5.2. Повесть «В овраге»: выход человека из социального угнетения

Повесть «В овраге», опубликованная в начале 1900 г. в политически явно левом журнале «Жизнь», с которым Чехов сближался к концу своей жизни под влиянием М. Горького¹, соединяет разные элементы прозы Чехова. Особенно же она близка к повести «Мужики» и к рассказу «Случай из практики», не только по времени написания, но и потому, что она связывает элементы сельской и фабричной жизни. Так же, как в данных произведениях, здесь речь идет об ужасном материальном и социальном положении, в котором находятся люди, а также о вопросе, может ли человек преодолеть это свое положение. Анализ антропологии в повести «В овраге» включает в себя не только вопрос, как живет человек, но и вопрос, как он желает жить. Отсюда вытекает проблема, как оба аспекта связаны с разными сторонами человеческой личности и каким образом данная антропология воплощается в художественном произведении. Фоном для анализа являются социальная реальность России в самом конце XIX и самом начале XX в., политические взгляды на данную ситуацию, множество произведений самого Чехова с их антропологией, а также русская и мировая литература и культура.

Исходной точкой фабулы повести является зло, причиненное семьей Цыбукиных, богатых купцов, во главе со стариком Григорием Петровичем, жителям села Уклеево: их торговля водкой способствует пьянству, разрушающему жизни (10, 148). Цыбукин пренебрегает нищими (10, 148—149), его невестка Аксинья обижает их (10, 149). Варвара, жена старика, прямо говорит: «Уж очень народ обижаем. Сердце мое болит, дружок, обижаем как — и боже мой <...> на всем обман» (10, 158—159). Особенно подчеркивается, какие унижения переживает бедная, простая Липа, жена старшего сына Григория. После свадьбы ее, которая «еще девочка» (10, 151), раздевают в комнате, пускают к ней пьяного, шумящего мужа Анисима и запирают их (10, 158). В дальнейшем обвиняют Липу в смерти малыша Никифора (10, 177) и, по инициативе Аксиньи, выгоняют ее из дома (10, 178).

В связи с этим можно рассмотреть повесть «В овраге» как историю о том, как Цыбукины, а в первую очередь — старик Григорий и его сын Анисим, получают наказание за свои дурные поступки. Это начинается с того, что Анисим, недавно женившийся на Липе, во время ее беременности попадает под арест за распространение фальшивых денег (10, 167). После его приговора Аксинья убивает единственного сына Анисима и Липы, Никифора (10, 173). После этого старик Цыбукин теряет свою уверенность, а его домом фактически завладевает Аксинья (10, 180). Степана, «глухого» (глупого?) мужа Аксиньи и младшего сына Григория местные жители сравнивают с гусем, которого бьют (10, 181)². Всё это можно назвать наказанием Цыбукиных, условно говоря, судьбой. Однако нельзя говорить о восстановлении справедливости, поскольку Аксинья, которая виновата не только в обмане жителей села (10, 147), но и в убийстве Никифора, не испытывает страданий, а Липа, совершенно невинная молодая женщина, больше всех остальных страдает из-за гибели сына.

Антропология, представленная на уровне фабулы повести, соответствует высказыванию Т. Гоббса «homo homini lupus» («Человек человеку — волк»)³. Социальная жизнь человека описывается как сфера, в которой люди друг друга обижают, сильным и богатым позволено вредить слабым и бедным, и лишь изредка и случайно восстанавливается справедливость.

На фоне всеобщего обмана и отсутствия справедливости неудивительно, что в высказываниях и мыслях героев тема добра, правды и справедливости играет значимую роль. Например, у Анисима бывают духовные чувства. О его переживаниях при венчании говорится: «На душе у него было умиление, хотелось плакать» (10, 155). Он сам об этом говорит: «Пока меня венчали, я всё думал: есть бог! А как вышел из церкви — и ничего» (10, 159). Это свидетельствует о непостоянстве его чувств. И на самом деле, после венчания он крепко напивается (10, 158), в дальнейшем не уважает своей жены (10, 157—158) и не собирается постоянно жить с ней (10, 158—159). Его размышления о совести и о вере ненастоящие. Он прекрасно понимает, «что всё горе оттого, что совести мало в людях» (10, 159), как он объясняет мачехе. Но сам он не поступает по совести, а обманывает. То же самое касается веры. О ней он говорит: «Да и откуда мне знать, есть бог или нет? Нас с малолетства не тому учили, и младенец еще мать сосет, а его только одному и учат: кто к чему приставлен» (10, 159). Слова «кто к чему приставлен» свидетельствуют об уверенности Цыбукиных в том, что их задача заключается в купеческом деле, а это (для них, по крайней мере) невозможно без обмана (10, 159). И дальше Анисим говорит: «Папаша ведь тоже в бога не верует. Вы как-то сказывали, что у Гунторева баранов угнали... Я нашел: это шикаловский мужик украл; он украл, а шкурки-то у папаши... Вот вам и вера!» (10, 159). По его мнению, веры нет и в начальстве (старшине), в писаре и даже в дьячке (10, 159). Особое значение здесь имеет определение «веры». Это не просто у-вер-енность в существовании Бога, а верность Божьей воле в жизни и поступках⁴. Однако у Анисима данное понимание не имеет никаких последствий.

Особое значение для Липы имеют слова «Костыля»: «Кто трудится, кто терпит, тот и старше» (10, 164). Они похожи со словами М. Горького: «Хозяин тот, кто трудится»⁵. Но их отличает то, что главное для Чехова — не политические выводы, а нравственные ценности, честный труд, терпение⁶.

После смерти сына, возвращаясь домой из больницы, Липа со стариком, имени которого мы не узнаем, и с молодым Вавилой. От них она получает покой и утешение (10, 176). Более того, старик ей говорит: «Всего знать нельзя, зачем да как <...> Птице положено не четыре крыла, а два, потому что и на двух лететь способна; так и человеку положено знать не всё, а только половину или четверть. Сколько надо ему знать, чтоб прожить, столько и знает» (10, 176). Данную мысль можно воспринять как призыв жить и доверяться жизни. Далее старик помогает Липе видеть себя и свои страдания в большем контексте: в контексте всей жизни, в которой есть хорошее и дурное, но, по его опыту, «помирать не хочется, милая, еще бы годочков двадцать пожил; значит, хорошего было больше» (10, 177). И два раза старик говорит, что «велика матушка Россия!» (10, 176—177). Это можно понять в двойном смысле. Утверждение означает, что в такой большой стране всякое бывает — хорошее и дурное. Поэтому и личное горе можно видеть в больших измерениях. В то же время высказывание можно понять с пафосом, что Россия все-таки родина⁷, которая может утешить страдающего человека так же, как мать — ребенка.

Сама Липа, в свою очередь, мечтает о правде. Ее мысли передаются следующими словами: «И чувство безутешной скорби готово было овладеть им. Но, казалось им, кто-то смотрит с высоты неба, из синевы, оттуда, где звезды, видит всё, что происходит в Уклееве, сторожит. И как ни велико зло, всё же ночь тиха и прекрасна, и всё же в божьем мире правда есть и будет, такая же тихая и прекрасная, и всё на земле только ждет, чтобы слиться с правдой, как лунный свет сливается с ночью» (10, 167).

Для повести характерны ужасные события и мощные эмоциональные переживания, поэтому неудивительно, что герои в определенные моменты плачут. В первую очередь плач связан со свадьбой. Во время своего венчания Анисим, вспоминая свои посещения храма в детстве, просит об избавлении от ожидаемого несчастья, о прощении грехов и вдруг всхлипывает (10, 155). Подчеркивается единство между внешней и внутренней сферами человека. Так же, как и Лаевский в повести «Дуэль», Анисим характеризуется как человек, на внутреннюю жизнь которого детские воспоминания могут оказать сильное влияние. Он плачет в т. ч. оттого, что на мгновение чувствует захватывающую его силу трансцендентности. В то же время тот факт, что плач Анисима оказывается эпизодичным и герой скоро забывает о пережитом им во время венчания (10, 159), характеризует его как поверхностного человека, для дальнейшей жизни которого данное переживание не имеет значения.

Во время венчания также слышится «тревожный детский плач» (10, 155), предупреждающий тот ужас, который можно ожидать от брака Анисима и Липы. Плач ребенка указывает на способность человека найти личностный ответ на такие ситуации, в которых избыток эмоций (здесь — тревоги и страха) не позволяет личностного ответа⁸. Однако освободительный эффект, который может исходить из плача, позволяющего выразить негатив, в данном случае сразу подавляется, поскольку священник кричит: «Тише там!» (10, 155). Здесь говорится о том, что человек, по крайней мере, ребенок, способен чувствовать не только то, что очевидно празднуется, но и то, что скрывается за блестящим фасадом праздника. В то же время человек характеризуется как социальное существо, и властвующие (здесь — священник), пользуясь своим положением, подавляют выражение верного ощущения в пользу конвенций.

Старик Цыбукин дважды плачет. После суда над сыном, вернувшись домой, он только после разговора с женой вспоминает о своем внуке (10, 171). Но в тот момент он подходит к Липе, говоря: «Ты, Липынька, если что нужно, спрашивай <...> И что захочешь, кушай, мы не жалеем, была бы здорова... — Он перекрестил ребенка. — И внучка береги. Сына нет, так внучек остался» (10, 171). В этот же момент у него текут слезы, он всхлипывает, отходит и, после семи бессонных ночей, впервые крепко спит (10, 171). Здесь плач носит стихийный характер. Он освобождает от напряжения, связанного с тем, что Цыбукин был вынужден все предыдущие дни держаться спокойно, чтобы при возможности помочь сыну, а также с неопределенностью ситуации. У плача есть освобождающий эффект, но только настолько, насколько он на данный момент усыпляет (в буквальном смысле) негативные эмоции, так же, как плач княгини из одноименного рассказа Чехова. Но так же, как и там, плач остается без последствий, Цыбукин не выполняет своего обещания заботиться о Липе (10, 178).

Цыбукин также плачет в финале повести, при встрече с Липой и ее матерью (10, 182). Это связано с опытом унижения, который Цыбукин теперь часто переживает, например, с тем, что его выгнали «из цобственного [!] дома» (10, 180). Рабочие, встретившиеся Цыбукину, молчат (10, 181—182). А Липа и ее мать кланяются Цыбукину, и Липа здоровается с ним (10, 182). Впервые за долгое время он чувствует к себе положительное отношение, что для него это трогательно и важно. Останется ли данный эффект так же без последствий, как после встречи с внуком, — это вопрос, на который в повести уже нет ответа, повесть заканчивается сообщением не о нем, а о Липе и ее матери. Для антропологии в повести это означает, что каждый человек может оказаться слабым и потерянным. В то же время плач Цыбукина указывает на то, что человек призван быть этическим существом и брать на себя ответственность за другого человека. И именно то, что Цыбукин не поступает согласно своему обещанию, является шагом к его поражению.

Плач Липы связан с тем, что только после похорон она «поняла, как следует, что Никифора уже нет и не будет, поняла и зарыдала» (10, 178). Только в тот момент, когда снимается напряжение, героиня понимает значение произошедшего, она выражает избыток эмоций (печали) и, тем самым, освобождается от него. Как показывает финал повести (особенно его интертекстуальные связи), в отличие от выплеска эмоций Цыбукина, это можно назвать настоящим освобождением, Аксинья в качестве реакции на плач Липы выгоняет ее из дома (10, 178). Ее уход означает, что она становится такой бедной, какой она была до замужества. Он даже не означает, что она становится независимой от Цыбукиных, в дальнейшем она работает на кирпичном заводе Аксиньи (10, 181). Но, по крайней мере, уход из дома Цыбукиных означает избавление от унижений, связанных с ее браком и гибелью сына.

Человек представлен как социальное существо, поскольку Липа не плачет, пока для нее на первом месте находятся общественные обязанности (отвезти сына в больницу, забрать и похоронить его, прислуживать за столом). В то же время человек представлен и как эмоциональное существо, которому необходимо выражать сильные чувства. И здесь, как показывает особенно пение Липы в финале повести, выражение эмоций, связанный с ними уход из дома означает освобождение личности от социальной роли, которая является пленом.

Особую роль в повести играет тот факт, что много плачет старик Костыль. К можно применить теорию Г. Плесснера о том, что частый публичный плач свидетельствует о недоразвитой индивидуальности⁹. На самом деле, есть высказывания Костыля, которые кажутся признаками наивности, сентиментальности и отсутствия зрелости. Например, то, что он всех, и в частности Анисима и Липу, призывает к миру и согласию (10, 155). Однако в то же время некоторые его мысли свидетельствуют о глубокой рефлексии. Например, его слова о том, что «старше» на самом деле не тот, который в настоящее время богаче, и что на том свете это станет явным (10, 164). Или о том, что в деле, которым занимаются Цыбукины, «без этого нельзя... без греха то есть...» (10, 180). В связи с этим стоит говорить скорее о сугубо социальном характере его плача, о том, что он выражает совсем не эгоцентризм, как в рассказе «Княгиня», а, наоборот, отсутствие дистанции в отношении других людей. Плач Костыля показывает человека как социальное существо, которое заботится о других людях. Забота выражается в первую очередь высказываниями и эмоциями. В то же время плач Костыля показывает, что человек не ограничен своим положением, но способен рефлексировать его.

Понимание личности Костыля углубляется, если рассмотреть смеховое начало, связанное с ним. Костыль рассказывает о том, что некогда в диалоге с фабрикантом сказал: «Мы на этом свете жулики, а вы на том свете будете жулики. Хо-хо-хо!» (10, 164). Восклицание «хо-хо-хо» напоминает «го-го-го» гусей в повести «Мужики» (9, 291), которое там связано с представлением суда. Оно повторяется перед тем, как Костыль, рассказав Цыбукину о том, что обнаружились фальшивые монеты Анисима, говорит: «Умирать, должно, пора!» (10, 165). В это же время косарь требует денег от Григория, именно «хоть половину»; в данном контексте также звучит темная гласная «о» этого смеха¹⁰. Следующие же события можно на самом деле воспринять как суд над Цыбукиными.

Здесь смех указывает на то, что человек является эсхатологическим существом, для которого идея суда и справедливости играет важную роль именно там, где обычной человеческой логикой их нельзя достичь. Смехом человек как личность отвечает на ситуацию, на которую нельзя найти подходящий ответ, тем самым преодолевая свое положение¹¹.

В дальнейшем тот факт, что звук «хо-хо-хо» указывает на идею суда, находит свое продолжение в смеховом развенчании Цыбукина. Получив фальшивые монеты от Анисима, Цыбукин смешивает их с другими монетами и затем не может различить их. В связи с этим он сравнивает свою ситуацию с положением своего дяди, у жены которого были дети не только от мужа, но и от других мужчин: «И вот, бывало, дяденька, как выпьет, то смеется: «Никак, говорит, не разберу, где тут мои дети, а где чужие». Легкий характер, значит. Так и я теперь не разберу, какие у меня деньги настоящие и какие фальшивые. И кажется, что они все фальшивые» (10, 171). И это не только кажется, настоящие деньги, которые есть у Цыбукина, он также заработал обманом.

В контексте его ценностей почти смешно, что он дарит смотрителю тюрьмы, в которой находится в заключении Анисим, подстаканник, на котором написано: «душа меру знает» (10, 168). Ведь Анисим попал в тюрьму потому, что в своей жадности не знал меры, чему с самого детства научил его жадный отец (10, 159). Здесь смеховое начало указывает на то, что Цыбукин терпит поражение. Смехом над ним начинается наказание, в итоге заканчивающееся его плачевным состоянием, о котором говорится в финале повести. О смеховом наказании можно говорить в том ключе, что Цыбукин долго поддерживал Анисима (10, 161), мечтающего о возможности стать безмерно богатым, тем самым вступая в «комический конфликт» с реальностью, в котором он не может выиграть¹². В такой же «комический конфликт» с реальностью вступает сам Цыбукин в том смысле, что он не готов принять того, что он уже стар (10, 149). При этом долгое время еще кажется, что герои могут оказаться сильнее реальности, а затем их невозможность победить становится очевидной.

Таким образом, плач в повести указывает на эмоциональность человека, а также характеризует его как существо, способное воспринимать себя в более широком контексте, ощущая солидарность с другими людьми и чувствуя Бога над собой. При этом иногда плач носит эпизодический характер, иногда он указывает на возможность освобождения. Смеховое начало показывает человека как эсхатологическое существо, ожидающее суда над обидчиками и их наказания.

Помимо фабулы, ведущую роль в повести играет описание атмосферы. Село Уклеево, место действия повести, расположено «в овраге» (10, 146). Делая данное географическое определение заглавием, Чехов описывает материальное и нравственное положение села и его жителей. В овраге, который часто кажется «ямой» (10, 150), лежит много мусора, и фабрики выпускают в речку опасные жидкости, так что скот страдает от сибирской язвы. Это связано с тем, что чиновники, получая взятки от хозяина, не следят за выполнением приказа о закрытии кожевенной фабрики (10, 146). В лавке Цыбукиных продается ядовитая жидкость — водка, которая многим вредит (10, 147—148), и противное пиво (10, 179).

Внешнее состояние села «в овраге» тесно связано со внутренним, нравственным состоянием его жителей. После первого определения села (оно лежит «в овраге») следует второе: соседи говорят о нем, что это село — «то самое, где дьячок всю икру съел» (10, 146). Кажется, рассказчик снимает значение данного определения, говоря, что это было «неважное событие» и как будто удивляясь, что у жителей уезда нет ничего более интересного, о чем рассказывать (10, 146). Однако он подробно рассказывает, как именно дьячок после похорон у фабриканта съел всю икру (10, 146). Рассказчик также подчеркивает, что еда и питие играют важную роль в жизни местных жителей. Есть много выпивающих рабочих (10, 148). У Цыбукиных, говорится, «раз шесть в день в доме пили чай; раза четыре садились за стол есть» (10, 149). Главным на свадьбе Анисима и Липы кажется обильная и дорогая еда (10, 157—158). После похорон малыша Никифора, когда Цыбукины уже опозорены Анисимом, всё равно (или тем более, потому что старик хочет спасти свою честь) «гости и духовенство [едят] много и с такою жадностью, как будто давно не ели» (10, 177—178).

Представители государственной власти так же, как и Цыбукины, обманывают и обижают людей. О волостном старшине и писаре говорится, что они «оба толстые, сытые, и казалось, что они уже до такой степени пропитались неправдой, что даже кожа на лице у них была какая-то особенная, мошенническая» (10, 157). Здесь появляется другой важный образ — речь о «коже». С кожей животных, как уже было отмечено, связано то, что фабрика отравляет людей (10, 146). Самым очевидным преступлением Цыбукина является продажа украденных шкур (10, 159). А внук Цыбукина, Никифор, погибает от ожогов, т. е. от ран кожи (10, 173).

На данном уровне Чехов описывает человека как телесное существо. Это имеет негативный смысл, если иметь в виду, что иногда плотское начало в людях бывает настолько сильно, что они вредят себе и другим, к примеру, ради богатства.

Для описания жизни Цыбукиных, полностью испорченной их же обманом и жадностью, Чехов находит сильное художественный образ «фальшивых монет»¹³. Анисим приговорен к каторге потому, что он изготовлял фальшивые деньги (10, 167). Об этом автор упоминает много раз на протяжении всего текста (10, 153; 165; 167; 170—171). Значима просьба Цыбукина к Аксинье бросить все фальшивые монеты в колодец (10, 166—167). Она этого не делает, так что старик оказывается «в изумлении и в испуге» (10, 167), но он смиряется с таким положением дел, потому что ему не хватает сил и честности, чтобы бороться с ним (10, 167). С точки зрения символики значимо, что бросить яд в колодец с древних времен считается отравлением всей жизни. И у Цыбукиных действительно вся жизнь отравлена «фальшивыми монетами» обмана.

В связи с данной атмосферой оказываются испорченными даже якобы хорошие свойства героев. Об Аксинье, например, говорится, что она — «красивая, стройная женщина», много трудится (10, 147), у нее «что в доме, что в деле — золотые руки» (10, 152). Кажется счастьем для семьи Цыбукиных, что они женили сына Степана на ней. Но она обижает покупателей, и, в конечном счете, ее активность и деловитость ведет к гибели Никифора, поскольку она не хочет потерять своего кирпичного завода (10, 172—173). Она, у которой «в доме <...> золотые руки», губит малыша не оружием, а именно домашним предметом, кипятком из ковша, и после этого идет в дом «со своей прежней наивной улыбкой» (10, 173). Она глубоко испорчена: говорится о ее «наивной улыбке» и «наивных глазах», но «в ее стройности» есть «что-то змеиное» (10, 157; см. 168), речь идет о ее связи с источником обмана, которым является по Библии змей (Быт 3; Откр 12, 9). У нее зеленое платье «с желтой грудью» (10, 153), и второй раз об этом говорится, как будто она сама — «зеленая, с желтой грудью» (10, 157). Желтый цвет иногда считается цветом зависти. С Аксиньей, и особенно с ее грудью — частью тела, указывающей на темы женственности и материнства, — ассоциируется зависть: говорится, что ее муж «мало [смыслит] в женской красоте» (10, 147). Аксинье не хватает женского удовольствия, ни в сексуальности, ни в детях. Поэтому она направляет всю свою энергию на успех своего дела. Она губит именно ребенка, чтобы не потерять фабрику.

О Цыбукине говорится, что он может вести себя «молодцевато», но это связано с пренебрежением к мужикам (10, 148—149). Более того, данное свойство полностью теряется к концу повести, он становится старым и слабым и теряет всю власть в доме (10, 179). О нем также говорится, что у него «всегда была склонность к семейной жизни» (10, 147). Но оказывается, что на деле он не готов помочь невестке, когда ее обижают (10, 173; 177). Даже о сыне он забывает, когда тот был приговорен к заключению (10, 179).

Понять, что в доме Цыбукиных нет ничего настоящего, заставляет также фигура Варвары, второй жены старика. О ней говорится, что она любит, чтобы в доме всё было красиво, старается помочь бедным (10, 147—148). И даже к концу, когда всё уже в руках Аксиньи, Варвара по-прежнему продолжает свои добрые дела (10, 180). Более того, она не хочет, чтобы Анисим жил в грехе, и поэтому она старается женить его (10, 150—151). Это, несомненно, хорошие черты. Однако говорится, что она знает об обмане, которым занимается ее семья (10, 158), но, кроме одного безрезультатного разговора с мужем, никаких мер не принимает против несправедливости (10, 159). Когда обиженный Аксиньей муж ее уже почти не ест, Варвара о нем «часто говорит: «А наш вчерась опять лег не евши». И говорит равнодушно, потому что привыкла» (10, 179). Когда погибает Никифор, говорится, что, «пока не вернулась кухарка с реки, никто не решался войти в кухню и взглянуть, что там» (10, 173). Варвара стала беспомощной и равнодушной. Более того, она заражается гордостью. Когда Липа, играя, говорит сыну, что он будет мужиком, она обижается и говорит: «Он у нас купец будет!..» (10, 169). После гибели Никифора, когда Цыбукин обвиняет Липу в смерти младенца, Варвара участвует в этом и говорит: «И мальчик-то был хорошенький <...> Ох-тех-те... Один был мальчик, и того не уберегла, глупенькая...» (10, 177). В Варваре есть черты доброты, но она испорчена беспомощностью, равнодушием, жадностью и гордостью, которые царят вокруг нее. Даже в подлинности ее благотворительности можно усомниться, возможность быть щедрой она получает благодаря успеху родственников. Их деньги она дает бедным, деньги, полученные обманом. Испорченность Варвары символически выражается в том, что Чехов рассказывает к самому концу повести: «Варенья теперь так много, что его не успевают съедать до новых ягод; оно засахаривается, и Варвара чуть не плачет, не зная, что с ним делать» (10, 180). Варенье уже по звуку связано с именем Варвары («Вари»), к тому же здесь чай с вареньем является символом домашнего уюта (10, 162). Но теперь очевидно, что уют испорчен, вернее, что он, как чувствовала уже раньше Липа (10, 162), никогда не был настоящим, а был страшным. Но даже на практическом уровне можно спросить, почему Варвара не знает, что делать с вареньем? На данный вопрос есть тройной ответ, показывающий, насколько Цыбукины стали богатыми, но с человеческой точки зрения испортились или потерялись. Во-первых, у них так много варенья, потому что у них большие территории. И они от жадности все ягоды собирают сами вместо того, чтобы оставить их, например, детям или бедным. Во-вторых, кроме Варвары уже никому не хочется сидеть за столом и пить чай с вареньем, семья распалась: Анисим сидит в тюрьме, Липу выгнали, старик не ест, Аксинья всё время занята делами. В-третьих, может быть, люди уже не хотят принимать дары от Цыбукиных. Поэтому, может быть, Варваре невозможно раздавать варенье бедным. Но, так или иначе, вся ситуация, особенно к концу повести, показывает, что Варвара стала участницей всеобщей потерянности Цыбукиных.

Испорченность, связанная с атмосферой в окружающем человека мире, указывает на своих виновников, тех людей, которые стали богатыми благодаря обману. При этом в особенности темы «еды», «кожи» и «фальшивых монет» показывают, что в повести «В овраге» даже для Чехова чрезвычайно ярко подчеркивается связь между нравственным состоянием человека, его поступками и внешней стороной человеческой жизни.

С тем, что село находится в овраге, связано также то, что его изб издали не было видно, а видны «только колокольня и трубы ситценабивных фабрик» (10, 146). Уклеево представлено как село не для людей, а для властей, в данном случае церковных и экономических. Затем наступает эффект, тесно связанный с модернизацией: Церковь теряет свою позицию, а главное место всё больше и больше занимает экономика. Это подчеркивается тем, что в дальнейшем, когда Липа возвращается с богомолья, уже не говорится о колокольне и трубах, а, наоборот, «видны уже были верхушки фабричных труб, сверкнул крест на колокольне» (10, 163). И когда Липа несет домой мертвого сына и приближается к селу, говорится: «Уже светало. Когда она спускалась в овраг, то уклеевские избы и церковь прятались в тумане» (10, 177). Между тем, фабричные трубы уже не прячутся, они окончательно берут верх. На то, что экономика гораздо сильнее государственных структур, указывает рассказ о телефонах: у фабрикантов телефоны работают, а в волостном правлении нет (10, 149), так что диапазон власти фабрикантов шире диапазона власти государства. Тем самым, расположение села в узком овраге указывает на то, что в социуме, как его здесь описывает Чехов, человек является всего лишь участником экономического процесса: либо субъектом, либо объектом обмана и загрязнения.

Так как с образом «овраг», по словам З.С. Паперного, связан «темный, недобрый мир»¹⁴, важная для повести тематика правды так же связана с пространственной символикой. О Липе и о ее матери говорится, когда они возвращаются с богомолья, что «казалось им, кто-то смотрит с высоты неба, из синевы, оттуда, где звезды, видит всё, что происходит в Уклееве, сторожит. И как не велико зло <...> всё же в божьем мире правда есть и будет, такая же тихая и прекрасная, и всё на земле только ждет, чтобы слиться с правдой, как лунный свет сливается с ночью» (10, 167). Стоит подчеркнуть слова «казалось им», акцентирующие то, что у Чехова здесь отсутствует однозначность. Тем не менее, на «правду», о которой говорится здесь, Липа надеется. С точки зрения пространственной символики на тему «правда» и на того, кто сторожит (собственно говоря, Бога), указывает ощущение, что есть не только узкий, темный «овраг», но и высокое небо над ним, символизирующее трансцендентность. Это напоминает надежду крестьян из повести «Мужики» на то, что «между небом и землей не пусто» (9, 306). Помимо того, в повести говорится о том, что Липа иногда уезжает из села, например, на богомолье (10, 167) или в больницу (10, 176), и что общение со стариками там расширяет ее мировоззрение.

Важную роль в повести играют интертекстуальные связи, указывающие на религиозные и библейские темы¹⁵. При этом, как уже было отмечено, необходимо иметь в виду, что Церковь здесь близка к власти и причастна к несправедливости. Например, Липе, как Марье в повести «Мужики», литургическое пение кажется шумом (10, 155). Когда унижают Липу, как будто она сама виновата в смерти своего сына, ей не дают долго плакать, и священник говорит ей: «Не горюйте о младенце. Таковых есть царствие небесное» (10, 178). Чехов описывает общее положение; но он делает это под влиянием своего личного негативного опыта общения с Церковью, особенно в связи с тем, что отец в детстве постоянно заставлял его и братьев проводить долгие часы в церковном хоре¹⁶.

Тем не менее, интертекстуальные связи с Библией подчеркивают такие темы, как освобождение и надежда. Чехов активно намекает на библейский рассказ об исходе Израиля из Египта (в книге Исхода, особенно в главах 1—20). На исход Чехов намекает даже в контексте зла: завод Аксиньи изготовляет кирпичи, как были вынуждены это делать Израильтяне в Египте (10, 172—173; 181 см. Исх 1). Смертельная опасность для малыша связана с водой (10, 173; см. Исх 1). Однако в Библии вода спасает, здесь она губит.

Два старика-наставника напоминают Моисея и Аарона, вождей Израиля. Липа, открытая к таким людям, как Костыль и старик, и способная любить своего ребенка просто так, хотя он совсем слабый (10, 169), оказывается, в конце концов, действительно «старше», чем Цыбукины. Это подчеркивается мотивом дороги¹⁷. Между тем, как старик Цыбукин ходит, «ступая нерешительно, точно по скользкому пути», о рабочих говорится: «Шли бабы и девки толпой со станции, где они нагружали вагоны кирпичом <...> Они пели. Впереди всех шла Липа и пела тонким голосом, и заливалась, глядя вверх на небо, точно торжествуя и восхищаясь, что день, слава богу, кончился и можно отдохнуть» (10, 181). Здесь Липа представлена как новая Мариам, сестра Моисея, запевающая победную песнь после исхода из Египта (Исх 15, 20). Данные интертекстуальные связи придают живость тексту, словам о том, что будет избавление от несправедливости.

В финале повести ставится еще один акцент, встречается «толпе старик Цыбукин, и стало вдруг тихо-тихо» (10, 181—182). Люди, видя его, с одной стороны, ненавидимого ими, с другой стороны униженного, чувствуют неловкость и неприятность ситуации. Только Липа с матерью, Прасковьей, относятся к нему иначе. Говорится: «Липа поклонилась низко и сказала: «Здравствуйте, Григорий Петрович!» И мать тоже поклонилась. Старик остановился и, ничего не говоря, смотрел на обеих; губы у него дрожали и глаза были полны слез. Липа достала из узелка у матери кусок пирога с кашей и подала ему. Он взял и стал есть. Солнце уже совсем зашло; блеск его погас и вверху на дороге. Становилось темно и прохладно. Липа и Прасковья пошли дальше и долго потом крестились» (10, 182). У старика дрожат губы и появляются слезы, потому что первый раз за долгое время он чувствует, что к нему относятся просто как к человеку. Это может удивить особенно потому, что как раз он обидел Липу после смерти мальчика и обвинил ее в его гибели. Но теперь он чувствует, сколько доброты он потерял, когда выгнал Липу из дома, и, может быть, он даже раскаивается в своем поведении. Липа не только здоровается с ним, она даже дает ему еду. Может быть, она знает, что старик редко ест. Но кроме того, в виде пирога Липа символически дает старику «причастие». С древних времен давать хлеб означает предлагать общение¹⁸. Так и Липа делится тем, что у нее есть, со стариком Цыбукиным, тем самым показывая, что она видит в нем просто человека, притом теперь бедного, униженного. Даже если в исследовании В.В. Набокова не говорится о связях повести с Библией, следует согласиться с его позицией, во всех отношениях то, что он называет подтекстом повести, смягчает ужас, связанный с ее фабулой¹⁹.

З.С. Паперный пишет, что Чехов Липу «не идеализирует, трезво показывает, как робость и безответность мешают ей устремиться к правде»²⁰. Но нет доказательств, что Чехов на самом деле хочет критиковать ее за это. Как раз наоборот. Истолкование повести З.С. Паперным, во многом ценное, построено на игнорировании христианских взглядов Чехова (не в церковном смысле, разумеется): Бог как источник надежды и примирение как заповедь Божья. Показательно, что З.С. Паперный пишет неверно о том, что финалом повести является сцена, в которой рабочие идут домой и поют, между тем как Цыбукин хромает²¹. Правда, «солнце уже совсем зашло» и «становилось темно и прохладно» (10, 182), и это символически показывает, что жизнь Цыбукина уже скоро кончится. Липа и мать, отходя от него, долго крестятся, во-первых, потому что они видят в его положении суда Божия. Но, во-вторых, после суда сейчас же совершилось примирение, в котором они также видят дар Божий. Торжествует правда, на которую уповала Липа, и в ее торжественном вечернем пении уже наступает освобождение. Ложь и обман в доме Цыбукиных разоблачены, и Липа уходит оттуда свободной. Это подчеркивается исчезновением атмосферы грязи, а также связями с темой «исход». «За» правдой и справедливостью же торжествует примирение, понимание, что у каждого человека, в том числе у старика Цыбукина, есть достоинство и есть, может быть, еще шанс на раскаяние и нравственное обновление.

Итак, в повести человек, в связи со своей телесностью и положением в социуме, представляется как существо, находящееся «в овраге». Жизнь всех героев испорчена обманом, богатые отравляют бедных, церковная и государственная власть оказывается слабее экономической, с которой сотрудничает. Данное положение ведет к ужасным событиям, в первую очередь, к убийству. И победительницей всех событий является самая жестокая изо всех обидчиков. В то же время человек в повести представлен как существо, у которого есть надежда на «правду», на то, что нынешнему положению обмана придет на смену справедливость, к которой стоит стремиться. На неизреченность человека указывает идея об «исходе», о выходе из нынешнего положения в сферу правды, а также идея примирения.

Примечания

1. К введению в повесть: Чехов, 10, 435—437.

2. Сопоставление людей с гусями, которых бьют, — мотив из повести «Мужики» (9, 293).

3. Соколов В.В. Гоббс // Новая российская энциклопедия. М., 2012. Т. IV (2). С. 443.

4. Данное определение совпадает с библейскими понятиями. Например, апостол Павел требует «веры, действующей любовью» (Гал 5, 6); по словам апостола Иакова, «вера, если не имеет дел, мертва» (Иак 2, 17).

5. Паперный З.С. А.П. Чехов... С. 277.

6. Там же.

7. Паперный З.С. А.П. Чехов... С. 276.

8. Plessner H. Lachen und Weinen... S. 87—89.

9. Plessner H. Lachen und Weinen... S. 187.

10. Freise M. Die Prosa... S. 203.

11. Plessner H. Lachen und Weinen... S. 108—109.

12. Freise M. Die Prosa... S. 109.

13. Паперный З.С. А.П. Чехов... С. 272.

14. Паперный З.С. А.П. Чехов... С. 266.

15. Липке Ш. Интертекстуальность в повести А.П. Чехова «В овраге» и функции библейских текстов // Вестник Томского государственного университета. 2015. № 390. С. 23—25.

16. Simmons E.J. Op. cit. P. 16.

17. Паперный З.С. А.П. Чехов. С. 278.

18. Об этом говорит и Библия во многих текстах, в т. ч. в рассказе об исходе Израиля из Египта: есть опресноки в Пасху — знак общения, принадлежности к народу Израиля (Исх 12).

19. Швагрукова Е.В. Указ. соч. С. 221.

20. Паперный З.С. А.П. Чехов... С. 278.

21. Там же.