2. Распределение ролей и репетиции с актерами

Вл.И. Немирович-Данченко считал, что Чехов так же, как и всякий драматург, думал о хороших ролях для актеров¹. «Однако, — продолжал основатель будущего МХТ, — между чеховскими персонажами и теми образами, которые приносились драматургами старым актерам, была пропасть»².

Отвечая на поставленный им же самим вопрос, почему произведения Чехова не попадали на казенную сцену и, в частности, на сцену Малого театра, Вл.И. Немирович-Данченко писал о том, что в репертуар императорской сцены беспрепятственно проходили лишь те из современных пьес, которые были четко ориентированы на индивидуальности актеров-корифеев. Пять-шесть «присяжных драматургов», к которым принадлежал и сам Немирович-Данченко, отлично изучив искусство актеров-мастеров, «умели писать роли для тех или иных любимых актеров»³. Чехов же, по мнению Немировича-Данченко, вполне ощущая и ценя актерские индивидуальности, оставался все же в первую очередь не «драматургом», а «писателем».

Е.П. Карпов получил пьесу после ее одобрения Театрально-литературным комитетом уже в сентябре 1896 года. В 20-х числах была составлена монтировка, и с помощью А.С. Суворина было произведено распределение ролей. Здесь возникло несколько сложных проблемных ситуаций, и главная из них касалась назначения на роль Нины Заречной. А.С. Суворин предполагал отдать ее по традиции премьерше М.Г. Савиной. Савина за два года до того сыграла роль Лизы в «Дворянском гнезде» И.С. Тургенева и, казалось, что еще вполне может оставаться на амплуа молодых девушек. Однако для Савиной это был весьма щекотливый вопрос. Сашу в «Иванове» она играла уже семь лет назад, и здесь она рисковала выглядеть смешной. В дневнике Смирновой-Сазоновой существует весьма ироническое замечание, что Савина играет чуть ли не младенцев⁴. В более поздних мемуарах Ю.М. Юрьев создает апокриф, где передает историю о том, как К.А. Варламов на репетиции очень неосторожно пошутил, и Савина приняла эту шутку как персональное оскорбление, подчеркивающее несоответствие роли ее собственному возрасту⁵. Конечно, история об отказе Савиной от роли, рассказанная Юрьевым, — типичный театральный анекдот. Однако она точно передает суть проблемы, которая возникла у Савиной в переломный для актрисы возрастной период.

Савина, прочитав пьесу, играть Нину отказалась. Существуют разные версии того, участвовала ли она в репетициях. Юрьев привязывает инцидент с шуткой К.А. Варламова целиком к репетициям «Чайки» и отказу М.Г. Савиной от роли Нины Заречной. Но это не подтверждено ни одним иным свидетельством. Трудно поверить, что Савина, определенно решив не играть роль Нины, начала бы репетировать на сцене и тем самым скомпрометировала бы себя. Существует версия, что Савина лишь однажды приняла участие в репетиции, где читала роль по тетрадке. Но и это, скорее всего, не так. И М.М. Читау и Е.П. Карпов пишут о том, что Савина не явилась ни на читку, ни на первую репетицию⁶. За Савину роль Нины читал суфлер Н.А. Корнев⁷.

В мемуарах очевидцев также имеются расхождения. Объяснением служит интрига, возникшая вокруг перераспределения ролей. Дело касалось уже назначенных на роли артистов. Каждая из актрис хотела приукрасить ситуацию в свою пользу. Так, например, М.М. Читау, которой в итоге досталась роль Маши, упоминает о том, что бенефициантка Е.И. Левкеева на одной из первых репетиций при всех говорила о том, что Савина, отказавшись от роли Нины, прекрасно сыграет провинциальную актрису Аркадину⁸. Эта же идея мелькает и в дневнике С.И. Смирновой-Сазоновой, которая присутствовала на репетициях⁹. Однако в подобной ситуации вряд ли кто-либо после роли Нины рискнул предложить Савиной роль стареющей примадонны Аркадиной. Н.Н. Ходотов, не вовлеченный в постановку «Чайки» в 1896 году, но достаточно осведомленный в театральных историях, в своих мемуарах замечал, что «никому тогда в голову не пришло дать Аркадину Савиной»¹⁰. Это вполне правдоподобно. Даже если эта идея и возникала, о чем свидетельствует Е.П. Карпов, то высказать ее никто бы не решился¹¹. Сама же Савина предложила сыграть Машу¹². Соответственно, если Левкеева и сказала о том, что Марья Гавриловна «даст жару» в роли Аркадиной¹³, то сказано это было, вероятнее всего, специально для Читау, у которой предстояло отобрать роль Маши. О том, как восприняла бы Читау переход на положение дублерши, свидетельствуют ее же собственные слова. М.М. Читау удивлялась самоотверженности А.М. Дюжиковой, которая выполняла, по ее мнению, роль манекена, репетируя Аркадину, в то время как «настоящая фигура», Савина, должна была явиться только на премьеру¹⁴. Но роль манекена чуть было не суждено сыграть самой М.М. Читау.

Наконец, и ей сообщили, что Савина решилась играть Машу, но чтобы не обижать Читау, сыграет только два премьерных спектакля и передаст ей роль окончательно¹⁵. Этого было достаточно, чтобы Читау тут же отказалось от роли. Но поскольку Савина согласилась без особого энтузиазма, лишь из уважения к Левкеевой и к автору, она, очевидно, не захотела устраивать «историю» и портить отношения с товарищами по сцене. И, наконец, она вообще отказывается участвовать в спектакле.

Спустя много лет в одном газетном интервью Савина объясняла свой отказ тем, что роль Нины Заречной ей не подходила, а в труппе имелась Комиссаржевская, которая и по возрасту и по характеру дарования была близка к этой роли¹⁶. Конечно же, это была отнюдь не забота о молодой сопернице по сцене! Присутствие Комиссаржевской в труппе могло лишь пробудить бдительность Савиной, не рискнувшей выступить в роли молодой девушки. С другой стороны, выбор именно роли Маши, а не роли Аркадиной, мог означать лишь то, что Савина не хотела сдавать позиции и стремилась дать бой на своей территории. Не претендуя на роль юного трепетного создания, она, очевидно, в роли некрасивой и эксцентричной Маши, готова была соперничать своим мастерством с молодостью Комиссаржевской. К тому же роль Маши была построена на своеобразных характерных черточках и поведенческих «зацепочках», которые были более близки Савиной, чем довольно абстрактные, одухотворенные, возвышенные монологи Нины Заречной. Характерность, мастерство и земной, жизненный драматизм Савина могла сознательно противопоставить пронзительному лиризму В.Ф. Комиссаржевской.

Комиссаржевская и Савина противостояли друг другу, как два различных актерских типа, как оплот старого и знамение нового театра, и тем самым история, произошедшая с распределением ролей в первой петербургской постановке «Чайки» приобрела характер своеобразного эстетического сюжета.

Впоследствии в рецензии на «Чайку» С.В. Танеев будет упрекать театр в том, что роль Аркадиной не сыграла ни М.Г. Савина, ни Н.С. Васильева, весьма подходящие для этой роли¹⁷. Но, если кандидатура Васильевой даже не возникала в ходе обсуждения (тому были, вероятно, свои причины, связанные с довольно «прохладным» отношением к ней дирекции), то с Савиной, как мы убедились, все обстояло гораздо сложнее.

Еще опыт постановки «Иванова» в 1889 году в Александринском театре был для Чехова внутренне драматичным. Несмотря на то, что все в итоге закончилось успешно, Чехов, как уже говорилось, при распределении ролей ощутил серьезное несоответствие своих представлений о героях с теми стереотипами и клише, которые были приняты в театре. Достаточно вспомнить его письма к А.С. Суворину, где он подробно разбирает характеры и образы «Иванова», пытаясь привнести в их исполнение сложность и многомерность, сделать читаемыми основные мотивы поступков¹⁸.

Театр достаточно бесцеремонно относился к авторской образности, приспосабливая драматургический материал к своим выразительным средствам. С Чеховым происходило почти то же, что и с его героем Треплевым, который не мог вместить очарование лунной ночи в какие бы то ни было формы, и погибал. Тригорин же, подчиняясь выработанным приемам, готов был и лунную ночь превратить в описание природы, и жизнь Нины сделать сюжетом для небольшого рассказа, и заказать для себя чучело чайки.

Драматически пережив сам процесс «прилаживания» пьесы к театру в период постановки «Иванова», в репетиции «Чайки» Чехов старался не вмешиваться. Он не приехал на читку пьесы, не был на первых репетициях, а на остальных не давал практически никаких указаний ни режиссеру, ни актерам.

Первоначальное распределение ролей, как известно, сделал А.С. Суворин. И здесь Чехов целиком доверился его знанию практики театра. Чехов объяснял свое устранение от процесса постановки спектакля тем, что он не достаточно знает труппу александрийцев. Вероятнее всего, памятуя свой опыт с «Ивановым», он не желал идти ни на какие переделки в угоду актерам и «сценичности». А.С. Суворин распределял роли в соответствии с определенными амплуа и сложившимся имиджем александринских артистов. Чехов хотел, чтобы роль Дорна, важную и во многом личную для писателя, отдали В.Н. Давыдову, блестяще сыгравшему Иванова и в Петербурге, и в Москве у Корша¹⁹. Внимание, которое Чехов придавал Дорну не случайно. Именно этот герой являлся лирически-ироничным комментатором событий, именно через него Чехов реализовал тот эффект остранения, который определял жанр пьесы. Его раздумья, оценки, сочувственно-шутливый тон фактически «делали» пьесу. Именно Дорн заканчивает у Чехова первый и последний акты пьесы, ставя финальное многоточие.

Этими качествами, конечно же, мог обладать В.Н. Давыдов — актер, которому была присуща и поразительная искренность переживания, и яркий дар актерства, способный подчеркнуть это театральное начало блеском своего мастерства. Однако Давыдов уклонился от роли Дорна, тяготея к более драматичной роли Сорина. Быть может, Давыдову показалась ближе драма несбывшихся надежд, которая закономерно вела артиста от роли Иванова к роли Сорина. «Человек, который хотел», заканчивающий жизнь в инвалидной коляске и засыпающий на глазах у зрителя, — очевидно, в этом Давыдов видел важный драматический мотив.

В итоге роль Дорна досталась М.И. Писареву, актеру бытового реалистического направления, знатоку и исследователю творчества А.Н. Островского, который мог подойти к ней лишь сугубо драматически. Той шутливо-иронической интонации, которая здесь требовалась в первую очередь, Писарев, дать не мог. Соответственно, главный интонационный и жанровый эффект пьесы в спектакле пропал.

Не было споров, кому играть роль «декадента» Треплева. Тогдашний премьер Роман Борисович Аполлонский, наверное, был единственным, кому можно было поручить роль молодого интеллигентного человека. У Аполлонского в репертуаре были уже Чацкий, Гамлет... Его облик, нервная утонченная манера игры, казалось, очень точно передавали образ современного интеллектуального героя. Аполлонский, как он впоследствии вспоминал, не любил и не понимал Чехова, считая его чуть ли не «вагонным писателем»²⁰. Однако мнения и взгляды его в ту пору мало что значили. Его сценическое амплуа вполне соответствовало роли, и как отзывались рецензенты, его исполнение не вызывало нареканий.

Роль Аркадиной досталась А.М. Дюжиковой, красивой, стильной, уже не первой молодости актрисе, которая на восходе своей карьеры играла Катерину в «Грозе». Дюжикова не портила роли, она как будто бы играла саму себя — стареющую примадонну, элегантную, подтянутую, следящую за собой и ревниво относящуюся к молодым начинающим дарованиям. В возрастном отношении она вполне соответствовала роли. Однако при всем мастерстве, добросовестности и психологической убедительности актрисы, в ее Аркадиной не было и не могло быть определенной изюминки, особого блеска, артистизма, актерства, властности, некоторой «стервозинки», которые и составляют самое существо Аркадиной, именно того, что не позволило, например, Л.Б. Яворской принять намек Чехова на свой счет, а Карпова заставило воздержаться от предложения этой роли Савиной.

Роль Тригорина была поручена Н.Ф. Сазонову, одному из самых влиятельных и мастеровитых актеров тогдашней труппы. Сазонов начинал еще в 1860-е годы, когда на сцене Александринского театра царствовала оперетка. Парис и Орфей в опереттах Ж. Оффенбаха «Прекрасной Елена» и «Орфей в аду», он постепенно с ролей, требующих отточенного пластического и вокального мастерства, легкости, блеска виртуозной игры стал переходить на роли салонных героев, а затем и на психологические роли. Сазонов играл и в пьесах Островского, где ему особенно удавалась роль Андрея Белугина. Он использовал характерные и бытовые детали, и это тоже вписывалось в систему его актерского мастерства. Сильные драматические чувства, искренность, лиризм скорее были далеки от него. Если в случае с «Ивановым» и «Лешим» главные роли в чеховских пьесах закономерно уходили от Сазонова, то теперь, когда он был намечен на роль Тригорина, никаких недоразумений не произошло. Казалось, по характеру своего дарования Сазонову подходила роль известного писателя Тригорина, уставшего от своей славы и в то же время привыкшего творить уже почти бессознательно, автоматически. Однако Сазонову, как признавалась даже его супруга, писательница С.И. Смирнова-Сазонова, долго не удавалось «схватить» образ. Не сразу был найден грим, манера поведения, интонация. Актер, старательно выучивший роль (он, кстати, был единственным, кто не читал на репетициях по тетрадке), заметно нервничал и в итоге не считал эту роль удачной. Причина, скорее всего, была в том, что Тригорин у Чехова не был однозначной фигурой, что наряду с характерными чертами в его образе присутствовал и определенный лиризм, который, возможно, явился для Сазонова камнем преткновения. В результате лирические излияния Тригорина в сочетании с характерностью роли приобрели в исполнении Сазонова черты актерства, позволившего некоторым рецензентам сравнивать созданный им образ чуть ли не с образом Подхалюзина.

С.В. Танеев в своей рецензии на спектакль сокрушался, что роль Тригорина попала Н.Ф. Сазонову и миновала М.В. Дальского. Однако совершенно очевидно, что передача этой роли сильному и привлекательному актеру-герою существенно изменила бы характер трактовки, «потянула» бы роль в сторону её «романтизации». Назначение же Н.Ф. Сазонова, постаревшего героя-любовника, переходящего на характерные бытовые роли, было явно точнее.

Еще задолго до той ситуации, которая возникла в связи с желанием Савиной играть Машу, Чехов с Карповым сомневались, кому же отдать эту роль. Они выбирали между А.П. Никитиной и М.М. Читау. Е.П. Карпов с самого начала не был склонен к назначению Читау, поскольку считал ее резковатой и манерной. Характер исполнения Читау вполне определяется сыгранными ею ролями, среди которых была, например, Наталья Дмитриевна в «Горе от ума». Чехов, как видно из переписки, вполне разделял опасения Карпова и высказался совершенно определенно: «надо решиться, отдайте Машу Никитиной»²¹. Чехов, по-видимому, боялся однолинейности и острой характерности в подаче образа. Но в итоге Карпов поступил вопреки своим же собственным сомнениям, и на роль была назначена именно М.М. Читау.

М.М. Читау, оставившая о постановке «Чайки» воспоминания, написанные ею много лет спустя в Париже, отмечала, что многие в Александринском театре были озабочены поисками так называемых «новых тонов»²². Основной причиной неуспеха «Чайки» Читау считала то, что не был найден верный «тон» исполнения. Ей казалось, что здесь многое произошло оттого, что Чехов сам не прочитал пьесу и тем самым не дал подсказки актерам, а Карпов не смог верно схватить этот «тон». В результате актеры вслепую пытались нащупать нужные тона и в большинстве случаев так и не уловили их. Как курьезный пример Читау приводит эпизод, связанный с А.И. Абариновой, игравшей роль Полины Андреевны.

А.И. Абаринова, по словам Читау, говорила, что все слова надо произносить в плачущем тоне, что сама последовательно в спектакле и делала. Остроумная Левкеева иронизировала: Тоша (Абаринова) сообщала о литературном успехе Треплева так, будто говорила о «болезни любимой тетеньки»²³. А.И. Абаринова — в прошлом знаменитая оперная певица, учившаяся и выступавшая за границей, в Императорской опере, а с 1870-х годов перешедшая на драматические роли была озабочена «новыми тонами» не случайно.

Хорошо образованная, она следила за новинками современной драматургии. Особенным ее вниманием пользовался Г. Ибсен, с которым она, несколько позже, в начале 1900-х годов лично встречалась и переписывалась, придавая своему литературному увлечению большое значение. Чехова же она поняла односторонне. Роль Полины Андреевны в исполнении Абариновой была решена в мелодраматическом ключе. Это лишь отчасти соответствовало замыслу. С одной стороны, казалось, материал роли давал актрисе такую возможность (особенно в первом варианте текста, где еще не были убраны сцены ревности, которые устраивала Полина Андреевна Дорну). С другой стороны, увлечение мелодраматизмом всерьез лишало образ остраняющей чеховской иронии, столь важной в художественном строе пьесы.

Роль Шамраева была предназначена К.А. Варламову — этому «царю смеха», как называли его тогда. Е.П. Карпов вспоминал, что Варламов ярко, «словно птица Сирин» живописал Шамраева²⁴. Он был всегда органичен, везде естественен.

По поводу исполнителя роли Медведенко, Александра Семеновича Панчина, еще в переписке Чехова с Карповым были споры. А.С. Панчин был второстепенным актером на характерные роли. Однако в ряду сыгранных им ролей были и достаточно крупные, в которых некогда благородное амплуа маленького человека приобретало комические, жалкие черты. Таким представил Панчин Карандышева в «Бесприданнице», которого он сыграл как раз перед «Чайкой» в спектакле Е.П. Карпова с Комиссаржевской в роли Ларисы. Именно в этом ключе, очевидно, прозвучала и роль Медведенко.

Как видим, актерское исполнение в спектакле должно было быть вполне осмысленным, содержательным. Между тем, упреки в том, что актеры не знали своих ролей и путались, тоже имели под собой основания. Для александринских спектаклей это было обычное явление. Друзья Чехова потом вспоминали, что М.И. Писарев, например, в финале сказал, что «лопнула бутылка (вместо склянка. — А.Ч.) с эфиром». Наверное, в роли Шамраева у Варламова можно было найти еще больше оговорок, так как Варламов вообще никогда не придерживался авторского текста, а произносил «отсебятину». Дело, скорее, в другом: на первом спектакле не сложилось общего тона, ритма, что и решило его общий неуспех.

Ю.М. Юрьев, начинавший в те годы свою актерскую деятельность в Александринском театре, вспоминал, что его поразило одно свойство александринских мастеров²⁵. Каждый актер во время действия перед своей репликой делал паузу, что вносило в характер диалогов, в характер общения партнеров на сцене свою особенность. Артисты как будто существовали на сцене отдельно друг от друга, заботясь только о своих ролях. Спектакль, таким образом, казалось, был лишен ансамблевости, а скорее монтировался из отдельных ролей, образов и действенных «блоков». В «Чайке» же требовалась иная система взаимодействий...

На репетиции «Чайки», по словам самого Е.П. Карпова, отводилось девять дней²⁶. Срок, конечно, небольшой, но, одновременно, и вполне обычный для практики Александринского театра тех лет. М.М. Читау, вспоминая тогдашнюю постановочную практику, утверждала, что, как правило, на подготовку новой пьесы отводилось семь репетиций²⁷. Е.П. Карпов приступил к репетициям уже с четко размеченными мизансценами, что по тем временам было достаточно ново, ибо многие пьесы (а особенно современные) репетировались, что называется, «с листа».

Многое, как всегда, решала считка, которую зачастую по традиции того времени проводили сами авторы новых пьес. Еще со времен А.А. Шаховского и Н.В. Гоголя авторы в актерском фойе Александринского театра читали артистам всю пьесу, голосом намечая интонации, характеристики героев и общий тон сцен. Такая «интонационная», авторская режиссура позволяла настроить актерский ансамбль, задать камертон всему будущему спектаклю. Этими средствами не пренебрегали ни А.Н. Островский, ни И.С. Тургенев, не говоря уже об авторах более близких театру — актерах, режиссерах или служащих театральной дирекции. Если автор по той или иной причине не мог сам прочитать пьесу, обычно эти обязанности брал на себя режиссер или суфлер. Но в этом случае рекомендации автора или режиссера служили, что называется, «настройке» общего тона.

Актерам было объявлено, что «Чайку» прочтет сам А.П. Чехов. Однако на считке, которая проходила 8 октября в актерском фойе Александринского театра, он не появился. После долгого ожидания Е.П. Карпов объявил, что получил от Антона Павловича телеграмму, что тот приедет позже, чтобы принять участие в репетициях. Следовательно, воспользовались «запасным» вариантом, и пьесу прочел суфлер Н.А. Корнев, впоследствии, уже со следующего сезона перешедший в труппе на положение режиссера. Тогда же были розданы роли, и актеры отправились домой изучать пьесу. По словам М.М. Читау, М.Г. Савина, которой была назначена роль Нины Заречной, сказавшись больной, на считке не присутствовала.

Первая репетиция была назначена на следующий день, 9 октября. Ее вел Е.П. Карпов. Помощником режиссера в постановке «Чайки» был Ф.Ф. Поляков, опытный сотрудник драматической труппы, служивший в этой должности с 1880-го года. Так как, по воспоминаниям артистов, на первой репетиции М.Г. Савина опять отсутствовала, то реплики Нины по тетрадке подавал именно Ф.Ф. Поляков.

Вторая репетиция 10 октября также протекала без М.Г. Савиной. Но здесь, по версии М.М. Читау, стало известно, что она от роли Нины отказалась и взяла роль Аркадиной. Однако, по всей вероятности, в этом случае доверять воспоминаниям М.М. Читау не стоит. Ей просто не хотели сказать прямо, что Савина предпочла роль Маши, которую Читау как раз и играла. По версии Е.П. Карпова, он еще накануне известил М.М. Читау об отказе М.Г. Савиной играть Нину и о ее желании взять роль Маши²⁸. Видимо, он же поделился с Читау идеей уговорить Савину играть роль Аркадиной, как наиболее ей подходящую. М.М. Читау, по версии Е.П. Карпова, еще накануне во время его визита к ней возвратила роль Маши, заявив, что никогда не будет ее играть. Е.П. Карпов между тем утверждает, что М.Г. Савина пропустила только одну репетицию. Следовательно, она могла присутствовать на репетиции 10 октября, где прочла роль Маши по тетрадке.

По версии М.М. Читау, ей сообщили, что Савина будет играть Машу, только на третьей репетиции 11 октября²⁹. Она узнала об этом от костюмерши, когда хотела примерить платье. В соответствии с ее воспоминаниями, тогда же Читау и отказалась от роли. М.М. Читау пишет, что репетиция 11 октября, была той единственной репетицией, на которой Савина читала роль Маши. Но там же М.М. Читау пишет, что накануне роль Нины была передана В.Ф. Комиссаржевской и та, взявши изучать ее, наутро уже участвовала в репетиции. Начало репетиций В.Ф. Комиссаржевской именно 11 октября подтверждается многочисленными источниками. Получается, что именно здесь, Савина и Комиссаржевская должны были встретиться вместе.

При всей заманчивости версии о встрече на репетиции «двух королев», она никем более не подтверждается, хотя очевидно, что если бы эта встреча действительно произошла, об этом не преминули бы написать многие. Таким образом, стоит предположить, что М.М. Читау несколько приукрашивает ситуацию, «растягивая» ее во времени, чтобы выставить щекотливое для самой себя положение в наиболее выгодном свете. По всей вероятности, все происходило гораздо стремительнее и Е.П. Карпов, получив накануне отказ Савиной играть Машу, в тот же вечер съездил к Читау, и уговорил ее взять роль Маши. Таким образом, Е.П. Карпов утверждает, что уже на третьей репетиции все исполнители ролей были на местах³⁰.

Проблема заключалась лишь в том, что актеры на этой третьей репетиции еще толком не знали ролей и плохо ориентировались в мизансценах. Текст роли, как уже отмечалось, наизусть знал только Н.Ф. Сазонов.

Как утверждает М.М. Читау, на репетиции 12 октября она не присутствовала. Не было уже и М.Г. Савиной, и роль Маши читал Ф.Ф. Поляков. По версии Читау, в этот вечер после репетиции Е.П. Карпов приехал к ней и сообщил, что роль ей возвращается, и она только на следующий день появилась в театре. Этот факт подтверждают лишь два источника. С одной стороны, воспоминания самой М.М. Читау, с другой — свидетельства С.И. Смирновой-Сазоновой, которая 12 октября записывает в своем дневнике о том, что стало известно об уходе Савиной из «Чайки»³¹. Смещение на один день в мемуарах М.М. Читау относится и к дате приезда А.П. Чехова на репетиции. Она пишет о появлении А.П. Чехова в театре только на пятый день, 13 октября. Однако весьма вероятно, что М.М. Читау просто не увидела Чехова, который присутствовал на репетиции «инкогнито».

12 октября, приехав в театр, А.П. Чехов, по версии И.Н. Потапенко, появился в кабинете Е.П. Карпова и «никем из актеров не замеченный», просидел в темном зале, наблюдая за репетицией, часа полтора. В.Ф. Комиссаржевская, которую Е.П. Карпов до начала репетиции представил Чехову, играла вполголоса, лишь намечая будущий абрис роли. Тем не менее отзыв Чехова об ее игре в этот день был достаточно сдержан и сух. Ему казалось, что в исполнении всех артистов слишком много театральности и полностью отсутствует простота³². Со сцены звучали препирательства режиссера с артистами, не знавшими ролей. Репетиция произвела на автора удручающее впечатление, и он, по словам И.Н. Потапенко, хотел уже забрать пьесу.

На пятой репетиции 13 октября А.П. Чехов появился уже публично. Репетиции обычно начинались в 11 часов и длились до 5—6 часов вечера. Чехов пришел к самому началу и был до конца, беседуя в перерывах с артистами, давая им советы, впрочем, весьма общие и сдержанные. От него ждали большего, каждый, очевидно, желал ухватить какую-нибудь характерную черту, которую можно было бы развить «со всем мастерством». А Чехов все твердил о «простоте» тона, предостерегал от увлечения игрой.

На пятой-шестой репетициях, по мнению Е.П. Карпова, стал вырисовываться «тон» пьесы. Это же подтверждал и И.Н. Потапенко. Вечером А.С. Суворин, В.Н. Давыдов и А.П. Чехов, ужиная вместе, обсуждали мизансцены Е.П. Карпова, и В.Н. Давыдов, критикуя планировку, ратовал за то, чтобы на сцене «было все уютно»³³.

Шестая репетиция, состоявшаяся 14 октября, проходила в Михайловском театре. Именно эта репетиция прошла с особым подъемом. Артисты, по словам многих очевидцев, «достигли общего тона», «получились должные настроения», «чувствовался уже ансамбль». Потапенко называл эту репетицию «чудом»³⁴. В зале за исключением нескольких друзей А.П. Чехова не было публики, но и артисты и немногочисленные зрители сходились в одном мнении: спектакль сумел достичь высочайшего подъема. Именно с этой репетицией связываются восторженные отзывы самого Чехова о Комиссаржевской в роли Нины. Окрыленные успехом, друзья Чехова смогли рассеять сомнения автора в успехе его пьесы. Впечатление о том, что «играли с темпераментом», подтверждал и А.С. Суворин, также побывавший на этой репетиции, о чем записала в своем дневнике А.И. Суворина³⁵. Эта репетиция, очевидно, и послужила Суворину материалом для заготовленной еще до премьеры рецензии, которую он намеревался опубликовать в «Новом времени». Успеху этой репетиции, несомненно, способствовала и более камерная сцена Михайловского театра, определенным образом концентрирующая зрительское внимание и создающая более интимную атмосферу действия.

Первая генеральная репетиция «Чайки», назначенная на 15 октября, превратилась фактически в еще одну черновую. Она проходила уже в Александринском театре, но по всей вероятности А.П. Чехов на ней не присутствовал. С.И. Смирнова-Сазонова, побывавшая в этот день в театре, свидетельствовала о черновом характере этой репетиции (без декораций)³⁶. Она отмечает в своем дневнике отсутствие заболевшего М.И. Писарева, исполнявшего роль Дорна. Критикует грим своего мужа, исполнявшего роль Тригорина (седая голова с рыжей бородой). По ее свидетельству, был совершенно «не слажен» финал, и на сцене разгорелась «дискуссия» по поводу неудачной мизансцены В.Ф. Комиссаржевской, произносившей финальный монолог у задней кулисы. В момент своего монолога героиня оказалась загороженной столом, в результате чего, по мнению Давыдова и Сазонова, получилась «говорящая голова». Тогда же возникли дебаты вокруг мизансцены «с простыней». Выход Нины на авансцену в простыне, вызвавший впоследствии смех в зале и обилие критики в прессе, как видно, подвергался жарким обсуждениям еще на репетиции³⁷.

На второй генеральной репетиции, проходившей 16 октября с 10 часов 30 минут уже с публикой, вновь присутствовал А.П. Чехов. Репетиция проходила уже при полных декорациях и костюмах, которыми Чехов остался вполне удовлетворен. Однако именно на этой репетиции произошел перелом, который многие из очевидцев не могли объяснить. Е.П. Карпов в своих воспоминаниях подчеркивал, что более всего Чехова обескуражило настроение публики³⁸. Пьеса не сумела ее захватить. Атмосфера скуки витала в воздухе. Общий тон и человеческая искренность, «наработанные» артистами во время репетиций, словно бы растворились без следа.

Александринская сцена и александринский зал таят в себе определенную «хитрость». В самой атмосфере, в способе общения актеров между собой и со зрителями заключена особая система отношений. Общение с партнером строится здесь «через зал», с определенной театральной подчеркнутостью и создает так называемый «репрезентативный стиль». Отсутствие театрально-условной аффектации зачастую ведет на александринской сцене к кажущейся невыразительности и вялости, что и не замедлило сказаться в репетиции «Чайки» «на публике». Именно это обстоятельство привело исполнявших пьесу актеров в замешательство и потребовало немедленной инстинктивной корректировки их игры. Совершенно отчетливо это ощутил И.Н. Потапенко, который заметил, что на генеральной репетиции «чеховские люди все больше и больше сбивались на александринских»³⁹. Они, по его мнению, все больше отходили от себя, постепенно забывая дорогу к тому «костру вдохновения, который был раздут в них чеховскими образами»⁴⁰. С одной стороны, их исполнение было лишено привычной характерности и присущей александринским амплуа определенности, с другой — в нем не было и той силы исповедальности и откровения, которое обеспечивалось бы ситуацией, которую впоследствии сформулирует К.С. Станиславский — «Я в предлагаемых обстоятельствах». Спектакль накануне премьеры оказался в состоянии эстетической и эмоциональной неопределенности, что, несомненно, и предвещало «провал» на премьере. И это со всей очевидностью понял А.П. Чехов...

Предстояла еще одна, так называемая «корректурная» репетиция, в которой проверялись технические детали. Она состоялась в день спектакля 17 октября в 11 часов 30 минут, о чем свидетельствует повестка, адресованная автору и хранящаяся в его архиве⁴¹.

Е.П. Карпов, преодолевая тернии, все же попытался прорваться к чеховским тонам. Важную роль на этом пути без сомнения играли, с одной стороны, продуманный режиссером план постановки и размеченные еще до начала репетиций мизансцены, а с другой — ненавязчивые, но достаточно точные советы А.П. Чехова, подталкивающего артистов и режиссера уходить от условно-театральных шаблонов и «идти от себя». На черновой репетиции в Михайловском театре исполнителям спектакля в какой-то мере удалось найти искомую модель личностного театра, где во главу угла был поставлен не условно-театральный стереотип, а человеческая правда, открытая через личностное «я» артистов. Однако простота и естественность не была рассчитана на «предлагаемые обстоятельства» и стиль александринского спектакля. Авторы пьесы и спектакля не учли особенностей александринской сцены, порождающей и приспособленной для других архетипов театра, и с трудом принимающей новый «авторский театр», смоделированный в произведении А.П. Чехова.

Примечания

1. Немирович-Данченко Вл.И. Рождение театра. С. 51.

2. Там же. С. 50.

3. Там же. С. 56.

4. См.: Из дневника С.И. Смирновой-Сазоновой // Вера Федоровна Комиссаржевская. Письма актрисы, Воспоминания о ней. Материалы. Л.; М., 1964. С. 301.

5. Юрьев Ю.М. Записки. Т. 2. С. 42—43.

6. См.: Читау М.М. Премьера «Чайки» (Из воспоминаний актрисы) // А.П. Чехов в воспоминаниях современников; Карпов Е.П. История первого представления «Чайки» на сцене Александринского театра 17 октября 1896 года // Рампа и жизнь. 1909. №№ 3, 5, 6.

7. См.: Читау М.М. Указ. соч. С. 351.

8. Там же. С. 352.

9. См.: Из дневника С.И. Смирновой-Сазоновой // Вера Федоровна Комиссаржевская. Письма актрисы. Воспоминания о ней. Материалы. С. 301.

10. Ходотов Н.Н. Близкое — далекое. Л.; М., 1962. С. 152.

11. См.: Карпов Е.П. История первого представления «Чайки» на сцене Александринского театра 17 октября 1896 года // Рампа и жизнь. 1909. № 3. С. 46.

12. Там же.

13. Читау М.М. Премьера «Чайки» (Из воспоминаний актрисы) // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. С. 352.

14. См.: Там же.

15. См.: Там же.

16. См.: Савина М.Г. Почему я отказалась играть в «Чайке» // Петербургская газета. 1910. 17 янв.

17. См.: С.Т. [С.В. Танеев] Александринский театр. «Чайка» / Петербургские письма // Театрал. 1896. Кн. 45. № 95 (ноябрь). С. 75—82.

18. См.: [Письма А.П. Чехова А.С. Суворину от 7 и 8 января 1889 года] // Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем. Письма. Т. 3. С. 131—136.

19. См.: [Письмо А.П. Чехова А.С. Суворину от 23 сентября 1896 года]; [Письмо А.П. Чехова Е.П. Карпову от 29 сентября 1896 года] // Чехов А.С. Полн. собр. соч. и писем. Письма. Т. 6. С. 183—184.

20. См.: Артисты о Чехове: Воспоминания, встречи и впечатления // Новости и Биржевая газета. 1904. 23 авг.

21. [Письмо А.П. Чехова Е.П. Карпову от 4 октября 1896 года] // Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем. Письма. Т. 6. С. 190.

22. Читау М.М. Премьера «Чайки» (Из воспоминаний актрисы) // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. С. 350.

23. Там же. С. 354.

24. Карпов Е.П. История первого представления «Чайки» на сцене Александринского театра 17 октября 1896 года // Рампа и жизнь. 1909. № 3. С. 54.

25. Юрьев Ю.М. Записки. Т. 1. С. 353.

26. См.: Карпов Е.П. История первого представления «Чайки» в Александринском театре 17 октября 1896 года // Вера Федоровна Комиссаржевская. Письма актрисы. Воспоминания о ней. Материалы. С. 231.

27. Читау М.М. Премьера «Чайки» (Из воспоминаний актрисы) // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. С. 134.

28. Карпов Е.П. История первой постановки «Чайки» в Александринском театре 17 октября 1896 года // Вера Федоровна Комиссаржевская. Письма актрисы, Воспоминания о ней. Материалы. С. 308.

29. См.: Читау М.М. Премьера «Чайки» (Из воспоминаний актрисы) // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. С. 132.

30. См.: Карпов Е.П. История первого представления «Чайки» в Александринском театре 17 октября 1896 года // Вера Федоровна Комиссаржевская. Письма актрисы, Воспоминания о ней. Материалы. С. 311.

31. См.: Смирнова-Сазонова С.И. Из дневника // Там же. С. 308.

32. Карпов Е.П. История первого представления «Чайки» в Александринском театре 17 октября 1896 года // Вера Федоровна Комиссаржевская. Письма актрисы. Воспоминания о ней. Материалы. С. 234.

33. Цит. по: Дневник Алексея Сергеевича Суворина. С. 157.

34. Потапенко И.Н. Несколько лет с А.П. Чеховым (К 10-летию со дня его кончины) // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. С. 141.

35. См.: Суворина А.И. Дневник. Л., 1924. С. 54.

36. См.: Смирнова-Сазонова С.И. Из дневника // Вера Федоровна Комиссаржевская. Письма актрисы, Воспоминания о ней. Материалы. С. 308.

37. См.: Смирнова-Сазонова С.И. Из дневника // Вера Федоровна Комиссаржевская. Письма актрисы, Воспоминания о ней. Материалы. С. 308—309.

38. Карпов Е.П. История первого представления «Чайки» в Александринском театре 17 октября 1896 года // Там же. С. 311.

39. Потапенко И.Н. Несколько лет с А.П. Чеховым (К 10-летию со дня его кончины) // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. С. 134.

40. Там же. С. 132.

41. См.: РГБ, ф. А.П. Чехова, д. 38. Л. 11.