Творческая история произведения Чехова в 90—900-е годы начинается задолго до того, как появляются первые записи к нему. Чем к более позднему времени относится чеховский сюжет и чем сложнее он по своему составу, тем длиннее живая хронология событий, отраженно присутствующих в нем. Это потому, что зрелый Чехов охотнее обращается к тем фактам действительности, которые далеко отстоят от момента работы над произведением.
Гораздо чаще, чем в ранние годы, он обращается теперь к впечатлениям детства.
Детство всегда сидит «в кармане» художника, говорил Чарли Чаплин. Слова эти приходят на ум всякий раз, когда мы размышляем о жизненных источниках таких произведений, как «Степь», «Три года», «Ариадна», «Моя жизнь», «Вишневый сад». Как удалось установить, к этому ряду произведений в некоторой степени относится и рассказ «Убийство».
«Степь» среди этих произведений занимает особое место. В этой повести впервые и единственный раз так широко и свободно забил тот мощный источник вдохновения, какой таится в воспоминаниях детства. Работая над мелкими рассказами, как мы видели, Чехов не был щедр на реминисценции из собственного детства. По собственному признанию, он тогда берег «дорогие сердцу образы и картины» — и когда пришла пора взяться за большое повествование, со всей щедростью стал их тратить. Самая фабула повести была вымышленной, но ее композиционная основа — поездка мальчика по степи, отдельные драматические эпизоды (например, болезнь Егорушки) и, главное, весь ее образно-поэтический состав выросли из наблюдений Чехова-гимназиста, оживленных и уточненных поездкой писателя Чехова по донской степи весной 1887 года.
Поездка эта была предпринята специально для обновления старых впечатлений — нечто вроде творческой командировки, в которую сам себя (и за свой счет) отправил Чехов. «...Чтобы не высохнуть, в конце марта уеду на юг, в Донскую область, в Воронежскую губер-нию и проч., где встречу весну и возобновлю в памяти то, что уже начало тускнуть. Тогда, думаю, работа пойдет живее», — писал он Суворину 10 февраля 1887 года (Письма, т. II, стр. 28).
В «Степи» Чехов сделал первый крупный шаг в страну своего детства. Он оказался и единственным по обширности объединения в художественное целое детских впечатлений.
В произведениях 90—900-х годов на детские впечатления наслаиваются впечатления последующих лет, а затем и новейшие факты. «Расслоить» их не всегда удается, и подчас художественный образ имеет несколько реальных источников, относящихся к разным периодам жизни писателя. «Мгновенный фактор» (использование сиюминутных впечатлений) в творческом процессе сохраняется — Чехов его не утерял до конца жизни, и в этом мы сможем еще убедиться. Но с годами сильнее действует власть воспоминаний. Сказывается уже жизненный и художественный опыт, опыт знания. Соотношение между свежими и устоявшимися в памяти впечатлениями не может, конечно, быть постоянным, но теперь и новые впечатления имеют тенденцию все более отлагаться в сознании, вынашиваться, превращаться в воспоминания, не утерявшие еще свежести.
Меняется и самый характер художественного использования материалов действительности. Теперь действительность и искусство стоят рядом только у истоков творческого процесса Чехова. В завершенном же произведении ощущение жизненного материала (которое было так сильно в ранних рассказах) исчезает, как исчезает ощущение куска мрамора, когда перед нами уже готовая скульптура. И если вновь извлечь — в научном исследовании — факты, использованные художником, то может явиться новое ощущение — не сходства, а противоположности между действительными событиями и их художественными «эквивалентами». В выявлении этого несходства заключены новые, мало исследованные возможности для характеристики Чехова как художника. Здесь можно вновь вернуться к метафоре о пожаре, не просто сжигающем факты реального мира, а переплавляющем их в явления иного мира — художественного.
Покажу это на истории образования двух сюжетов с довольно богатой фактической первоосновой. Оба они относятся к 1895 году: «Ариадна» и «Убийство».
В этих рассказах отражены некоторые стороны общественно-литературной жизни России 80—90-х годов. Первый включил в себя суждения о женской эмансипации, бурно обсуждавшиеся на страницах печати, в широких аудиториях, в частных собраниях. Во втором освещены проблемы: религия в провинциальном быте России, преступление и наказание, судьба каторжников на Сахалине.
Итак, из чего слагается фактический фундамент каждого из этих сюжетов и как происходит художественное преображение в них явлений действительной жизни?
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |