А теперь пусть сойдут с групповой фотографии сестра Чехова Мария Павловна, матушка Евгения Яковлевна, младший брат Михаил и займутся сборами отчаянного путешественника в дорогу.
Сборами ответственными — ничего не упустить, все предусмотреть — и от этого немного суетливыми и заполошными, ведь не в Петербург, не в Ярославль, не в Кострому собирают... Ах, если бы в Петербург, на Невский проспект или Васильевский остров — тогда бы и горя не было, мигом управились бы. А то ведь такой остров, что вот уж поистине горе, горе горькое. Потому и сборы туда долгие, что перед глазами плывет и из рук-то все валится.
Но все же пусть эти трое сойдут и займутся: времени осталось совсем немного, билет уже куплен, число на нем пробито.
Срок приближается с каждым днем, с каждым часом (срок... а первую буковку убери, и получится — рок).
При этом обязанности меж ними будут распределены так: женщины — таково уж их призвание — хозяйничают, мечутся, снуют по комнатам, заглядывают в кладовые, открывают дверцы шкафов и поднимают тяжелые крышки комодов. Забот у них множество, и крупных, и особенно мелких — только бы не сбиться со счета, поскольку для Антона мелочи всегда важны и значение им придается великое: вещицы, вещички порою разрастаются в размерах, заслоняя собою вещи.
Евгения Яковлевна и Мария Павловна лишь загибают пальцы на ладони. Им надлежит прикинуть, сколько понадобится рубашек, запонок, галстуков, ремней, носовых платков, какие взять перчатки, шарфы и теплые носки. Постирать в лохани, высушить, выгладить тяжелым железным утюгом, уложить все это так, чтобы легко было найти, — тоже их святая забота.
Уложить, а затем снова достать, пересчитать, вздохнуть и всплакнуть: на то они и женщины.
А вот по части магазинов, покупок, выбора необходимых дорожных принадлежностей (причиндалов, как сказала бы Евгения Яковлевна), причем выбора философски осмысленного, стратегического, с верным прицелом и дальним расчетом — тут на них положиться нельзя. Слишком нервны. Слишком впечатлительны. Подвержены безотчетным порывам.
Нет, тут нужен мужчина, испытанный, прирожденный добытчик, поэтому за все отвечает Михаил — с него и спрос. Тем более что уламывать его не пришлось: сам вызвался.
Вернее, скромно, ненавязчиво, с достоинством (во всяком случае, так это рисовалось ему самому) обозначил свою готовность.
Когда зашел разговор, кому бы поручить покупки, кого отправить по магазинам, он многозначительно опустил глаза, тронул туго завязанный галстук, поправил круглое пенсне на носу и тихонько кашлянул в острый, крепко сжатый кулачок. Сие означало: кому же, как не ему! Ведь не Ивану же, который на копейку купит, а на рубль с полтиной сэкономит — так что и копейка обратится в нуль. А вернее, в самый натуральный кукиш.
Эх, экономия, прижимистость Иванова — порою до смешного!
Нет, здесь нужен он, Михаил, стратег, голова, ума палата, да и душа широкая, с размахом — жаться, стесняться не будет. Иными словами, тут он фельдмаршал Кутузов.
Да что Кутузов — Наполеон!
Мать и сестра намек его уловили, приняли к сведению, переглянулись. Пошептались с Антоном, отозвав его в дальний уголок (матушка в правое ухо шепчет, сестра — в левое), и тот спорить не стал, сразу согласился:
— Михаилу поручить? Ну, почему же нет! Конечно! Я согласен. Даже рад, польщен и признателен. — И отсчитав деньги, вручил ему: — Будь любезен, брат, купи мне там самое нужное. Постарайся. Я на тебя надеюсь. А то видишь, мне недосуг.
Недосуг, потому что с утра до вечера по библиотекам пропадает, горы книг, подшивки газет с полок уносит, читает, обхватив руками голову, ногтем отчеркивает, выписки делает. И даже барышень знакомых за конспекты засадил — пусть помогут... Поэтому где ему с покупками возиться — одна надежда на брата...
И Михаил себя не уронил, перед матушкой, сестрой и братом показал, на совесть постарался. Во всяком случае, так ему самому показалось, а это важнее всего: на других он смотреть не привык...
Прежде всего Михаил Павлович составил список достойных магазинов. Составив, придирчиво просмотрел, кое-что похерил, вычеркнул, а кое-что жирной чертой обвел, и прежде всего самый дорогой и шикарный магазин, куда не каждый отважится заглянуть (иной-то, глядишь, и оробеет, но Чеховы не из таких), — «Мюр и Мерилиз», что рядом с Большим театром. Сам приоделся как подобает, начистил ботинки, взял тросточку и — покупатель серьезный, основательный, не шантрапа какая-нибудь — отправился туда на извозчике.
Главным в его наполеоновской стратегии был упор на то, чтобы купленные им вещи оказались достойны знаменитого писателя, чтобы по вещам угадывался владелец, человек состоятельный и респектабельный, чтобы они внушали к нему уважение, а кое-кому и зависть. Именно по таким соображениям, с таким расчетом Михаил приглядел дорожный чемодан. Перед ним стояли самые разные, но — чемоданы, именно чемоданы, большие и удобные, но не оригинальные, ничем особым не привлекающие внимания.
И вдруг — запрятанный среди них — на глаза попался не чемодан, а... сундучок. Да этакий затейливый, бокастый, фасонистый — игрун, да и только. Разве что не взбрыкивает, не похрапывает и гривой не трясет. Михаил Павлович — цоп — за него-то и схватился. Приказчика подозвал, поманил и с небрежностью, за которой угадывались гордость и самодовольство, поведал:
— Покупаю.
Ждал, что удивит, вызовет к себе подобострастное почтение этакой безоглядной решимостью. Но тот принял это как должное, с холодком заученной любезности, чем немного, признаться, и разочаровал:
— Извольте-с оплатить в кассу.
— А цена?
— Известная. — Приказчик пожал плечами, поскольку цену на наклейке трудно было не разглядеть.
Вот она-то, циферками обозначенная, его и куснула, ужалила как оса, но назад не повернешь, не отступишься: пришлось выкладывать деньги. И хотя в душе при этом слегка заныло, Михаил Павлович не позволил духу уныния овладеть им. Он по-прежнему бодрился и повторял, похваливал: «Ах, хорош сундучок!»
Под стать сундучку — и сапоги. Приказчик обувного отдела раскрыл перед ним десяток коробок, пока он не воскликнул: «Эти!» И тоже был доволен своим выбором, стратегическим расчетом: сапоги такие, что по Красной площади не стыдно пройти. А уж там и все прочее как приложение, добавка к главным покупкам.
Принес домой чемодан-сундучок и сапоги.
— Вот извольте взглянуть и оценить.
Развернул и разложил покупки.
— Это что ж такое? — Евгения Яковлевна прежде всего заинтересовалась сундучком как некоей диковинкой.
— А это, матушка, дорожный чемодан.
— Что-то форма у него необычная.
— Скажете тоже, матушка. Самая модная форма.
— Ну, уж и модная!
— Говорю же вам!
Женщины хоть и не сразу (что-то их смущало), но покупку боязливо одобрили: слишком уж Михаил Павлович напирал на то, что модные вещи не каждому дано по достоинству оценить. Слово было за Антоном, но тот, вызванный из своей комнаты, лишь мельком взглянул, кивнул, что-то пробормотал и снова исчез за дверью.
В это время зазвонил дверной колокольчик: наверное, посетитель. Несмотря на сборы, надо его принять, как велит долг и требуют приличия.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |