Месяцы после встречи с Чайковским были переломными в творческой биографии Чехова. В ноябре 1889 г. в журнале «Северный вестник» была напечатана повесть «Скучная история» — одно из самых значительных произведений Чехова 80-х годов. «У Вас еще не было ничего столь сильного и глубокого, как эта вещь», — писал Чехову А.Н. Плещеев.
Конец года был омрачен для Антона Павловича провалом пьесы «Леший». Неофициальный литературно-театральный комитет забраковал пьесу Чехова «Леший», якобы за ее несценичность, и Александринский театр отказался от намеченной постановки. Пьесу поставил московский частный театр Абрамовой. 29 декабря 1889 г. премьера «Лешего» потерпела провал, и это было большой травмой для Чехова. Антон Павлович запретил печатание пьесы и не любил вспоминать о ней. Впоследствии «Леший» послужил материалом для создания одного из шедевров чеховской драматургии — пьесы «Дядя Ваня».
Чехов чувствует неудовлетворенность литературной работой и переживает, по его словам, «какой-то застой». Но это вовсе не был кризис упадка; неудовлетворенность была показателем внутреннего творческого роста самосознания писателя. У Чехова возникло стремление расширить поле своих наблюдений, вмешаться в жизнь, сделать какое-то большое, нужное людям дело. Совершенно неожиданно для окружающих Чехов стал собираться в далекое и очень трудное путешествие на остров Сахалин.
«Сахалин — это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный», — писал Чехов. Перед писателем стояла важная, благородная цель — обратить внимание русской общественности на «место невыносимых страданий» и тем самым облегчить положение тысяч ссыльнокаторжных, томящихся на Сахалине. Времени для подготовки к путешествию оставалось очень мало, а сделать надо было очень много. Ведь Чехов считал, что он должен поехать на Сахалин не как турист, а как писатель-общественник, как исследователь. Подготовка к путешествию была в центре внимания писателя. Естественно, пришлось отложить другие литературные замыслы.
Для Чайковского конец 1889 — начало 1890 г. стало временем новой большой творческой работы. 17 декабря 1889 г. композитор сообщал Н.Ф. фон Мекк: «Я решил отказаться от всех заграничных и здешних приглашений и уехать куда-нибудь в Италию отдыхать и работать над будущей моей оперой. Я выбрал сюжет для этой оперы «Пиковую даму» Пушкина».
Замысел новой оперы вытекал прежде всего из большого интереса Чайковского к творчеству Пушкина. Очень важно, что складывалась необычайно благоприятная обстановка для создания оперы. Модест Ильич частично уже написал либретто оперы «Пиковая дама» для другого композитора — Н.С. Кленовского, который им не воспользовался. Директор театров И.А. Всеволожский предложил Чайковскому написать оперу на либретто, требовавшее только некоторых переделок и дополнений. В декабре 1889 г. в Дирекции театров состоялось заседание, на котором обсуждались либретто и план постановки оперы, еще не написанной Чайковским.
3 января 1890 г. в петербургском Мариинском театре состоялась премьера балета Чайковского «Спящая красавица», на которой присутствовал автор. А уже 14 января Петр Ильич выехал в Италию. Здесь во Флоренции Чайковский должен был в минимальный срок написать оперу «Пиковая дама».
В январе 1890 г. Чехов поехал в Петербург, чтобы хлопотать о разрешении посетить то, что его интересовало на Сахалине. В Петербурге Антон Павлович встретился с кругом своих друзей и знакомых, и в частности с Модестом Ильичом Чайковским. Модест Ильич писал Петру Ильичу во Флоренцию: «Виделся я с Чеховым два раза. Раз у актера Свободина, и в другой раз мы обедали вместе в Малом Ярославце [ресторане]. Он тебе предлагает для оперы сделать «Бэлу» Лермонтова»1. Как видно, мысль о совместной работе с Чайковским не оставляла Чехова даже во время напряженной подготовки к поездке на Сахалин.
Но это письмо интересно и в другом отношении. Теперь, как и в дальнейшем, Модест Ильич стал писать или рассказывать Чайковскому о своих встречах с Чеховым, о письмах Антона Павловича. Чайковский, постоянно переезжающий из одного места в другое, был труднодоступен для общения, а Модест Ильич был более «оседлым». Таким образом, Модест Ильич стал для Чехова как бы представителем Петра Ильича Чайковского, и отношения с Модестом Ильичом тесно переплетаются с отношениями Чехова с композитором.
Первая встреча с Чеховым, о которой упоминалось в письме Модеста Ильича, состоялась у друга Антона Павловича артиста П.М. Свободина, которого очень ценил Чайковский. Павел Матвеевич Свободин был, подобно Чехову, внуком крепостного. Это был один из наиболее образованных русских артистов своего времени. Свободин знал три иностранных языка и внимательно следил за современной русской и зарубежной художественной литературой. Его интересовали вопросы эстетики, история искусства. Он выступал в печати как автор стихотворений и прозы. Кроме того, Свободин, по словам И.Л. Щеглова-Леонтьева, был «превосходным музыкантом» и «импровизировал на слух на фортепиано целые оперы».
Друг Чехова был талантливым артистом. Современники ценили Свободина как большого художника, умевшего воссоздать внешнюю характерность персонажа и вместе с тем глубоко раскрыть его внутреннюю жизнь. Свободин создал обширную галерею образов в пьесах Грибоедова, Островского, Сухово-Кобылина, Л. Толстого, Мольера, Шекспира. В «Иванове» Чехова артист был великолепным исполнителем роли Шабельского. П.И. Чайковский особенно любил Свободина в роли Оргона в «Тартюфе» Мольера и Муромского в «Свадьбе Кречинского» Сухово-Кобылина.
15 января 1890 г. в гостях у П.М. Свободина были многие друзья и знакомые, и в их числе И.Е. Репин, А.Н. Плещеев, К.А. Варламов, А.П. Чехов, М.И. Чайковский2. Разговаривали о «Крейцеровой сонате», запрещенной тогда цензурой. Чехов уже прочитал новое произведение Толстого, и оно возбудило у него много мыслей. «Читая ее [«Крейцерову сонату»], едва удерживаешься, чтобы не крикнуть: «Это правда!» или «это нелепо!». 17 января Антон Павлович послал имевшийся у него литографированный экземпляр «Крейцеровой сонаты» Модесту Ильичу вместе с коротким письмом.
Через день после встречи с Чеховым, 16 октября 1889 г., Чайковский писал Модесту Ильичу: «Чехов очень интересуется твоей пьесой». Модест Ильич работал тогда над пьесой «Симфония». Во время петербургских встреч в январе 1890 г. Чехов беседовал с Модестом Ильичом о «Симфонии» и получил от автора рукопись еще не напечатанного произведения. По приезде из Петербурга, познакомившись с пьесой, Чехов писал А.Н. Плещееву: «Читал я «Симфонию» М. Чайковского. Мне понравилось... Пьеса должна иметь успех».
Этот краткий отзыв развернут в письме к М.И. Чайковскому. «Дорогой Модест Ильич, — писал Чехов, — Ваша «Симфония» мне очень понравилась, о сценических красотах пьесы я умею судить, только вернувшись из театра, а потому позвольте мне не говорить о них. Литературные же достоинства не подлежат ни малейшему сомнению. Это умная, интеллигентная пьеса, написанная отличным языком и дающая очень определенное впечатление. Несмотря на то, что половина действующих лиц не кажется типичною, что фигуры вроде Милочки затронуты только чуть-чуть, быт рисуется ясно, и я, благодаря Вашей пьесе, имею теперь представление о среде, которой раньше не знал. Это полезная пьеса. Жалею, что я не критик, иначе бы я написал Вам длинное письмо, и доказал бы, что Ваша пьеса хороша». Далее Чехов говорит: «Воображаю, как хорошо бы сошла Ваша «Симфония» у нас в Малом театре. У нас умеют разговаривать на сцене — это важно».
Отзыв Чехова очень обрадовал автора «Симфонии», и Модест Ильич писал в ответном письме: «От всей души благодарю Вас, дорогой Антон Павлович, за Ваше письмо. Если бы Вы знали, какое значение я придаю Вашему отзыву, как был счастлив получить Ваше письмо... Ваши замечания в общем сводятся к недоделанности моей вещи. Я сам это чувствую и благодаря тому, что ранее будущего сезона не увижу ее на сцене, хочу летом поработать над ней и многое дорисовать».
В этом же письме Модест Ильич сообщал о своей работе либреттиста и о работе Чайковского над «Пиковой дамой»: «Сегодня я окончил либретто «Пиковой дамы» для моего брата. Кажется, будет очень эффектно. Мой брат очень увлечен работой и в один месяц написал две трети оперы». Темпы работы над оперой были необычными даже для Чайковского. Как говорит Модест Ильич, вся опера «в эскизах»3 была написана за сорок четыре дня! В течение двадцати двух дней композитор сделал клавир оперы, а 8 июня закончил ее инструментовку.
Модест Ильич воспользовался случаем сказать о своем отношении к Чехову: «...я репинист и чехист, отношусь к Вашему таланту с какою-то влюбленностью, которую невольно переношу и на личность». «Отъявленнейший чехист» — так называл себя Модест Ильич в заключение письма.
Как обычно, Модест Ильич поделился с Петром Ильичом радостным известием о письме Чехова. Чайковский принимал к сердцу все, что касалось литературной работы младшего брата, судьба «Симфонии» живо интересовала композитора. «Третьего дня я получил чудное письмо от Чехова, — писал Модест Ильич. — Ты догадываешься, что оно чудное потому, что очень лестно моему авторскому самолюбию. Чехов очень хвалит мою «Симфонию...»4.
«Симфония» отнюдь не была новаторским произведением. Пьеса была написана с хорошим знанием законов драматургии, но в традиционной манере. Новой была среда, изображенная в пьесе, — среда людей, связанных с музыкой. Новым был герой пьесы — молодой композитор, ищущий своего пути в искусстве. Для Модеста Ильича тема пьесы была близкой не только потому, что он сам любил музыку. В течение многих лет Модесту Ильичу приходилось наблюдать больших и малых деятелей русской музыки. И Модест Ильич хорошо знал, как тернист путь честного музыканта, стремящегося сказать свое, пусть скромное, слово в искусстве, как велики соблазны, стоящие на этом пути.
Нечто новое было и в заключении пьесы. Тогдашний зритель был приучен к эффектным концовкам. Счастливое соединение возлюбленных, женитьба героя или его смерть под занавес — все это полностью отвечало вкусам театральной публики. Конец «Симфонии» был как бы вызовом господствовавшим тогда театральным вкусам: герой пьесы после различных драматических перипетий возвращается в свой дом к обычной жизни. Заключительная сцена в сознании зрителей смыкается с таким же подчеркнуто будничным началом пьесы. Такой конец, несмотря на огромную разницу в идейном замысле и в художественном уровне произведений, невольно ассоциируется с гениальной концовкой пьесы Чехова «Дядя Ваня».
Чайковский почувствовал необычность конца «Симфонии» и в письме к брату выразил опасение, что концовка пьесы не дойдет до публики. «Как бы конец «Симфонии» не испортил ее. Мне лично он очень нравится, ибо это конец настоящий, не ради эффекта, а сам собой вытекающий из характеров и хода действия. Но не будет ли скучно это действие для публики?» Модест Ильич защищал концовку пьесы, ссылаясь при этом на авторитетный отзыв Чехова: «Конец «Симфонии» удачнее другого и при всех чтениях производит сильное впечатление. Чехов особенно одобряет его: «Конец остроумен, лучше и придумать нельзя»5.
«Симфония» настолько понравилась Чехову, что он оказал содействие в опубликовании пьесы, — впрочем, он это делал всегда, когда в его поддержке нуждался талантливый писатель. Модест Ильич писал Чайковскому: «Сегодня я получил от Чехова очаровательное письмо, в котором он является посредником между журналом «Артист», желающим напечатать мою «Симфонию», и мною»6.
Журнал «Артист» начал выходить в Москве в сентябре 1889 г. Для своего времени это было оригинальное и содержательное издание. Большой, «толстый» журнал был в основном посвящен театру. В нем печатались новые пьесы русских драматургов и переводные пьесы, рецензии на спектакли, обзоры театральной жизни, обширная хроника провинциального театра. Журнал публиковал беллетристические произведения. Периодически появлялись статьи об изобразительном искусстве, обзоры художественных выставок.
Чехов был связан с редакцией «Артиста», кстати, находившейся на Садовой-Кудринской улице, недалеко от дома, где жил писатель. «Было время хорошее... когда Антон Павлович любил заходить в редакцию «Артиста»7, — вспоминал редактор журнала Ф.А. Куманин в письме к А.П. Чехову. Чехов сотрудничал в журнале в 1889—1890 гг. Здесь было напечатано несколько его одноактных пьес, а в 1894 г. рассказ «Черный монах».
В «Артисте» был хорошо поставленный музыкальный отдел, основными сотрудниками которого являлись известные музыкальные критики С.Н. Кругликов и Н.Д. Кашкин. Журнал уделял довольно много внимания творчеству Чайковского. В первом номере журнала была напечатана музыкальная пьеса Чайковского «Вальс-шутка» для фортепиано. Петр Ильич интересовался «Артистом». Заведующий музыкальным отделом журнала С.Н. Кругликов писал в 1890 г. редактору журнала: «Виделся я с Кашкиным, только что вернувшимся из Клина от Чайковского. Между прочим, я узнал, что Чайковский не получил 5, 6, 7 книжек [«Артиста»] и желал их очень иметь»8. В шестой и седьмой книжках журнала за 1890 г. были напечатаны пьесы Чехова «Медведь» и «Трагик поневоле». Пьеса М.И. Чайковского появилась в «Артисте» немного позднее, в девятой книжке журнала за тот же год.
Чехов принял деятельное участие в литературных делах Модеста Ильича, несмотря на то что февраль—апрель 1890 г. были особенно напряженными из-за подготовки к поездке на Сахалин. На счету был не только каждый день, но каждый час! Письменный стол Чехова был завален томами специальных научных трудов и описаний путешествий на Дальний Восток и на Сахалин. Антону Павловичу пришлось прибегнуть к помощи сестры и знакомых, которые делали по его просьбе выписки из различных исследований о Сахалине в Румянцевской библиотеке (ныне Государственная библиотека СССР имени В.И. Ленина).
16 марта, в самый разгар работы, Чехов писал Модесту Ильичу: «Я сижу безвыходно дома и читаю о том, сколько стоил сахалинский уголь за тонну в 1863 году и сколько стоил шанхайский, читаю об амплитудах NO, NW, SO и прочих ветрах, которые будут дуть на меня, когда я буду наблюдать свою собственную морскую болезнь у берегов Сахалина. Читаю о почве, подпочве, о супесчанистой глине и глинистом супесчанике».
В этом же письме Чехов сообщал, что скоро выйдет сборник его рассказов, посвященный Чайковскому. Антон Павлович дал исключительно высокую оценку своему любимому композитору. Первыми словами из этого письма начата настоящая книга:
«Я готов день и ночь стоять почетным караулом у крыльца того дома, где живет Петр Ильич, — до такой степени я уважаю его. Если говорить о рангах, то в русском искусстве он занимает теперь второе место после Льва Толстого, который давно уже сидит на первом. (Третье я отдаю Репину, а себе беру девяносто восьмое.) Я давно уже таил в тебе дерзкую мечту посвятить ему что-нибудь. Это посвящение, думал я, было бы частичным, минимальным выражением той громадной критики, какую я, писака, составил о его великолепном таланте и какой, по своей музыкальной бездарности, не умею изложить на бумаге».
Антон Павлович поставил имя Чайковского вслед за Толстым, рядом с Толстым. Надо вспомнить, чем был Толстой для Чехова, чтобы до конца понять всю весомость такого сопоставления. Надо также вспомнить, как относился к Толстому Чайковский, чтобы уяснить, как дорого должно быть такое сопоставление для композитора.
Модест Ильич немедленно ответил Чехову. Он писал: «Мой брат [П.И. Чайковский] будет очень обрадован и польщен Вашими строками о нем. Я выписал их и послал ему. Он совершенно разделяет мое отношение к Вашему таланту. Я по его рекомендации познакомился с первой Вашей вещью. Относительно рангов я согласен с Вами до четвертого. Его, это мое глубочайшее и искреннее убеждение, надо оставить пока вакантным, потому что он наверное будет занят доктором Чеховым»9.
Чайковский все еще был в далекой Флоренции, где продолжал напряженную работу над «Пиковой дамой». Получив письмо брата, Чайковский писал ему: «Не можешь себе представить, как мне приятны слова Чехова обо мне. Я ему напишу, когда немножко войду в норму! Я здоров, но легко утомляюсь и больших писем писать решительно не могу».
Чехов вспоминал о Чайковском и накануне отъезда на Сахалин. За несколько дней до отъезда Антон Павлович писал брату композитора: «До свиданья, милый Модест Ильич, я исчезаю. Желаю Вам всего хорошего. Поклон и привет Петру Ильичу. Когда в октябре или в ноябре Вас будут вызывать за «Симфонию», то вообразите, что я сижу на галерке и хлопаю Вам вместе с другими...»
Пьеса Модеста Ильича была поставлена в Москве и Петербурге и прошла с большим успехом. Премьера «Симфонии» состоялась в Малом театре 3 октября 1890 г. В роли героини пьесы Елены Протич выступила М.Н. Ермолова. В Александринском театре первый спектакль «Симфонии» состоялся 2 ноября 1890 г. Роль Елены Протич исполнила М.Г. Савина.
Далекая и трудная поездка Чехова продолжалась почти восемь месяцев. Когда Чайковский в мае 1890 г. вернулся в милое для него Фроловское, Чехов ехал по Сибирскому тракту на лошадях, в непогоду, в грязь и холод, в промозглую злую сырость. А ведь это было только начало путешествия! Вот так, в повозке, предстояло проехать еще более четырех тысяч верст. В сущности, для Чехова надолго были утрачены все связи с привычным миром. Но писателя окружали новые места и новые люди. Он пересек почти всю Россию. Перед ним развернулась жизнь огромной страны, с ее городами и селами, лесами и полями, величественными просторами и многоводными реками. Впечатлений хватило на всю жизнь!
По возвращении в Россию Чайковский получил сборник рассказов Чехова «Хмурые люди», незадолго до того вышедший в свет. В книгу вошли рассказы «Почта», «Неприятность», «Володя», «Княгиня», «Беда», «Спать хочется», «Холодная кровь», «Припадок», «Шампанское» и повесть «Скучная история». Раскрыв сборник, композитор увидел на его первой странице: «Посвящается Петру Ильичу Чайковскому».
Естественно, у композитора появилось желание поблагодарить автора книги за дорогое для него посвящение, но писать куда-то в неизвестность, без уверенности, что письмо непременно попадет в руки Чехова, не было смысла. Позднее Петр Ильич в письме к Чехову рассказал, какие чувства он испытывал после чтения книги «Хмурые люди»: «Помню, что во время Вашего путешествия я все собирался написать Вам большое письмо, покушался даже объяснить, какие именно свойства Вашего дарования так обаятельно и пленительно на меня действуют. Но не хватило досуга, а главное, пороху. Очень трудно музыканту высказывать словами, что и как он чувствует по поводу того или другого художественного явления»10.
Чайковский очень внимательно читал посвященную ему книгу Чехова. От композитора не ускользнули даже второстепенные, художественные детали. В письме к племяннику В.Л. Давыдову Петр Ильич юмористически сопоставлял себя с героиней чеховского рассказа «Княгиня», уверенной, что она, как некая райская птичка, дает радость людям: «...Случилось то, что по предположению чеховской княгини совершилось в монастыре, т. е. луч света, «птичка», перестали вносить свет и радостное настроение».
Сохранился отзыв Чайковского об одном из шедевров Чехова-новеллиста — рассказе «Гусев», напечатанном 25 декабря 1890 г. в газете «Новое время». Антон Павлович работал над рассказом на обратном пути с острова Сахалина, и рассказ датирован: «Коломбо [остров Цейлон], 12 ноября [1890 г.]». «Какая прелесть вещица Чехова в рождественском номере «Нового времени»!» — писал Чайковский Модесту Ильичу.
С 26 по 28 октября 1890 г. Чайковский был в гостях у своего брата Ипполита Ильича в Таганроге, на родине Чехова. Это была третья поездка Чайковского в город, связанный с биографией Чехова. Композитору нравился живописный южный город с его тихими зелеными улицами, уютными домами, лилово-голубыми морскими далями.
Ипполит Ильич, моряк по профессии, возглавлял в Таганроге агентство Русского общества пароходства и торговли. Дом, где жил Ипполит Ильич, стоял на берегу моря. Ипполит Ильич вспоминал: «Дом, который я занимал, по устройству своему и положению на высоком отвесном берегу моря, с чудным видом дали Таганрогского залива, его [Петра Ильича] комната наверху, где он поместился, — по-видимому, также нравились ему. В этот третий и последний приезд брат был в очень хорошем расположении духа»11.
Интересно, что дом И.И. Чайковского и его местоположение нравились Чехову. В 1895 г., думая о возможности переселения в Таганрог, Антон Павлович писал: «...Воздух родины — самый здоровый воздух. Если бы я был богат, то непременно бы купил тот дом, где жил Ипполит Чайковский»12.
В таганрогском агентстве Русского общества пароходства и торговли у И.И. Чайковского работал двоюродный брат писателя Георгий Митрофанович, которого очень любил Чехов. С юных лет мечтал Георгий Митрофанович об учении, но вынужден был шестнадцатилетним юношей начать трудовую жизнь в конторе агентства. Все свободное время Георгий Митрофанович отдавал чтению и был большим поклонником творчества Чехова. Антон Павлович восхищался задушевностью писем своего двоюродного брата.
8 декабря 1890 г. Чехов вернулся в Москву из своей долгой и трудной поездки. Среди корреспонденции, полученной в его отсутствие, Антон Павлович нашел письмо двоюродного брата. «Застало ли мое письмо тебя на о. Цейлоне? — писал Георгий Чехов. — Я в нем написал, как я познакомился с Петром Ильичом... в Таганроге у его брата Ипполита Ильича. Что за симпатичный господин! Это, брат, дивные люди»13. Чехов отвечал: «Когда увижусь с П.И. Чайковским, то спрошу его о тебе. Что он делал у Вас в Таганроге? Был ли он у Вас в доме? В Питере и в Москве он составляет теперь знаменитость № 2. Номером первым считался Лев Толстой, а я № 877».
«Мое короткое сахалинское прошлое представляется мне таким громадным», — писал Чехов, и это вовсе не было только субъективным восприятием недавнего путешествия. Поездка на Сахалин явилась важным рубежом биографии Чехова. Она значительно расширила сферу изучения жизни писателя, дала ему новую, еще более высокую точку зрения на русскую действительность, сказалась на дальнейшем развитии творчества. Путешествие на Сахалин явилось писательским подвигом Чехова. Оно вызвало большой интерес среди русской прогрессивной общественности. Антон Павлович, в частности, получил коллективную приветственную телеграмму из Петербурга, которую первыми подписали А.Н. Плещеев и М.И. Чайковский.
Нет ничего удивительного, что по контрасту с недавними обильными и яркими впечатлениями обычное течение жизни показалось Чехову малоинтересным, пресным. «После сахалинских трудов и тропиков моя московская жизнь кажется мне до такой степени мещанскою и скучною, что я готов кусаться», — писал Антон Павлович. Отдохнув некоторое время после путешествия и подведя для себя самого первые итоги поездки, Чехов 7 января 1891 г. уехал в Петербург.
В Петербурге — более чем когда-либо многочисленные визиты и встречи, беседы о Сахалине. Традиционный памятный день 17 января — именины — Чехов отмечал в ресторане «Малый Ярославец» среди друзей и знакомых. Одним из тех, кого Антон Павлович особенно хотел видеть в этот праздничный день, был М.И. Чайковский. Сохранилась открытка Чехова, адресованная Модесту Ильичу, с коротким текстом: «Боюсь, что Вы забудете о Малом Ярославце». Как видно из дневников П.М. Свободина и И.Л. Леонтьева-Щеглова, Модест Ильич был на этом вечере. Антон Павлович интересно и много рассказывал о поездке на Сахалин, о пребывании в тропиках.
Вскоре после этой встречи Модест Ильич должен был уехать в Москву (Чехов еще оставался в Петербурге). Антон Павлович писал своим домашним: «Модест Чайковский уехал в Москву и зайдет к нам смотреть мангустов14. Примите его получше, т. е. поласковей».
Антон Павлович пробыл в Петербурге до конца января. 26 января А.Н. Плещеев писал М.И. Чайковскому: «Если Вы возвратились в Петербург, то завтра, в воскресенье 21-то у меня соберется компания. Звал я, между прочим, Чехова и Давыдова»15.
В середине марта 1891 г. Чехов снова побывал в Петербурге, а оттуда отправился в свое первое заграничное путешествие. Антон Павлович проездом побывал в Вене и более месяца провел в Италии и Франции, с которыми так много связано в творческой биографии Чайковского. Чехов был в Венеции, Болонье, Флоренции, Риме, Неаполе, Ницце, Париже. Рассказывая в письмах о новых для него городах и странах, Чехов говорит и о своих музыкальных впечатлениях. Большое впечатление на Антона Павловича произвела органная музыка в старинных соборах. Но более всего привлекала его музыка на улицах «голубоглазой Венеции».
В письме из Венеции Чехов рисует картину, где пейзаж и музыка составляют единое целое: «Самое лучшее время в Венеции — это вечер. Во-первых, звезды, во-вторых, длинные каналы, в которых отражаются огни и звезды, в-третьих, гондолы, гондолы и гондолы; когда темно, они кажутся живыми. В-четвертых, хочется плакать, потому что со всех концов слышится музыка и превосходное пение. Вот плывет гондола, увешанная разноцветными фонариками; света достаточно, чтобы разглядеть контрабас, гитару, мандолину, скрипку... Вот другая такая же гондола... Поют мужчины и женщины и как поют! Совсем опера».
Чехова поразила музыкальная одаренность итальянского народа. Пение на венецианских гондолах, напоминавшее Чехову оперу, перекликалось в его сознании с юношескими таганрогскими впечатлениями. По возвращении в Москву Антон Павлович писал, что он «скучает по Венеции и Флоренции». Чехов считал Флоренцию одним из наиболее интересных городов мира.
Чайковский бывал много раз в Венеции, Флоренции, Риме не только как турист. Композитор здесь плодотворно работал. Так, в Венеции Чайковский работал над Четвертой симфонией, во Флоренции — над оперой «Орлеанская дева» и всего за год до пребывания Чехова — над «Пиковой дамой». Подобно Чехову, Чайковский восхищался искусством итальянских уличных певцов, их природным умением петь и великолепной музыкальностью.
«Мне странно, что Левитану не понравилась Италия, — писал Чехов. — Это очаровательная страна. Если бы я был одиноким художником и имел деньги, то жил бы здесь зимою. Ведь Италия, не говоря уже о природе ее и тепле, единственная страна, где убеждаешься, что искусство в самом деле есть царь всего, а такое убеждение дает бодрость».
Друг Чайковского Г.А. Ларош хорошо сказал об отношении композитора к стране, которую так оценил Чехов: «Петр Ильич чрезвычайно любил не только итальянский язык, но и самую Италию и народ итальянский... Памятником своей любви к стране завещал нам свое «Итальянское каприччио», оркестровую фантазию на итальянские народные темы».
2 мая 1891 г. Чехов вернулся в Москву из заграничной поездки, а уже 3 мая выехал на дачу в Алексин, откуда скоро перебрался в усадьбу Богимово. Эта старинная усадьба была по-своему очень хороша и не менее живописна, чем полюбившиеся Чехову Бабкино и Лука. Чехов писал о Богимове: «Что за прелесть... Комнаты громадные, как в Благородном собрании, парк дивный с такими аллеями, каких я никогда не видел, река, пруд...» В окрестностях Богимова находились небольшие запущенные усадьбы, которые вдохновили Чехова на создание поэтического пейзажа в рассказе «Дом с мезонином».
Одновременно с Чеховым в Богимове жили известный пейзажист, академик живописи А.А. Киселев и ученый-биолог В.А. Вагнер. Оба они были интересными собеседниками и большими любителями музыки. В дневнике А.А. Киселева записано: «Музыка у Чеховых»16. Как прежде в Бабкине и на Луке, в Богимове бывали музыкальные вечера. Сын пейзажиста, художник Николай Александрович Киселев, бывавший на этих вечерах, рассказывал, что В.А. Вагнер был неплохим пианистом, большим поклонником Шопена. Произведения Шопена нередко звучали в Богимове. А сам Н.А. Киселев часто играл «На тройке» из цикла Чайковского «Времена года»17.
В начале мая, когда Чехов любовался просторами Оки у Алексина, наслаждался тишиной и пением соловьев, Чайковский был далеко от России. Петр Ильич заканчивал большое артистическое турне по Северной Америке. Уже остались позади восторженные овации в Нью-Йорке, посещение величественной Ниагары. Чайковский концертировал в Балтиморе и Филадельфии. А поездке в Америку предшествовало пребывание в Германии и во Франции.
Многочисленные поездки Чайковского, путешествие Чехова на Сахалин, в Италию и во Францию, а потом лето в Богимове — все это не создавало условий для личного общения писателя и композитора.
Новые творческие планы, новые литературные и музыкальные труды помешали осуществлению замысла совместной работы Чехова и Чайковского над оперой «Бэла». Чехов усиленно работал над книгой «Остров Сахалин», над повестью «Дуэль». Чайковский, закончивший «Пиковую даму», работал над балетом «Щелкунчик», а потом над оперой «Иоланта». Но было бы ошибочно думать, что внутренняя связь Чехова и Чайковского оборвалась. Брат композитора Модест Ильич, встречавшийся с Чеховым, рассказывал о нем Петру Ильичу. В свою очередь Чехов узнавал от Модеста Ильича о Чайковском. Конечно, источниками взаимной связи были и другие лица из общего окружения Чехова и Чайковского. А главное, продолжала существовать та скрытая теплота душевной, творческой дружбы, которая никогда не измеряется количеством встреч.
В ноябре 1891 г. Чехов написал Чайковскому письмо с просьбой помочь виолончелисту М.Р. Семашко. Судьба этого талантливого музыканта живо интересовала Антона Павловича. В 1889—1890 гг. Семашко неоднократно участвовал в концертах вместе с наиболее одаренными воспитанниками Московской консерватории, в том числе вместе с А.Н. Скрябиным, С.В. Рахманиновым. По приглашению выдающегося пианиста А.И. Зилоти Семашко выступил в его сольном концерте. Семашко стал известен Чайковскому.
Когда в начале 1890 г. Семашко кончал Московскую консерваторию, его учитель В.Ф. Фитценгаген был тяжело болен (вскоре он скончался). Директор консерватории В.И. Сафонов, сообщая Чайковскому о последних днях и о смерти В.Ф. Фитценгагена, писал: «С учеником его Семашко я прошел сам для ученического [выпускного] концерта 20 января концерт де Сверта. Семашко очень понравился в этот раз, и Фитценгаген почти накануне смерти радовался успехам своего ученика». После кончины Фитценгагена Семашко, еще недавнего студента, назначили исполняющим обязанности руководителя виолончельного класса консерватории.
Все это дало основание Чехову обратиться к Чайковскому: «У меня есть приятель, виолончелист, бывший ученик Московской консерватории Мариан Семашко, великолепный человек. Зная, что я знаком с Вами, он не раз просил меня походатайствовать перед Вами: нет ли где-нибудь в столице или провинции, в Харькове, например, где-нибудь за границей подходящего для него места, и если есть, то не будете ли Вы добры — оказать ему протекцию? Зная по опыту, как утомительны подобные просьбы, я долго не решался беспокоить Вас, но сегодня решаюсь и прошу Вас великодушно простить меня. Мне жаль и досадно, что такой хороший работник, как Семашко, болтается без серьезного дела, да и просит он меня так жалобно, что нет сил устоять. Его хорошо знает Николай Дмитриевич Кашкин».
Чайковский ответил Чехову по-дружески теплым письмом и обещал принять в Семашко «сердечное участие». Композитор писал: «Изо всего, что мне про него сказали и что я сам о нем помню, вывожу заключение, что г. Семашко может быть, благодаря своей хорошей технике, старательности и любви к делу, хорошим оркестровым музыкантом. Но, по совершенно мне непонятной причине, на предложение поступить в оркестр императорских театров — он отвечал отказом. Сейчас он будет у меня, и вопрос этот разъяснится... Царь всех виолончелистов нашего века, К.Ю. Давыдов, много лет играл в оркестре итальянской оперы в Петербурге, и ему и в голову не приходило, что он тем унижает себя. Если Семашко считает подобную деятельность ниже своего достоинства, — то это и очень странно, и очень неблагоразумно»18.
Эти строки были продиктованы Чайковскому сознанием высокой ценности профессии музыканта независимо от ранга артиста. В начале 90-х годов по рекомендации Чайковского Семашко стал артистом оркестра московского Большого театра.
В письме к Чайковскому Чехов коротко сообщает о себе: «Я жив и здоров, пишу много, но печатаю мало. Скоро в «Новом времени» будет печататься моя длинная повесть «Дуэль», но Вы не читайте ее в газете. Я пришлю книжку, которая выйдет в начале декабря. «Сахалин» еще не готов». В ответном письме Петр Ильич писал, что он «страшно горд» посвящением книги «Хмурые люди». «Жду с нетерпением «Дуэли» и уж конечно не последую Вашему совету ждать до декабря, хотя за книжку благодарю заранее. Бог даст, в это пребывание в Москве удастся повидаться и побеседовать с Вами»19 — так заканчивалось письмо Чайковского.
В письме Чехова к Чайковскому упоминается один из самых близких композитору людей — Николай Дмитриевич Кашкин. Один из крупных русских музыковедов конца XIX — начала XX века, человек огромной эрудиции, широкого круга научных интересов, Н.Д. Кашкин выступал как страстный поборник реализма в музыке, как тонкий истолкователь творчества русских композиторов, и в первую очередь Чайковского. В течение десятилетий на страницах московской прессы систематически появлялись обстоятельные обзоры музыкальной жизни, написанные Н.Д. Кашкиным. Как профессор консерватории, Кашкин воспитал несколько поколений русских музыкантов.
Тесное личное и творческое общение Кашкина с Чайковским, начавшееся еще в 60-е годы, продолжалось до конца жизни композитора. Воспоминания Кашкина о Чайковском — лучшее, что имеется в мемуарной литературе о композиторе. Петр Ильич посвятил Кашкину один из самых проникновенных романсов — «Ни слова, о друг мой, ни вздоха...» на текст М. Гартмана в переводе А.Н. Плещеева.
Н.Д. Кашкин был лично знаком с Чеховым. В статье о Чайковском в связи с пятнадцатилетием со дня смерти композитора, опубликованной в 1908 г., Кашкин рассказывал: «Неоднократно мне приходилось говорить о Чайковском с А.П. Чеховым, который питал к его музыке какие-то бесконечно нежные симпатии... Впрочем, Чайковский и сам с неменьшими симпатиями относился к таланту Чехова».
Это свидетельство близкого друга Чайковского является очень ценным дополнением к уже известным нам. Кашкин нашел слова, которые определили характер отношений Чехова и Чайковского. Да, это была взаимная, бесконечно нежная симпатия двух родственных гениальных художественных натур!
Когда и при каких обстоятельствах лично познакомились Чехов и Кашкин, неизвестно. Кашкина знала вся музыкальная, да и не только музыкальная, Москва. Антон Павлович мог встретиться с ним где-либо у общих знакомых или в редакции журнала «Артист», где сотрудничали оба. Наконец, писателя мог связать с Кашкиным общий знакомый — А.Н. Плещеев.
«Плещеев был очень хорош с моими родителями», — вспоминает дочь Кашкина, С.Н. Нюберг. Это подтверждает сохранившееся письмо Плещеева к Кашкину, подписанное: «Искренне любящий Вас А. Плещеев»20, что у поэта вовсе не было простой формой вежливости. В письме к Чехову от 29 ноября 1889 г. Плещеев сообщал, что вместе с Кашкиным послал свой перевод пьесы в стихах немецкого драматурга М. Вера «Струэндзе».
В начале 90-х годов Чехов и Плещеев общались значительно реже, хотя у них остались самые добрые отношения. После получения наследства поэт в основном жил за границей, где и скончался в 1893 г.
Большое событие произошло в жизни писателя. В 1892 г. Антон Павлович оставил горячо любимую Москву и поселился в деревенской глуши. «Если я врач, то мне нужны больные и больница; если я литератор, то мне нужно жить среди народа...» — так Антон Павлович объяснил причины, которые в конечном счете привели его к этому решению.
Ранней весной 1892 г. Чехов и его семья переехали в усадьбу Мелихово, находившуюся в двенадцати верстах от ближайшей железнодорожной станции. В Мелихове писатель вел большую общественную работу, создал ряд новых замечательных произведений, непосредственно общался с крестьянами. В мелиховский период в жизнь Чехова вошли новые музыкальные впечатления.
Первый же год жизни в Мелихове дал Чехову очень много и как писателю, и как человеку. Чехов взял на себя заведование медицинским участком и принимал сотни больных. Много времени и сил отдал Антон Павлович организации мер по борьбе с надвигавшейся эпидемией холеры. В то же время Чехов, как всегда, много писал. Достаточно сказать, что в 1892 г. в Мелихове было создано одно из самых значительных произведений Чехова — повесть «Палата № 6».
Чехов жил в Мелихове круглый год, и письма его полны маленьких, но важных для него открытий в жизни окружающей природы. «Сегодня я гулял в поле по снегу, кругом не было ни души, и мне казалось, что я гуляю по луне», — сообщал Чехов в одном из писем. Здесь же он добавляет: «Не хорошо вот только, что нет музыки и пения». Но пройдет некоторое время, и музыка будет часто звучать в мелиховском доме.
В декабре 1892 — январе 1893 г. Чехов побывал в Петербурге. Здесь Антон Павлович пережил два настолько для него значительных музыкальных впечатления, что считал необходимым рассказать о них в коротких рецензиях. Жанр этот был совершенно необычным для Чехова. Эти музыкальные рецензии Чехова особенно интересны для нас, так как посвящены большим русским артистам, замечательным интерпретаторам произведений Чайковского.
Первая рецензия рассказывает о праздновании двадцатипятилетия сценической деятельности известного оперного артиста Ивана Александровича Мельникова, которое проходило в Мариинском театре 22 января 1893 г. С Мариинским театром была связана вся сценическая жизнь артиста. Чайковский назвал его «одним из лучших украшений петербургской русской оперы». Мельников был крупным художником. Его исполнение отличалось глубокой задушевностью, музыкальностью и художественной правдой. Певец широкого сценического диапазона, Мельников был интересен и в ролях остродраматических, и в ролях с комическим элементом.
Артист был замечательным Мельником в «Русалке» Даргомыжского, с успехом выступал в роли Бориса Годунова в опере Мусоргского, был великолепным исполнителем партии Руслана в опере Глинки «Руслан и Людмила» (в этой роли певец выступал в юбилейном спектакле). Мельников создал ряд художественных образов в операх Чайковского — князя Вязьминского («Опричник»), Беса («Кузнец Вакула»), Лионеля («Орлеанская дева»), Кочубея («Мазепа»), Евгения Онегина в одноименной опере, Наместника («Чародейка»), Томского («Пиковая дама»). По словам современников, Мельников «производил потрясающее впечатление» в драматической сцене с Орликом в опере «Мазепа» и «был донельзя забавным, наивно-благодушным, настоящим бесом наших народных сказок в опере «Кузнец Вакула»21.
Конечно, Чехову не раз и прежде приходилось видеть знаменитого артиста на оперной сцене. Отклик писателя на юбилей Мельникова отличается большой сердечностью. Чехов передает в своей рецензии атмосферу большого праздника русского искусства, подлинного торжества русской оперы:
«Торжество было шумное, победное, радостное, и оно еще раз показало, что таланты — сильные и властные люди. Чествование, единодушное и искреннее, какое выпадает на долю только истинных талантов и очень хороших людей, началось уже после первого акта «Руслана»... Затем в каждом антракте, едва опускался занавес, публика, остававшаяся на своих местах, и в партере, и в ложах, бесконечно вызывала своего любимца и выражала ему свой неподдельный восторг. После четвертого акта, при поднятом занавесе, в волшебном замке Черномора, наш певец в костюме витязя и при совершенно сказочной обстановке, окруженный витязями, боярынями, помолодевший и растроганный, не успевал принимать подношения и выслушивать адресы. Гул от аплодисментов походил на ураган, а подношения были обильны, как золотой дождь...»
Второй вечер в Мариинском театре, на котором присутствовал Чехов, состоялся 24 января 1893 г. и носил иной характер. Это был концерт солистов театра, выдающихся оперных артистов Н.Н. и М.И. Фигнер. Оба артиста сравнительно недавно, в 1887 г., пришли в Мариинский театр, но очень скоро завоевали общее признание требовательной петербургской публики. В дневнике одной современницы Чехова есть запись о том, что Чеховы были на гастрольном выступлении Н.Н. и М.И. Фигнер в опере А. Понкиелли «Джиоконда»22. Нет сомнения, что Антон Павлович был знаком и с другими оперными спектаклями, в которых участвовали эти популярные артисты.
В то время среди широкой публики представление об оперном теноре обычно связывалось прежде всего с красотой, «сладостностью» его голоса. Художественная игра артиста, создание целостного сценического образа, если это имело место, были на втором плане. Н.Н. Фигнер целиком разрушил это неверное представление.
Обладатель прекрасного голоса, человек большого внешнего и внутреннего изящества, огромного артистического темперамента, Фигнер создавал на сцене законченные художественные образы. Слово в устах певца не было «проходным», служебным. Оно звучало до конца осмысленно, рельефно, выразительно и являлось важнейшим средством создания образа героя. Была в исполнении Фигнера одна важная характерная черта, о которой так говорил в своем письме артисту А.В. Собинов: «Силой слова, облеченного в красоту звука, ты умел трогать человеческую душу и заставлял звучать в ней лучшие благороднейшие чувства. Под чарами твоего таланта трепетали даже холодные, зачерствевшие в будничной суете сердца... ты будил человека».
Фигнер, создавший обаятельные сценические образы во многих операх, прославился исполнением роли Ленского в «Евгении Онегине». До Л.В. Собинова он был лучшим исполнителем этой роли. С Фигнером связано и создание образа Германа в «Пиковой даме». Чайковский говорил, что когда он работал над оперой, то «все время воображал Германа в виде Фигнера». Чайковский был глубоко удовлетворен исполнением этой роли артистом. «Фигнер и петербургский оркестр... сделали истинные чудеса», — писал композитор. На клавире оперы, подаренном Фигнеру, Чайковский написал: «Виновнику существования этой оперы от благодарного автора». Композитор посвятил Фигнеру свои последние шесть романсов, созданные весной 1893 г.
Медея Ивановна Фигнер тоже была первоклассным музыкантом и замечательной артисткой. По словам известного оперного режиссера Н.Н. Боголюбова, М.И. Фигнер обладала редким качеством — «идеальным чувством меры на сцене». Наиболее значительными достижениями артистки было исполнение партий Татьяны в «Евгении Онегине» и Лизы в «Пиковой даме» (М. Фигнер была первой исполнительницей этой роли).
Супруги Фигнер были большим явлением русской музыкальной жизни и русского театра конца XIX — начала XX века. Их вокальные дуэты производили неизгладимое впечатление на слушателей своей совершенной гармонией. Чехов высоко оценил выступление этих крупнейших оперных артистов: «Сегодняшний концерт супругов Фигнер можно отнести к удачнейшим концертам этого сезона. Мариинский театр был полон, и публика встречала и провожала своего любимца шумными аплодисментами».
Всего за полтора месяца до концерта, о котором писал Чехов, — 6 декабря 1892 г., здесь же в Мариинском театре состоялась премьера оперы Чайковского «Иоланта» и балета «Щелкунчик». На спектакле присутствовал композитор. Основные партии в опере исполняли М.И. и Н.Н. Фигнер. Новой, и последней, большой работой Чайковского была Шестая симфония, созданная в феврале—марте 1893 г. в Клину. Петр Ильич поселился в арендованном им доме в Клину весной 1892 г., почти одновременно с переездом Чехова в Мелихово.
Если для Чехова первые годы жизни в Мелихове были в основном оседлыми, то Чайковский в 1892—1893 гг. по-прежнему много разъезжал. Одни за другими сменялись города и страны: Париж, Виши, Вена, Прага, Берлин, Лондон... Конец лета и осень композитор провел у себя в Клину, а в октябре приехал в Петербург, где под управлением автора состоялось первое исполнение Шестой симфонии. В Петербурге Петр Ильич внезапно и тяжело заболел.
25 октября 1893 г. Россия, весь мир узнали о смерти Чайковского, скончавшегося в расцвете творческих сил. Кончина великого композитора была воспринята как катастрофа, как большое национальное горе. Чехов глубоко переживал эту безвременную утрату. Антон Павлович телеграфировал М.И. Чайковскому: «Известие поразило меня. Страшная тоска... Я глубоко уважал и любил Петра Ильича, многим ему обязан. Сочувствую всей душой».
За короткими телеграфными строками — большое горе Чехова, лишившегося дорогого, душевно близкого человека и любимого композитора. Неожиданная смерть Чайковского оборвала дружественные взаимоотношения великих современников, и, кто знает, если бы Чайковский остался жив, какими плодотворными могли быть новые творческие встречи Чехова и Чайковского!
Примечания
1. Чайковский М.И. Письмо к П.И. Чайковскому, 19 января 1890 г. Рукописный отдел Дома-музея П.И. Чайковского в Клину.
2. Свободин П.М. Дневник, 15 января 1890 г. Рукописный отдел Ленинградской государственной театральной библиотеки имени А.В. Луначарского.
3. Музыка оперы была вполне закончена, но еще не изложена в виде оркестровой партитуры.
4. Чайковский М.И. Письмо к П.И. Чайковскому, 20 февраля 1890 г. Рукописный отдел Дома-музея П.И. Чайковского в Клину.
5. Чайковский М.И. Письмо к П.И. Чайковскому, 31 марта 1890 г. Рукописный отдел Дома-музея П.И. Чайковского в Клину.
6. Чайковский М.И. Письмо к П.И. Чайковскому, 17 марта 1890 г. Рукописный отдел Дома-музея П.И. Чайковского в Клину.
7. Куманин Ф.А. Письмо к А.П. Чехову, 22 сентября 1893 г. Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина.
8. Кругликов С.Н. Письмо к Ф.А. Куманину, 4 июня 1890 г. Рукописный отдел Государственного театрального музея имени А. А. Бахрушина.
9. Чайковский М.И. Письмо к А.П. Чехову, 20 марта 1890 г. Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина.
10. Чайковский П.И. Письмо к А.П. Чехову, 23 октября 1891 г. Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина.
11. Чайковский И.И. Воспоминания о пребывании П. И. Чайковского в Таганроге и Одессе. Рукописный отдел Дома-музея П. И. Чайковского в Клину.
12. Ныне в этом доме нотно-музыкальный отдел городской библиотеки имени А. П. Чехова и мемориальная комната П. И. Чайковского.
13. Чехов Г.М. Письмо к А.П. Чехову, 4 декабря 1890 г. Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина.
14. Мангусты — забавные зверьки, которых Чехов привез с острова Цейлон.
15. Плещеев А.Н. Письмо к М.И. Чайковскому, 26 января 1891 г. Рукописный отдел Дома-музея П.И. Чайковского в Клину.
16. Киселев А.А. Дневник, 16 июля 1891 г. Рукописный отдел Государственной Третьяковской галереи.
17. Киселев Н.А. Воспоминания о А.П. Чехове. Архив Н.Э. Киселевой.
18. Чайковский П.И. Письмо к А.П. Чехову, 23 октября 1891 г. Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина.
19. Чайковский П.И. Письмо к А.П. Чехову, 23 октября 1891 г. Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина.
20. Плещеев А.Н. Письмо к Н.Д. Кашкину, 20 ноября 1883 г. Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина.
21. Брюллова А. Четыре пятых века. Воспоминания. Рукописный отдел Государственного музея музыкальной культуры.
22. Иогансон С.М. Дневник, 21 марта 1890 г. Рукописный отдел Ленинградской государственной публичной библиотеки имени М.Е. Салтыкова-Щедрина.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |