В системе образов, раскрывающих сущность чеховского художественного восприятия явлений, важную роль играет история опустившегося человека. В этом образе ярче, чем где-нибудь, становятся ясными нити, ведущие от среды к личности, обрисовывается самое происхождение «лишнего человека». Среди многих рассказов, посвященных этой теме, о «засасывающей среде», рассказ «Ионыч» особенно характерен. Это повесть о земском враче Дмитрии Ионыче Старцеве. В молодости он умел любить, он интересовался всем, что было прекрасного в жизни. Он полюбил девушку, с ней он мог говорить о литературе, об искусстве, о чем угодно, он умел мечтать и даже бродя по кладбищу он видел то, чего, вероятно, ему больше не случится видеть: мир, непохожий ни на что другое, — мир, где так хорош и мягок лунный свет, точно здесь его колыбель, где нет жизни, нет и нет, но в каждом темном тополе, в каждой могиле чувствуется присутствие тайны, обещающей жизнь тихую, прекрасную, вечную; от плит и увядших цветов, вместе с осенним запахом листьев, веет прощением, печалью и покоем. Когда любимая девушка отказала ему, он не ел и не спал два дня, но потом «успокоился и зажил по-прежнему». Среди обывателей он скоро разучился говорить о прогрессе, о будущем прекрасном мире, о необходимости труда — остались гости, карты, закуски и занятие по вечерам, в которые он незаметно втянулся — «вынимал из карманов бумажки, добытые практикой; и, случалось, бумажек — желтых и зеленых, от которых пахло духами, и уксусом, и ладаном, и ворванью — было понапихано во все карманы рублей на семьдесят». Прошло четыре года. Он слова встретил ту же девушки. За эти годы она разочаровалась в карьере пианистки, она изменила свое отношение к нему. Но он в четыре года успел стать другим. Прошла поэзия недавнего прошлого. «Как мы поживаем тут? — отвечает он ей. Да никак. Старимся, полнеем, опускаемся. День да ночь, — сутки прочь, жизнь проходит тускло, без впечатлений, без мыслей... Днем нажива, а вечерям клуб, общество картежников, алкоголиков, хрипунов, которых я терпеть не могу. Что хорошего?» Прошли еще годы. Старцев еще больше пополнел, ожирел. У него имение и два дома в городе, он ищет купить третий, он одинок, живется ему скучно, ничто его не интересует. Постарела и та, которую он когда-то любил, похварывает и каждую осень уезжает с матерью в Крым... Как и все у Чехова, и этот рассказ без конца и начала, несколько эпизодов, промелькнувших перед читателем, напомнивших лишний раз о бесцельности нашего существования.
Если «Ионыч» повествует нам о том, как обстановка губит людей, как они опускаются в болото обывательщины, то «Человек в футляре» — страшная повесть о том, какое губительное действие в жизни производят эти «заеденные средой» опустившиеся лишние люди. Учитель древних языков Беликов ощущал постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний. «Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были для него в сущности те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни. В циркулярах он ясно понимал только запрещения, в разрешении же и позволении для него всегда скрывался элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное». Его излюбленным выражением было «как бы чего не вышло». Он угнетал все вокруг себя, угнетал товарищей на педагогических советах, постоянно волнуясь и думая о начальстве; он давил всех своими вздохами, нытьем, своими темными очками на бледном маленьком лице, маленьком, как у хорька. Его боялись все: учителя, директор, духовенство стеснялось при нем кушать скоромное и играть в карты, дамы перестали устраивать домашние спектакли, боялись громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, помогать бедным, учить грамоте. Когда хоронили Беликова, то все почувствовали облегчение, пережили то чувство, какое испытывали в детстве, когда старшие уезжали из дому, а дети бегали по саду, наслаждаясь полной свободой. Но, — заканчивает автор свой рассказ, — прошло не больше недели, и жизнь потекла по-прежнему, такая же суровая, утомительная, бестолковая, жизнь, не запрещенная циркулярно, но и не разрешенная вполне. Не стало лучше. «Беликова похоронили, а сколько еще таких человеков в футляре осталось, сколько их еще будет!»
Для чего рассказана эта как будто и незначительная, а на самом деле страшная история? Что хотел сказать Чехов, где выход из жизни, в которой все заморожено или отравлено присутствием одного человека в футляре? Повесть о нем заканчивается примиряющей картиной, мирной идиллией, словно в сотый раз не нашел ничего иного Чехов противопоставить всеобщему гниенью, кроме природы и художественных переживаний. Кругом ни движения, ни звука, даже не верится, что в природе может быть так тихо. «Когда в лунную ночь видишь широкую сельскую улицу с ее избами, стогами, уснувшими ивами, то на душе становится тихо; в этом своем покое, укрывшись в ночных тенях от трудов, забот и горя, она кротка, печальна, прекрасна, и кажется, что и звезды смотрят на нее ласково и с умилением, и что зла уже нет на земле и все благополучно».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |