5.3. Рассказ «Архиерей»: смерть как уход человека от публичной роли

Рассказ «Архиерей» (1902) хронологически является последним из изучаемых здесь произведений. В связи с этим, тема «исхода» присутствует в нем уже потому, что главный герой покидает земную жизнь так же, как и Чехов во время написания рассказа чувствует близость смерти¹. Но следует проанализировать, присутствует ли здесь мысль о том, что нынешнее положение человека нехорошо (и если присутствует, то с чем это связано); а также присутствует ли, помимо того, что смерть по факту является уходом, идея о том, что уход является освобождением.

По фабуле рассказа преосвященный Петр заболевает за три дня до Вербного воскресенья (10, 188). Говорится о том, что в Страстную пятницу, «утром, часов в восемь, у него началось кровотечение из кишок» (10, 201), и врач ставит диагноз, что у архиерея «брюшной тиф» (10, 201), от которого он умирает в Страстную субботу (10, 202).

У архиерея жива мать, и у него есть племянница, которой восемь лет (10, 192). В то же время то, что он стал ректором семинарии, когда ему было 32 года (10, 194), произошло не менее восьми лет назад (10, 195). Таким образом, он в возрасте самого Чехова. Наряду с тем, что главный герой прожил некоторое время за границей, это придает рассказу автобиографическую ноту, свидетельствующую о том, что Чехов чувствует близость смерти². На это также указывает кровотечение, в случае Чехова связанное с туберкулезом, а здесь с тифом (10, 201), которое играет важную роль и в смерти Коврина в повести «Черный монах» (8, 251). Но как от личной биографии Чехова, так и от повести «Черный монах» рассказ о смерти архиерея отличается тем, что смерть наступает здесь относительно скоропостижно.

Автобиографическая нота присутствует также в эпилоге рассказа. Говорится о том, что после смерти архиерея очень скоро люди забывают о нем. Это выражается тем, что жизнь продолжается по-прежнему (10, 202) и что мать архиерея в дальнейшем говорит о сыне, который был архиереем, «робко, боясь, что ей не все поверят... И ей в самом деле и не все верили» (10, 203). Это соответствует высказыванию Чехова о том, что после смерти люди скоро забудут о нем³.

По сюжету рассказ «Архиерей» близок к рассказу «Смерть чиновника» (1883) и к повести «Скучная история» (1889) Чехова, а также к повести Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича» (1886). Общей особенностью всех указанных произведений является то, что человек, умирая, теряет свою социальную позицию. Однако они различаются тем, как данная потеря оценивается. В связи с этим на следующих уровнях будет необходимо проанализировать, какую оценку Чехов придает потере социальной позиции в смерти в рассказе «Архиерей».

На уровне фабулы же можно констатировать: рассказ «Архиерей» — история о том, что смерть является неизбежной частью человеческой жизни и что перед ней тот факт, что человек занимает определенную позицию в социуме, например, является знаменитой и наделенной властью личностью, теряет значение.

В рассказе выражаются мысли архиерея о том, что ему не нравится быть высокопоставленным лицом. Его поражают «пустота, мелкость» всего того, за чем обращаются к нему просители (10, 195), а также их «неразвитость, робость» (10, 195). Архиерей относится с пониманием к факту, что старый епархиальный архиерей, под влиянием этих и многих других мелочей, перестал интересоваться духовной сферой (10, 196). Не без иронии отмечается, что епархиальный архиерей «когда-то, в молодые годы, писал «Учения о свободе воли»» (10, 196). Его жизнь показывает, что человеческая воля во многом несвободна и что человек является узником своих жизненных обстоятельств. Рассказ «Архиерей» относится к тем произведениям Чехова, в которых герою, чувствующему свою слабость, неприятно, что окружающая его среда подчеркивает его позицию как высокопоставленного лица⁴.

То, что архиерею неприятны просители, рассказчик сопровождает предположением, что «за границей преосвященный, должно быть, отвык от русской жизни, она была не легка для него; народ казался ему грубым» (10, 196). Возможно, в данном рассказе, написанном Чеховым после долгого пребывания во Франции, речь идет не просто об антропологии, но именно об описании людей в России. Но в любом случае человек здесь представлен как часть своего социума, даже как его заложник. Как раз архиерей, один из совсем немногих властвующих и почтенных в числе главных героев у Чехова, чувствует себя несвободным в связи с тем, что люди относятся к нему робко и почтительно. Архиерей говорит об обязанностях, связанных с его должностью: «Меня давит всё это... давит...» (10, 201).

В целом же архиерей принимает свою принадлежность к духовенству как данность, его семейство давно служит Церкви (10, 200). Служение в храме — это сама собой разумеющаяся часть его жизни, которая доставляет ему радость (10, 200). Социальность человека не только является тяжестью, но и дает человеку место в жизни и уверенность в своей роли среди других людей.

Значим тот факт, что архиерей с радостью вспоминает свою простую жизнь в детстве в селе Лесополье (10, 190—191). В последние часы жизни, думая о том, что настоящее (чин и позиция, а также заботы, связанные с ними) отходит, архиерей думает: «Как хорошо!» (10, 202). И мать архиерея перестает воспринимать его как носителя сана и видит в нем просто своего сына, называя его уже «Павлушей», как его звали до пострига (10, 202). Здесь содержится идея социальной принадлежности человека, главный герой все-таки представлен как член семьи и как человек, связанный с родиной. Но эта социальность уже не связана только с официальной позицией человека.

На уровне высказываний в рассказе можно констатировать две стороны социальности человека: позиция или чин, а также принадлежность к семье и родине. То, что связано с позицией архиерея, главный герой оценивает однозначно негативно. Он рад, что это теряет значение. Забвение социума о нем после его смерти станет исполнением его желаний. Идея же социальности как принадлежности к семье, группе (здесь — духовенству) и стране воспринимается скорее положительно.

Поскольку главный герой — архиерей, которому положено держать себя серьезно, смех и плач играют значимую роль в рассказе. Смех присутствует несколько раз, когда архиерей один. Два раза он смеется просто от мысли о том, что его мать приехала (10, 189; 191). Помимо этого, архиерей смеется, когда вспоминает детство, своего учителя в сельской школе, у которого «висел пучок из березовых розог, а под ним надпись на латинском языке, совершенно бессмысленная, — Betula kinderbalsamica secuta», и у которого была собака по имени «Синтаксис». «И преосвященный засмеялся» (10, 191). То, что именно «преосвященный» смеется, хотя главный герой в этот момент лежит в постели и отнюдь не выполняет должностных функций, указывает на освобождение от ограничений, связанных с его ролью. То, что главный герой вспоминает детство («kinder»), имеет лечебный эффект, как бальзам.

Архиерей также смеется, когда слышит, как в соседней комнате мать всё время рассказывает отцу Сисою о том, что она чай пила (10, 194). Здесь присутствует чеховский прием прерывания глубоких мыслей бытовыми происшествиями. Архиерей, еще раньше заметивший, как часто мать говорит о чаепитиях, думает о своем прошлом, в частности, об отъезде за границу. В этот момент он слышит диалог: «А потом что?» — спрашивает Сисой в соседней комнате, как будто продолжая мысли архиерея о собственной биографии. На это мать отвечает: «А потом чай пили» (10, 194). Здесь банальность слов матери противопоставляется серьезным воспоминаниям архиерея. Это продолжается тем, что племянница архиерея, Катя, со смехом говорит отцу Сисою: «Батюшка, у вас борода зеленая» (10, 194). В этот момент архиерей, понимая, что Катя права, смеется (10, 194).

Плач в рассказе также играет значимую роль. Говорится, что на душе у архиерея во время богослужения накануне Вербного воскресенья всё «покойно» и «благополучно». Тем не менее, он плачет после того, как увидел свою мать, даже если в первый момент не понимает, что это действительно она (10, 188). Здесь плач символизирует избыток эмоций, в связи с которыми герой отказывается от благоразумного ответа и дает ответить своему телу⁵. В этом отношении произведение связывает с рассказом «Случай из практики» то, что одной из причин плача является слабость: там прищуривание перед светом лампы, здесь болезнь и жара. Здесь плач является социальным феноменом, молящиеся в храме плачут вместе с архиереем (10, 188). Плач в данном случае так же, как и смех, релятивирует роль архиерея как высокопоставленного лица, подчеркивая значение матери в его жизни, роль телесной слабости, а также его единство с окружающими его людьми.

Во втором случае архиерей плачет также в алтаре, когда его «волнует <...> надежда на будущее», он чувствует, что чего-то важного ему недостает, а также чувствует «не раскаяние в грехах, не скорбь, а душевный покой, тишину» и представляет свое прошлое «живым, прекрасным, радостным, каким, вероятно, никогда и не было». Там, где сидит архиерей, темно (10, 197), так что никто не замечает его плача. Здесь, с одной стороны, подчеркивается избыток позитивных эмоций, но с другой стороны, амбивалентность чувств архиерея. Также показано, что в этом его плаче окружающие его люди не участвуют.

Плач также указывает на то, что архиерей уже не полностью владеет ситуацией. Его роль в социуме, а также то, какой он видит свою жизнь, теряет значение. Последовательно смех так же, как и плач, подчеркивает, что важнее социальной позиции архиерея теперь становится его естественная сторона, например, телесность, эмоциональность, воспоминания из детства и семейные узы.

Как обычно в произведениях Чехова, самоощущение героя и восприятие им окружающего мира связаны между собой. Во время богослужений архиерей чувствует себя в основном хорошо. Бывает «на душе <...> покойно» (10, 188), хорошее пение дает ему «душевный покой» (10, 197), во время утреннего богослужения в Страстную пятницу у него «бодрое, здоровое настроение» (10, 200). Это связано с тем, что во время богослужения в церкви он чувствует себя «деятельным, бодрым, счастливым» (10, 200). Однако также подчеркивается, что в храме «душно» и «жарко» (10, 188), и говорится: «Преосвященный Петр устал. Дыхание у него было тяжелое, частое, сухое, плечи болели от усталости, ноги дрожали» (10, 188). То, что за вербой подходит к преосвященному его мать, воспринимается им, как будто он ее видит «во сне или в бреду» (10, 188). И во время длинного богослужения, как оказывается, своего последнего, преосвященный Петр чувствует, «что ослабел у него голос, даже кашля не <...> слышно, разболелась голова» (10, 200). Замечая свою слабость, он боится, что «вот-вот упадет» (10, 200).

После первого богослужения архиерей в саду слышит колокола и замечает окружающий его мир (белые стены и кресты на могилах, березы, тени и луну), который, как кажется, живет «своей особой жизнью, непонятной, но близкой человеку» (10, 189). В дальнейшем архиерей представляет, что деревья улыбаются «приветливо» (10, 198). Перед смертью же он воображает, «что он, уже простой, обыкновенный человек, идет по полю быстро, весело, постукивая палочкой, а над ним широкое небо, залитое солнцем, и он свободен теперь, как птица, может идти, куда угодно» (10, 202). Здесь подчеркивается близость между человеком и природой, что имеет особое значение, поскольку позиция в социуме отрывает архиерея от природы. Например, он всё время занят бумагами (10, 195—196). В монастырских помещениях он воспринимает жалкие, дешевые ставнями, низкие потолки и тяжелый запах (10, 200).

Частью атмосферы, окружающей архиерея, является иеромонах Сисой. С одной стороны, это «тяжелый, вздорный человек» (10, 196), который всё время подчеркивает, что ему кто-нибудь или что-нибудь «не ндравится» (10, 192; 195). Но с другой стороны, он общается просто и без дистанции с матерью архиерея (10, 198), мажет архиерея, чтобы облегчить его болезнь (10, 195; 201), а главное: в отличие от большинства людей, включая собственную мать архиерея, разговаривает с ним просто и честно (10, 196).

Приезд матери доставляет архиерею радость, но в то же время ему тяжело оттого, что не только просители (10, 196—197), но даже собственная мать робеет перед ним (10, 193—194; 196). Контраст между поведением Сисоя и других людей подчеркивает негативную оценку социальной роли архиерея, то, что высокая позиция в социуме мешает ему быть простым собеседником и родственником. Перед смертью архиерея в поведении матери происходит резкое изменение. Она «уже не [помнит], что он архиерей, и [целует] его, как ребенка, очень близкого, родного» (10, 202). Здесь осуществляется то, чего желает архиерей, его уже не определяет социальная позиция, а личные родственные связи.

Создавая атмосферу в рассказе «Архиерей», Чехов подчеркивает то, что является постоянной величиной в его творчестве («Смерть чиновника», «В море», «Княгиня», «Дуэль», «Мужики», «Случай из практики»), но о чем свидетельствует особенно судьба Рагина в повести «Палата № 6» и Коврина в «Черном монахе»: человек и окружающая его среда (природа и социум), тело и душа человека тесно связаны между собой и влияют друг на друга. Также подчеркивается, что архиерею тяжело смириться со своей позицией высокопоставленного лица. В связи с этим в позитивном тоне говорится о том, что данная позиция теряет значение и он воспринимается (как собой, так и матерью) уже как простой человек.

При болезни архиерей от кровотечения худеет. Это влияет на его самоощущение, ему кажется, «что он худее и слабее, незначительнее всех», и он думает, «что всё то, что было, ушло куда-то очень-очень далеко и уже более не повторится, не будет продолжаться» (10, 202). Ожидание соответствует реальности, поскольку не только в смерти он теряет свою позицию (что неизбежно), но даже сообщается, что «через месяц был назначен новый викарный архиерей, а о преосвященном Петре уже никто не вспоминал. А потом и совсем забыли» (10, 203). В этом рассказ «Архиерей» по тематике близок к рассказу «Смерть чиновника», в котором, как показывает наше исследование, смерть и потеря позиции неотделимы друг от друга (2, 165). Ситуация архиерея также соотносима с проблемой, описанной в «Скучной истории», в которой оказалось «достаточно вторжения» в жизнь человека «страха смерти» (7, 307), чтобы всё «перевернулось вверх дном и разлетелось в клочья» (7, 307)⁶. И сам архиерей осознает, «что вот он достиг всего, что было доступно человеку в его положении, он веровал, но всё же не всё было ясно, чего-то еще недоставало, не хотелось умирать» (10, 189). Несмотря на то, что он богослов и, кажется, мог бы знать ответ на вопросы о смысле жизни и смерти⁷, у него есть какие-то сомнения. Словом, как потерей позиции, так и ощущением неуверенности архиерей похож на Червякова и на Николая Степаныча из «Скучной истории». Именно это выражает его похудение, которое, кстати говоря, ощущает не только он, но и его мать (10, 202).

Однако здесь ощущение, что человек становится маленьким и незначительным, воспринимается не только негативно. Ему тесно в социальной позиции архиерея, на что указывает речь о том, что монастырские потолки низки (10, 200). Архиерей стремится к уходу, он помнит о высокой, новой, просторной квартире, в которой жил за границей (10, 195). Поэтому одним вариантом ухода, о котором он мечтает, является отъезд за границу, где более широкое пространство для жизни. Однако это иллюзорный уход, во-первых, потому что здоровье уже не позволяет ему путешествовать, а во-вторых, потому что архиерей, находясь там, «тосковал по родине» (10, 195).

Смерть же является настоящим уходом, после нее действительно архиерей освободится от всего того, что давит на него: от должностных обязанностей, от чинопочитания, после смерти о нем скоро забудут (10, 203). О том, что смерть является для него уходом в широкое пространство, свидетельствует то, что он представляет перед смертью: он идет «по полю быстро, весело <...> а над ним широкое небо, залитое солнцем, а он свободен теперь, как птица, может идти, куда угодно» (10, 202). Надежда на уход оправдана тем, что после смерти ограничений, связанных с должностью и социальной позицией, у главного героя уже не будет. То, что их заменяет широкое пространство свободы, является, как справедливо отмечает В.Б. Катаев, ожиданием героя, но не автоматически и автора⁸. Вопрос же, соответствует ли бесспорному освобождению «ex negativo» в виде потери угнетающей человека позиции свободная жизнь в широком пространстве, автор оставляет открытым.

Своей пространственной символикой рассказ «Архиерей» связан с повестями «Дама с собачкой» и «В овраге» описанием социума, в котором человек не свободен, а ограничен своей ролью в обществе. Этому противопоставляется уход на волю. Однако в рассказе «Архиерей», в отличие от повести «Дама с собачкой», уход связан не с антропоцентризмом, а, наоборот, с тем, что человек теряет значение и как раз в связи с этим чувствует себя хорошо.

К внешним факторам, влияющим на внутреннюю жизнь преосвященного Петра, относится церковная среда, в которой он вырос и всю жизнь находился. Следует рассмотреть церковный жизненный контекст в «Архиерее» сначала с социологической точки зрения, как «клерикальный фон»⁹, так же, как в рассказе «Студент» или в повести «Дуэль» (поскольку там показан дьякон Победов), а затем — с точки зрения того, во что верит и на что надеется герой, и как это связано с авторской позицией.

Рассказ «Архиерей» в отношении церковной жизни «подтверждает давние творческие принципы писателя»¹⁰: Чехов, как всегда, глубоко вникает в описываемый им мир и отказывается осуждать своих героев. Это является для писателя как художественным, так и «моральным требованием»¹¹. Он отказывается осуждать архиерея¹², видя в нем такого же человека, как все, даже до какой-то степени жертву церковных норм поведения, архиерей не гордится тем, что люди относятся к нему с чинопочитанием, наоборот, это его раздражает (10, 193—194; 196).

Чехов четко различает Церковь как структуру, с одной стороны, людей Церкви, с другой стороны. По своей структуре Церковь, как ее представляет автор, близка к власти, так же как в повестях «Мужики» и «В овраге». Здесь это выражается, помимо чинопочитания, в том, что у архиерея много контактов с богатыми или высокопоставленными лицами (10, 192; 197), в том, что архиерей может себе позволить кричать на людей (10, 196), а особенно в том, что у него много бюрократических дел, в т. ч. ему нередко приходится читать доносы (10, 196).

Представители же Церкви являются людьми, как все. Об отце архиерея, давно умершем дьяконе, говорится, что он был робким (10, 198). Отец Сисой описывается как «тяжелый, вздорный человек» (10, 196), который, однако, умеет вести себя «вольно» при архиерее (10, 196). У самого же архиерея «тихий, скромный нрав», но он бывает вспыльчивым при встрече с робостью и некультурностью своих собеседников (10, 196). Здесь, как всегда, Чехов глубоко изучает как окружающую человека среду, в частности социум, так и человека как индивида. Это подчеркивает убеждение Чехова в том, что человек является одновременно социальным существом и индивидуальной личностью.

На фоне церковной жизни, подробно описанной в рассказе, удивляет тот факт, что в тексте почти отсутствует церковнославянский язык. Присутствуют, конечно, термины, которые можно понять только при наличии хотя бы минимума знаний о практике русской православной Церкви, такие как «всенощная» (10, 188), «канон» (10, 188) или «обедня» (10, 196; 197). Но если иметь в виду, что в других произведениях, например, в повестях «Дуэль» и «Мужики», церковнославянский язык присутствует в гораздо большем объеме, можно прийти к выводу, что подход Чехова к жизненной сфере духовенства, описываемой в рассказе «Архиерей», является светским.

На самом деле, в символическом мире рассказа есть множество нерелигиозных мотивов. Например, звук (как кажется) открывающихся дверей и шум в желудке архиерея (10, 198) указывают на светский подтекст в рассказе, на присутствие мотивов из романа-эпопеи «Война и мир»: эти мотивы указывают на приближение смерти, как у князя Андрея¹³.

Присутствует еще один церковный мотив, но в виде его отрицания: речь идет об имени главного героя. Его нынешнему монашескому имени Петр противопоставляется имя, данное ему при крещении, Павел, причем в уменьшительной форме «Павлуша». Сначала это только реминисценция (10, 191), а затем, во время агонии, мать просто и естественно называет сына «Павлуша» и «сыночек» (10, 202), в то время как умирающий представляет себя уже как «простой, обыкновенный человек» (10, 202). Высказывание В.Б. Катаева о том, что темой рассказа является «человек и его имя»¹⁴, приобретает самый яркий смысл.

Потеря значения имени «Петр» подчеркивается и тем фактом, что в Вербное воскресенье, когда главному герою досадно от робости матери, рыба, которую он ест, кажется «пресной, невкусной» (10, 194). Это не только типичный чеховский мотив, как считает Д. Рейфильд¹⁵, но это указывает на то, что архиерею противно быть «Петром», апостол Петр был именно рыбаком (Мк 1, 16). Более того, следует иметь в виду, что, по свидетельству Нового Завета, между Петром и Павлом возник конфликт (Гал 2, 11), в котором Петр представляет неподвижность церковного должностного лица, а Павел — открытость к новому. Также следует иметь в виду, что апостол Павел, перечислив свои достижения в сфере религии, подчеркивает, что он считает их «за сор» (Флп 3, 1—11). В рассказе же передаются мысли архиерея следующим образом: «он достиг всего, что было доступно человеку в его положении, он веровал, но всё же <...> чего-то недоставало <...> и в настоящем волнует та же надежда на будущее» (10, 197), и только когда, вновь став «Павлушей», главный герой оставляет всё за собой, он достигает счастья (10, 202).

Используя не только религиозную символику и отчасти даже акцентируя отход от церковных практик, Чехов подчеркивает приоритет общечеловеческого начала перед «специальным»¹⁶. Тот факт, что главный герой является архиереем, оказывается — вопреки заглавию — не преимущественным элементом его характера. В отличие от рассказа «Смерть чиновника» и в том же духе, как в повести «Дама с собачкой», герой не только является носителем общественной роли, но считает ее угнетающей и выходит за ее рамки.

Описывая отход архиерея от церковной роли, Чехов все-таки рассказывает историю о его смерти на фоне христологии, связанной с уважением к личности Иисуса Христа¹⁷. Первым христологическим мотивом является то, что события начинаются в Вербное воскресенье (10, 188), в день памяти о входе Иисуса в Иерусалим¹⁸. Рассказ близок к группе пасхальных рассказов, хотя к ним, строго говоря, не относится¹⁹. Символическое значение того факта, что рассказ начинается с Вербного воскресенья, подчеркивается и тем, что этот день началом цепи событий, ведущих к смерти архиерея, не является: герой «был нездоров уже дня три» (10, 188). История архиерея связана с входом Иисуса в Иерусалим тесно тем, что здесь подробно говорится о вербах (10, 188), но особенно тем, что главный герой внезапно плачет, думая о матери (10, 188), как Иисус плачет над судьбой Иерусалима, к которой Бог хочет отнестись по-матерински, но город этого не хочет (Лк 19, 41). В рассказе присутствует мать главного героя, хотя он ее давно не видел (10, 188—190). Это напоминает то, что Мария, мать Иисуса, в его публичной жизни также фактически не присутствует, но стоит именно рядом с крестом (Ин 19, 25). Лунный свет в саду в начале рассказа (10, 189) свидетельствует о том, что присутствует тематика молитвы Иисуса в Гефсиманском саду²⁰.

Данные совпадения с Иисусом связаны с тем, что архиерей стремится (правда, не всегда с успехом) осуществить учение Иисуса о смирении. Например, архиерея раздражает чинопочитание, которое оказывают ему люди (10, 193—194). Это может быть связано с тем, что Иисус говорит во время тайной вечери: «цари господствуют над народами, и владеющие ими благодетелями называются. А вы не так: но, кто из вас больше, будь как меньший» (Лк 22, 25—26). Не случайно из всех обрядов, совершаемых преосвященным Петром в Великий четверг, выделяется только омовение ног (10, 197), знак подражания Христу в смиренном служении (см. Ин 13, 117). Архиерей достигает своего идеала, когда он кажется «худее, слабее и незначительнее всех» (10, 201—202), именно так же, как «слуга Божий», описываемый в книге Исаии, который, по христианской традиции, является прообразом страдающего Иисуса, «презрен и умалён пред людьми» (Ис 53, 3). Архиерей идет на пути Иисуса Христа, вплоть до предсмертных мучений. Новый Завет говорит, что путь ведет Иисуса к прославлению, выше всех людей (Флп 2, 6—11). Об архиерее же люди забывают (10, 203). Но, тем не менее, как Иисус, архиерей достигает своего рода блаженства, уже в момент смерти он и мать не обращают никакого внимания на его позицию, а после смерти и о ней не вспоминает, так что сбывается желание главного героя быть уже не почитаемым носителем сана.

Интертекстуальные связи с христологией Нового Завета подчеркивают, что архиерей не желает быть высокопоставленным, а, наоборот, может достичь своего блаженства только через освобождение от чинопочитания, окружающего его. Более того, благодаря данным интертекстуальным связям желание архиерея является не просто его личным настроением или бегством от бремени должности, но серьезным нравственным решением на основе слов Иисуса и духовным путем подражания Христу в отказе от высокой позиции в обществе.

Итак, в рассказе «Архиерей» человек, с одной стороны, является носителем роли или функции, а с другой стороны — неизреченным индивидом, не ограниченным данной ролью. На уровне символики уникальным выражением противопоставления является двойное имя главного героя — по крещению и по постригу. Перевес того имени, которое у него было с детства, а также его самоощущение как простого человека, указывают на то, что противопоставление разрешается в силу того, что человек в смерти лишается функции. На вопрос, ведет это к освобождению индивида или к уничтожению человека, разумеется, в рамках своего художественного метода Чехов не может ответить. Финал рассказа остается открытым между освобождением человека и забвением о нем.

Антропология проанализированных в последней главе произведений направлена на образ человека, в котором присутствует конфликт между его социальностью в позиции публичной, экономической и профессиональной жизни, и идеей освобождения. Привязанность к социальной роли и к фасадам, связанным с ней, способствует тому, что все аспекты жизни — сексуальность, еда, культура, религиозность — получают негативный оттенок. Этому противопоставляется решение уже не играть роли и не позволять определять себя по социальной позиции, а стать неизреченной личностью.

При этом фабула каждого из произведений показывает, что уход в той или иной форме возможен (хотя не сказано, что он осуществляется). Также высказывания главных героев указывают на то, что они осознают свою ситуацию как пленники своего социального положения и желают преодолеть его, что является хотя и не достаточным, но все-таки необходимым условием для ухода. Смех в произведениях указывает на возможность дистанцироваться от нынешнего положения и, тем самым, преодолеть его. Трактовка плача амбивалентна, т. к. он бывает мимолетным и неглубоким, но, тем не менее, отношения героев к плачу указывают на возможность быть собой и, тем самым, преодолеть обман, связанный с ролью человека в социуме.

Описание атмосферы показывает, что человеческая личность в каждом из произведений важнее, нежели красота природы. Также передвижения в пространстве показывают, что человек важнее окружающей его среды. При этом широта ассоциируется преимущественно со свободой, которую человеку не дано ощущать в ограничивающем его обычном жизненном контексте. Но (в повести «Дама с собачкой») аспект анонимности широкого пространства также присутствует. В любом случае, в каждом из произведений движение идет в направлении того, что больше соответствует персонализму. Также интертекстуальные связи указывают на возможность для человека преодолеть нынешнее положение и достичь свободы.

В каждом из произведений присутствуют идея ухода человека от нынешнего его положения, полного нечестности и обмана, и идеал его неизреченности, превосходящий данное положение. Между собой произведения различаются тем, куда человеку можно уйти из положения, связанного с его социальной ролью. В повести «Дама с собачкой» как альтернатива предлагается личное счастье через любовь и честность, в повести «В овраге» — жизнь совместно с бедными, но честными и жизнерадостными людьми, между которыми царит правда, а в рассказе «Архиерей» — выбор смирения и простоты, связанный с тем, что человек воспринимает лишение позиции в смерти в позитивном ключе. Но при всех различиях общей чертой является некий оптимизм, связанный с тем, что приближение смерти Чехова (как ни парадоксально это звучит) ведет его к представлению о том, что для человека выход из нынешнего положения в принципе возможен.

Примечания

1. Rayfield D. Op. cit. P. 229.

2. Rayfield D. Op. cit. P. 227.

3. Там же. С. 232.

4. Катаев В.Б. Проза... С. 291; Rayfield D. Op. cit. P. 230.

5. Plessner H. Lachen und Weinen... S. 86—87.

6. Михновец Н.Г. Указ. соч. С. 143.

7. Михновец Н.Г. Указ. соч. С. 143.

8. Катаев В.Б. Проза... С. 287.

9. Freise M. Die Prosa... S. 11.

10. Катаев В.Б. Проза... С. 293.

11. Там же. С. 292.

12. Там же. С. 290.

13. Rayfield D. Op. cit. P. 230.

14. Катаев В.Б. Проза... С. 291.

15. Rayfield D. Op. cit. P. 231.

16. О концепте «специального»: Катаев В.Б. Проза... С. 143.

17. Чудаков А.П. Поэтика... С. 265.

18. Rayfield D. Op. cit. P. 229.

19. К значению пасхальных рассказов: Собенников А.С. «Между «есть Бог» и «нет Бога»...». С. 121—159.

20. Rayfield D. Op. cit. P. 230.