Чайковский познакомился с произведениями Чехова, когда писатель был на новом этапе своего стремительного творческого роста, удивлявшего и восхищавшего современников. В 1887 г. были напечатаны многие замечательные чеховские рассказы, и в том числе «Верочка», «Счастье», «Свирель», «Поцелуй», «Зимние слезы» (позднее получивший название «Рассказ г-жи NN»). Осенью того же года впервые появилось на афише имя Чехова-драматурга. На сцене московского театра Корша была поставлена пьеса Чехова «Иванов», возбудившая ожесточенные споры среди зрителей.
В 1888 г. в мартовской книжке журнала «Северный вестник» была опубликована повесть «Степь». Начало работы в «толстом» журнале было важным событием в писательской биографии Чехова. Здесь раскрылись новые возможности Чехова — художника слова. В 1888 г. в том же «Северном вестнике» были напечатаны еще две повести Чехова — «Огни» и «Именины». В 1887—1888 гг. вышли в свет три новых сборника — «В сумерках», «Невинные речи» и «Рассказы».
Новые книги, первая пьеса, поставленная на сцене, и особенно первая повесть Чехова привлекли внимание читателей и критики. По мере роста известности Чехова расширялись его личные и творческие связи. Антон Павлович вошел в среду лучших деятелей русской литературы и искусства 80-х годов. Он познакомился с Д.В. Григоровичем, В.Г. Короленко, А.Н. Плещеевым, Я.П. Полонским, В.Н. Давыдовым, И.К. Айвазовским, И.Е. Репиным. Тогда же состоялось и знакомство Чехова с Чайковским.
Гостеприимный дом Чехова на Садовой-Кудринской улице привлекал много новых и старых знакомых. Как и прежде, сюда приходила консерваторская молодежь, велись беседы о литературе, часто звучала музыка. Очень любил Чехов слушать игру своего брата Николая Павловича, чьим исполнением восхищались ценители музыки. Знакомый Чехова, популярный в то время поэт Л.И. Пальмин, послушав игру Николая Павловича, написал: «Музыкальный талант у него, кажется, еще больше, чем к живописи»1.
Мария Павловна Чехова рассказала автору этой книги о таком эпизоде, свидетелем которого она была. В гостиной дома на Садовой-Кудринской Николай Павлович играл на пианино Вторую рапсодию Листа. По комнате взволнованно, взад и вперед, ходил П.А. Шостаковский. Он, так блестяще игравший рапсодию, был поражен мастерским исполнением трудного произведения пианистом-непрофессионалом.
Исполнение Николая Павловича всегда было очень искренним, проникновенным. Иногда художник приходил на Садовую-Кудринскую к брату после тяжелых переживаний, вызванных неустроенностью его личной жизни. Музыка помогала ему преодолевать безотрадные мысли и чувства, давала душевное спокойствие и радость. Особенно Николай Павлович любил играть по утрам. «Просыпаешься, слышишь чудную музыку, и хочется, чтобы она никогда не прекращалась»2, — вспоминала Мария Павловна Чехова.
Николай Павлович исполнял Листа и очень популярные в то время произведения Мендельсона3. Но всего более был созвучен индивидуальности пианиста Шопен, особенно его мазурки и ноктюрны4. По словам М.П. Чеховой, Николай Павлович играл «много шопеновских мазурок и вальсов»5, а также прелюдии.
Чехову были близки лирические фортепианные миниатюры Шопена. И писатель и композитор в высокой степени владели трудным искусством немногим сказать о многом, в малом дать ощущение большого мира. Чехову и Шопену была одинаково присуща высокая простота и та музыкальная, лирическая грация, без которой нет и не может быть настоящего искусства. С изумительной искренностью и огромной творческой свободой, на понятном слушателю музыкальном языке говорит Шопен о высоких, очищающих человека переживаниях. Так сердце говорит сердцу, и музыка естественно и просто становится необходимой для слушателя.
Как в новеллах Чехова, так и в малых музыкальных формах Шопена — огромное богатство содержания, глубокий внутренний драматизм, покоряющая лирическая сила. Один из наиболее тонких интерпретаторов Шопена Генрих Густавович Нейгауз в беседе с автором этой книги утверждал, что мог бы прочитать целую лекцию о большой внутренней близости творчества Чехова и Шопена (кстати, замечательный советский пианист любил и превосходно знал творчество Чехова)6.
А как относился Чайковский к музыке Шопена? Видимо, это отношение не было одинаковым на протяжении жизненного пути композитора. Молодой Чайковский, по словам Н.Д. Кашкина, «не особенно любил Шопена, находя у него некоторую болезненность выражения, а также избыток личной чувствительности... Впоследствии исполнение Шопена Н.Г. Рубинштейном заставило его в значительной степени изменить свое мнение; впрочем, и ранее он находил у Шопена гениальные черты, особенно в его этюдах и прелюдиях».
Прав автор монографии о Шопене, советский исследователь Игорь Бэлза, который говорит в своей книге: «Русские композиторы неизменно испытывали обаяние музыки Шопена. И, пожалуй, гораздо красноречивее, чем критические замечания о ней, содержащиеся в статьях и письмах Чайковского, говорит тот факт, что в свой последний фортепианный цикл, писавшийся незадолго до смерти, композитор включил пьесу «Un poco di Chopin» [«Немного Шопена»]».
К этому следует добавить, что в тот же фортепианный цикл Чайковский включил другую пьесу, посвященную одному из своих самых любимых композиторов, — «Немного Шумана». Совпадение, конечно, не случайное. Чайковский считал Шопена одним из «последних могикан золотого века музыки», к которым Петр Ильич причислял также Мендельсона, Шумана, Глинку.
До нас не дошли сведения об исполнении Николаем Павловичем Чеховым произведений Чайковского, зато Чайковский был любимым композитором младшего брата писателя — Михаила Павловича, тоже пианиста-любителя. Как рассказывает сын Михаила Павловича и его биограф Сергей Михайлович Чехов, его отец «с юных лет любил музыку Чайковского и самого композитора»7. Михаил Павлович посещал симфонические концерты, которыми дирижировал Чайковский, считал «Евгения Онегина» лучшей оперой в мировой музыкальной литературе и очень любил Шестую симфонию Чайковского.
В репертуаре М.П. Чехова с юности и до последних лет жизни произведения Чайковского занимали почетное место. Михаил Павлович любил исполнять интродукцию к опере «Евгений Онегин», «Баркаролу» и «Осеннюю песню» из «Времен года», а также «Ната-вальс» и вальс из балета «Спящая красавица»8.
Музыкальное дарование проявилось в одном из близких родственников Чехова, его двоюродном брате Алексее Алексеевиче Долженко, который часто бывал, а некоторое время и жил в доме на Садовой-Кудринской улице. Восхищаясь разносторонней одаренностью двоюродного брата, Антон Павлович писал дяде Митрофану Егоровичу Чехову: «А.А. Долженко, игрок на скрипке и на цитре; из него вышел прекраснейший человек... Он необыкновенно остроумен, честен и порядочен... Талантлив он, как покойный Иван Яковлевич».
А.А. Долженко напоминал Антону Павловичу его дядю, родного брата матери, И.Я. Морозова, человека всесторонне одаренного. И.Я. Морозов, по словам С.М. Чехова, «играл на скрипке, трубе и флейте, владел несколькими языками, рисовал портреты, писал красками композиции, был гримером, мастерил движущиеся игрушки, цветные фонари, модели кораблей».
Интересна судьба Алексея Алексеевича Долженко, этого одаренного музыканта-самородка. Бедность помешала ему получить образование. В детстве он был отдан «в люди» к купцу-оптовику, а потом много лет служил приказчиком у купца-галантерейщика. Но настоящие интересы А.А. Долженко были очень далеки от счетов, покупателей и тюков с галантерейным товаром — он страстно любил музыку, и это доставило ему много радости и огорчений. Сын А.А. Долженко Василий Алексеевич рассказывает со слов отца о том, чего стоила ему рано пробудившаяся любовь к музыке:
«Находясь в учении у купца Гаврилова, Алексей Долженко обязан был жить на квартире у хозяина, который только в редких случаях отпускал «мальчиков» со двора. Скрипку и потрепанную тетрадь «Школы скрипичной игры» Берио Алеша купил на рынке, а учиться стал самостоятельно в углу на чердаке дома своего хозяина, чтобы никто не заметил. Подобные занятия, так же как и чтение книг, у Гаврилова считались предосудительными и были категорически запрещены.
До чьих-то ушей донеслось пиликанье Алеши. Тотчас об этом донесли хозяину. Нарушитель был изловлен с поличным на месте преступления, скрипка была растоптана ногами, смычок переломлен об голову, листы тетради школы Берио развеяны по ветру, а сам «преступник» публично выпорот. Прерванное обучение возобновилось, только когда окончился срок ученичества. Алеша вышел в приказчики и поселился на собственной квартире»9.
А.А. Долженко удалось взять несколько уроков у известного скрипача И.В. Гржимали. Он настолько овладел скрипкой, что участвовал в симфонических оркестрах и квартетах. Чехов сообщал брату Александру Павловичу о том, что Алексей Долженко «прекрасно играет на скрипке. Он играет в оркестрах и дает уроки».
Кроме того, А.А. Долженко выучился играть на рояле, мандолине, гитаре, цитре и гобое. Антон Павлович как-то подарил двоюродному брату гобой-мюзет (его можно теперь видеть в московском Доме-музее Чехова). Как вспоминает А.А. Долженко, Чехов и его гости просили его играть печальные мелодии на этом маленьком гобое. А.А. Долженко выступал в гостиной дома Чехова и как скрипач. В его репертуаре наряду с произведениями Бетховена, Шуберта, Сен-Санса было несколько любимых им пьес Чайковского — «Меланхолическая серенада», «Анданте кантабиле» из Первого квартета, «Осенняя песня» из «Времен года», а также переложения для скрипки романсов Чайковского10.
Частым гостем дома на Садовой-Кудринской был, по выражению М.П. Чехова, «вечный друг» семьи писателя А.И. Иваненко, музыкант-флейтист из оркестра П.А. Шостаковского. Очень близок был семье Чеховых виолончелист Мариан Ромуальдович Семашко, во второй половине 80-х годов — студент Московской консерватории, ученик известного виолончелиста профессора В.Ф. Фитценгагена. Учитель Семашко был хорошим знакомым Чайковского. Он преподавал в консерватории, участвовал в ансамблях крупнейших русских музыкантов, впервые исполнивших Первый и Второй квартеты и трио Чайковского «Памяти великого художника». В.Ф. Фитценгаген также первым исполнил посвященные ему Чайковским «Вариации на тему рококо».
Чехов очень любил благородный, напоминающий человеческий голос тон виолончели. Характерно, что своеобразным музыкальным эпиграфом к пьесе «Иванов» служит дуэт для виолончели и рояля. И, конечно, большой радостью для Антона Павловича было слушать у себя дома произведения для виолончели в исполнении, как говорил писатель, «очень хорошего» виолончелиста М.Р. Семашко. Имя «Семаши», «Семашечки», как ласково называл его Чехов, не раз упоминается в письмах Чехова. А на своей фотографии, подаренной музыканту в 1889 г., Антон Павлович сделал такую надпись: «Милому Семашечке за его уменье водить смычком по струнам моего сердца».
Как видно из сохранившихся программ, Семашко много выступал в открытых консерваторских студенческих концертах. Так, в 1886—1888 гг. он исполнял концерты для виолончели Бетховена, Мендельсона, Гольдмарка, произведения Баха, Шумана, Поппера и других11. Видимо, многое из этого исполнялось и на музыкальных вечерах в доме Чехова. Виолончелист давал здесь сольные концерты. Об одном из таких концертов известно из письма Михаила Павловича Чехова к двоюродному брату: «...Милый, очаровательный пан Семашко дал нам концерт на своей тысячной виолончели. Как жаль, что ты не слышал его»12.
Конечно, Семашко не мог не играть произведений Чайковского, столь ценимых его учителем В.Ф. Фитценгагеном и хозяином дома А.П. Чеховым. В репертуаре для виолончели помимо оригинальных произведений Чайковского были переложения, и в частности поэтические «Ноктюрн» и «Баркарола». Как вспоминает М.П. Чехова, Семашко исполнял «Баркаролу» Чайковского.
Ольга Леонардовна Книппер-Чехова рассказывала автору этой книги, что в конце 1880-х годов М.Р. Семашко бывал в их доме (тогда Ольга Леонардовна не была знакома с Антоном Павловичем). Книпперы жили на Новинском бульваре (ныне улица Чайковского), недалеко от дома Корнеева. Семашко посещал эту семью, где любили и знали музыку. Горничная Книппер смешно называла его «лохматый с бандурой». «Мария Павловна рассказывала мне потом, что Семашко приходил от нас к Чеховым на Садовую-Кудринскую и говорил с восхищением: «Там такая девочка сидит за столом!» Я тогда вышивала на пяльцах, чай разливала...»13 — вспоминала Ольга Леонардовна.
Чехов любил приглашать на музыкальные вечера друзей и знакомых. «Если можно, приходите к нам сегодня вечером, — писал Антон Павлович артисту А.П. Ленскому. — Сестра убедительно просит Лидию Николаевну [жену Ленского] пожаловать сегодня; я подчеркиваю это приглашение и тоже прошу убедительно. У нас будет музыка». Иногда музыка соединялась с литературными чтениями, выступлениями артистов. Современник Чехова писатель Н.М. Ежов вспоминает об одном вечере, когда только что написанный Антоном Павловичем водевиль «Предложение» читал А.П. Ленский (Чехов не любил выступать публично, даже в узком кругу), И.И. Левитан декламировал «Демона» М.Ю. Лермонтова, М.Р. Семашко и А.И. Иваненко исполнили музыкальные произведения14.
Порой музыка в доме Чехова на время умолкала. Это случалось, когда Антон Павлович чувствовал себя нездоровым. «Но заканчивались эти болезни, — говорит брат писателя Михаил Павлович, — и моментально менялось настроение, двери широко отворялись, приходили гости, начиналась музыка, и под звуки ее и говор молодежи у Антона Павловича вырастали крылья».
Музыка была не только непременной частью вечеров в гостиной кудринского дома, она стала важным условием литературной работы писателя... «Наверху играли на взятом напрокат пианино, пели... а внизу он [А.П. Чехов] сидел у своего стола и под долетавшие до него звуки писал... Он не мог жить без них», — говорит Михаил Павлович. Он же рассказывает, что Антон Павлович настойчиво просил его играть на пианино, когда работал.
Воспоминания одного из частых гостей Чеховых точно воссоздают насыщенную музыкой атмосферу дома на Садовой-Кудринской. «Согнувшись над письменным столом, сидит сам Чехов и при свете лампы что-то дописывает. Сверху, из второго этажа, доносятся нежные, меланхолические звуки шопеновского ноктюрна. Это брат Антона — Николай Павлович, художник, играет на рояле».
Бывают большие музыканты-исполнители, подлинные художники. Их исполнение всегда обращено к слушателям. И если слушатель всецело отдается музыке, если музыка его вдохновляет, дает радость, то для исполнителя это больше, чем радость. Это своего рода сотворчество, обогащающее музыканта, рождающее у него новые художественные импульсы. Чехов был таким идеальным слушателем.
Музыка открывала в сознании писателя новые лирические глубины, усиливала ощущение творческой свободы. Чехов жил в музыке, и музыка жила в нем. Когда читаешь и перечитываешь многие страницы книг Чехова, кажется, что во время их создания в сознании писателя звучала музыка, что это ответ великого художника на волнующие, дорогие для него музыкальные впечатления.
Одно из самых удивительных по музыкальному, поэтическому строю произведений Чехова — повесть «Степь», над которой писатель работал в доме на Садовой-Кудринской в начале 1888 г. Антон Павлович писал «Степь» вдохновенно, с огромным напряжением душевных сил. Чехов вложил в свою первую повесть все самое лучшее, самое для него дорогое. Характерно, что на редкость требовательный к себе писатель сказал о «Степи»: «Она мой шедевр, лучше сделать не умею».
Повесть появилась в журнале «Северный вестник» при содействии В.Г. Короленко и А.Н. Плещеева, которые участвовали в редактировании журнала. Познакомившись с повестью в рукописи (поэт заведовал беллетристическим отделом «Северного вестника»), Плещеев писал автору: «Прочитал я ее [«Степь»] с жадностью. Не мог оторваться, начавши читать. Короленко тоже... Это такая прелесть, такая бездна поэзии, что я ничего другого сказать Вам не могу и никаких замечаний не могу сделать — кроме того, что я в безумном восторге. Это вещь захватывающая, и я предсказываю Вам большую, большую будущность... Поэты, художники с поэтическим чутьем должны просто с ума сойти». Высоко оценили «Степь» М.Е. Салтыков-Щедрин и В.М. Гаршин.
Все эти столь важные для автора «Степи» отклики исходили от писателей, живших в Петербурге. Во второй половине 80-х годов тогдашняя столица России заняла большое место в биографии Чехова. В Петербурге издавались газеты и журналы, в которых сотрудничал Чехов. Здесь выходили его книги. Здесь жили товарищи по литературе. И, в сущности, как писатель Чехов получил признание прежде всего в Петербурге.
К Петербургу творчески тяготеет (особенно начиная с середины 80-х годов) и Чайковский. На сцене Мариинского театра ставятся оперы, а потом и балеты композитора, на концертных эстрадах исполняются его симфонические и камерные произведения. Петербуржцами являются многие творчески связанные с Чайковским люди, а также родные. И нет ничего удивительного в том, что личное знакомство Чехова и Чайковского произошло в Петербурге.
Чайковский, хотя и жил в Подмосковье, бывал в Москве, как правило, короткое время. С московскими друзьями композитора Чехов не был знаком. И только в Петербурге сложилась благоприятная возможность для знакомства Чехова и Чайковского. Но произошло это не сразу. Ведь надо было, чтобы Чехов вошел в среду людей, близких композитору, и чтобы приезд писателя в Петербург совпал с приездом Чайковского.
Начиная с 1885 г. Чехов систематически бывал в Петербурге по своим литературным делам. Каждая такая поездка, насыщенная интересными встречами и разнообразными впечатлениями, по существу, была для Антона Павловича отдыхом после крайне напряженной работы дома. Каждая поездка вводила Чехова в новый круг писателей, деятелей искусства. Так, в декабре 1887 г. в Петербурге Антон Павлович познакомился с А.Н. Плещеевым, Я.П. Полонским, Н.К. Михайловским, Г.И. Успенским, был у И.Е. Репина, встретился с В.Г. Короленко, с которым познакомился несколько раньше в Москве.
Поездка в Петербург в марте 1888 г. была для Чехова по-особому праздничной. Появление «Степи» вызвало усиленное внимание к автору повести со стороны петербуржцев. «Куда ни приду, всюду говорят о моей «Степи». Был у Плещеева, Щеглова и пр., а вечером иду к Полонскому», — сообщал Чехов родным. Именно через А.Н. Плещеева Антон Павлович потом познакомился с композитором. Да и вообще Плещеев во второй половине 80-х годов был одним из самых близких Чехову писателей.
Имя Алексея Николаевича Плещеева было широко известно нескольким поколениям русских читателей. Еще в 40-х годах XIX века стихотворение Плещеева «Вперед, без страха и сомненья на подвиг доблестный, друзья...» стало своего рода поэтическим манифестом передовой русской молодежи. Биография поэта была связана с освободительным движением в России. Участник революционного кружка петрашевцев, Плещеев был приговорен к смертной казни, замененной ссылкой в глухие оренбургские степи и каторжной николаевской солдатчиной. По возвращении из ссылки Плещеев сотрудничал в «Современнике» Н.А. Некрасова, Н.А. Добролюбова и Н.Г. Чернышевского, а потом был секретарем редакции журнала «Отечественные записки», во главе которого стояли М.Е. Салтыков-Щедрин и Н.А. Некрасов. После закрытия «Отечественных записок» в 1884 г. Плещеев стал работать в редакции журнала «Северный вестник», куда пригласил сотрудничать и Чехова.
Русских читателей поэзия Плещеева привлекала глубокой искренностью, человечностью, тонким чувством природы. Все, кто знал поэта, а знали его очень многие, ценили Плещеева за редкое душевное благородство, демократизм, отзывчивость к молодым дарованиям.
Плещеев был знаком с очень широким кругом деятелей литературы и искусства. Давними дружественными отношениями он был связан с Чайковским. Эти отношения завязались еще в 60-х годах, когда поэт и композитор были членами Московского артистического кружка, объединявшего литераторов, художников, актеров и музыкантов. Кружок был основан А.Н. Островским и Н.Г. Рубинштейном, и А.Н. Плещеев был в числе его старшин. Частым посетителем Артистического кружка был Чайковский.
Плещеев любил музыку и даже печатал статьи и рецензии на музыкальные темы. О любви к музыке свидетельствует и поэзия Плещеева. Таковы стихотворения, посвященные знаменитым певицам Виардо и Ван-Зандт («Нет, не забыть мне вас...», «Своей чарующей улыбкой...»), Антону Рубинштейну («Могучие, чарующие звуки...»). Некоторые стихотворения Плещеева имеют характерный заголовок: «Слова для музыки».
Поэзия Плещеева получила широкий отклик в вокальном творчестве Чайковского. На тексты поэта Чайковский написал несколько романсов, и в частности такие шедевры, как «Нам звезды кроткие сияли...» и «Ни слова, о друг мой, ни вздоха...». На слова Плещеева композитор создал четырнадцать песен для детей. Кто не помнит, например, таких удивительных по простоте и задушевности песен, как «Травка зеленеет...» («Весна»), «Ах, уймись ты, буря...» («Колыбельная песнь в бурю»), «Скучная картина...» («Осень»), «Как мой садик свеж и зелен...» («Мой садик»). В качестве эпиграфа к знаменитой пьесе Чайковского «Баркарола» были взяты строки из стихотворения Плещеева:
Выйдем на берег, там волны
Ноги нам будут лобзать;
Звезды с таинственной грустью
Будут над нами сиять.
Знакомство Чехова с Плещеевым выросло в большую творческую дружбу. Антон Павлович полюбил Плещеева как хорошего, душевного человека, тонкого, доброжелательного критика, современника великой эпохи русской литературы. Старый поэт с отцовской нежностью относился к молодому писателю. Между Чеховым и Плещеевым поддерживалась активная, содержательная переписка. За сравнительно недолгий срок — менее трех лет — Чехов и Плещеев послали друг другу более ста писем. Антон Павлович сообщал поэту о своих литературных делах и планах и очень дорожил его советами. Плещеев держал Чехова в курсе петербургской литературной жизни и с самым живым интересом откликался на новые произведения писателя. Поэт навещал Чехова в Москве, а, приезжая в Петербург, Антон Павлович неизменно бывал у Плещеева.
Другой известный русский поэт, Яков Петрович Полонский, также личный знакомый Чайковского, как он сам говорил, «нежно полюбил» Чехова. Русские читатели 80-х годов хорошо знали и ценили творчество поэта, на стихах которого, по характеристике И.С. Тургенева, «лежит отблеск пушкинского изящества». Большой популярностью пользовались стихотворение Полонского «Узница», явившееся откликом на знаменитое дело революционерки Веры Засулич, шутливая поэма «Кузнечик-музыкант», вошедшее в школьные хрестоматии стихотворение «Солнце и месяц». А одно из стихотворений Полонского — «Песня цыганки» («Мой костер в тумане светит...») стало известной народной песней.
Чайковский был поклонником творчества поэта. На либретто Полонского Чайковский написал оперу «Кузнец Вакула», на текст поэта — кантату на открытие Политехнической выставки в Москве, а также романсы «Песня цыганки», «За окном в тени мелькает...» и «Ночь» («Отчего я люблю тебя, светлая ночь...»). Полонский посвятил Чехову большое стихотворение, своего рода рассказ в стихах — «У двери». Антон Павлович ответил поэту посвящением рассказа «Счастье», который считал своим лучшим рассказом 80-х годов.
Тогда же, в марте 1888 г., Чехов познакомился в Петербурге еще с одним крупным деятелем русской музыки, близким Чайковскому, — певицей Эмилией Карловной Павловской. Перечисляя в письме к брату Александру Павловичу самые разнообразные впечатления, полученные за долгое пребывание в Петербурге, Чехов говорит, что им «пережиты... романсы Павловской». Очевидно, для Чехова пение Павловской было очень памятным. Вероятно, Антон Павлович вспомнил гастроли артистки в составе русской оперной труппы в Таганроге весной 1879 г. Конечно, Чехов, как и многие любители музыки, знал Павловскую по ее выступлениям в Москве на сцене Большого театра.
Имя Павловской было хорошо известно в России. Начав свою артистическую карьеру в 1873 г., по окончании консерватории, Павловская два сезона пела в Италии. Потом в течение нескольких сезонов она выступала на сценах лучших оперных театров провинции — в Киеве, Харькове, Одессе. В 1883—1889 гг. Павловская была солисткой оперных театров в Москве и Петербурге. Позднее в течение многих лет она была одним из виднейших русских вокальных педагогов, воспитавших много даровитых певцов и певиц. Консультациями Павловской пользовались такие большие русские артисты, как А.В. Нежданова и Л.В. Собинов. За долгое время артистической и педагогической деятельности Павловской, как она сама говорила, «было разработано более полутораста ролей в операх русских и зарубежных композиторов».
«Наилучшей из всех возможных Марий», — написал Павловской Чайковский, познакомившись с исполнением ею партии Марии в опере «Мазепа». Композитор называл артистку «благодетельницей» за совершенное исполнение этой роли. С большим успехом исполняла Павловская роль Татьяны в опере «Евгений Онегин». Чайковский очень высоко ценил, по его характеристике, «огромный талант» артистки и называл Павловскую своей «лучшей поддержкой на сцене».
Между Петром Ильичом и Павловской были дружеские отношения, полные теплоты и взаимного уважения. «Евгений Онегин» и мое исполнение Татьяны совершенно сблизили нас с Чайковским, и я входила в подробную его жизнь, во все его планы и работу», — вспоминала артистка. «Чаинька», «мой милый Чаинька», как любовно, по-дружески называла композитора Павловская, был дорогим гостем артистки. И редко где Петр Ильич чувствовал себя так хорошо и непринужденно, как в семье Павловской.
Павловская была также превосходной исполнительницей романсов композитора. Петр Ильич не раз слушал в ее исполнении свои романсы и арии из опер. В 1884 г. Чайковский посвятил артистке романс «Не спрашивай...» на текст Гете в переводе А.С. Струговщикова.
В автобиографии Павловская вспоминает, что она «встречалась с А.П. Чеховым, И.К. Айвазовским и М.О. Микешиным, которые много помогли ей своими советами и мнениями»15. Если Чехов, по признанию выдающейся артистки, смог ей «много помочь» в трактовке музыкальных образов, то это является свидетельством глубокого понимания им вокального искусства, его тонкого музыкального вкуса.
Как и Чайковского, Чехова привлекало в творческой индивидуальности Павловской редкое и органическое соединение большого вокального и сценического дарования. Много позднее, в 1897 г., Чехов писал Л.С. Мизиновой: «С Павловской я когда-то был знаком, встречался с ней, так что, буде пожелаете, можете поклониться ей. В свое время она и пела, и играла хорошо. Если бы она в молодости поступила на драматическую сцену, то из нее вышла бы отличная артистка».
Известный оперный артист и режиссер В.П. Шкафер вспоминает: «Она [Павловская] создавала несравненные образы, надолго сохранившиеся в памяти, — так, например, Марии в «Мазепе», Травиаты и др. Эту роль она играла, как первоклассная драматическая артистка, равной которой в опере я не видел за всю свою долгую театральную деятельность».
Певица сформировалась под благотворным влиянием Малого театра, где, по ее словам, она проводила все свободные вечера. Павловская восхищалась игрой М.Н. Ермоловой, Г.Н. Федотовой, Н.А. Никулиной, О.О. Садовской. И знаменательно, что, как вспоминает артистка, в 1896 г. ее приглашали в свои драматические труппы К.С. Станиславский и крупный московский антрепренер Ф.А. Корш16.
По возвращении в Москву Чехов долго был под впечатлением петербургских встреч. Но жизнь шла дальше, и надо было думать о работе, о делах. На очереди был вопрос о летнем отдыхе. Бабкино, где по-прежнему было хорошо и привольно, уже не привлекало писателя. «Чтобы не высохнуть», по выражению Чехова, ему нужны были новые места, новые впечатления. В начале мая 1888 г. Чехов и его семья отправились отдыхать на Украину.
Чеховы поселились вблизи города Сумы, в усадьбе Лука, возле живописной реки Псел. Письма Чехова из Луки полны восхищения украинской природой: «Уж очень у меня хорошо, так хорошо, что и описать нельзя! Природа великолепна, всюду красиво, простора пропасть, люди хорошие, воздух теплый, тоны тоже теплые, мягкие»; «Главное, просторно до такой степени, что мне кажется, что за свои сто рублей я получил право жить на пространстве, которому не видно конца». Лука настолько понравилась Антону Павловичу, что он провел здесь лето и следующего, 1889 г.
Писатель с уважением и симпатией относился к семье владельцев усадьбы Линтваревых. В состав этой большой семьи входили два врача, учительница, студент, исключенный «за политику» из высшего учебного заведения, и молодой пианист. «Народ здесь литературный. Знают про все» — так отзывался Чехов о культурной, прогрессивно настроенной семье Линтваревых. На Луке снова в жизнь Чехова вошла музыка. «...Вечерами в большом доме играют и поют», — писал Чехов. В доме хозяев усадьбы под высокими тополями часто устраивались музыкальные вечера. Пела Наталья Михайловна Линтварева, играл на рояле ее брат Георгий Михайлович.
Вскоре после приезда на Луку Чехов в одном из писем рассказывал о семье Линтваревых. О Г.М. Линтвареве было сказано: «Жорж, великолепно играющий на рояле». В другом письме эта краткая характеристика вырастает в более развернутую: «Жоржинька талантливый человек. Из всех пианистов, скрипачей, дирижеров, барабанщиков и горнистов, каких только я знал на своем веку, Жоржинька единственный показался мне художником. У него есть душа, есть чутье и взгляды... Главное его горе — лень и робость. Он не верит себе... Я хотел бы, чтоб умная и милая линтваревская семья не прожила свой век зря. Линтваревы — прекрасный материал; все они умны, честны, знающи, любящи, но все это погибает даром, ни за понюшку табаку, как солнечные лучи в пустыне».
В этой характеристике обращает на себя внимание не только оценка одаренности молодого пианиста, но и того, что Чехов называет «чутьем и взглядами». Г.М. Линтварев был страстным поклонником творчества Чайковского. Антон Павлович полушутя говорил, что Георгий Линтварев — «молодой человек, помешанный на том, что Чайковский гений». Естественно, что в репертуаре пианиста большое место занимали произведения Чайковского.
К сожалению, очень мало известно об этом многообещающем пианисте. Автор этой книги записал воспоминания давней жительницы города Сумы, учительницы музыки Е.Ф. Коведяевой, хорошо знавшей семью Линтваревых. Е.Ф. Коведяева некоторое время жила в семье владельца Луки и часто слушала игру Г.М. Линтварева. «У Георгия Михайловича было замечательное туше, он с такой душой играл!»17 — вспоминала Е.Ф. Коведяева. По ее словам, в репертуаре пианиста помимо произведений Чайковского была «Лунная соната» Бетховена и много произведений Шопена. Значит, музыкальные вкусы пианиста и Чехова во многом совпадали.
Особенно оживились музыкальные вечера на Луке, когда в гости к Чехову приехал Алексей Николаевич Плещеев. Пребывание на Луке еще более сблизило Чехова и поэта. Сколько здесь было разговоров о литературе и искусстве, сколько интересных воспоминаний! И здесь, где часто звучала музыка Чайковского, не раз, конечно, вспоминали и самого композитора.
Мария Павловна Чехова так рассказывает о памятных для всех Чеховых «плещеевских днях» на Луке: «Днем Антон Павлович и Плещеев много гуляли, ходили в лес, по деревне, катались на лодке, а когда наступал вечер, Линтваревы звали всех к себе. Старика усаживали в центре на старинном диване, а остальные окружали его. Георгий Михайлович обычно играл на рояле, Плещеев делился интересными воспоминаниями из своей жизни. Часто мы упрашивали его почитать свои стихотворения и, конечно, знаменитое «Вперед, без страха и сомненья...». Алексей Николаевич читал его великолепно, по-молодому, с блеском в глазах, зажигая всех слушателей».
Музыкальные вечера, гостеприимная семья Чеховых (поэт называл ее ласково «милой Чехией»), чудесная природа — все это вдохновляло Плещеева. Он написал стихотворение, посвященное Антону Павловичу Чехову, где есть такие строки:
Не раз мечта перенесет
Меня в уютный домик тот,
Где вечером, под звук рояли,
В душе усталой оживали
Волненья давних, прошлых дней
Весны умчавшейся моей, —
Ее восторги и печали!..
«Три недели, проведенные на Луке в Вашем незаменимом обществе, составляют одну из лучших и интереснейших страничек моей биографии», — писал Чехов Плещееву. Между Чеховым и Плещеевым продолжалась оживленная переписка. «Я написал недавно к Жоржиньке [Г.М. Линтвареву] и послал ему ноты...» — сообщал Плещеев Антону Павловичу. В благодарность за музыкальные вечера на Луке поэт прислал Г.М. Линтвареву ноты, среди которых были произведения Чайковского и К.Ю. Давыдова, знаменитого виолончелиста и известного композитора (некоторые произведения Давыдова живут и поныне в репертуаре виолончелистов). Пианист, сердечно благодаря Плещеева за подарок, писал: «Чайковский и Давыдов оказались такими, как я ожидал, т. е. в своем роде вне всякого сравнения»18.
Музыка Чайковского продолжала звучать на Луке и после отъезда Плещеева. «Последние две недели у нас гостил один харьковский знакомый, большой любитель музыки, и я с ним каждый день играл в четыре руки, все больше Чайковского»19, — писал Г.М. Линтварев (исполнялись переложения симфонических произведений Чайковского).
Усадьба, где жил Чехов, находилась вблизи села, и на глазах писателя проходила вся повседневная деревенская жизнь. Антон Павлович с большим расположением относился к украинскому трудовому крестьянству. Его поражала «высокая степень развития» крестьян, и, характеризуя украинского крестьянина, Чехов отмечал его музыкальность. Писатель жил на Луке в атмосфере украинской народной музыки, так непосредственно знакомой и близкой Чайковскому.
Украина занимала немалое место в жизни и творчестве композитора. Чайковский часто жил здесь у любимой сестры Александры Ильиничны Давыдовой в усадьбе Каменка, связанной с памятью Пушкина и декабристов. Петр Ильич бывал здесь подолгу, и, в сущности, в течение многих лет Каменка была его вторым домом. Верстах в тридцати от Луки, тоже на берегу Псла, находилась усадьба Низы, принадлежавшая другу Чайковского Н.Д. Кондратьеву. Композитор не раз бывал здесь. Петр Ильич писал из Низов в 1879 г.: «Я довольно люблю место, где нахожусь теперь. Это долина чудесной речки Псел. Она протекает рядом с домом, в саду, обросшем вековыми деревьями, очень старом и красиво расположенном. Здесь я в старые годы живал и работал. В 1874 г. в течение 3 летних месяцев я написал всего «Кузнеца Вакулу».
Чайковский интересовался украинской народной песней. Украинские мотивы получили отражение в творчестве композитора. Достаточно назвать оперу «Кузнец Вакула» (вторая редакция — «Черевички») и Вторую симфонию с ее столь ярко выраженным украинским колоритом.
Когда читаешь украинские письма Чехова, порой кажется, что музыка наполняет самый воздух, которым дышит Чехов. Антон Павлович говорит, что в один из традиционных праздников — николин день — крестьяне «ездили по реке и играли на скрипках»; что «на Луке была свадьба с музыкой»; что в вечерней тишине «раздавались звуки далекой, далекой... скрипки»; что в вагоне слышалось пение украинцев.
Как некогда в годы детства, Чехов с волнением слушал то лирически нежные, то веселые и задорные украинские народные песни. Брат писателя Михаил Павлович в письме из Луки приводит одну такую песню, популярную среди обитателей усадьбы:
Баламут, ты выйди з хаты!
Хочешь мене закохаты,
Закохаты та й забуты,
Вси вы, хлопцы, баламуты!
Дотиль в свити я и жила,
Поки тебе не любила,
А тепер що дня я плачу,
Поки тебе не побачу!
Для того чтобы еще ближе узнать и почувствовать Украину, Чехов предпринял большое путешествие на лошадях: он проехал около четырехсот верст из Луки в Сорочинцы и обратно (в окрестностях Сорочинец, в усадьбе Бакумовка, жили знакомые Чеховых — Смагины). Сообщая о переполнявших его впечатлениях, Чехов писал: «Все время навстречу попадались такие чудные, за душу хватающие пейзажи и жанры, которые поддаются описанию только в романе или в повести, но никак в коротком письме... Какие свадьбы попадались нам на пути, какая чудная музыка слышалась в вечерней тишине и как густо пахло свежим сеном!»
Народная песня и произведения Чайковского — таков был для Чехова музыкальный итог лета 1888 г. И как хорошо, что эти волнующие впечатления предшествовали теперь уже недалекому знакомству с Чайковским!
И еще одно путешествие совершил Чехов: в июле 1888 г. состоялась его первая встреча с Крымом, который займет потом такое значительное место в биографии писателя. Большое впечатление на Антона Павловича произвело Черное море. «Море синее и нежное, как волосы невинной девушки. На берегу его можно жить 1000 лет и не соскучиться», — писал Чехов. Памятной для Чехова была встреча со знаменитым поэтом моря, художником И.К. Айвазовским, жившим в Феодосии. Старый художник также интересовал Чехова как живая связь с эпохой Пушкина и Глинки.
Айвазовский, рассказывал Чехов, «писал вместе с Глинкой «Руслана и Людмилу». Был приятелем Пушкина». Среди книг Чехова были известные «Записки Михаила Ивановича Глинки», автор которых вспоминал: «Гайвазовский [так тогда писалась фамилия художника] сообщил мне три татарских напева; впоследствии два из них я употребил для лезгинки, а третий для Andante сцены Ратмира в 3-м акте оперы «Руслан и Людмила». Конечно, Чехов ценил эту оперу, названную Чайковским бессмертной. И знаменательно, что, по характеристике Чайковского, «гениальную, блестящую» увертюру к опере «Руслан и Людмила» Петр Ильич исполнил на историческом празднике музыки — открытии Московской консерватории в 1866 г.
«Лето я провел великолепно, счастливо», — писал Чехов по возвращении в Москву. Хотя новые дела и заботы, как всегда, заняли внимание Чехова, память о лете продолжала жить в его сознании. Этому помогла переписка с Линтваревым и Плещеевым.
В письмах Чехова и Плещеева того времени довольно часто упоминается имя Георгия Михайловича Линтварева. Антона Павловича очень интересовала судьба музыканта. Чехов понимал, что талант — огромное творческое богатство, которое надо беречь и умножать, что, чем крупнее талант, тем требовательнее он должен быть к себе. Вместе с тем Чехов хорошо знал, как важно вовремя поддержать одаренного человека, помочь ему, вдохнуть веру в творческие силы. В отношении к Г.М. Линтвареву у Чехова была не только большая личная симпатия, но и присущее писателю чувство ответственности за воспитание молодых талантов.
Это прекрасное чувство заставляло Чехова, занятого напряженной литературной работой, отрывать дорогое время и отдавать его одаренным людям, нуждавшимся во внимании и поддержке. Это же чувство было органически присуще А.Н. Плещееву. Оно в полной мере проявилось в отношении к Чехову, оно проявлялось и в отношении ко многим молодым писателям, и старый поэт получил от тех, кто его знал, любовное, шутливое прозвище «падре» (отец). Плещеев тоже искренне, по-отцовски полюбил талантливого пианиста и всячески стремился ему помочь.
«Жоржик, кажется, едет в консерваторию»; «Скоро Вы увидите Жоржа. Он едет в Петербург»; «Приехал Жорж Линтварев и играет у нас на пианино. Послезавтра едет в Питер»; «Если он в Питере займется делом, то из него выйдет большой толк», — писал Чехов осенью 1888 г. Плещееву, и поэт отвечал, что с нетерпением ожидает молодого пианиста.
Прошло менее полутора месяцев после приезда из Луки, и Чехов узнал, что Академия наук присудила ему Пушкинскую премию за сборник рассказов «В сумерках». По положению, премия эта присуждалась «за лучшие художественные произведения, которые отличаются высшим художественным качеством». «Премия для меня конечно, счастье, и если бы я сказал, что она не волнует меня, то солгал бы. Я себя так чувствую, как будто кончил курс, кроме гимназии и университета, еще где-то в третьем месте. Вчера и сегодня я брожу из угла в угол, как влюбленный, не работаю и только думаю», — писал Чехов Д.В. Григоровичу, который вместе с Я.П. Полонским принял большое участие в награждении писателя премией.
Большой успех «Степи», Пушкинская премия — все это усиливает творческое горение писателя. Чехов полон новых замыслов. Он осознает новаторское значение своей работы. В ответ на поздравление одного из товарищей по литературе Чехов пишет: «Все мною написанное забудется через 5—10 лет, но пути, мною проложенные, будут целы и невредимы...»
Если 1888 г. принес Чехову первое большое общественное признание, то для Чайковского он стал одной из высших точек его славы. Начало года застало композитора в заграничной поездке. В декабре 1887 — марте 1888 г. Петр Ильич побывал во многих городах Германии, Франции, Англии, Австрии. Чайковский встречался с крупнейшими западными композиторами, в том числе с Григом, Брамсом, Рихардом Штраусом, Гуно, Дворжаком Выступления Чайковского и концерты из его произведений сопровождались большим успехом. С небывалой торжественностью чествовали композитора в феврале 1888 г. в Праге. Чехи приветствовали Чайковского как великого художника, как славного представителя культуры братского русского народа. После одного из пражских концертов Петр Ильич записал в своем дневнике: «Огромный успех... Минута абсолютного счастья».
По возвращении в Россию Чайковский поселился возле Клина, в усадьбе Фроловское. В Майданове стало уж слишком шумно, во Фроловском же было все необходимое для спокойной, сосредоточенной работы. Петр Ильич очень полюбил Фроловское. «Несравненно менее эффектная, чем майдановская... без парка с липовыми аллеями, без мраморных ваз, без претензий — она [усадьба во Фроловском] именно своей сравнительной убогостью пришлась по душе Петру Ильичу, — писал М.И. Чайковский. — Здесь пахло стариной, здесь он был один, без ненавистных дачников, здесь небольшой сад... сразу переходил в лес, здесь за садом открывался вид на даль, на ту простецкую даль средней полосы России, которая Петру Ильичу была милее всех красот Швейцарии, Кавказа и Италии».
Во Фроловском Чайковский создал одно из своих самых лучших, вдохновенных творений — Пятую симфонию, впервые исполненную 5 ноября 1888 г. в Петербурге. В Москве Пятая симфония была впервые исполнена, также под управлением автора, 10 декабря этого же года. Во Фроловском композитор работал над увертюрой-фантазией «Гамлет», посвященной Э. Григу.
Во Фроловском, как и прежде в Майданове, у Петра Ильича бывали только немногие люди. В мае Чайковского навестил его брат Модест Ильич. Драматург и переводчик, Модест Ильич был не только горячо любимым братом, но ближайшим другом, а позднее и либреттистом композитора. Модест Ильич — автор либретто опер Чайковского «Пиковая дама» и «Иоланта», а также либретто опер Э.Ф. Направника и С.В. Рахманинова.
Творческая связь братьев М.И. и П.И. Чайковских была на редкость глубокой и полной. По словам друга композитора Г.А. Лароша, в лице Модеста Ильича Чайковский «нашел... либреттиста, вполне понимавшего не только каждое сознательное его намерение, но и каждую едва зарождавшуюся потребность его души... То, что писал Модест Ильич, может считаться как бы написанным Петром Ильичом; связь между двумя братьями была теснее, чем между Скрибом и Мейербером; а взаимное их влияние друг на друга также несомненно и глубоко»20.
Чайковский делился с братом всеми своими радостями и горестями, сообщал о работах, о творческих замыслах, рассказывал о встречах с людьми, о прочитанных книгах. Письма Чайковского к Модесту Ильичу — ценнейший биографический документ, своеобразная летопись жизни и творчества композитора, летопись редкой творческой дружбы.
Модест Ильич побывал у брата во Фроловском по пути на юг. 30 мая он приехал, а 1 июня уже был в поезде. В дневнике Модеста Ильича 31 мая 1888 г. появилась запись: «После ужина начали было «Степь» Чехова...»21 Видимо, читать вслух довольно большое по объему произведение не имело смысла, так как рано утром Модест Ильич должен был уезжать. Но самый факт такого чтения говорит о непрекращающемся интересе Чайковского к творчеству Чехова.
Творчество автора «Степи» настолько заинтересовало Модеста Ильича, что он в дорогу взял с собой книгу Чехова. 1 июня Модест Ильич записал в дневнике: «Читал много Чехова и начал Лермонтова». 2 июня снова запись: «Чехов и Лермонтов»22.
Чтение чеховских произведений и отзыв Чайковского о них должны были пробудить у Модеста Ильича интерес к Чехову-человеку. Модест Ильич по возвращении в Петербург мог расспросить о Чехове людей, его знавших, и прежде всего Алексея Николаевича Плещеева.
Небольшая квартира А.Н. Плещеева была одним из центров культурной жизни Петербурга 80-х годов. По вечерам здесь собирались писатели, поэты, драматурги, артисты, музыканты. Для Модеста Ильича Плещеев и его окружение было родной литературной средой.
По записям в дневниках Модеста Ильича можно видеть, что его встречи с А.Н. Плещеевым были частыми (надо иметь в виду, что в дневнике фиксировались далеко не все встречи). Вот, к примеру, дневниковые записи конца 1887 — первой половины 1888 г.: «6 октября 1887 г. Визит к Плещееву; 20 октября. Визит к Плещееву с Ларошем и Кашкиным; 22 октября. К завтраку [у Модеста Ильича] Плещеев, Губерт, Юргенсон и др.; 3 января 1888 г. Был у Плещеева; 4 января. Заседание Драматического общества... Плещеев... 2 февраля. Из театра пошел с Плещеевым и Вейнбергом пить чай... 19 февраля. Ездил к Плещееву, у которого просидел с Щегловым и Ватсон; 10 мая. Вечер у Плещеева. Бертенсон, художник Ярошенко, Вейнберг»23.
Как видно, у Плещеева бывали гости из окружения Чайковского: музыкальные критики Н.Д. Кашкин и Г.А. Ларош, издатель произведений композитора П.И. Юргенсон. У поэта Модест Ильич встречал и людей, знакомых с Чеховым. В записи от 19 февраля 1888 г. упоминается писатель И.Л. Щеглов-Леонтьев, с которым Модест Ильич скоро подружился.
Автор повестей, рассказов и имевшей в свое время большой успех комедии «В горах Кавказа», Иван Леонтьевич Щеглов-Леонтьев пользовался большим расположением Чехова. Антон Павлович ценил его незаурядное дарование юмориста и даже собирался вместе с ним писать водевиль. «Антуан» и «Жан», как они шутливо называли друг друга, часто встречались и переписывались во второй половине 80-х годов.
И.Л. Щеглов-Леонтьев был в самых добрых отношениях с А.Н. Плещеевым и часто посещал поэта. Знакомство Щеглова-Леонтьева с Модестом Ильичом продолжалось многие годы. Уже после смерти Чехова, в 1910 г. М.И. Чайковский писал Щеглову-Леонтьеву: «Ваш милый облик слился для меня с обликом незабвенного Антона Павловича»24.
Произведения И.Л. Щеглова-Леонтьева привлекали внимание Петра Ильича Чайковского. В библиотеке композитора сохранился сборник рассказов Щеглова «Первое сражение», изданный в 1887 г. На своей книге «Очерки», подаренной Модесту Ильичу, И.Л. Щеглов-Леонтьев сделал надпись: «Дорогому моему сочувственнику М.И. Чайковскому»25.
В письме А.Н. Плещеева к И.Л. Щеглову есть строки, свидетельствующие о том, насколько поэту был близок Модест Ильич как человек (письмо написано из-за границы): «Здесь как-то особенно ценишь письма с родины от близких, хороших, душевных людей. Получил я... письмо от Модеста Ильича Чайковского. Совершенно согласен с Вашим мнением о нем. У него действительно есть это внутреннее изящество, эта деликатность натуры, которая сообщает человеку особенную симпатичность»26.
Эти привлекательные человеческие черты Модеста Ильича Чайковского оценил и Чехов, познакомившийся с братом композитора в Петербурге в декабре 1888 г. Антон Павлович приехал в Петербург по своим литературным делам и для участия в вечере, где должен быть прочитан рассказ «Припадок», только недавно законченный писателем. Этот рассказ был откликом Чехова на трагическую смерть Всеволода Михайловича Гаршина, которая потрясла всех русских читателей.
Рассказ был написан по инициативе А.Н. Плещеева, обратившегося к Чехову с просьбой принять участие в сборнике памяти В.М. Гаршина. Антон Павлович не замедлил отозваться на эту просьбу. Рассказ «Припадок» — одно из самых значительных произведений писателя 80-х годов. В образе героя рассказа студента Васильева писатель воплотил черты редкой по своей нравственной высоте личности В.М. Гаршина. Гаршин ценил творчество Чайковского и вскоре после премьеры оперы «Евгений Онегин» в Петербурге принес Чайковскому книгу своих рассказов с надписью.
3 декабря 1888 г. Чехов приехал в Петербург. Как всегда, дни в Петербурге были насыщены дружескими встречами, беседами о литературе, о театре. Конечно, в числе первых Чехов побывал у Алексея Николаевича Плещеева. Здесь он познакомился с Модестом Ильичом Чайковским. В дневнике Модеста Ильича 7 декабря 1888 г. записано: «После завтрака был у Плещеева... не застал... После обеда Иван отвез меня к Плещееву. Симпатичный Чехов... молодой музыкант и Давыдов»27. Упоминаемый в этой записи «молодой музыкант», вероятно, Г.М. Линтварев, Давыдов — артист Александринского театра В.Н. Давыдов, Г.М. Линтварев, приехавший в Петербург для усовершенствования в музыке, посещал А.Н. Плещеева, который принял большое участие в судьбе молодого пианиста. У А.Н. Плещеева Георгий Линтварев познакомился с Модестом Ильичом Чайковским.
Большой русский артист Владимир Николаевич Давыдов занял важное место в творческой биографии Чехова. Артист широкого творческого диапазона, Давыдов создал обширную галерею замечательных сценических образов в пьесах многих авторов, в том числе Грибоедова, Гоголя, Островского, Сухово-Кобылина, Мольера. Чехов специально посещал театр Корша в Москве, где в течение двух сезонов играл Давыдов, чтобы увидеть на сцене этого, как говорил Антон Павлович, «громаднейшего художника». В.Н. Давыдов первым из крупных деятелей русского театра оценил творческие возможности Чехова-драматурга и стал первым исполнителем роли Иванова в одноименной пьесе. Артист дал глубокое сценическое истолкование образа главного героя пьесы. В.Н. Давыдов часто бывал у Чехова на Садовой-Кудринской.
В 1888 г. В.Н. Давыдов возвратился в петербургский Александринский театр, где играл почти до конца своей большой артистической жизни. И в Петербурге Давыдов не порывал творческой связи с Чеховым. Александринский театр выразил желание поставить «Иванова». Неудовлетворенный спешно написанной пьесой, Чехов в октябре—декабре 1888 г. усиленно работал над новой редакцией «Иванова». Само собой разумеется, что роль главного героя пьесы предназначалась автором В.Н. Давыдову.
Конечно, в этот свой приезд в Петербург Чехов побывал в гостях у В.Н. Давыдова. 10 декабря Антон Павлович посетил А.Н. Плещеева. В домах Давыдова и Плещеева Чехов снова встретился с Модестом Ильичом Чайковским. Эти встречи не получили отражения в дневниковых записях Модеста Ильича, но о них записал в дневнике И.Л. Щеглов-Леонтьев, побывавший тогда у Давыдова и Плещеева.
12 декабря Модест Ильич присутствовал на вечере в Русском литературном обществе. Чехов читал здесь свой рассказ «Припадок». Антон Павлович не смог дочитать рассказа, и чтение продолжил В.Н. Давыдов. Новое произведение было хорошо принято слушателями и вызвало оживленные прения. На другой день Модест Ильич сделал в дневнике краткую запись: «Под впечатлением Чехова»28. Встречи с Чеховым стали большим событием для брата композитора.
Модест Ильич, как обычно, в своем дневнике только называл тему, не раскрывая ее. О том, каковы были впечатления от знакомства с Чеховым, можно судить по отзывам других людей, встречавшихся тогда с писателем. Вероятно, лучше всего сказал об этом другой участник петербургских встреч — И.Л. Щеглов-Леонтьев, впервые увидевший Антона Павловича в декабре 1887 г. «Даже выражение «знакомство с Чеховым» как-то сюда не укладывается, вернее было бы назвать тогдашнее настроение — «опьянение Чеховым»... опьянение его талантом, умом, юмором, всей его личностью, чуждой фразы и мелочной условности. И я ли один, спрашивается, испытал это чувство? В большей или меньшей степени его переживали все соприкасавшиеся тогда с Чеховым».
12 декабря 1888 г. в Петербург приехал Петр Ильич Чайковский. Модест Ильич захотел познакомить брата с писателем. В своей большой работе «Жизнь П.И. Чайковского» Модест Ильич пишет: «Лично со своим новым любимцем-литератором Петр Ильич сошелся, если память мне не изменяет, у меня в Петербурге осенью 1887 г. В 1889 г. знакомство это... было уже не новое». Память Модеста Ильича явно изменила в отношении даты встречи: осенью 1887 г. Антон Павлович не был еще знаком ни с ним, ни с композитором.
Авторы обстоятельного и ценного труда «Дни и годы П.И. Чайковского», по-видимому основываясь на воспоминаниях Модеста Ильича, датируют знакомство Чехова и Чайковского осенью 1887 г. (правда, со знаком вопроса). В фундаментальной «Летописи жизни и творчества А.П. Чехова» Н.И. Гитович указано, что знакомство Чехова и Чайковского состоялось «между 3 и 15 декабря 1888 г.», т. е. во время пребывания Чехова в Петербурге. Но и эта дата требует уточнения. Петр Ильич приехал в Петербург только 12 декабря. А 15 декабря Чехов выехал из Петербурга в Москву. Значит, встреча могла состояться 13 или 14 декабря 1888 г.
Неопубликованный дневник Модеста Ильича позволяет точно установить дату знакомства писателя и композитора. 14 декабря 1888 г. в дневнике сделана такая запись: «К завтраку... Цет, Чехов и Плещеев»29.
Вместе с Чеховым и Плещеевым к завтраку был приглашен Юлий Цет, представитель Чайковского по организации его концертных поездок за границей (композитор собирался выехать в новую артистическую поездку). Но Ю. Цет был не только официальным лицом. По словам Чайковского, он был «горячим поклонником» его творчества. Композитор ему очень симпатизировал, и добрые отношения с импресарио сохранились у Петра Ильича до конца жизни.
Естественно, что имя Чайковского не упомянуто в числе приглашенных к завтраку: Петр Ильич был для брата не гостем, а своим человеком. К тому же он и останавливался обычно у Модеста Ильича.
К сожалению, до нас не дошли подробности о первой встрече Чехова и Чайковского, но то немногое, что мы знаем, нам известно от самого Чехова. За завтраком был разговор о рассказах Чехова, которые читал композитор. Антон Павлович рассказал Чайковскому о страстном поклоннике его творчества Г.М. Линтвареве, и Петр Ильич выразил желание познакомиться с пианистом.
Когда впервые встречаются два человека, они с особенной остротой воспринимают друг друга, и очень часто первое впечатление бывает решающим. Когда знакомятся два гениальных художника, наделенных особенно тонким чувством понимания внутреннего мира других людей, их взаимное восприятие бывает еще более острым. Так было и при встрече Чехова и Чайковского.
Антон Павлович, уже знакомый со многими крупными деятелями литературы и искусства, понимал, что представление, которое создается о человеке, не всегда соответствует реальному облику писателя, музыканта или артиста. Чехов знал, что людям искусства, особенно тем, кто вкусил славу, порой бывает присуще сознание своей исключительности, что они чувствуют себя где-то над людьми.
Ничего такого не увидел Чехов в облике Чайковского. Образ автора оперы «Евгений Онегин», который жил в воображении писателя, целиком совпал с реальным обликом Чайковского. Чехова, всегда высоко ценившего в людях простоту и доброжелательность, поразила простота и скромность композитора. «Он хороший человек и не похож на полубога» — так выразил Чехов свое впечатление от Чайковского.
За время этой первой короткой встречи Чехов сумел уловить определяющую черту личности композитора. Чеховская оценка перекликается с голосами других современников Чайковского. Все они свидетельствуют, что Петру Ильичу были присущи душевные качества, которые в своей совокупности являлись для Чехова слагаемыми образа «хорошего человека».
Чехов почувствовал в Чайковском не только автора любимых произведений, но и душевно близкого человека. Простота и сердечность Петра Ильича, его живой интерес к произведениям Чехова — все это окрылило Антона Павловича. И, как писал Чехов, именно во время первой встречи с композитором у него возникла мысль посвятить Чайковскому свою новую книгу.
Только раз до этого Чехов посвятил свой сборник рассказов «В сумерках» Д.В. Григоровичу, который первым из русских писателей по достоинству оценил творческие возможности Чехова. Знаменитое письмо Д.В. Григоровича сыграло большую роль в развитии творчества молодого писателя. Посвящение произведения, а тем более книги — высший знак внимания и признательности автора. Мысль о посвящении книги композитору лучше всего говорит о том, каким большим событием было для Чехова знакомство с Чайковским.
Примечания
1. Пальмин Л.И. Письмо к Н.А. Лейкину, 8—9 апреля, без указания года. Центральный государственный архив литературы и искусства.
2. Чехова М.П. Беседа с автором книги, ноябрь 1954 г.
3. Чехова М.П. Письмо к автору книги, 6 августа 1956 г.
4. Чехова М.П. Беседа с автором книги, ноябрь 1954 г.
5. Чехова М.П. Письмо к И.Р. Эйгесу, 19 июня 1951 г. Центральный государственный архив литературы и искусства.
6. Нейгауз Г.Г. Беседа с автором книги, апрель 1964 г.
7. Чехов С.М. Письмо к автору книги, 29 марта 1967 г.
8. Сообщено Е.М. и С.М. Чеховыми.
9. Долженко В.А. Письмо к автору книги, 29 ноября 1965 г.
10. Сообщено В.А. Долженко.
11. Центральный государственный архив литературы и искусства; рукописный отдел Музея-квартиры А.Б. Гольденвейзера.
12. Рукописный отдел Государственного литературного музея.
13. Из воспоминаний О.Л. Книппер-Чеховой, записанных автором книги.
14. Ежов Н.М. Юмористы восьмидесятых годов прошлого столетия. Центральный государственный архив литературы и искусства.
15. Павловская Э.К. Автобиография. Государственный музей музыкальной культуры.
16. Павловская Э.К. Автобиография. Государственный музей музыкальной культуры.
17. Из воспоминаний Е.Ф. Коведяевой, записанных автором книги, 1959 г.
18. Линтварев Г.М. Письмо к А.Н. Плещееву, 20 августа 1888 г. Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина.
19. Там же.
20. Скриб — известный французский драматург, Мейербер — композитор.
21. Чайковский М.И. Дневник, 31 мая 1888 г. Рукописный отдел Дома-музея П.И. Чайковского в Клину.
22. Рукописный отдел Дома-музея П.И. Чайковского в Клину.
23. Чайковский М.И. Дневник. Рукописный отдел Дома-музея П.И. Чайковского в Клину.
24. Чайковский М.И. Письмо к И.Л. Щеглову-Леонтьеву, 5 января 1910 г. Рукописный отдел Пушкинского дома Академии наук СССР.
25. Дом-музей П.И. Чайковского в Клину.
26. Плещеев А.Н. Письмо к И.Л. Щеглову-Леонтьеву, 14 ноября 1890 г. Отдел рукописей Ленинградской государственной публичной библиотеки имени М.Е. Салтыкова-Щедрина.
27. Рукописный отдел Дома-музея П.И. Чайковского в Климу.
28. Чайковский М.И. Дневник, 13 декабря 1888 г. Рукописный отдел Дома-музея П.И. Чайковского в Клину.
29. Чайковский М.И. Дневник. Рукописный отдел Дома-музея П.И. Чайковского в Клину.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |