2.2. Рассказ «Княгиня»: унижение человека и безвыходный конфликт

Чехов в своих письмах говорит о том, что в рассказе «Княгиня» (1889) присутствует новый для него «протестующий тон» (П. 3, 73). Анализ разных художественных уровней рассказа покажет, насколько данный тон создает жесткую полемику. При этом особую роль снова играет разграничение и взаимоотношение между позициями рассказчика и героев и, в связи с этим, вопрос о том, в чем же заключается авторская позиция.

Значение фабулы рассказа состоит в отсутствии событий¹.

В рассказе упоминаются важные события из жизни главных героев: замужество княгини и ее развод (7, 236), увольнение врача с работы в ее имении (7, 241), но все они относятся только к предыстории произведения, и оба героя рассказывают о них как о событиях из своего прошлого. Что касается настоящего, здесь Чехов использует прием, который использован им, например, в повести «Огни». Как «проповедь» Ананьева совершенно неэффективна², так и «Княгиня» — рассказ о горячей речи одного из героев, ничего не меняющей в сознании другого героя. Княгине было «только понятно, что с нею говорит грубый, невоспитанный, злой, неблагодарный человек, но чего он хочет от нее и о чем говорит — она не [понимает]» (7, 240). После разговора с доктором и на следующее утро княгиня всё время думает о том, что она много страдает (7, 242), что ее не понимают (7, 243) и что она могла бы уйти в монастырь (7, 243). Княгиня также думает, «что если бы <...> люди сумели проникнуть в ее душу и понять ее, то все они были бы у ее ног» (7, 243). Этим подчеркивается не только ее тщеславие, но и бесполезность речи доктора, выразившего свое мнение, что княгиня на самом деле не любит людей и только «играет» в благотворительность ради собственной славы (7, 237; 238; 239; 240; 241). Героиня ничему не учится и не воспринимает слов доктора. В связи с этим она уезжает в таком же настроении, в каком приехала.

Разговор с доктором, какие бы сильные эмоции он ни возбудил в обоих участниках, ничего не меняет. В этом присутствует гносеологический аспект творчества Чехова: вопрос о том, могут ли люди понять друг друга³. Подчеркивая гносеологическую сторону антропологии, рассказ «Княгиня» развивает опыт рассказов «Смерть чиновника» и «Толстый и тонкий» о том, что люди не всегда способны выходить за рамки своего привычного мышления. На уровне фабулы человек здесь представлен, с одной стороны, как существо с сильными эмоциями, но, с другой стороны, как существо, ограниченное своим привычным образом мышления.

В зеркальном отображении это можно сказать также о докторе. Когда он служил у княгини, он исполнял ее повеления, даже если они казались ему бессмысленными, как, например, «бросать больных, одеваться и ехать на парад» (7, 239). И в начале нынешней встречи он снимает шляпу и говорит кратко, как это положено при общении с вышестоящими лицами (7, 236). Во время разговора он, напротив, выражает свой гнев и обиду (7, 238). В финале же рассказа лицо доктора «бледно и сурово», он «давно» ждет княгиню (7, 243), просит прощения, целует руку княгини и краснеет (7, 244). То, что его лицо по-прежнему сурово, свидетельствует о полном отсутствии чувств, особенно положительных. А то, что его лицо бледно, и то, что он давно ее ждет, как ждал раньше, еще служа у княгини (7, 239), что он краснеет, — всё это свидетельствует о том, что доктор находится в напряжении. Он вынужден извиниться⁴. Следует иметь в виду, что даже монастырю и архимандриту необходимо оказывать княгине честь (7, 233—234; 241). Высказывания доктора являются вспышкой его гнева и обиды, но не меняют ни его самочувствия, ни его положения в обществе, которое обусловлено его подчиненной позицией по отношению к княгине.

Отсутствие событий в фабуле подчеркивает неспособность человека выходить (или выходить дольше, чем на короткий срок) за рамки как своего сознания, так и своего положения в обществе. Так в рассказе «Княгиня» Чехов возвращается к сюжетной линии рассказов «Смерть чиновника» и «Толстый и тонкий».

Чтобы понять, почему княгиня не понимает высказываний доктора, следует проанализировать ее характер, как он описывается в рассказе. Поступки княгини описываются в первую очередь в высказываниях доктора. Отвечая на вопрос княгини, какие ошибки он заметил за ней (7, 236—237), он рассказывает о своем опыте на службе у нее и говорит: «Главное — это нелюбовь, отвращение к людям, какое чувствовалось положительно во всем» (7, 237). Доктор подчеркивает асоциальный характер княгини (в строгом смысле слова), т. е. ее стремление как можно меньше быть в контакте с людьми, особенно с людьми простыми. Данное стремление ей удается удовлетворить, поскольку она богата. Доктор говорит о доме княгини: «Во всех комнатах шершавые ковры, чтоб не было слышно человеческих шагов; каждого входящего обязательно предупреждают, чтобы он говорил потише и поменьше <...> А в вашем кабинете не подают человеку руки и не просят его садиться, точно так, как сейчас вы не подали мне руки и не пригласили сесть» (7, 237). Данный фрагмент показывает нежелание княгини общаться больше, чем это необходимо. Кроме того, он играет значительную роль в повествовательной стратегии Чехова. В рассказе читатель может узнать о поведении княгини в прошлом только из высказываний доктора. Они полны злости (7, 241), так что первоначально их можно воспринять как субъективную обиду доктора, в т. ч. в связи с тем, что княгиня его уволила, не объяснив ему причины (7, 241). Здесь повторяется аспект огорчения героя из-за неуважения к его труду (7, 241). Сама княгиня реагирует на это, коротко отрицая (7, 238). Однако то, что высказывания доктора передают не просто его субъективное восприятие, но правдивую информацию, подтверждается тем, что поведение княгини в настоящем, которое описывает рассказчик, соответствует высказываниям доктора о прошлом. Точно так же можно охарактеризовать встречи княгини с дворянами и архиереями, которые посещали ее имение и которых она использовала только «как декорацию» (7, 238). Сейчас она ведет себя так же по отношению к архимандриту монастыря. Он очень занятой ученый человек (7, 242), княгиня же хвастается своим знакомством с ним и требует, чтобы он долго общался с ней (7, 242; 233—234).

В связи с этим можно понять, почему Чехов говорит о новом для него «протестующем тоне» (П. 3, 73). Казалось бы, протестующий тон героя присутствует и в рассказах «Восклицательный знак» и «Враги». Однако в рассказе «Враги» рассказчик критикует Кирилова за его оскорбительные слова. Здесь же, наоборот, то, что рассказчик нейтральным тоном сообщает о настоящем, фактически оправдывает и подтверждает то, что доктор «протестующим тоном» говорит о прошлом⁵.

Важную роль играет поведение княгини по отношению к бедным и страдающим. Кажется, оно совсем не совпадает с тем, что доктор называет «нелюбовь, отвращение к людям» (7, 237), поскольку княгиня стремится делать добро. Когда, сидя в парке, она видит старуху, она хочет «сказать ей что-нибудь ласковое, задушевное, помочь ей» (7, 235). При встрече с доктором княгиня вспоминает, «что кто-то ей говорил, что в прошлом году у этого доктора умерла жена, и ей захотелось посочувствовать ему, утешить» (7, 235). Мы узнаем, что княгиня основала приют для старух (7, 238), сельскую школу, в которой сама преподавала (7, 240), и что она захотела заботиться о грудных детях женщин, работающих на полях (7, 240), т. е. на самом деле, как признает доктор, вела «благотворительную деятельность» (7, 238). Однако врач считает это не «чем-то серьезным и полезным», а «кукольной комедией» (7, 238). Он подчеркивает, что в приюте были все удобства, но сотрудники не давали жительницам пользоваться ими, чтобы всё «сохранялось для парада» (7, 239), оставалось в хорошем состоянии для показа приюта посетителям или самой княгине.

Княгиня хотела учить детей, хотя им самим этого не хотелось, она стремилась заботиться о младенцах, хотя их матери предпочитали брать их с собой в поле, — все это доктор объясняет тем, что в поведении княгини «не было ни на один грош любви и милосердия. Было одно только желание забавляться живыми куклами и ничего другого» (7, 240). Нам нет необходимости решить, прав ли доктор. Но в любом случае данные примеры показывают, что княгиня не вникает в ситуацию тех, кому она хочет помочь. Матери не обязательно берут детей с собой в поле из-за того, что ожидают от княгини чего-то плохого, как считает доктор (7, 240), но им проще и более естественно брать детей с собой и кормить их грудью, нежели отдавать их в чужие руки. «Ошибка» (7, 236—237) княгини, ее неверные поступки в первую очередь заключаются в том, что она занимается милосердием только для того, чтобы почувствовать себя благотворительницей. В поступки людей, в т. ч. в самые якобы благородные, могут проникнуть эгоцентризм и лицемерие.

Стоит также подчеркнуть то, что люди часто долго ждут княгиню, чтобы «встретить с церемонией» (7, 241) — как монахи (7, 241), как жительницы и сотрудники приюта (7, 239), как доктор до отъезда княгини из монастыря (7, 243). Либо она не замечает, что к ее посещениям долго готовятся, либо ей даже приятно заставлять других ждать, потому что это показывает, что она выше всех по положению.

Значимую роль в рассказе «Княгиня» играет смех доктора. Например, когда княгиня подозревает, что он сердится: «Да разве я сержусь? — засмеялся доктор, но тотчас же вспыхнул» (7, 237). В дальнейшем он заливается «тонким смехом» (7, 239), а затем смеется «тяжело, резко <...> как смеются недобрые люди» (7, 239), хотя во всем, что он рассказывает, нет «ничего смешного и веселого» (7, 240). Очевидно, смех здесь является выражением враждебности. Это соответствует теории З. Фрейда об агрессивном смехе. З. Фрейд исходит из того, что в социуме определенные выражения враждебности запрещаются⁶. Например, доктору невозможно отомстить княгине за свое увольнение или за ее недостойную, унижающую его как ее сотрудника так называемую благотворительность. Однако из-за внезапной просьбы княгини высказать ей ее ошибки (7, 236) ломается дамба приличия, что дает доктору возможность с помощью смеха выражать свою агрессию. В связи с этим именно смех становится средством выражения агрессии. На это указывает абсурд, связанный с тем, что в поведении княгини многое не складывается. Например, она говорит, что любит слушать правду (7, 236), но затем обижается на доктора, потому что он говорит ей правду (7, 240). Она основывает приют для бедных старух, но условия для женщин в приюте оказываются не лучше, чем на улице (7, 238). То же самое — в отношении деревенских школьников и детей работающих матерей: княгиня желает помочь, но ее помощь таковой не воспринимается адресатами (7, 240). Здесь происходит так же, как в ранних рассказах, «эмансипация средств», являющаяся одним из главных факторов комизма⁷: способы помощи бедным осуществляются, хотя они оказываются не направленными на улучшение ситуации бедных.

Помимо физиологического выражения агрессии, смех является средством освобождения доктора от ига подчинения (разумеется, только временного освобождения, от которого он вынужден отказаться, когда извиняется перед княгиней): понимая абсурд так называемой «благотворительности» княгини и считая ее «кукольной комедией» (7, 238), доктор отказывается вести себя уместно (т. к. нет возможности вести себя уместно), капитулирует перед избытком собственной агрессии и в смехе дает своему телу вместо себя ответить на высказывания княгини⁸.

На поведение и слова доктора княгиня сначала реагирует улыбкой. Этим она показывает, что дистанцируется от его слов и чувствует себя выше их⁹. В дальнейшем княгиня так же, как и доктор, капитулирует перед избытком эмоций. О том, как она себя чувствует после ухода доктора, говорится: «Она чувствовала себя обиженной и плакала, и ей казалось, что и деревья, и звезды, и летучие мыши жалеют ее» (7, 242). Плач часто указывает на отсутствие дистанции¹⁰, в отличие от смеха, которым человек дистанцируется, как доктор от деятельности княгини. На самом деле плач княгини показывает, что она не может видеть дистанции между своими поступками и своей личностью, так что доктор, критикуя ее поведение, тем самым обижает ее. Помимо того, плачущий, в отличие от смеющегося, изолируется от мира¹¹. Княгиня, долго плача, думает о том, чтобы покинуть мир, затем вкусно кушает и быстро засыпает (7, 242—243). Даже идея уйти в монастырь здесь приобретает коннотацию показного поступка и незрелого, эгоцентричного побега (7, 243)¹².

В финале же рассказа княгиня, наслаждаясь красивой погодой, смеется «от удовольствия» (7, 243), она «приветливо улыбается» доктору, считая, «что нет выше наслаждения, как всюду вносить с собою теплоту, свет и радость, прощать обиды и приветливо улыбаться врагам» (7, 244). Здесь снова стоит обратить внимание на то, что Чехов считает любовь к врагам экзальтированностью (П. 3, 37), тем более что княгиня своими поступками доказывает, что она неспособна даже на самую элементарную любовь к тем, за кого она несет ответственность. Вместе с тем доктор при последней встрече с княгиней также улыбается, но «виновато» (7, 244), что указывает на превосходство княгини и на то, что она чувствует себя выше доктора, тем более что она считает, что не она обидела его, а он — ее.

Таким образом, смех доктора указывает на то, что в человеке заложена агрессия, связанная здесь с обидой и унижением, а также на возможность понять абсурд ситуации своего подчинения и, тем самым, по крайней мере мысленно, преодолеть ее. Однако данная возможность оказывается эпизодичной. Эгоцентризм княгини и ее обидчивость, символизируемые ее плачем, а также улыбка княгини, указывающая на ее превосходство, в конечном итоге берут верх.

Парадокс в рассказе заключается в том, что описание красоты человек и окружающего его мира играет негативную роль. Это связано с эгоцентризмом княгини. На тему красоты указывает уже первое предложение рассказа, в котором говорится, что княгиня приезжает через «так называемые «Красные» ворота» монастыря (7, 233). Описание природы и монастырских зданий близко к идиллии. Но при этом следует иметь в виду, что данное описание дано во многом с точки зрения княгини. Говорится, что она «любила бывать в N-ском монастыре» и что «тишина, низкие потолки, запах кипариса <...> всё это трогало ее, умиляло и располагало к созерцанию и хорошим мыслям» (7, 234). Также говорится, что, по мнению княгини, ее «приветливая, веселая улыбка, кроткий взгляд <...> вообще вся она, маленькая, хорошо сложенная, одетая в простое черное платье» (7, 234), приносит людям, особенно суровым монахам, «чувство умиления и радости» (7, 234), подобное тому, если у постника «вдруг нечаянно заглянет луч или сядет у окна келии птичка и запоет свою песню» (7, 234). Описывается идиллия, которую главная героиня, как она считает, создает вокруг себя.

Однако доктор уверен в том, что монахам, и в первую очередь архимандриту, скорее тяжело присутствие княгини (7, 241). Также старуха, которая идет мимо, когда княгиня сидит на скамейке за воротами, не реагирует на нее с умилением: «старуха ни разу не оглянулась и повернула за угол» (7, 235). Тем более, доктор не реагирует на присутствие княгини с умилением, но сначала «холодно и сухо» (7, 236), а затем — с нарастающей злостью (7, 238; 239; 241). Однако княгиня воспринимает всё только со своей точки зрения. Ей не понятно, как ее поведение воспринимается другими людьми, и она не замечает, что не приносит людям радости, но обременяет их своим присутствием.

Соответственно, атмосфера в средней части рассказа, которую создают в первую очередь слова, жесты и голос доктора, некрасива. Доктор говорит «неприятным, сердитым голосом», который воспринимается княгиней как «резкий, стучащий шум» (7, 238). Доктор кричит (7, 238), говорит «злорадно», «заикаясь» (7, 239). Доктор реагирует на мнение княгини о том, что она распространяет вокруг себя добро и радость, с агрессией и обидой.

Важную роль играет восприятие природы княгиней и ее самочувствие после встречи с доктором: сразу после разговора она гуляет по территории монастыря. «Она чувствовала себя обиженной и плакала, и ей казалось, что и деревья, и звезды, и летучие мыши жалеют ее; и часы пробили мелодично только для того, чтобы посочувствовать ей» (7, 242). Здесь так же, как на следующее утро (7, 243), снова доминирует атмосфера идиллии. А восприятие княгиней природы как существующей ради нее самой подчеркивает эгоцентризм главной героини. Это также определяет ход фабулы в рассказе, вспышка агрессии и критика доктора ни к чему не ведут.

Более того, близость княгини к природе и ее отстраненность от людей подчеркивает ее асоциальный характер, о котором говорит доктор, что создает также атмосферу разобщенности вокруг нее. Негативно воспринимаются доктором работающие у княгини «управляющие-поляки, эти подлые шпионы, все эти Казимиры да Каэтаны» (7, 238). Дворовых княгини доктор описывает как грубых людей или лицемеров, хотя и с неким пониманием относясь к тому, что служба княгине делает их такими (7, 238). Старух в приюте доктор презирает (7, 240). Более того, он говорит, что «никогда» не простит своей усопшей жене того, что она, как ему рассказали, без его ведома ходила к княгине, чтобы выпросить у нее возвращение доктора на службу (7, 241). Княгиня же, в свою очередь, особым образом чувствует себя обиженной мужчинами (7, 243). Всё это свидетельствует о том, что она своим асоциальным характером и эгоцентризмом отдаляет людей друг от друга. Она создает (или, по крайней мере, усиливает) ненависть русского к полякам, плохие отношения между мужчинами и женщинами, а также между теми, кто служит непосредственно при ней, и теми, кто не находится во дворце. Это показывает, что отношения между людьми хрупки, и что властные и богатые люди своим поведением могут испортить их и сделать окружающих людей такими же асоциальными, как они сами. Тем самым имплицитно опровергается идея солидарности униженных¹³. Наоборот, унижение и гнев делают, по крайней мере, доктора врагом других людей.

Таким образом, человек представлен как существо, социальность которого оказывается хрупкой, поскольку сильнее ее могут быть эгоцентризм властных и богатых, а также ненависть и гнев обиженных. Человек описывается как существо, неспособное учиться и развиваться.

В описании личности княгини, а также окружающих ее людей значительную роль играет символика сужения внешнего облика, голоса и языковых возможностей, соответствующего узости характера и взглядов. Относительно княгини данная тематика присутствует в контексте как неприятных, так и приятных ей эмоций. Например, ее желание отгородиться от негативных высказываний доктора воплощается в том, что она руками закрывает голову (7, 240) и лицо (7, 242). Затем она закрывает глаза (7, 243). Здесь сужение во внешней сфере, ограничение кругозора героини в буквальном смысле символизирует сужение в личностной и этической сфере, неспособность княгини воспринимать советы доктора и благодаря этому изменить свой характер.

Но в финале рассказа она жмурится от приятного ей утреннего солнечного света (7, 243). В данном случае сужение ее внешнего облика происходит от удовольствия. Она довольна тем, что доктор приходит и извиняется (7, 244), она радуется своей социальной позиции и не обращает внимания на то, что она своим поведением унижает других. Личность заглавной героини оказывается узкой. Как в своем доме (7, 237), так в школе, и в деревне (7, 241) она нуждается в окружении, создающим дистанцию между ней и народом, в гайдуках (7, 237—239). Более того, в так называемой благотворительности княгини социальный характер человека суживается до пустой роли, а ее восприятие нужд людей — исключительно до собственной точки зрения. Отношение княгини к монастырю, духовность как стремление сблизиться с божественной сферой суживается до лицемерия. В целом, в произведении и на уровне содержания, рассказа повествователя, рассказа и рассуждений доктора, и на уровне символики показано, как сужена личность главной героини.

При этом в рассказе «Княгиня» Чехов описывает, как сужение личности властного человека влияет на и его окружение. Даже если иметь в виду, что княгиня за последние годы потеряла много денег (7, 236), тем не менее, она до сих пор достаточно богата и властна, чтобы заставить даже монахов вести себя так, как она хочет (7, 233—234; 241)¹⁴. В «кукольных комедиях» ее благотворительности (7, 238) люди теряют самостоятельность, и ее эгоцентризм суживает личности других людей. О тех молодых людях, которых княгиня берет в гайдуки, лакеи и кучера, доктор говорит: «Всё это двуногое живье воспиталось в лакействе, объелось, огрубело, потеряло образ и подобие, одним словом» (7, 238). Показано, что тот, кто находится в окружении княгини, рискует потерять то, что отличает человека от животных — что он создан «по образу и подобию Бога» (Быт 1, 27). Влияние княгини, с ее узостью, сужает характер окружающих ее людей, лишая их духовного начала.

Узость характера княгини влияет и на доктора. Он подчеркивает, что в окружении княгини, все, включая его, «[ненавидят] друг друга и на ножах» (7, 239). Его уже упомянутая ненависть к полякам (7, 238), а также неготовность простить усопшую жену (7, 241) показывают, что в докторе сфера чувств сужена до злых чувств. О сужении сферы чувств доктора свидетельствуют также его поведение и внешность. В начале встречи он крайне кратко и сухо разговаривает (7, 236), так же — и при последней встрече (7, 243—244), в эти моменты у него суровое лицо (7, 236; 242; 243). А когда доктор выражает свой гнев, он очень много рассказывает (7, 237—243), смеется (7, 237) и сильно жестикулирует (7, 237; 238; 239; 240). Его чувства сужаются до гнева и желания отомстить (7, 241). На уровне символики на сужение указывает то, что у доктора в момент сильного гнева «тонкий смех» и «тоненький голос» (7, 239).

В присутствии княгини сужается также личность архимандрита. Это «занятой, ученый человек» (7, 242), а при разговоре с княгиней архимандрит «[молчит], лишь изредка [говорит] отрывисто и по-военному: Так точно, ваше сиятельство... слушаюсь понимаю-с...» (7, 233—234). Его ученость не проявляется.

По поводу интертекстуальных связей в рассказе следует отметить, что особую роль здесь играет социальный контекст, на который в первую очередь указывает слово «княгиня», а также религиозный подтекст, присутствующий в рассказе благодаря слову «Евангелие»; и пересечение социальной и религиозной сфер в тематике «монастырь». На особое значение данных интертекстуальных связей указывает тот факт, что эти слова в тексте используются не совсем к месту.

Как в обращениях, так и в повествовании главная героиня почти исключительно фигурирует под названием «княгиня». Только один раз, в первом абзаце произведения, даны, вместе с титулом, ее имя и отчество (7, 233). Княгиня, обращаясь к доктору, даже говорит, что она «думала, что и [тот забыл] свою княгиню» (7, 236), хотя выясняется, что врач работал у нее, когда она еще не была замужем и, в связи с этим, была не княгиней, а графиней (7, 236). Это подчеркивает, что она зафиксирована на своем титуле. По случаю каждой встречи, о которой говорится в рассказе (с монахами, с архимандритом, с доктором), она утверждает, что для своих собеседников она является «их княгиней» (7, 233; 236). Это подчеркивает не только ее эгоцентризм и убежденность в собственной уникальности, главное заключается в том, что для нее роль княгини, помещицы важнее, нежели собственная личность. Чехов продолжает тематическую нить рассказов о чиновниках: редукцию человека до его позиции в социуме.

Слово о «Евангелии» в рассказе оказывается опустошенным. Описывается, как княгиня после ужина «опустилась в углу перед образом на колени и прочла две главы из Евангелия» (7, 243). Данный фрагмент бессмыслен, поскольку не указывается, какие именно фрагменты княгиня читает, и это имплицитно показывает, что княгиня ничего не воспринимает и ничему не учится. Кроме того, в Евангелии от Матфея есть как раз две главы (6 и 23), в которых Иисус говорит о том, что человеку не стоит делать добро с тем, чтобы люди это заметили. Княгиня же, наоборот, занимается благотворительностью именно для того, чтобы люди на это обратили внимание.

В своей речи о монастыре как о сфере, где религия и социум пересекаются, т. к. религия становится социальной реальностью, доктор неправильно употребляет известную поговорку. Он говорит: «В чужой монастырь вы ходите со своим богом» (7, 241). Поговорка же гласит: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят»¹⁵. Слова доктора о княгине в монастыре имеют тройное значение для повествовательной стратегии Чехова. Во-первых, на уровне фабулы доктор выражает свое мнение о том, что княгиня посещает монастырь только для того, чтобы подчеркнуть собственную доброту, из гордыни (7, 242), и делает он это для того, чтобы сильнее обидеть княгиню (7, 242). Во-вторых, в структуре рассказа его слова исполняют роль доказательства: если врач по поводу визита княгини в монастырь (7, 241; 233—234) говорит правду о настоящем, можно предположить, что в своих рассказах о прошлом он также прав. В-третьих, монастырь обретает символическое значение. Высказывание доктора в прямом смысле касается того, что княгиня верит в того бога, «до которого [она дошла] своим умом на спиритических сеансах» (7, 241), вместо того Бога, в которого верят монахи. В конце концов, бог, с которым она ходит, — это собственное «я».

Интертекстуальные связи в рассказе подчеркивают сосредоточенность княгини на своей социальной роли и ее гордыню. На духовную сферу они указывают только в виде пробела, пустоты, поскольку княгиня признает над собой Бога только напоказ. Человек, как его здесь представляет Чехов, мог бы быть способным задуматься о трансцендентности; однако личная гордыня, которой способствует социальный строй, лицемерная религиозность и благотворительность мешают этому.

Новый для Чехова «протестующий тон» проявляется в том, что в рассказе «Княгиня» однозначно доминируют негативные аспекты. Конфликт между положением униженного человека и выходом из него с помощью жесткой полемики не разрешается на уровне главного героя, он не может освободиться от сложившегося положения. На уровне рассказчика жесткая полемика не релятивируется, так что вопрос о том, может ли она стать выходом, остается открытым.

Итак, в обоих рассказах доминирует конфликт и жесткая полемика между тем героем, который чувствует себя обиженным, и тем, которого можно назвать обидчиком. Продолжая определенные сюжетные линии ранних произведений, на уровне фабулы рассказы явно расходятся в вопросе, свойственно ли человеку развиваться: в рассказе «Враги» обиженный человек, пройдя через опыт конфликта, меняет свое мировоззрение и сохраняет на всю свою дальнейшую жизнь злость на богатых, которым не хватает опыта труда и страданий; в рассказе же «Княгиня» агрессия и конфликт являются только вспышкой, после которой все возвращаются к прежнему образу жизни.

Полемичность ведет к тому, что высказывания героев играют доминирующую роль в рассказах. Противопоставлены положение униженного человека, который является объектом для властвующего человека, и жесткая полемика как попытка (с сомнительным результатом) преодолеть данное положение. При этом значимо, что тот, кто высказывает обиду, в обоих случаях является врачом, как сам Чехов. И в обоих случаях рассказчик ближе к врачу, нежели к его обидчику, он склонен согласиться, что неуважение к личности героя, в т. ч. к его труду, является несправедливостью. Однако в первом случае, под влиянием стоицизма, рассказчик дистанцируется от агрессивного тона, во втором же случае он подтверждает полемические высказывания героя. Жесткая полемичность нарастает, и это показывает, что Чехов действительно проводит тот эксперимент, с помощью которого он хочет научиться «протестующему тону».

Смеховое начало, как на уровне агрессивного смеха обиженного героя, так и на уровне водевильного или сатирического высмеивания обидчика, обостряет полемичность. Она подчеркивается также плачем обидчика, акцентирующим отсутствие в нем дистанции по отношению к себе.

Как внешняя красота человека, так и красота в природе играет в данных рассказах негативную роль: красота обидчика противопоставляется серьезности обиженного человека; восприятие красоты природы обидчиком в рассказе «Княгиня» свидетельствует об эгоцентризме.

Сужение пространства имеет разные функции: в рассказе «Враги» оно указывает на интимность, в которой личность доминирует над ролью; в рассказе «Княгиня», наоборот, оно акцентирует сужение человека до социальной роли. Интертекстуальные связи указывают как на ограниченность человека, связанную с его социальной ролью, так и на вопрос, берет ли он на себя этическую ответственность.

В целом, художественная архитектоника рассказов служит противопоставлению социальной роли человека и его возможности преодолеть свое положение как объекта чужих ожиданий. С помощью жесткой полемики человек может защититься от своего обидчика и достичь полноценной неизреченной человеческой индивидуальности. Но фабулы обоих рассказов показывают, что данная возможность не реализуется.

Примечания

1. Freise M. Die Prosa... S. 169.

2. Катаев В.Б. Проза... С. 34.

3. Катаев В.Б. Проза... С. 127.

4. Паперный З.С. А.П. Чехов... С. 133.

5. Ермилов В.В. Указ. соч. С. 130.

6. Freud S. Der Witz... S. 83—87.

7. Plessner H. Lachen und Weinen... S. 109.

8. Там же. С. 87—89.

9. Plessner H. Das Lächeln // Mit anderen Augen: Aspekte einer philosophischen Anthropologie. Stuttgart, 1982. S. 183—185.

10. Plessner H. Lachen und Weinen... S. 192.

11. Там же.

12. Богодерова А.А. Варианты сюжетной ситуации ухода в творчестве А.П. Чехова // Чехов и время. Таллинн, 2011. С. 58.

13. Стоит указать на многочисленные примеры, когда гнев обиженных или голодающих направляется не на богатых или властвующих, а на таких же бедных, как в случае еврейских погромов.

14. Ермилов В.В. Указ. соч. С. 130.

15. Русские пословицы и поговорки / Под ред. В.П. Аникина. М., 1988. С. 41.