддержать их ходатайство о ремонте чеховского дома, о создании чеховского уголка и сборе средств на установку памятника в Мелихове.
В январе 1940 года, в связи с восьмидесятилетием со дня рождения А.П. Чехова, состоялось собрание мелиховских колхозников. Они единогласно решили просить исполком Мособлсовета об организации Музея Чехова. И вскоре в отремонтированном чеховском флигеле был открыт Музей Чехова как филиал Серпуховского музея.
Отечественная война задержала восстановление усадьбы. Но уже в 1944 году, в сороковую годовщину со дня смерти писателя, музей был снова открыт по постановлению правительства.
В те дни газета «Правда» писала: «Чехов горячей, нежной и чуткой любовью любил нашу Родину — ее прекрасную природу, беспредельные душевные богатства русского человека, его могучую, широкую душу. Он страстно верил в светлое будущее нашего народа».
В 1951 году в центре усадьбы установили бронзовый бюст А.П. Чехова, выполненный скульптором Мотовиловым и архитектором Поляковым. В 1954 году во флигеле была воссоздана обстановка рабочего кабинета, спальни и врачебной приемной Антона Павловича. Исполком Мособлсовета принял решение о восстановлении основного усадебного дома Чеховых.
Самое горячее участие в организации Мелиховского музея приняли родственники писателя. Первым откликнулся племянник писателя, С.М. Чехов. Вначале он передал музею ряд уникальных фотографий и писем. А когда началось восстановление усадьбы, Сергей Михайлович на основе тщательного, кропотливого изучения семейных архивов, консультируясь у Марии Павловны Чеховой, разработал научно обоснованный план восстановления мелиховской усадьбы: чеховского дома, сада, построек на территории усадьбы. Особенно много он сделал для восстановления чеховского дома в Мелихове. Он не только составил детальный проект каждой комнаты, но и передал в дар музею триста бытовых предметов, принадлежавших чеховской семье. Это дало возможность восстановить чеховский дом и флигель в том виде, в каком они были при жизни писателя. Восстановить все это было делом нелегким. Мария Павловна, которой ее преклонные годы не позволяли приехать из Ялты, сперва даже не верила в возможность восстановления разрушенной усадьбы. Но, когда привезли ей на утверждение уже не черновой, предположительный, план, а основанный на тщательном изучении всех имевшихся материалов архитектурный проект, со всеми расчетами, — ее отношение изменилось.
Каждый лист проекта, каждая фотография вызывали у нее воспоминания.
«Я ведь тогда в Москве учительницей работала, в гимназии Ржевской, и каждую пятницу ездила домой в Мелихово, а в понедельник — обратно. Трудное это время было. Вставать надо чуть свет, часа в четыре, и трястись потом по ужасной дороге. Весной у меня лошадь в речку провалилась, на Люторке, еле вытащили. Как-то в пятницу, вечером, еду я со станции Лопасня и вижу: впереди в направлении Мелихова огненный столб полыхает. Сердце у меня оторвалось: ведь дома одни старики — отец и мать остались. Представляете мои переживания всю дорогу. В невероятном нервном напряжении, измученная, подъезжала я к Мелихову. Огненный столб отдалился и был где-то за лесом. В деревне совсем тихо. Вхожу я домой, а отец, не догадываясь о моих страданиях, спокойно спрашивает:
— Маша, ты привезла маслины?
Первый раз в жизни я на родителей рассердилась.
...Мы старались жить красиво: не так, как наши соседи, и они с нас обезьянничали: старались делать так же.
Наша семья была трудовая. Сколько мы работали! С раннего утра, с шести часов... Был у меня огород, где росли южные овощи; мы этот огород звали: «юг Франции», увлекались мы и разведением цветов. Антон Павлович под окнами своего кабинета сажал чудесные розы.
— Вот, Маша, — говорил он мне, — какого сорта ни посажу розы, а у меня получаются все белые. Почему это?
— От чистоты твоего сердца, Антоша, — отвечала я.
Рядом с усадьбой на деревенской улице по вечерам девушки гуляли и пели. Брат Михаил Павлович тогда молодым человеком был и девушкам нравился. Он им интересные прозвища придумывал. Одну, в пестром платье, «иволгой» звал, другую, со строгим лицом, — «иконой». Девушки пели долго, до двенадцати часов ночи, не давали спать, а когда расходились, то всегда одну и ту же песню запевали...»
Мария Павловна улыбнулась и неожиданно запела:
Люблю я цветы полевые,
Люблю их в лугах собирать,
Люблю я глаза голубые,
Люблю их всегда целовать...
Песня совсем мелиховская, и сейчас ее у нас старухи в праздники поют. У Антона Павловича в повести «Мужики», где он описывает Мелихово, крестьяне тоже эту песню поют. Посмотрите сюда, — Мария Павловна показала на висевший над столом пейзаж, изображавший березовую аллею вдоль низенького заборчика. — Этот пейзаж сделан художником Бразом в то время, когда он работал над портретом Антона Павловича. У нас, в Мелихове, это место называлось «четырехугольником». В этом «четырехугольнике» водилось много грибов: в березовой аллее — рыжики, а напротив, в елках, — белые...»
С большой охотой Мария Павловна отвечала на все вопросы, с которыми обращались к ней сотрудники Мелиховского музея, вспоминала и мельчайшие детали быта семьи в Мелихове, подробности устройства дома и усадьбы. Подписывая последний лист проекта, она с грустью рассказывала:
«Мы сидели с Антоном Павловичем на балконе флигеля. Погода была чудесная, кругом так красиво. Настроение музыкальное... Невольно вспоминалась музыка Чайковского к первому акту «Евгения Онегина». Прощались мы с нашим милым Мелиховом. Прощай, дом, прощай, «утолок Франции»!»
Взволнованная воспоминаниями, она спустилась из своей комнаты вниз, на первый этаж ялтинского дома, и достала хранившиеся там много лет личные вещи брата и передала их сотрудникам Мелиховского музея. Так было положено начало большой мелиховской коллекции предметов быта чеховской семьи.
Позднее из Ялты в Мелихово совершили обратный путь многие вещи, взятые в 1899 году семьей при переезде в Ялту. Среди них были письменный стол, кровать, умывальник и многие другие. Даже любимые Чеховым цветы: розы, ирисы — после пятидесятилетней неги под крымским солнцем перекочевали обратно в Мелихово и вновь почувствовали силу подмосковных морозов.
Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, посетив мелиховскую усадьбу в последние годы жизни, также стала другом нового чеховского музея и передала ему ряд личных вещей и документов Антона Павловича.
Неизменно продолжает шефствовать над Мелиховским музеем Сергей Михайлович Чехов, став его постоянным консультантом. Он неутомимо заботится о пополнении музея новыми экспонатами.
Так постепенно создавался мемориальный комплекс мелиховского дома и усадьбы.
К столетию со дня рождения Чехова, в 1960 году, полностью закончились восстановительные работы в Мелихове. По решению Совета Министров РСФСР мелиховская усадьба была объявлена Государственным литературно-мемориальным Музеем-заповедником А.П. Чехова.
Мелиховская усадьба невелика. Необыкновенно верно первое описание ее, сделанное самим Антоном Павловичем:
«Тут все в миниатюре: маленькая липовая аллея, пруд величиной с аквариум, маленькие сад и парк, маленькие деревья, но пройдешься раз, другой, вглядишься — и впечатление маленького исчезает. Очень просторно, несмотря даже на близость деревни».
При входе в усадьбу первым встречает посетителей «маленький пруд величиной с аквариум».
Чехов любил весной бросать снег в пруд, а летом он подолгу сидел на его берегу с удочками. В жаркое время в пруду купались. Павел Егорович Чехов в своем дневнике 31 июля 1893 года записал: «Сад привели в порядок. Бурьян спололи и дорожки посыпали, лучше этого не может быть. Купаемся в домашнем пруду. Вода теплая и светлая». Но, очевидно, Павел Егорович преувеличивал достоинства домашнего пруда. Вода в этом маленьком непроточном прудике редко бывала чистой и светлой. Через два дня после этой записи в Мелихово приехали Потапенко и Сергеенко. Михаил Павлович Чехов так описывает их приезд: «Увидев этот прудок, уже начавший покрываться зеленью, Сергеенко разделся, бултыхнулся в воду и стал в нем плавать.
— Потапенко! — кричит он из воды. — Чего же ты не купаешься? Раздевайся скорее!
— Ну, зачем я буду купаться в этой грязной луже?
— А ты попробуй!
— Да и пробовать не хочу. Одна сплошная грязь!
— Но ведь в химии грязи не существует. Взгляни оком профессора.
— И глядеть не желаю.
— Ну, сделай Антону удовольствие, выкупайся в этой его луже! Сделай ему одолжение. Ведь это же невежливо с твоей стороны. Приехать к новому землевладельцу и не выкупаться в его помойной яме».
Все же, приехав в другой раз, Потапенко купался в этом пруду и даже с наслаждением кричал из воды:
— Миша, как жизнь хороша!
За липовой аллеей, около пруда, насыпана горка, сделанная, очевидно, во время копки пруда. Горка была одним из любимых мест отдыха чеховской семьи и гостей. С этого единственного возвышенного места на усадьбе не раз писали этюды и Мария Павловна и Левитан.
«Маленький парк», если можно назвать парком небольшую группу лип и вязов, сохранился в прежнем виде. Полсотни лет не очень состарили вековые липы. Как и прежде, из года в год грачи устраивают на них многоэтажные гнезда, в дуплах поселяются скворцы, в зарослях акации поют на зорьке соловьи. Антон Павлович посадил здесь быстрорастущие берлинские тополя и ели. Тополя давно обогнали в росте все старые деревья и господствуют над усадьбой.
Один из старых вязов у Чеховых в шутку назывался «Мамврийским дубом». На нем и сейчас висит необычный, трехквартирный скворечник с надписью «Питейный дом». Этот трактир для скворцов был каким-то подобием трех трактиров нищего, убогого Мелихова.
Чеховский фруктовый сад вымерз в жестокие зимы 1939—1940 годов. Сейчас он восстановлен по старой планировке и выглядит так же, как и на старых фотографиях чеховской усадьбы. Его возраст сейчас примерно такой же, как и в годы жизни Чехова в Мелихове. Вдоль дорожек в саду и на клумбах растут любимые Чеховым цветы, такие же, о каких он не раз писал в своих письмах и записных книжках.
В прежнем порядке поддерживается огород «юг Франции», где ежегодно выращиваются овощи, о которых рассказывала Мария Павловна. Всеобщее внимание привлекают забытые в Подмосковье артишоки, спаржа, баклажаны, перец, арбузы и дыни, французские сорта томатов, капуста «кольраби». Этот уголок описан Александром Павловичем Чеховым в стихотворении, посвященном Марии Павловне:
Пышно раскинулись клумбы пред взором,
Рябью покрылся серенький пруд,
Липы стоят на аллее узорной.
Там в грядках капуста, кольрабия тут.
Компостная куча под дубом дуплистым,
На дубе для птиц кабачок.
Все дышит здесь счастием чистым,
Ласково манит здесь каждый клочок.
На усадьбе три постройки: основной дом, в котором жила вся семья, домик, построенный Чеховым в 1893 году для кухни и прислуги, и флигель, построенный в 1894 году, в котором Антон Павлович, по собственному утверждению, написал пьесу «Чайка».
Вход в дом — с северной стороны, с крылечка, на котором Антон Павлович встречал больных и многочисленных гостей. В прихожей на вешалке висят шляпа, пальто и фуражка, стоит трость, а налево в углу — удочки и рыболовные принадлежности. Все это подлинные вещи Чехова. Их не сразу различишь в полумраке, создаваемом мелкими цветными стеклами решетчатого окна.
Из прихожей одна дверь ведет в коридор, другая — в самую большую и главную комнату этого дома — рабочий кабинет писателя.
В Мелихове под кабинет была отведена самая большая, изолированная комната, освещенная мягким, ровным светом тройного итальянского окна, выходящего на северную сторону.
Убранство комнаты подчеркнуто строго. Здесь нет ничего лишнего, немногочисленные ее экспонаты многое рассказывают нам о жизни писателя, его литературной и общественной деятельности, литературных связях и современниках.
Перпендикулярно к окну стоит письменный стол. Стены кабинета оклеены зелеными фоновыми обоями; стоящее у восточной стены кресло и турецкий диван обиты зеленым бархатом; ровный свет и успокаивающая окраска были необходимы Антону Павловичу из-за болезненного состояния глаз. На восточной стене слева направо висят пожелтевшие от времени фотографии Григоровича, Плещеева и Полонского — писателей, которым Чехов был во многом обязан первыми шагами в литературе. Здесь же в знак любви и уважения к патриарху русской литературы Чехов повесил литографированный портрет Л.Н. Толстого, полученный им в качестве приложения к иллюстрированному журналу.
Центральное место на стене занимают картины и этюды И.И. Левитана, в разные годы подаренные художником А.П. Чехову: «Река Истра», «Усадьба Бабкино» (1885), «Дуб и березка» (1888—1889), «На тяге» (1896), «Мелихово» (1895). Все эти этюды — свидетельство большой, многолетней дружбы, творческого общения художника и писателя. Антон Павлович очень дорожил этими работами, напоминавшими ему годы молодости. Рядом с этюдами висит карандашный портрет, сделанный с больного Левитана Николаем Павловичем Чеховым в 1885 году.
Южную сторону кабинета занимают полки с книгами. Еще в студенческие годы Антон Павлович начал приобретать букинистические издания, любимые книги русских и иностранных классиков. Позднее он выписывает многие русские журналы, покупает книги по медицине, справочники по различным вопросам, много книг дарили ему друзья-писатели.
Более полутора тысяч книг из своей библиотеки Чехов послал в библиотеку родного города Таганрога, о которой он заботился до последних дней жизни. Перед отъездом из Мелихова в Ялту у него оставались лишь небольшие собрания классиков русской и иностранной литературы, справочная и медицинская литература. Библиотека в кабинете находилась до 1896 года. Именно здесь, на фоне книг, сделана известная фотография Чехова с братьями, неправильно названная в разных изданиях как фотография, сделанная в «Пушкинской комнате». В «Пушкинскую» книги были перенесены позднее, и тогда эта полутемная комната, украшенная портретами писателей, превратилась в домашнюю читальню.
Между книжными полками и камином стоит качалка, сидя на которой по утрам Антон Павлович читал газеты. На каминной полке стоит серый полотняный портфель с надписью: «Перепись 1897 г.» Он напоминает о том, что в 1897 году Антон Павлович руководил переписным участком, в который входили 15 деревень, и сам лично производил перепись в Мелихове и Бершове.
Между камином и входной дверью висит резной шкаф работы абрамцевских кустарных мастеров. Над ним деревянное блюдо с резной надписью: «Чай пить — хозяйку любить». Крестьяне деревни Новоселки преподнесли Антону Павловичу, по старому русскому обычаю, на этом блюде хлеб-соль во время открытия школы, построенной Чеховым в 1897 году. В углу на столике, в специальном веере, размещены фотографии родных, знакомых и друзей. Большинство снимков было подарено Чехову гостями мелиховской усадьбы.
Еще живя в Москве, Антон Павлович часто жаловался на обилие посетителей, мешавших ему работать, и в известной степени свой переезд в Мелихово он связывал с избавлением от непрошеных гостей. Но, очевидно, в чеховской семье гостеприимство было в крови. С первых дней жизни в Мелихове Антон Павлович рассылает своим друзьям приглашения посетить его на новом месте. И гости хлынули нескончаемым потоком, гости желанные, а иногда случайные и совсем нежданные, незваные. «Мое имение стоит на Каширском тракте, — говорил Антон Павлович, — и каждый проезжий интеллигент считает своим долгом заехать ко мне, посидеть, погреться, а иногда и оставаться ночевать».
В «веере» фотографии наиболее близких Чехову лиц — писатели И.Н. Потапенко, И.Л. Щеглов, Т.Л. Щепкина-Куперник, архитектор Ф.О. Шехтель, профессор-невропатолог Г.И. Россолимо, артисты П.М. Свободин, Л.Б. Яворская, А.Я. Глама-Мещерская; Л.С. Мизинова и другие.
Дверь из кабинета ведет в гостиную. Большой старинный рояль, гарнитур мягкой мебели и ломберный столик, за которым по вечерам играли в лото. Стены украшают картины Николая Павловича Чехова и этюды Марии Павловны.
Не много написал за свою короткую жизнь Николай Павлович, но и то, что им создано, позволило А.П. Чехову с полным основанием называть брата «большим русским талантом».
Антон Павлович говорил родным, что им следовало бы собрать произведения Николая. В доме Чеховых всегда бережно хранились рисунки и картины Н.П. Чехова. Эти картины интересны тем, что, кроме живописных качеств, в каждой из них есть биографические, семейные детали. В большой картине «Бедность» в образе швеи, засидевшейся за работой до рассвета, Николай Павлович изобразил жену старшего брата Александра Павловича — Наталью Александровну Гольден. Можно предполагать, что картина «Девушка в голубом» изображает двоюродную сестру Чеховых — Ю. Лядову и сватавшегося к ней в то время друга чеховской семьи М.М. Дюковского. Здесь же находится копия незаконченного портрета А.П. Чехова работы Н.П. Чехова, иллюстрация к рассказу «Зеленая коса» и вид усадьбы Бабкино.
Мария Павловна Чехова начала заниматься живописью довольно поздно, уже живя в Мелихове. Находящиеся в гостиной ее этюды с изображением уголков мелиховской усадьбы говорят о незаурядном даровании художницы.
Южная дверь из гостиной ведет в небольшую угловую комнату, где жила Мария Павловна. В то время она работала учительницей истории и географии в женской гимназии Ржевской в Москве и посещала вечерние классы Строгановского художественно-промышленного училища. На стене висят гипсы, с которых она рисовала, классные работы с отметками «похвально», мелиховские этюды и рисунки. В углу стоят ее художественные принадлежности: этюдник, кисти, краски, зонт.
На столике у окна особый интерес вызывает письмо Марии Павловны брату Михаилу с тревожными известиями о тяжелой болезни Антона Павловича весной 1897 года.
У Чеховых никогда не было полных гарнитуров мебели, выдержанных в определенном стиле. Мебель была не только разностильная, но часто совсем случайная, принадлежавшая квартирному хозяину, иногда и самодельная. Зато убранство комнат всегда было строго рационально и удобно. Необходимую мебель часто заказывали местным столярам. Такими вещами обставлена спальня Чехова. В характерном для 90-х годов стиле модерн сделаны шкаф и умывальный столик. Их по рисунку Марии Павловны выполнял мелиховский столяр Никита Слезкин. Самая обыкновенная железная койка, покрытая белым пикейным одеялом, и выкрашенный белилами умывальный столик придают спальне аскетический, почти больничный вид.
На родительской половине дома, между комнатами Павла Егоровича и Евгении Яковлевны, расположилась большая, залитая солнцем столовая. В центре комнаты — обеденный стол, покрытый скатертью с вышитой меткой «М.Ч.» (Мария Чехова), такие же метки на салфеточках и на полотенцах. На столе — фамильный сервиз на пять членов семьи, постоянно живших в этом доме. Слева от двери во главе стола сидела Евгения Яковлевна, по правую руку от нее — Антон Павлович и Михаил Павлович, по левую — Павел Егорович и Мария Павловна.
Над дверью в комнату Евгении Яковлевны висят старинные круглые часы с боем. Как вспоминал Михаил Павлович, если обед задерживался, Антон Павлович приходил в столовую и начинал внимательно смотреть на часы. Евгения Яковлевна, всплеснув руками, начинала хлопотать: «Антоша хочет кушать...»
Справа от двери — чайный столик с самоваром и кофейником, слева в углу — большой старый буфет. На стенах — этюды Марии Павловны, ее подруги М.Т. Дроздовой и художника И.Э. Браза.
В литературной экспозиции Мелиховского музея много интереснейших документов, собранных в последнее время и пока еще не опубликованных в печати. Это письма родных к Чехову, шуточное описание инвентаря мелиховской усадьбы, составленное в 1894 году А.И. Иваненко, многочисленные рисунки Марии Павловны и Михаила Павловича Чеховых, фотографии мелиховской усадьбы и земских врачей — товарищей Чехова по борьбе с эпидемией холеры.
Вот с фотографии смотрит на нас молодой человек с высоким, крутым лбом, добрыми, внимательными глазами и бородой, делающей его похожим на Добролюбова. Это первый учитель Талежской школы А.А. Михайлов, о котором говорится в письмах Чехова и который послужил прообразом учителя Медведенко в пьесе «Чайка».
Вспоминаются рассказы о жизни учителя Михайлова, слышанные от местных старожилов.
...Село Талеж расположено на берегах очень глубокого оврага. Через него проходит узкая, грязная колея Каширского тракта.
В зимние метели, когда и днем зги не видно, в этом овраге нетрудно заблудиться. Слышат ночью жители крики о помощи, но никто не выходит, дескать моя хата с краю... И только один отзывчивый человек — учитель — выходит с фонарем на помощь пострадавшим. Привел он однажды к себе женщину с ребенком на руках, развернула она лохмотья, укрывающие младенца, а он мертвый, замерз. Каждый путник находил в этом доме гостеприимство.
Школа была в церковной сторожке, на самом краю села. Два крошечных, подслеповатых окошка смотрели в поле и на унылое сельское кладбище. В школе один класс с одним окошком, а в классе сорок ребят, голова на голове. В помещении ветер свистит, и посиневшие от холода ребятишки согревают дыханием озябшие руки.
Вся квартира учителя состоит из одной маленькой комнаты. Большая семья Михайлова располагается на нарах в два этажа. Сам бедней бедного, учитель находит в себе силы для помощи угнетенным и обиженным. Как-то местный поп подал в суд на крестьянина за одно дерзкое слово и хотел добиться, чтобы беднягу сослали на каторгу за неуважение священного лица. Крестьянин слезно просил помощи у учителя, а тот обратился с просьбой к Чехову. Вот поэтому-то и навестил Антон Павлович село Талеж.
Чехов попросил своего знакомого адвоката Коновицера выступить в защиту крестьянина, и адвокат добился его оправдания. А у Чехова с учителем началась долгая, многолетняя дружба, которая в какой-то степени послужила поводом к тому, что Чехов построил в Талеже на свои средства прекрасную, во всех отношениях образцовую школу.
Разгневанный поп долго еще писал кляузы и на Чехова и на учителя Михайлова. В конце концов Чехов добился отстранения этого попа от преподавания закона божьего в школе, и жизнь учителя стала спокойнее.
«Если б вы знали, как необходим русской деревне хороший, умный, образованный учитель! У нас в России его необходимо поставить в какие-то особенные условия, и это нужно сделать скорее», — говорил впоследствии Чехов Горькому.
Жизнь сельских учителей всегда была у Чехова предметом самых сердечных забот.
Большое впечатление оставляет маленький флигель, построенный Чеховым в 1894 году.
В поисках уединения и тишины, необходимых для работы, Антон Павлович в марте 1896 года переселился во флигель и устроил в одной комнате рабочий кабинет, а рядом — маленькую спаленку, в сенях летом он принимал больных. Две крошечные комнаты флигеля вначале предназначались для ночлега гостей.
Флигель сохранился в подлинном виде. В 1954 году, при восстановлении мемориальной экспозиции, в Мелихово возвратился из Ялты письменный стол, за которым Чехов написал почти все произведения мелиховского периода.
В Мелихове есть много мест, связанных с деятельностью Антона Павловича. За оградой усадьбы, на сельской площади на берегу большого пруда, стоит пожарный сарай, выстроенный Чеховым для деревни Мелихово. На окраине деревни расположена начальная школа, построенная при участии и помощи Антона Павловича. На заболоченных местах в деревне Чехов выкопал для общего пользования два пруда, которые до сих пор являются лучшими из всех многочисленных мелиховских прудиков.
Как и при жизни Чехова, деревня состоит из трех улиц-слободок. До сих пор во многих домах можно встретить стариков — современников Чехова. Их простые, бесхитростные воспоминания наполнены большой любовью к своему великому земляку. Вот уже несколько десятков лет эти рассказы передаются из уст в уста, из поколения в поколение.
В конце 30-х годов записан рассказ 98-летнего колхозника А.А. Симанова:
«В те годы вся ближняя земля была господская, а что подальше, похуже — то мужикам досталась. Чтобы скот пасти, нам нужно было брать в аренду землю у господ, а чтобы выгнать скот на пастбище, — снимали в аренду прогон. А потом за это все лето на помещика работали.
Когда Чехов приехал, мы к нему, как к прежнему барину Сорохтину, ходоков со сходки послали с просьбой, чтобы прогон разрешил в аренду взять и скотину пасти на лугу.
Он выслушал и говорит:
— Хорошо. Завтра вместе сходим и посмотрим все, что нужно.
Наутро он верхом в поле выехал и двое мужиков с ним, как сейчас помню, — Матвеичев да дед Кузьма Буланов. Вернулись к обеду. На сходке наши ходоки говорят:
— Прогон велел прибавить и пустоши нам отдал, и все бесплатно.
Сначала мы даже не поверили, уж очень радость для нас большая.
Говорили мы, этот барин понимает нашу мужицкую долю.
Много добра мы от него видели и вот однажды решили отплатить ему своим трудом. Во время покоса взяли и тайком скосили его луг. Узнал про это староста Григорий Скворцов. Запьянцовский мужик был. Он к Чехову пришел и говорит:
— Прости, барин, нельзя ли с вашей милости на четверть. Мы луг ваш скосили.
— Когда же это вы успели? — спрашивает Антон Павлович.
— Да в ночь, барин. Обществом весь убрали.
— Что ж, здесь не на четверть надо, а на ведро и то мало. — Дал ему три рубля.
Мы сидели в трактире, а Григорий пролез по-медвежьи к столу и кричит:
— Мужики! Ведро ставлю за труды честные от барина нашего Антона Павловича.
Долго мы стеснялись после этого на глаза попадаться Антону Павловичу, да нужда заставила меня обратиться к нему с просьбой. В ту пору время было горячее — уборка, а у меня жена заболела. Я к Антону Павловичу: «Не откажи своей милостью, посмотри старуху, плоха стала, хоть за батюшкой посылай». Он сразу пришел, посмотрел ее, послушал трубочкой и спрашивает:
— На земле лежала? Квас холодный пила?..
Я сказал: так, мол, и так, Антон Павлович, пила и лежала.
— Ну вот, — говорит, — чтобы ее постель из темной каморки в горницу переставить, ей свет нужен, да воздуха побольше, а за лекарством ко мне пришлете.
Сам взял и перенес старуху в горницу. После этого как рукой сняло. Через неделю уже в поле вышла. Чем благодарить доктора — не знаю. Готов бы все отдать, да он меня отругал.
— Уважаемый Адриан Афанасьевич, думаешь лучше жить?
— Да, думаю.
— Так вот, оставь себе свои дары, тебе каждая копейка нужна.
Так и не взял ничего за труды. Но я забыть этого не могу и всячески старался отблагодарить.
Еду я как-то из волости, под вечер. Погода была дождливая, дорога грязная. Вдруг вижу, около дороги, на пне сидит Антон Павлович и переобувается, а носки у него мокрые, значит, сапоги худые. Пришел я домой и сразу внука послал в имение, наказал зайти на кухню к кухарке Маше и сказать, что Антон Павлович велел сапоги взять в ремонт. Сапоги я быстро починил, подшил мыса, подбил подметки как следует, себе так не делал, и в ночь обратно снес сам. Маше строго приказал не говорить, помолчишь — полтину дам.
Утром Антон Павлович стал обуваться, вдруг снова разулся и говорит:
— Подлог! Сапоги не мои. У меня набоек не было, да и подметки здесь новые. Кто-то без меня позаботился.
Вероятно, подумал, что это мать отдавала чинить сапоги. В обед оказалось, что никто к сапогам не прикасался. Вызвали Машу, а разве она могла солгать Антону Павловичу. Тут все и открылось. При встрече Антон Павлович мне говорит:
— Спасибо, Адриан, за починку. Только я сказал, чтобы в дальнейшем обувь без меня в ремонт не отдавали.
Я покраснел, еле мог вымолвить, что обязан за лечение.
— Выходит дело, я вылечил твою старуху, а ты мои сапоги, — засмеялся Антон Павлович.
Пошел он к себе в усадьбу и долго улыбался, видно, своим мыслям».
Самые старые нынешние жители Мелихова при жизни Чехова были детьми, и их воспоминания — незабываемые картины детства.
Внук старого деда Адриана, ныне смотритель музея, 77-летний Михаил Прокофьевич Симанов, рассказывает:
«Деревня у нас была нищенская, восемнадцать нищих из нашей деревни по дворам ходили. Полов в домах не было, спали на нарах... Антон Павлович посмотрел и сказал:
— Вот где Сахалин!
У нас один мужик Родионов, бывало, когда курить хочется, за папиросой зимой в трактир по снегу босиком бегал.
Наше родство занималось сапожным ремеслом. Семья большая была. Антон Павлович к нам частенько заходил. Сядет на верстак и разговаривает с мужиками про холеру. Все были тогда очень напуганы такой болезнью. Помню, один раз мужики вышли покурить (у нас в избе не курили), остался я один с Антоном Павловичем. Он мне показывает на ремень, которым тачают, и спрашивает:
— Что это?
— Ремень, — говорю.
— Нет, брат, это называется шпандырь.
Он всякое ремесло понимал. Я у него спрашиваю:
— Наверное, все мы от холеры умрем?
Он похлопал меня по плечу и говорит:
— Тебя, Миша, никакая холера не возьмет.
— Почему?
— Да ты посмотри на себя. У тебя руки в дегте, щеки в дегте, нос измазан дегтем, весь ты дегтем пропитан. Тебя холера испугается.
Вырыл он в поле большой пруд. Меня послал объявлять по деревне, что будет открытие пруда, чтобы все собирались. Действительно, под вечер все пришли, и старый и малый. А к Чехову гости — артисты приехали. Антон Павлович стоит с народом разговаривает, а артисты стали фейерверки запускать. Народ наш сроду не видел такого огня. У нас и в домах-то освещались лучинкой да коптюшкой...
В пруд этот мы вместе с ним рыбок напускали. Он предупредил:
— Скажи ребятам, чтобы подождали ловить, пусть подрастет рыбка.
Подождал я с месяц, а потом взял удочки и пошел на пруд. Поймал одного карася, глядь, уж другой за крючок дергает. Вдруг слышу, Антон Павлович сзади кашляет. Стыдно мне было, что не выдержал я уговора. Я бросил удочки да бежать. Пришел домой, вижу — удочки стоят и Антон Павлович меня встречает.
— Миша, — говорит, — зачем ты от меня убежал? Обидел ты меня этим. Пруд у нас общий, рыбу вместе пускали, тоже, значит, общая. Лови, если хочешь, и ребятам скажи».
Колхознику Андрею Александровичу Журавлеву семьдесят пять лет. Он с гордостью называет себя воспитанником Чехова. Круглый сирота, он был взят на воспитание в бедную крестьянскую семью из воспитательного дома. Сводная сестра его работала в доме Чехова.
Андрей Александрович рассказывает:
«У Чеховых были две коровы и телка. Паслись они с общественным стадом на той земле, которую крестьянам отдал для выпаса. Когда скотину вечером пригоняли, каждый из мальчишек старался чеховских коров на место загнать, потому что Евгения Яковлевна за это гостинцы давала. Я всегда первый поспевал, и ребята из зависти мне щеку разрезали. Антон Павлович мне щеку зашил и оставил у себя жить. Обували и одевали меня чисто. Павла Егоровича я звал дедушкой, Евгению Яковлевну — бабушкой, так они сами велели. Павел Егорович, бывало, по воскресеньям меня с собой в церковь брал. С ним мы дорожки чистили, я песком посыпал, а вечером клумбы поливали. Днем я присматривал, чтобы Киргиз (лошадь была такая молоденькая и сердитая) в сад не зашел. Как зайдет за изгородь, я кричу: «Дедушка, дедушка!» Павел Егорович бежит и выгоняет лошадь. Мне тогда семь лет только было. Летним делом ходили мы с Антоном Павловичем купаться. Он меня плавать учил, а я боялся и кричал. Потом погуляем в лесу и опять купаться.
Купил он мне книжку и сказки рассказывал, как злая мачеха падчерицу в лес отвела. Потом меня в школу определил в Васькино. Один раз Воронцовы ребята, озорные были, из кулаков, посадили меня на санки и прямо в речку спихнули. Я маленький росточком был, не мог справиться с ними. После этого купания Антон Павлович сказал мне:
— Не ходи туда, Андрюша. Скоро я в Мелихове школу построю.
...Когда Чеховы переезжали в Ялту, хотели и меня с собой взять, но мать заплакала: «Куда же ты, Андрюша, от меня уедешь; уже столько лет прожил...» Мне ее жалко было. Я с ней остался, а сестра Маша в Ялту поехала и жила у Марии Павловны до самой революции. Незадолго до отъезда Антон Павлович подарил мне карманные часы. Я тогда еще не мог сам время узнавать. Антон Павлович каждую минуту меня спрашивал: «Посмотри-ка, сколько времени сейчас». И объяснял, как в часах разбираться.
— Носи, — говорит, — Андрюша. Будешь меня помнить».
Воспоминаниями делятся иногда посетители музея, старожилы соседних деревень. Однажды два старика долго приглядывались к рисунку Марии Павловны Чеховой, изображающему двух крестьянских детей.
— Ведь это Мария Павловна нас рисовала, — сказали они и вспомнили интересные подробности.
Когда в чеховском саду созревали фрукты, Антон Павлович собирал деревенских ребят и наделял их подарками Пришли за яблоками и два мальчика — Ваня и Вася. Одеты они были в длинные домотканые рубахи до колен. В то время ребятам лет до двенадцати штанов не полагалось. На двоих была одна плетеная корзинка. Антон Павлович наложил яблок в корзинку и отдал ее Васе, а у Вани спрашивает:
— А тебе куда класть?
Ваня поднял подол рубахи, Антон Павлович улыбнулся, велел опустить подол, а сам попросил Марию Павловну принести бумажный пакет и положил в него яблоки.
Деревня Мелихово — центр большого многоотраслевого колхоза имени А.П. Чехова, объединяющего семь соседних деревень. Колхоз был организован в начале 20-х годов, одним из первых в Подмосковье. Его создателями и первыми руководителями явились современники Чехова — Симановы, Чуфаровы, Журавлевы и другие. В течение ряда лет этот колхоз является одним из передовых в районе.
На землях, считавшихся раньше бесплодными, там, где Чехов видел «тяжкий труд, от которого по ночам болит все тело», колхозники собирают богатые урожаи пшеницы, картофеля, овощей, кукурузы. Колхоз может похвастаться породистым скотом, высокими удоями молока.
Зажиточно живут мелиховские колхозники. Мало осталось в деревне старых домов, большинство колхозников построили новые благоустроенные дома или капитально отремонтировали прежние. Позабыты избы, крытые соломой. Колхозники хотят видеть на своих домах фронтоны, веранды и даже балконы.
В каждом доме — радиоприемник, на многих крышах появились антенны телевизоров. В колхозе имеются два клуба, две библиотеки, две начальные школы, медицинский пункт, несколько торговых точек.
В непосредственной близости от колхоза — две средние школы, механико-технологический техникум, две больницы, из которых одна носит имя А.П. Чехова. Многие колхозники получили среднее образование, некоторые из них стали студентами институтов.
Прежде мелиховцы уходили в город на заработки и работали дворниками, швейцарами, половыми. Недаром одна из сельских слободок называлась Холуевкой. Теперь в самой деревне можно встретить учителей, медицинских работников, зоотехников, механиков, трактористов, комбайнеров, шоферов, слесарей. Полную сумку газет и журналов разносит по домам колхозный почтальон. «Хорошая жизнь будет лет через пятьдесят», — мечтал А.П. Чехов в мелиховские годы. Сбылась эта мечта великого писателя.
Книга отзывов Мелиховского музея заполнена многочисленными записями, которые передают впечатления экскурсантов. Вот, например, что записала учительница Новикова:
«Нельзя без трепета проходить по мелиховским местам. Все волнует, все вызывает чувство глубокого преклонения перед замечательным Чеховым. Дух Чехова, дела его живут здесь. Ими пронизано все».
Часто бывают в музее гости из-за рубежа. Индийский режиссер Анвар Мирза оставил в книге запись на индийском и русском языках:
«Я знал Чехова по его произведениям, пьесам и экранизированным постановкам, но нигде и никогда не ощущал той близости к нему, которую чувствую здесь. Это был замечательный человек: несмотря на свою болезнь, он столько сделал для своих соотечественников. Он любил их так, как можно любить только своих близких: родителей, братьев, сестер. Осмотрев дом, я еще раз убедился, насколько бесконечно скромен он был».
Прощаясь с Мелиховом, хочется вспомнить проникновенные, теплые слова из письма жены А.П. Чехова, Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой, в Мелиховский музей:
«Мелихово оставило большой, неизгладимый след в жизни писателя. Он так любил его и был привязан к нему всей своей большой поэтической душой. В его повестях, рассказах и письмах много раз возникает дорогое сердцу Мелихово, которое было предметом его самых сердечных забот и беспокойств, касался ли вопрос воспитания деревенских ребятишек или медицинской помощи. Он сам сердечно и скромно помогал созданию первой школы в Мелихове и сам заботливо лечил всех приходящих к нему больных. Как писатель он нашел в Мелихове богатый источник огромных жизненных наблюдений. Здесь, в Мелихове, он вновь хорошо узнал русскую жизнь, русскую природу, русских людей, которых он бесконечно любил, в силу которых он верил и которые завоевали теперь заслуженную свободу».
Примечания
Автор двенадцатой главы — директор Государственного мелиховского заповедника Ю.К. Авдеев.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |