Начало своей литературной деятельности Чехов относил к весне 1880 г. В последующие два-три года он работал столь интенсивно, что из его многочисленных рассказов и «мелочишек» при желании можно было бы составить несколько сборников. Приобрел он и некоторую известность, во всяком случае, его уже отличали от прочих сотрудников «малой прессы». В мае 1883 г. один из них, В.Д. Сушков, писал Чехову: «В недолгое время вы своими трудами очень выдались из числа тружеников и рабочих, стали, без сомнения, известны в редакциях как молодой даровитый и многообещающий в будущем писатель»1. Но что представлялось безусловным в своем кругу, отнюдь не означало всеобщего признания. Ведь «критики, — как справедливо писал К.И. Чуковский, — долго глядели на эти рассказы с высокомерным презрением»2. Да и издатели, и книгопродавцы заинтересовались им далеко не сразу. Только книжка, собрав лучшее или хотя бы наиболее характерное из написанного, могла достойно представить читателю скрытого за многими псевдонимами автора. Поэтому Чехов решил попытаться издать свой первый сборник «собственным иждивением».
Сборник назывался «На досуге» и включал по меньшей мере дюжину рассказов. В.В. Каллаш, опубликовавший вскоре после смерти Чехова статью, посвященную этому изданию, писал, что оно не осуществилось из-за недостатка средств, необходимых для оплаты типографских расходов. Основанием для столь категоричного вывода, очевидно, послужили свидетельства близких автора и сохранившаяся в его семье подборка из семи «отпечатанных листов» невышедшей книги. Остальные, как уверял исследователь, «бесследно исчезли»3. Весьма схоже эта часть истории освещалась и в воспоминаниях Михаила Павловича Чехова. По его словам, книга, «очень мило иллюстрированная братом Николаем», была «напечатана, сброшюрована и только недоставало ей обложки». По каким причинам она не вышла в свет, какова была ее дальнейшая судьба — мемуарист не помнил4.
С указанной Каллашом причиной неудачи соглашались многие исследователи5. Долгое время высказанная им версия не вызывала сомнений, но обнаруженные М.П. Громовым уже в наши дни в архиве Московского цензурного комитета материалы, непосредственно относящиеся к этому сборнику, позволили исследователю высказать свои предположения о причинах, сыгравших печальную роль в судьбе этого издания.
Речь идет о двух прошениях, поданных от имени типографа Николая Константиновича Коди. В первом из них (от 19 июня 1882 г.) испрашивалось разрешение на выпуск в свет семилистной книги Антоши Чехонте «Шалопаи и благодушные» с рисунками его брата — Николая, во втором (от 30 июня 1882 г.) — на выпуск его же книги, иллюстрированной тем же художником, но уже под другим названием — «Шалость» (ее объем обозначался 5—7 листами)6.
Идентификация представляемых в цензуру изданий не составляла особого труда, так как М. Громов установил, что первое прошение не было принято из-за нарушения предписанной для такого рода документов формы. Его пришлось переписать, а заодно и отказаться от эпатирующего публику названия.
Второе прошение было удовлетворено, и в тот же день, 30 июня, представителю типографии было разрешено получить билет на цензурование книги. По распределению обязанностей книгу Чехова должен был рассматривать действительный статский советник В.Я. Федоров, ставший вскоре главой Московского цензурного комитета. По мнению исследователя, Федоров отличался особым пристрастием к Чехову и не допустил выхода его книги в свет. (На чем базируется это мнение, исследователь не сообщает.)
Следует сразу же оговорить то обстоятельство, что по существовавшим в 80-е гг. законам каждая книга объемом менее 10 печатных листов подлежала предварительной цензуре, и книга Чехова в этом отношении не составила исключения. К ней как к иллюстрированному изданию, действительно, могло быть привлечено повышенное внимание, но опять же не большее, чем к какой-либо другой. Однако в руки Федорова она могла попасть лишь при одном условии — если бы была сдана в Московский цензурный комитет в комплектном виде, включая рисованную обложку. Но, увы, доказательствами этого факта не располагают ни М.П. Громов, ни автор этих строк, внимательно просмотревшие все сохранившиеся дела комитета, относящиеся к этому периоду.
Не исключено, понятно, предположение, что исследователи упустили факт регистрации издания, вызвавшего гнев цензора Но тогда резонно возникает другой вопрос. По существовавшей практике Федоров, если у него возникли сомнения в идейной направленности книжки Чехова или он нашел в ней какие-то фразы предосудительного характера или нечто вольное в иллюстрациях, обязан был поделиться своими сомнениями с коллегами, которые в заседании Московского цензурного комитета должны были принять коллективное решение по этому вопросу. Но и такой случай не зафиксирован, хотя протоколы МЦК сохранились полностью.
Свои соображения о причинах запрещения издания М.П. Громов обосновывает косвенными доказательствами. Так, для того, чтобы доказать пристрастность Федорова, он ссылается на фразу Чехова из письма к Лейкину: «В Москве находятся издатели-типографы, но в Москве цензура книги не пустит, ибо все мои отборные рассказы, по московским понятиям, подрывают основы...» (1, 147). Эти слова относятся к более позднему времени (1 апреля 1885 г.), к тому же он явно хотел сыграть на чувствах человека, кичившегося своим «страшным либерализмом», уговаривая стать издателем своей книги.
Впрочем, вполне вероятно и прямое истолкование этих слов, если иметь в виду «мелочишки» Чехова, подвергавшиеся безжалостной вивисекции при публикации в юмористических журналах. Но то ведь юмористические журналы; к ним всегда, и, надо сказать, не без оснований, цензура относилась особенно придирчиво.
Справедливо и указание исследователя на известное ожесточение в части преследования печати, наметившееся после убийства Александра II. Неясно только, в какой мере рассказы из невышедшего сборника могли вызвать гнев власть предержащих, ведь изданные вслед за тем «Сказки Мельпомены» не встретили никаких цензурных препятствий.
Как известно, лишь один входивший в первый сборник рассказ (пародия на Жюля Верна «Летающие острова») не печатался. Да и тот никак не мог стать причиной запрета книги. Что же касается ранее публиковавшихся рассказов, то исследователь обнаружил, что в некоторых из них изъяты фразы, так или иначе касающиеся духовных лиц. Более того, с этой целью даже подменены персонажи. Не исключено, что автор сделал это в предвидении возможных цензурных придирок или даже вследствие их, но тогда резонно встает вопрос: зачем было запрещать сборник, если автор со всеми предложениями цензуры согласился?
Столь же неубедительны доводы исследователя, когда он пытается оспорить предположение своих предшественников о возникших в связи с печатанием сборника финансовых затруднениях, ставших в конечном счете первопричиной всех бед. Судя по затратам Чехова на «Сказки Мельпомены», М.П. Громов предположил, что книжка должна была стоить 150—200 руб. — расход большой, но, имея в виду реализацию тиража, для Чехова все же посильный7. (О «Сказках Мельпомены» Чехов писал Лейкину: «...издание стоит 200 руб. Пропадут мои деньги — плевать» (1, 111).) Однако невышедший сборник по своим издательским параметрам нельзя сравнивать со «Сказками Мельпомены». Он был почти вдвое больше их по объему, а главное, проиллюстрирован большим числом рисунков и заставок. Значительно удорожала сборник рисованная в три цвета обложка.
Договор Чехова с Коди не сохранился. Известно точно лишь одно — что издание это было авторское8. Да и о самом типографе мы располагаем крайне скудными сведениями. Происходил он из купеческого сословия, а свою типолитографию открыл, судя по «Свидетельству», 8 марта 1882 г. в доме Мусина-Пушкина на Страстном бульваре9. Не исключено, что, не имея еще постоянной клиентуры, Коди поначалу готов был ради заказа пойти на любые, удобные клиенту условия. В те годы типографы охотно работали в кредит: печатали издания, за которые авторы расплачивались уже после выхода их в свет или частями по мере исполнения заказа. Не исключено, что и в данном случае договор предполагал рассрочку платежей, поскольку писатель не мог рассчитывать на скорую реализацию тиража своей книги, не имея никаких связей в торговом мире. Так или иначе, но какая-то крупная сумма, чтобы выкупить издание, ему все же была нужна. О своих же финансовых возможностях Чехов весьма образно писал брату Александру 13 мая 1883 г.: «Писание, кроме дергания, ничего не дает мне. 100 руб., к<ото>рые я получаю в месяц, уходят в утробу, и нет сил переменить свой серенький, неприличный сюртук на что-либо менее ветхое. Плачу во все концы, и мне остается nihil» (1, 70). Остается предположить, что кто-то из знакомых все же его субсидировал. Вероятнее всего это был М.М. Дюковский. Недаром одно из адресованных ему писем Чехов (август 1883 г.) оканчивал такими словами: «Ваш всегда покорный слуга, надоевший Вам с книгами, А. Чехонте» (1, 83). Да и эскиз обложки сборника долгое время хранился в его семье.
Высказанное Каллашом предположение, что у Чехова не нашлось необходимой суммы, чтобы выкупить заказ, из-за чего издание оказалось незавершенным и не поступило в цензуру, все же представляется более аргументированным, чем версия М.П. Громова. К тому же известно, что Коди не разорился, заведение его успешно продолжало работать, и в «Адресе-календаре» на 1885 г. он уже значился как «почетный гражданин». Следовательно, и в техническом отношении начинание Чехова не встретило никаких препятствий.
По бытовавшей традиции первый сборник долгое время именовался «На досуге». Сохранился и эскиз его обложки с тем же заглавием. Датировать эскиз трудно. Точно можно сказать лишь то, что он сделан не ранее февраля 1882 г., так как выполнен на обратной стороне одного из беловых вариантов известного рисунка Н. Чехова «Перед картиной г. Сухоровского «Нана»» (Будильник. 1882. № 6). Судить с том, сделан этот эскиз до или после подачи заявления в цензуру, не представляется возможным. Между тем М.П. Громов отверг это, по его мнению, первоначальное название сборника на том основании, что под тем же заглавием незадолго до описываемых событий, в 1878 г. (а также в 1881 г.), вышли другие юмористические сборники, а «дать своей первой книге ходовой и к тому же тривиальный заголовок Чехов, конечно, не мог». С версией Громова согласились многие советские исследователи. Правда, при обосновании причин якобы имевшего место цензурного запрета были высказаны различные мнения. Нисколько не сомневаясь в существовании такого запрета, Л.А. Малюгин полагал, что цензуре не понравилось слово «благодушные». В противовес ему А.М. Турков посчитал, что ее «недоброжелательно-настороженный взгляд привлек к себе скорее термин «Шалопаи», в свое время широко использованный Щедриным для характеристики тех пустоголовых дворян, из которых рекрутируются отборные кадры беспринципных, готовых на все, ни перед чем не останавливающихся администраторов вроде знаменитых господ ташкентцев». В качестве доказательства исследователь приводил ряд реминисценций из произведений Салтыкова-Щедрина, встречающихся в рассказах и письмах Чехова (правда, более позднего времени), на основании чего и построил свою гипотезу эволюции названия сборника.
«Новый вариант заглавия этой книги — «Шалость» есть рудиментарный остаток прежнего названия: ведь в щедринской сатирической терминологии у «Шалопаев» было несколько синонимических вариантов, в частности «Шалуны». Можно предположить, что под напором цензуры поиски названия шли, так сказать, в убывающей прогрессии:
«Шалопаи и благодушные».
«Шалуны и благодушные».
«Шалость».
В последнем случае название приняло совсем уж невинный, типичный для юмористики 80-х годов вид»10.
Заглавия, подобные «На досуге» или «Шалость», библиографы обычно называют типовыми. Им нет числа. Авторы об этом столь же хорошо осведомлены, как и читатели, тянущиеся к ним именно из-за их обычности, «тривиальности», как справедливо отмечает М.П. Громов. Писателю же подобные названия помогают спрятаться за маской обычности. Но если бы Чехова вдруг испугала тривиальность первоначального названия, то и в этом случае он вряд ли стал бы, как говорится, менять одно на другое. Более основательным представляется другое предположение.
«Шалопаи и благодушные» — следует считать первоначальным названием сборника, замененным то ли по совету цензуры, то ли по зрелому размышлению на «Шалость». Но и оно показалось автору если не эпатирующим публику, то по крайней мере чересчур игривым. Речь шла ведь о пестрой картине жизни, которую он пытался воссоздать в своих рассказах. Вот почему писатель и предложил брату установить нарисованную им картину на мольберт, а читателей пригласил «на досуге» с ней ознакомиться. Но, увы, издание не состоялось. Впоследствии Чехов решил все же материализовать идею рисунка и попросил своего доброго знакомого Ф.О. Шехтеля воплотить запавший в душу образ в обложке, предназначенной для другой книги, которую так и назвал — «Пестрые рассказы».
Судьба следующего издательского начинания Чехова оказалась более счастливой. В июле 1884 г. на прилавках книжных магазинов появился сборничек из шести рассказов с несколько ироническим названием «Сказки Мельпомены» (Чехов имел в виду именно музу трагедии — Мельпомену, а не музу комедии — Талию, как ошибочно считали некоторые критики)11. Имя автора скрывалось за псевдонимом А. Чехонте12. «Книжку я напечатал в кредит с уплатою в продолжение 4-х месяцев со дня выхода», — писал Чехов одному из своих петербургских знакомых (1, 115). Казалось бы, после приведенного свидетельства факт автоиздания не должен был вызывать сомнений, однако такие авторитетные исследователи, как Н.И. Гитович и Е.Н. Коншина, отдали честь издания книги типографу А.А. Левенсону13. Чем они руководствовались, сказать трудно, ведь, кроме указаний самого автора, им было хорошо известно и свидетельство его брата Михаила, писавшего, что книга лишь печаталась в типографии Левенсона; все расходы по ее изданию Чехов обязывался погасить частями по ходу реализации сборника. Но ему, как писал мемуарист, «не пришлось выручить даже и этих расходов, и вот по какой причине: владельцы книжных магазинов, которым «Сказки Мельпомены» были сданы на комиссию, вообразили, что это не театральные рассказы, а детские сказки, и положили ее у себя в детский отдел. <...> Что сталось потом со «Сказками Мельпомены», не знал даже и сам автор»14. Впрочем, последнее утверждение весьма сомнительно, поскольку, как известно, Чехов писал Лейкину, что к весне 1885 г. книжка полностью разошлась (1, 147).
В описываемое время А.А. Левенсон только-только развертывал свою деятельность. Его предприятие было оснащено одной небольшой типографской машиной и ручным типографским станком. Взяться за издание книги никому не известного автора он вряд ли бы рискнул. Тем более что все имеющиеся у него средства он как редактор-издатель вынужден был вложить в «Театральную газету», которая начала выходить с августа 1884 г. Не только издать, но и напечатать «Сказки Мельпомены» на столь льготных условиях он вряд ли согласился бы, не будь у Чехова солидного гаранта и не будь Левенсон сам в нем особо заинтересован. Проливают свет на эту историю письма старшего брата писателя Александра Павловича. Из них следует, что Левенсон имел особые виды на Чехова как будущего сотрудника «Театральной газеты», а гарантом выступал издатель газеты «Новости дня» А.Я. Липскеров, для которого Антон Павлович в тот момент писал роман. Именно он, в счет долга писателю, должен был выплатить часть денег, следуемых за типографские работы. Но, как это часто случается, в самый острый момент Липскеров оказался в весьма стесненных обстоятельствах («Накануне кризиса, едва держится», — писал о нем Александр Павлович) и не спешил оделить Чехова суммой, необходимой для выкупа тиража.
«После напрасных трехдневных хождений к Левенсону, от него к Липскерову и обратно я наконец добился некоторых результатов, — сообщал брату Александр Павлович. — <...> Левенсон в силу одному ему ведомых соображений дает только сто экземпляров для раздачи в книжные магазины по 10 штук и при этом ставит условием, чтобы расписки магазинов были вручены ему». В конечном счете, не без помощи Липскерова, Левенсон выдал Александру Павловичу значительную часть тиража, которую тот тут же постарался «рассовать» «по всем притонам книгоблудия», то бишь московским книжным магазинам и лавкам, при условии 30% книготорговой скидки.
Из приводимых в письмах названий фирм, которым были переданы для продажи «Сказки Мельпомены», можно заключить, что по 50 экз. книги получили магазины А.И. Мамонтова и И.И. Глазунова; по 25 экз. — Д.Н. Преснова, А.М. Земского, Улитиных, Н.П. Карбасникова (последний взял книгу со скидкой в 40%).
Александр Павлович совсем было собрался переслать 100 экз. книги в Петербург в магазины «Нового времени» (московский отказался взять книгу) и М.М. Стасюлевичу, но «за бедностью» не смог этого сделать. Собирался он, кроме того, отнести какое-то количество книг и к М.Н. Каткову, имевшему склад при своих изданиях, в московское отделение фирмы М.О. Вольфа, книготорговцу А.Л. Васильеву, а какую-то часть раздать по лавкам Никольского рынка.
Сообщая, что Карбасников намерен разослать «Сказки Мельпомены» по всем своим филиалам (даже в Варшаву!), Александр Павлович не без иронии отмечал, что хотя слава брата «растет», но в магазинах его книга «принимается неохотно». А в заключение одного из писем приводил текст телеграммы, якобы поступившей в контору Левенсона: «Имея четырех детей и не находя в литературе других сказок для чтения, кроме Андерсена и др., прошу выслать «Сказки Мельпомены»»15. Отсюда, вероятно, и возникла легенда о путанице, происшедшей из-за названия книги, о которой писал младший брат писателя Михаил Павлович.
В начале июля в петербургской еженедельной газете «Театральный мирок», издававшейся А.А. Плещеевым, сыном известного поэта, появился первый отзыв о «Сказках Мельпомены». Небольшая библиографическая заметка походила скорее на рекламное объявление, чем на рецензию. В ней сообщалось, что все шесть рассказов, входящих в сборник, «написаны бойким, живым языком и читаются с интересом», а их «автор обладает несомненным юмором»16. Не намного больше информации можно было почерпнуть из крошечной рецензии, появившейся вскоре в более влиятельной газете — «Новом времени»17. Ее автор, знакомый Чехова, А.Д. Курепин, был редактором юмористического журнала «Будильник» и одновременно московским корреспондентом «Нового времени». Кто-то из близких писателя старательно переписал его рецензию и сохранил в семейном архиве, справедливо полагая, что с этих небольших заметок начнется многотомная чеховиана18.
Третья рецензия была опубликована в самом конце года в одесской газете, и вряд ли автор книги узнал бы о ее существовании, если бы сам рецензент не сообщил ему об этом. Принадлежала она перу гимназического товарища Чехова — П.А. Сергиенко. По его мнению, рассказы А. Чехонте были «живьем вырваны из артистического мирка. Все они небольшие, читаются легко, свободно и с невольной улыбкой. Написаны с диккенсовским юмором: и смешно, и за душу хватает»19. Более сдержанно отзывался о книге четвертый рецензент. Он также считал, что рассказы написаны «недурно, читаются легко, содержание их и выведенные в них типы близки к действительной жизни», но особых восторгов не выражал20.
История подготовки прижизненных изданий Чехова достаточно подробно рассмотрена в упоминавшейся статье Е.Н. Коншиной. Следует только повторить, что уже в самых ранних сборниках писатель не механически воспроизводил включаемые в них рассказы, но, как правило, существенно их перерабатывал. Авторедактирование проявилось в основном в изъятии грубых выражений и провинциализмов, в сокращении текста, изменении названий и т. п. В более поздних книгах часты случаи переработки текста, искалеченного редакторами журналов в надежде предупредить придирки цензоров, а то и по их прямому указанию21.
В ряду издателей чеховских книг первым был редактор журнала «Осколки» Николай Александрович Лейкин.
С Чеховым он познакомился в один из своих приездов в Москву. Произошло это знаменательное событие, очевидно, в конце октября (в начале ноября?) 1882 г. Лейкин, только-только входивший в новую для него роль издателя-редактора юмористического журнала, был чрезвычайно заинтересован в расширении круга сотрудников, поэтому охотно включил в их число и Чехова. А впоследствии даже уверял, что именно он ввел своего нового знакомого в литературный мир Петербурга: «И как писателя Чехова — я отыскал. У меня в «Осколках» и начал свою деятельность. Даже в первый раз в Петербург приехал из Москвы со мной»22.
«Осколки» основал петербургский типограф Р.Р. Голике. Правда, он предполагал издавать не юмористический, а художественный журнал, да и назывался тот первоначально «Собрание картин». Но дело не пошло, и Голике вынужден был пригласить в компаньоны Лейкина, который преобразовал журнал в иллюстрированный еженедельник. С 1882 г. редакторами-издателями «Осколков» значились Н.А. Лейкин и Р.Р. Голике. Но последнему отводилась лишь роль технического руководителя.
Лейкин был на редкость плодовитым писателем. Он оставил 70 книг и массу мелких произведений, разбросанных в различных изданиях. Будучи фактическим редактором «Осколков», он одновременно был и ведущим сотрудником «Петербургской газеты», владелец которой С.Н. Худеков выплачивал ему в качестве гонорара ежегодно 9000 руб.23 И тем не менее правы те исследователи, которые считают, что «имя Лейкина едва ли оставило бы хоть сколько-нибудь заметный след в истории русской литературы, если бы не та роль, какую ему посчастливилось сыграть в судьбе Чехова»24. Однако оценить в полную меру талант молодого писателя он не смог, хотя повсюду и заявлял, что «Щедрина нового открыл»25. Не отличаясь особой требовательностью к себе, он не разделял ни устремлений, ни поисков своего сотрудника. Объективности ради следует сказать, что и на свои произведения он смотрел как на «товар», который как можно скорее и удачнее следует реализовать. Поэтому Лейкин не считал зазорным использовать для этого любые средства. Он, например, настоятельно советовал Чехову «подмазать» А.С. Суворина поздравительной телеграммой по случаю десятилетнего юбилея «Нового времени» в расчете на благожелательную рецензию26.
Не был он бескорыстен и когда рекомендовал Чехова в «Петербургскую газету». Не имея возможности полностью занять писателя в «Осколках», Лейкин весьма ревниво относился к его сотрудничеству в конкурирующих журналах. Он надеялся, что участие в газете как-то ограничит возможности Чехова, занимающегося к тому же еще и медицинской практикой. Впрочем, когда к Чехову стали проявлять повышенное внимание, Лейкин, желая сохранить свое положение в газете, попытался скомпрометировать его. «Он всячески подставляет мне ножку в «Петербургской газете»», — писал Чехов брату (1, 176). По этой же причине он активно поддерживал впоследствии сотрудничество писателя в «Новом времени», но за издание книги Чехова взялся, преследуя иные цели. Во-первых, не мог противостоять нажиму Чехова, резонно полагавшего, что он имеет на это оснований не меньше, чем другие сотрудники «Осколков», например Л.И. Пальмин и К.С. Баранцевич, книги которых вышли под маркой журнала, а во-вторых, надеялся заработать на его книжке, как и на других подобных изданиях.
Разговор о возможности издания сборника возник, вероятно, в конце 1884 г. или в начале следующего года, когда обычно Лейкин приезжал в Москву, чтобы подвести итоги своим операциям с московскими книгопродавцами. Однако он, видимо, не получил продолжения, и Чехов в апреле 1885 г. вынужден был напомнить издателю «Осколков» о своей просьбе: «Когда-то, сидя у Тестова, Вы обещали мне издать мою прозу... Если Вы не раздумали, то Исайя ликуй, если же Вам некогда со мной возиться и планы Ваши изменились, то возьму свой литературный хлам и продам оптом на Никольскую... Чего ему валяться под тюфяком? На случай, ежели бы Вы когда-либо, хотя бы даже в отдаленном будущем, пожелали препроводить меня на эмпиреи, то ведайте, что я соглашусь на любые условия, хотя бы даже на ежедневный прием унца касторового масла или на переход в магометанскую веру. Если отбросить все хламовидное и худшее, то лучших рассказов, годных для употребления, наберется листов на 10—15... Тут я разумею одни только юмористические вещи, за исключением мелочей... Каждый день порываюсь на Никольскую, и все какой-то глас с небес удерживает» (1, 147).
Переписка Чехова с Лейкиным сохранилась, и поэтому легко проследить, как развивались последующие события.
Несмотря на обещание, Лейкин не спешил издавать книгу «нового Щедрина», видимо, не очень веря в ее успех. Так возникает мысль подключить к этому делу издателя «Петербургской газеты» С.Н. Худекова, и решение вопроса практически откладывается до приезда писателя в Петербург. Однако ожидаемый разговор о деле не состоялся. Худеков пригласил Лейкина и Чехова к себе, чтобы «поговорить об издании, а потом прислал сказать, что не может принять. Даже прислал без записки. В запасе у него был следующий день, но он уже не повторил ни Вам, ни мне своего приглашения», — вспоминая перипетии своих отношений с Худековым, писал Лейкин Чехову27. Случай, действительно, из ряда вон выходящий. Сотрудник приезжает в Петербург в первый раз, хочет познакомиться с редактором, его приглашают, а потом отказываются принять. Однако принципиально вопрос об издании книги был решен. Приехав в Москву, Чехов отбирает первую партию рассказов и отсылает их в Петербург для набора. Получив рукопись, Лейкин, вероятно, уверовал в успех будущей книги и решился издавать ее единолично. Мотивировал он свое решение прохладным отношением Худекова к своему сотруднику, да и тем, что тот никогда не будет хлопотать за детище писателя. «Это все должен сделать я же, — резонно полагал Лейкин, объясняя свои действия Чехову, — [потом эти расчеты с ним]. Надо Вам сказать, что он большой грошевник. Наконец, со времени Вашего отъезда он ни разу и не упомянул мне о Вашей книге»28.
Условия, предложенные Лейкиным, были обычны для того времени. Поначалу издатель компенсировал затраты, а когда книга окупалась, доход делился пополам между ним и автором. «Труд вознаграждается так же, как капитал, и вместе с ним неразлучный риск на издание, так как ежели книга не пойдет — то убыток понесу я один, а не Вы», — аргументируя свои намерения, писал он автору.
Сборник предполагалось издать тиражом в 2000 экз., форматом, обычным для книг, выпускаемых «Осколками». В ответ на это предложение немедленно последовало согласие Чехова, считающего условия «вполне основательными»*. «Беру на себя, — писал он Лейкину, — только выбор статей, вид обложки и те функции, какие Вы найдете нужным преподать мне по части хождения к Ступину**. <...> Надежду Вашу на то, что книга скоро окупится, разделяю и я. Почему? Сам не знаю. Предчувствие какое-то... Почему вы не хотите печатать 2500 экз<емпляров>? Если книга окупится, то 500 лишних экз<емпляров> не помешают... Мы их «измором» продадим...» (1, 187).
Несмотря на намерение Лейкина выпустить книгу не позднее первой или второй недели великого поста, издание ее затянулось***. Скорее всего виной тому были обстоятельства, а не «козни» издателя, как пытался убедить Чехова его близкий знакомый Ф.О. Шехтель. «Вашему желанию издать книжку незаурядно, — писал он о компаньоне Лейкина Р.Р. Голике, — вполне сочувствует и выдержал несколько баталий с косматым чертом (его подлинное выражение)». И добавлял при этом: «Даже предположение, что Лейкин действует во вред Вам и, следовательно, в свою пользу, не лишено, как оказывается, основания, но благородный Роман Романович, торжественно подняв два пальца кверху, дал клятву не потакать его личным инстинктам и если не силою, то хитростью — одержать над ним верх»29. Думается, что речь в данном случае идет лишь об оформлении книги, которое Лейкину казалось чрезмерно роскошным.
Он предлагал издать книгу Чехова объемом примерно в 25—26 листов, ценою в 2 руб. Все это было в пределах существующей практики; единственное, в чем Лейкин отказывал писателю, — это во второй корректуре, объясняя свои действия экономией времени. Он охотно согласился и с предложенным Чеховым названием сборника «Пестрые рассказы», но, подумав, отказался увеличить его тираж. Аргументы его с коммерческой точки зрения имели известное основание: «Главную ценность в книге составляет бумага, и отнюдь не набор типографский, так зачем же капиталу, затраченному на бумагу, лежать? — писал он Чехову, предлагая иной вариант. — Если книга сразу раскупится, то можно печатать сейчас же и второе издание»30. А что касается композиции сборника, внутренней взаимосвязи входящих в него рассказов, то все подобные проблемы он воспринимал как излишнюю щепетильность. Он подчинился требованию Чехова исключить из сборника рассказ «Кошмар», который во избежание перерыва в печатании без согласия автора приказал набирать. Внутренне он, правда, с этим не согласился, памятуя о зря произведенных затратах. (Рассказ «Кошмар» был опубликован лишь весной следующего года в «Новом времени». Почему автор не захотел включить его в сборник, с полной определенностью сказать нельзя: то ли хотел предварительно опубликовать его в газете или журнале, то ли не находил ему места среди «Пестрых рассказов».)
«Пестрые рассказы» вышли не ранее 7 мая 1886 г. «Немного опоздали мы с книгой», — с сокрушением писал Лейкин автору31. Несмотря на активные меры, принятые для реализации издания, сборник расходился плохо. По словам Лейкина, книготорговцы «на деньги покупали книгу очень мало: по 5—10 экземпляров»32. Немного нашлось охотников, согласившихся взять ее на комиссию, хотя условия были для книгопродавцев весьма выгодные. Уступка при покупке книги за наличные доходила до половины номинала; при сдаче на комиссию — до 40%. Наибольшее число книг закупила фирма А.С. Суворина (300 экз.). Получив скидку в треть номинала, книжный магазин «Нового времени» тут же перепродал большую их часть мелким книгопродавцам с уступкой в 25%, правда, предоставив кредит.
Отлично понимая, что не столько реклама, сколько отзывы критики способны привлечь к книге внимание публики, Лейкин старался убедить Чехова послать книгу наряду с Сувориным и В.П. Буренину, ведавшему литературно-критическим отделом «Нового времени». Но если Суворина Чехов относил к числу своих знакомых, то Буренина таковым не считал и сборника ему не подарил. Лейкин попытался исправить его «оплошность» и отослал тому книгу от своего имени, но рецензии в «Новом времени» так и не дождался.
Нужно отдать Лейкину должное. На рекламу он не скупился. Несколько экземпляров «Пестрых рассказов» он послал и в редакции других журналов и газет, в расчете, как говорил, «авось напишут рецензии». Предположения его отчасти оправдались, но книга расходилась отнюдь не с той быстротой, на которую рассчитывали автор и издатель. В конце февраля 1887 г. Лейкин писал Чехову, что «книга идет неважно. <...> Провинциальный читатель ведь немного тратит на книги. Купит он себе Пушкина за полтора рубля и сидит над ним, да и просидит...»33 Окупилась она лишь к сентябрю 1888 г., после чего дела пошли значительно лучше, и к началу следующего года Лейкин рассчитывал получить с нее 500 руб. барыша34. Однако переводы были мизерны. Лишь раз Р.Р. Голике единовременно переслал Чехову 300 руб.35 Только в конце октября 1891 г. был произведен окончательный расчет36.
Последовавшие вскоре одиннадцать переизданий «Пестрых рассказов» (правда, выпущенных другой фирмой) свидетельствуют, что Чехов имел все основания рассчитывать на успех своей книги. Сборник содержал почти 80 рассказов, поэтому его вполне правомерно рассматривать как первое издание избранных произведений писателя. В книгу вошли многие, действительно лучшие из написанных к этому времени рассказов: «Дочь Альбиона», «Смерть чиновника», «Егерь», «Орден», «Кухарка женится», «Злоумышленник», «Налим», «Канитель», «Экзамен на чин», «Хирургия», «Хамелеон», «Детвора», «Устрицы», «Тапер», «Шведская спичка», «Толстый и тонкий», «О вреде табака» и многие другие. Да и оригинальная обложка Ф.О. Шехтеля придавала книге нарядный вид.
Появившиеся вскоре рецензии были противоречивы. Многое определялось тем, что часть критиков воспринимала Чехова как одного из авторов бесчисленных юмористических журнальчиков. Преднамеренность позиции определила субъективность оценок, что хорошо видно из такого примера: называя несколько лучших рассказов сборника, ни один из критиков не повторил другого при их перечислении. Однако все рецензенты соглашались с тем, что имеют дело не с ординарным литератором. Даже А.М. Скабичевский, слова которого больно задели Чехова (1, 148), видел его необычность, хотя и не смог выделить из числа тех «газетных писателей», коим в конце концов «приходится в полном забвении умирать под забором». Маститый критик писал, что «книга Чехова, как ни весело ее читать, представляет собою весьма печальное и трагическое зрелище самоубийства молодого таланта, который изводит себя медленной смертью газетного царства»37.
Нечто подобное утверждал и рецензент «Наблюдателя», считающий, что «дарование автора не сделало блестящих успехов и разменялось, напротив, на мелочь, имеющую очень незначительную ценность»38. Да и как могло быть иначе, если самая большая из «статеек» (так уничижительно рецензент называл чеховские рассказы) не превышала десяти страниц, а большинство занимало два-три листка39. Впрочем, указание на несостоятельность такого рода доводов можно встретить уже у современников Чехова, даже разделяющих мнение Скабичевского. Недаром же один из них, Ф.И. Булгаков, в конце своей рецензии вдруг вспомнил поговорку «о малом, да дорогом золотнике».
Однако большинство критиков если и не оценили в полной мере книгу Чехова, то все же отозвались на ее выход добрым словом. А журнал «Русское богатство» поместил статью Л.Е. Оболенского, в которой Чехову отдавалось явное предпочтение перед В.Г. Короленко, несмотря на то что интерес к творчеству последнего в тот момент был исключительно велик40.
Высоко оценили «Пестрые рассказы» «Русская мысль», «Русские ведомости», «Петербургские ведомости», не говоря уже о «Петербургской газете» или «Осколках», напечатавших панегирики доброго знакомого писателя — В.В. Билибина41. Казалось, Чехов должен был быть доволен и книгой, и общественной реакцией на ее выход. Но в действительности этого не случилось. Самая суровая оценка книги прозвучала из уст автора, отдавшего должное только оформлению.«Виньетка (речь идет об обложке. — Е.Д.) вышла удачна. Не знаю, почему она Вам так не понравилась! — писал Чехов Лейкину по получении «Пестрых рассказов». — Вообще книга внешностью превзошла мои ожидания, за что приношу большущее спасибо виновникам сего, но внутри она не тово... Следовало бы кое-какие рассказы выбросить, а кое-какие починить. Цена несколько велика» (1, 246). А впоследствии даже повторил ему слово в слово то, о чем ранее, казалось бы в сердцах, говорил Григоровичу: «Книжка моя мне очень не нравится. Это винегрет, беспорядочный сброд студенческих работишек, ощипанных цензурой и редакторами юмористических изданий» (1, 219).
Несправедливая суровость этих строк вызывала недоумение у многих исследователей. Основания для сомнений в их искренности дает несколько ироническая дарственная надпись автора самому себе на одном из экземпляров «Пестрых рассказов»: «Уважаемому Антону Павловичу Чехову от автора. 86.V.24»42. Как тут не вспомнить радостное восклицание другого писателя по поводу завершения своего труда: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»
Объяснить сказанное можно только тем, что со временем автор несколько иначе оценивал свою роль в литературе, чем тогда, когда книга готовилась к печати. Особенно его огорчило то обстоятельство, что ничего не было сделано для исправления огрехов, вызванных поспешностью работы и произволом издателей.
Тому, что Чехов отошел и от Лейкина и от его журнала, в какой-то степени способствовали рассказы В.В. Билибина, весьма подробно освещавшего жизнь редакции. Именно он еще в августе 1886 г. писал Чехову, что Лейкин «становится все более и более невыносим. От него нравственно и душевно скверно пахнет»43. Из писем вырисовывалась фигура отнюдь не бесталанного литератора, превратившегося в удачливого предпринимателя и домовладельца, не считавшего зазорным уверять окружающих, что его «любит Александр III». Вожделенной мечтой этого писателя стал пост петербургского городского головы.
В неискренности Лейкина Чехов никогда не обманывался. В начале 1886 г. он писал брату Александру, что, несмотря на теплый прием, Лейкин «чуть не задавил» его «своею ложью» (1, 176). Но причины назревавшего разрыва были более глубоки, чем личные антипатии. «С этим Квазимодо (т. е. Лейкиным. — Е.Д.) у меня разладица, — писал в начале 1887 г. тому же адресату Чехов. — Я отказался от добавочных и аккуратного писания, а он шлет мне слезно-генеральские письма, обвиняя меня в плохой подписке, в измене, двуличии и проч. <...> Рад бы вовсе не работать в «Осколках», так как мелочь опротивела. Хочется работать покрупнее или вовсе не работать» (2, 16).
О том, что приведенные строки не были написаны под наплывом каких-то случайных соображений, свидетельствует А.С. Лазарев-Грузинский, сообщавший тогда же другому московскому знакомому писателя, Н.М. Ежову: «Чехов страшно бранит Лейкина, но говорит, что его надо и пожалеть»44. Эти слова в какой-то степени объясняют последующие шаги писателя. Будучи деликатным человеком, Чехов счел необходимым подсластить пилюлю. Сообщая о своем решении прекратить сотрудничество в журнале, он в весьма приукрашенном виде рисовал роль адресата в своей судьбе: «Не подумайте, что я отлыниваю от «Осколков». Ни-ни! «Осколки» — моя купель, а вы — мой крестный батька» (2, 164).
Напечатав в одном из последних номеров «Осколков» за 1887 г. рассказ «Лев и солнце», он отошел от журнала. Тем не менее еще несколько лет поддерживал переписку с Лейкиным.
Что же касается отношений с Р.Р. Голике, то они до конца оставались исключительно теплыми и дружескими. Чехов познакомился с ним во второй приезд в Петербург — 26 апреля 1886 г. В одну из встреч Голике передал писателю только что вышедшие в свет экземпляры «Пестрых рассказов». На одном из них автор тут же сделал свою первую и ни к чему не обязывающую дарственную надпись: «Милому Роману Романовичу. 7 мая 86 г. А. Чехов»45.
В расположении Голике к себе Чехов был уведомлен в свое время Ф.О. Шехтелем, аттестовавшим известного типографа следующим образом: «Эта милейшая мужчина, страшно жаждующий Вашего знакомства, ревнует Вас к Лейкину, которому он, к слову сказать, не симпатизирует, и уверен, что в Ваш прошлый приезд в Петербург. Лейкин преднамеренно уклонял Вас от знакомства с ним»46. Так эпитет «милейший» становится непременной принадлежностью в характеристике нового знакомого, вскоре превратившегося в приятеля: «Милейшему человеку и хорошему приятелю Роману Романовичу Голике от его почитателя», — презентуя сборник «В сумерках», напишет позднее Чехов (10 декабря 1887 г.), а затем практически повторит — на сборнике «Рассказы» (1889): «Роману Романовичу Голике, милейшему человеку и приятелю, от автора».
Сохранившаяся переписка Чехова с Голике носит деловой характер и не дает оснований судить о глубине их симпатий друг к другу в той степени, как это представляется из двух последних надписей, запечатленных на книге и фотографии Чехова 1 января 1902 г. Последняя их встреча состоялась в Крыму. Для Чехова был очевиден исход болезни, поэтому книга и портрет дарились, как говорится, «на добрую память». Надпись на книжке звучит несколько иронично и в то же время доверительно: «Ромаше Голике от знаменитого писателя на память о его великих делах» («В сумерках», 1889). Зато на фотографии она носит явно элегический характер: «Милому другу Роману Романовичу Голике от сотрудника «Осколков» А. Чехова на добрую память о нашей старой постоянной дружбе».
В 1886 г. впервые появилась публикация Чехова под его подлинной фамилией. Писатель еще подписывался некоторое время «А.Чехонте», но фактически с прекращением регулярного сотрудничества в юмористических журналах отмер и его псевдоним. Неожиданно напомнила о нем небольшая книжка «Невинные речи», выпущенная в 1887 г. братьями М.А. и Е.А. Вернерами, издателями журнала «Сверчок», в котором недолго сотрудничали братья Антон и Николай Чеховы.
Вернеры происходили из дворянской семьи. Детство их прошло в Одессе, что, возможно, сказалось на судьбе старшего брата (Михаила Антоновича), ставшего морским офицером. Со службы он уволился в 1882 г. И хотя, как значилось в его аттестате, в «походах и делах против неприятеля» участия не принимал, зато неоднократно бывал в различных «морских кампаниях»47. Увиденное послужило материалом для нескольких книг, пользовавшихся успехом у читателя.
Чехов познакомился с Вернерами в начале 80-х гг., когда младший из издателей — Евгений работал секретарем юмористического журнала «Зритель». Сотрудничали они одновременно и в других журналах, часто встречались у общих знакомых. Рекомендуя Лейкину Евгения Вернера как талантливого юмориста, Чехов называл его своим «московским конкурентом», хотя и отмечал свойственную тому всеядность и отсутствие четких общественных идеалов (1, 79—81).
Первоначально успех сопутствовал издательским начинаниям М.А. Вернера. Основанный им в 1885 г. журнал «Вокруг света» вызвал интерес публики. Но когда он вместе с братом решил расширить дело, сказались и отсутствие опыта, и конкуренция, и узость рынка. Затеянные им журналы «Сверчок» и «Друг детей» разорили незадачливых предпринимателей. Продав в начале 90-х гг. И.Д. Сытину права на издание журнала «Вокруг света», они уехали за границу и больше не возвращались в Россию. Но в 1885 г., когда только планировалось издание «Сверчка», Е.А. Вернер был полон радужных надежд. Приглашая Чехова сотрудничать в журнале, он писал: «Я нарочно ездил в Париж, чтобы привезти несколько новых способов исполнения рисунков. <...> Я хочу взять за образец небольшие парижские журналы (конечно, меньше клубнички и побольше юмора). Из художников я пригласил в качестве постоянных вашего брата, Шехтеля и Левитана, а также Люка в Париже»48. По его словам, издатели стремились придать «журналу совершенно оригинальную физиономию, начиная от формата, способа печати, расположения текста и рисунков, содержания, направления и кончая даже объявлениями»49.
Несмотря на критическое отношение Чехова к претензиям издателей, вначале они действительно попытались поставить дело на европейский лад. Тому, кто «хоть раз побывал в типографии братьев Вернеров, могло показаться, что он попал нечаянно за границу, — вспоминал Михаил Чехов. — Дело кипело, машины гремели, газовый двигатель вспыхивал и пыхтел, а сами Вернеры не сидели барами, сложа руки, и дожидались прибыли, а оба, по-рабочему одетые в синие блузы, работали тут же не покладая рук. <...> Но, когда они освобождались от своих дел, то, как истинные европейцы, появлялись в обществе в самых изысканных модных костюмах, и Антон Павлович подтрунивал над ними в «Осколках московской жизни», которые он помещал в лейкинских «Осколках»50».
Приобретя в 1886 г. типографию с цинкографией, братья одновременно с изданием журналов стали выпускать и беллетристические произведения. Все их книги «отличались оригинальностью и изяществом и при более счастливых обстоятельствах Вернеры могли бы сделать многое»51. Но, к сожалению, ни энергия издателей, ни технические совершенства типографии не сказались на содержании их изданий, да и в художественном оформлении книг проявлялось скорее стремление потрафить вкусам буржуазного читателя. На эту сторону дела обращал внимание и Чехов. «Дайте книжку тоньше, но изящнее, — писал он Лейкину в начале ноября 1887 г. — Нынешняя публика входит во вкус и начинает понимать... Потому-то братья Вернеры, изящно и французисто издающие свои книжонки, распродают свои издания меньше чем в 2 месяца. Это я не утрирую...» (2, 143). К сказанному остается добавить, что издавали они свои «книжонки» удивительно быстро, даже для тех лет, о чем можно судить по сборнику «Невинные речи».
С предложением издать сборник рассказов Евгений Вернер обратился к Чехову в начале сентября, а вышел он из печати 21 октября 1887 г.52 Чехов без особой радости принял это предложение. «На днях, — писал он 13 сентября 1887 г. одной своей знакомой, — я продал кусочек своей души бесу, именуемому коммерцией. На падаль слетаются вороны, на гениев издатели. Явился ко мне Вернер, собачий воротник, издающий книжки на французско-кафешантанный манер, и попросил отсчитать ему десяточек каких-нибудь рассказов посмешнее. Я порылся в своем ридикюле, выбрал дюжину юношеских грехов и вручил ему. Он вывалил мне 150 целкашей и ушел. <...> Не будь я безденежен, собачий воротник получил бы кукиш с маслом...» (2, 119).
Эти горькие слова написаны в обычной для Чехова шутливой манере, но их иронический тон не скрывал досады и недовольства собственным поступком. Основания тому действительно были. Чехов делал как бы шаг назад в сравнении с уже достигнутым. Если вышедший перед этим сборник «В сумерках» (речь о нем впереди) высветил новые грани его таланта, то «Невинные речи» возвращали читателя к уже пройденному этапу. Рецидив Чехонте ничего, кроме раздражения, вызвать у автора не мог. Отсюда и более чем самокритичная оценка сборника: «Издание изящное, но рассказы так плохи и пошлы, — писал он брату Александру, — что ты имеешь право ударить меня по затылку...» (2, 140).
Эпитет «изящное» не следует понимать в буквальном смысле слова; речь идет о том дешевом шике, которым отличались вернеровские издания. Что и было иронически высвечено братом Чехова Николаем, рисовавшим обложку книги. На лицевой ее стороне была изображена романтическая барышня, задумчиво читающая лежащую на коленях книгу. Вся ее фигура, обрамленная гирляндой экзотических цветов, как бы олицетворяла суть «Невинных речей», с которыми автор обращался к аудитории. Но стоило перевернуть книгу, и на задней крышке обложки та же самая девица весьма игриво показывала «нос» читателю, доверившемуся этому камуфляжу. К тому же обозначенная в рамке цена напоминала, что эта безобидная шутка обошлась ему в полтора рубля.
После раскраски золотом (в другом варианте — серебром) обложка потеряла ложноромантический флер, она стала просто аляповатой. Исчезла и ирония. К счастью, титул остался таким, каким его задумал художник. Сидящие на гусиных перьях и пожимающие друг другу руки купидоны одновременно олицетворяли и фамильный герб незадачливых издателей, и их фирменную марку. Без особого труда читатель воспринимал эту виньетку как пародию на запечатленный в широко известной книге «Символы и эмблемата» символ «междусобойной любви», изображаемой в виде двух купидонов. Один лишь Лейкин, приняв чеховские слова за чистую монету и будучи поражен качеством бумаги и печати, очень высоко оценил издание. «Книжка действительно издана изящно, — писал он. — Бумага в книге настолько роскошна, насколько уже и не надо. <...> Имею, впрочем, основания полагать, что такая дорогая бумага, какая находится на моем экземпляре, поставлена только на 25—30 экземплярах, предназначенных на подарки, все же остальные печатались на более худшей бумаге»53. Предположения Лейкина ни на чем не базировались. Весь тираж был отпечатан на одной и той же бумаге. Но, несмотря на такого рода достоинства, пресса не обратила на книгу никакого внимания, да и сам автор ее никогда не поминал.
Остался, и не без причины, горький осадок у Чехова. Его недовольство вызывалось не столько самой книгой, сколько тем, что она связывала его имя с людьми, явно ему антипатичными. И не потому, что те стали выступать по отношению к нему в роли «руки дающей». Виной всему была метаморфоза, которая произошла с Вернерами, подчинившими все свои устремления одной цели — барышу. Литературная сторона дела стала отступать на второй план, издатели в равной степени стали пренебрегать интересами как читателей, так и авторов своих изданий54.
Писатель А.В. Круглов, сотрудничавший с Вернерами, писал, правда, после того, как рассорился с ними, что журналы «Вокруг света» и «Сверчок» шли бойко, хотя и не пользовались репутацией в журналистике. Особенно нападали в печати на первый журнал. Но Вернеры не обращали внимания на печать. Оба издания давали хороший дивиденд, а «идеи» и «принципы», о которых когда-то любили говорить братья, теперь для них не имели никакого значения. Они отлично устроились, обзавелись палаццами, дорогой обстановкой, ездили на собственных лошадях и жили во «все удовольствие», как говорится. Недавние бедняки, ютившиеся в комнатке и занимавшие по полтине на обед, они вдруг сделались собственниками изданий, типографии и цинкографического заведения»55.
Чисто коммерческий характер носило и затеянное ими в 1887 г. книгоиздательское дело. Началось оно с выпуска ряда переводных книг (А. Лори, Майн Рид, Р. Стивенсон, Л. Буссенар, Г. Мало), составивших серию «Путешествия и приключения на суше и на море», иллюстрированных французскими художниками Ж. Ру, Н. Фера, Эм. Бояром. Непонятно, каким образом в их числе оказалась книга Л.Н. Толстого «Детство и отрочество», иллюстрированная «рисунками, гравированными на дереве в Париже», о чем особо сообщалось в каталоге фирмы. Вероятно, единственной причиной тому было то, что эти книги были безгонорарными изданиями.
Аппетит, как говорится, приходит во время еды, и Вернеры решили расширить дело выпуском юмористических сборников, рассчитанных на более широкий круг читателей. Если книги серии «Путешествия и приключения на суше и на море» стоили от двух до трех рублей, то книги, издаваемые под маркой журнала «Сверчок», — от рубля до полутора. Среди последних значился и сборник А. Чехонте «Невинные речи» — «прелестный томик талантливых очерков, иллюстрированный рисунками и виньетками», как говорилось о нем в каталоге фирмы56. Однако «прелестный томик» не оправдал возлагаемых на него надежд, хотя и был издан тиражом в 2000 экз., тогда как журнал «Сверчок» и прочие юмористические сборники печатались тиражом в 1200 экз. (объем книги составлял 15 печатных листов)57. К середине 1888 г. он еще не был распродан. Чехов узнал об этом из случайно увиденного им извещения какого-то неизвестного ему книгопродавца, сообщавшего о дешевой распродаже его книги, невесть каким образом у него оказавшейся. Разгневанный автор немедля отправил письмо издателям (оно, к сожалению, не сохранилось, но о тоне, каким оно было написано, можно догадаться по первой же фразе ответа М. Вернера: «Поражен Вашим письмом...»). Из оправданий адресата выяснились обстоятельства дела. Перекупив у К. Цветкова журнал «Друг детей», Вернеры «ликвидировали книжное дело»58. Один из покупателей приобрел у них весь остаток «Невинных речей» и уже от своего имени дал так расстроившее Чехова объявление59. Объяснение пришлось принять к сведению, но на душе остался горький осадок. Впрочем, и до этого случались неприятные казусы.
Как-то, желая избежать объяснений с Лейкиным, ревниво следившим за публикациями чеховских рассказов в конкурирующих журналах, писатель передал Евгению Вернеру свой рассказ «Ночь на кладбище» с тем, чтобы тот был опубликован под псевдонимом. Номер делал Михаил Вернер, который не знал об условии (а может быть, и знал, но хотел подчеркнуть в целях рекламы участие в журнале Чехова) и «пустил» рассказ со всем известной подписью «А.Чехонте». Хотя адресат чеховского письма и находил его «немного резким и вовсе не справедливым», он все же попытался уговорить писателя забыть «эту историю» и по-прежнему сотрудничать в журнале60. Однако ровно через три года, в январе 1889 г., возобновившееся сотрудничество окончилось полным разрывом отношений. И виной тому послужил не слепой случай, а все та же метаморфоза, происшедшая с Вернерами, о которой говорилось выше.
Приглашая Чехова принять деятельное участие в «Сверчке», Евгений Вернер понимал, что имя писателя должно украсить журнал. «Если не ввиду будущей работы постоянной в «Сверчке», то главным образом ввиду нашего знакомства Вы не откажетесь особенно постараться для первого номера, чтобы первый блин не вышел комом...» — несколько заискивающе писал он Чехову61. Писатель от предложения не отказался, но, с точки зрения редактора, особого старания не проявил. «Я совершенно разобиделся на Вас, — ревниво замечал он в одном из писем к Чехову, — в «Осколки» Вы посылаете совсем другой материал, а нам отбросы. Я надеюсь, что Вы хотя бы ввиду нашей прежней дружбы и старого знакомства постараетесь...»62
И хотя особого «старания» Чехов не проявлял, былые связи все же поддерживались, несмотря даже на неаккуратность Вернеров в денежных расчетах. Оправдываясь в прижимистости, Е. Вернер пытался все свести к шутке и даже иронизировал над собой, отвечая Чехову: «С некоторого времени я усвоил, как вы говорите, издательские привычки, а издатели обыкновенно стараются... дать поменьше. Так и я»63. Чехов был готов простить эти «слабости», понимая их истинную причину: «Вернеры лошадей свели с жилеток в конюшни и теперь гарцуют по улицам. <...> Бывают оба у меня. Очень приличны и комильфотны. Рассуждают дельно», — писал он брату Александру в день выхода своей книги (2, 135—136). Но, прощая слабости, свойственные многим людям, он посчитал необходимым прекратить знакомство с Вернерами, как только убедился в том, что рубль стал для них началом всех начал.
Все предстало в истинном свете, когда в первом номере «Сверчка» за 1889 г. (Чехов уже не сотрудничал в это время в журнале) был помещен без всякой оговорки ранее публиковавшийся его рассказ «Дорогая собака» под несколько иным названием («Собака»). Напечатан он был без ведома автора, и вполне естественно, что писатель потребовал объяснений, заодно пригрозив беззастенчивым издателям требованием компенсации в размере сторублевого штрафа. Было ли это сказано в шутку или всерьез, судить сейчас трудно. Скорее всего в этих словах скрывалось желание писателя наказать Вернеров за ту самую издательскую прижимистость, по поводу которой в свое время иронизировал один из них, не забывая при этом интересов своего кошелька.
Найди Вернеры человечные слова в свое оправдание, может быть, разгневанный автор и простил бы их. Но из неуклюжих объяснений старшего из братьев выходило, что он посчитал себя вправе печатать рассказ, не уведомив об этом автора, поскольку приобрел его наравне с другими рассказами Чехова для сборника «Невинные речи». По какому-то наитию ему показалось, что тот не вошел в сборник (во всем якобы был виноват метранпаж, высказавший ему мысль о возможности публикации рассказа), и тогда он решил реализовать свое право на одну публикацию «Дорогой собаки». Правда, в свое время речь шла не о журнале, а о книге. Да и из объяснений Вернера выходило, что метранпаж передал ему не рукопись, а вырезку из «Осколков». Так что сноску на первую публикацию все равно давать следовало. Закона же он не нарушил, так как существующие правила разрешали периодическим изданиям перепечатку текста в объеме не более 16 страниц, при обязательном указании источника заимствования.
По ходу дела ошибка была обнаружена и исправлена. Без указания источника публикации вышли лишь первые триста экземпляров, один из которых и попался на глаза Чехову. Что же касается «штрафа», то Вернер соглашался его выплатить только по решению третейского суда64. Нет необходимости говорить, что до этого дело не дошло.
Так несколько трагикомически закончилось сотрудничество писателя в «малой» прессе и с «малыми» издателями. Наиболее внимательные критики и коллеги уже давно указывали ему на несообразность этого альянса. «Я думаю, что Вам было бы очень своевременно выбраться в большую литературу, в которой Вы, несомненно, можете занять видное место. Мелочишка, которую Вы теперь пишете, — прекрасная мелочишка; но ведь она треплет живой талант и растреплет его рано или поздно», — писал Чехову член редакции «Русской мысли» Митрофан Николаевич Ремезов еще в августе 1886 г., приглашая его к сотрудничеству в журнале65.
Но на пути в «Русскую мысль» пришлось сделать несколько затянувшуюся остановку.
Примечания
*. А.В. Амфитеатров еще при жизни Чехова, вспоминая о времени их совместной работы в «Будильнике», приводил слова писателя: «Мой идеал заработка — получать 15 копеек за строчку и зарабатывать 300 руб. в месяц!» (O.G. Литературный альбом // Россия. 1900. 14 (26) янв.).
**. Ступин А.Д. — московский издатель и книгопродавец, комиссионер Лейкина.
***. В 1886 г. пост начинался в последней декаде февраля по старому стилю.
****. Н. Ладожский — псевдоним В.К. Петерсона.
1. Гитович Н.И. Указ. соч. С. 65.
2. Чуковский К.И. Люди и книги. 2-е изд., доп. М., 1960. С. 424.
3. Каллаш В. Первый сборник А.П. Чехова // Искры. 1908. № 26. С. 202—207.
4. Чехов М.П. Указ. соч. С. 102.
5. См., напр. Гитович Н.И. Указ. соч. С. 78—79; Коншина Е.Н. Указ. соч. С. 86.
6. Громов М.П. Антон Чехов: первая публикация, первая книга // Прометей. М., 1967. Т. 2. С. 162—178.
7. Там же. С. 172.
8. См. авторские пометы на экземпляре невышедшей книги, хранящейся в библиотеке Государственного Литературного музея.
9. ЦГИАМ, ф. 212, оп. 1, д. 102, л. 20.
10. Малюгин Л. Чехов: Повесть-хроника // Дон. 1969. № 1. С. 71; Турков А.М. А.П. Чехов и его время. 2-е изд., испр. и доп. М., 1987. С. 41—42.
11. Наблюдатель. 1885. № 4. С. 68; выход книги предельно точно датируется по дарственной надписи сестре писателя: «Другу и приятелю Марии Павловне Чеховой от собственного ее братца автора Чехонте. 4.12/VI» (Огонек. 1960. № 4. С. 24).
12. Точное название книги: Сказки Мельпомены. Шесть рассказов А. Чехонте. М.: тип. А. Левенсона. Петровка, Рахманов пер., собств. дом. 1884. 96 с.
13. Гитович Н.И. Указ. соч. С. 78—79; Коншина Б.Н. Указ. соч. С. 36.
14. Чехов М.П. Указ. соч. С. 101.
15. Чехов А.П. Письма А.П. Чехову его брата Александра Чехова. М., 1939. С. 102—104, 108—109.
16. Библиографическая заметка // Театр. мирок. 1884. № 25.
17. К[урепин] А.Д. Московский фельетон // Новое время. 1884. 28 июля.
18. ЦГАЛИ, ф. 2540, оп. 1, д. 29, л. 1.
19. Яго (Сергеенко П.С.). Летучие заметки. Нечто о смехе // Новорос. телеграф. 1884. 1 дек.
20. Наблюдатель. 1885. № 4. С. 68—69.
21. Коншина Е.Н. Указ. соч. С. 98.
22. Первое письмо Лейкина Чехову датируется 14 ноября 1882 г. (ЦГАЛИ, ф. 549, оп. 1, д. 303, л. 1), а Чехова Лейкину — 12 января 1883 г. См. также: Из дневника Н.А. Лейкина / Публ. Н.И. Гитович // Лит. наследство. Т. 68. С. 500; Николай Александрович Лейкин в его воспоминаниях и переписке. Спб., 1907. С. 243.
23. Бахтиаров А.А. Слуги печати: Очерки книгопечатного дела. Спб., 1893. С. 218.
24. Чехов А.П. Переписка: В 2 т. М., 1984. Т. 1. С. 217.
25. Плещеев А.А. Об А.П. Чехове // Петербург. дневник театрала. 1904. № 28. С. 3.
26. ГБЛ, ф. 331, к. 50, д. 1г, л. 15, 16, 17.
27. Там же, л. 8 об.
28. Новый мир. 1940. № 2/3. С. 382. Фраза в скобках при публикации письма была опущена. См.: ГБЛ, ф. 331, к. 50, д. 1г, л. 8 об.
29. ГБЛ, ф. 331, к. 63, д. 63, л. 13.
30. Там же, к. 50, д. 1г, л. 15.
31. Там же, л. 31. Первое объявление о выходе книги см. в журнале «Осколки» (1886. № 20).
32. ГБЛ, ф. 331, к. 50, д. 1г, л. 32.
33. Там же, л. 34.
34. Там же, л. 31, 32, 34, 37, 41; д. 1д., л. 8—9, 18; д. 1ж, л. 9.
35. Там же, к. 41, д. 3, л. 2—2 об.
36. Там же, к. 50, я 1и, л. 4 об. — 5.
37. Новые книги // Сев. вестн. 1886. № 6. С. 123—126.
38. Наблюдатель // 1886. № 12. С. 37—38.
39. Змиев Ф. (Ф.В. Булгаков). Критика и библиография // Новь. 1886. № 17. С. 63.
40. Оболенский Л.Е. Обо всем. Критическое обозрение (молодые таланты: г. Чехов и г. Короленко. Сравнение между ними...) // Рус. богатство. 1886. № 12. С. 166—171.
41. Говоря об одной из подобных рецензий (Н. Ладожского)****, Чехов писал Лейкину: «Критика Ладожского (кто он?) неважная. Много слов, но мало дела, но все-таки приятно и лестно» (1, 250).
42. Сысоев Н.А. Указ. соч. С. 125—126.
43. Лейтнеккер В.Э. Архив А.П. Чехова: Аннотированное описание писем к А.П. Чехову. М., 1939. Вып. 1. С. 22.
44. Гитович Н.И. Указ. соч. С. 149.
45. Лит. наследство. Т. 68. С. 284. Все позднейшие надписи Чехова Голике см. в этой публикации.
46. ГБЛ, ф. 331, к. 63, д. 63, л. 13.
47. Динерштейн Е.А. И.Д. Сытин. М., 1983. С. 58.
48. Лейтнеккер В.Э. Указ. соч. С. 75.
49. ГБЛ, ф. 331, к. 44, д. 13, л. 2.
50. Чехов М.П. Указ. соч. С. 96.
51. Там же.
52. ЦГИАМ, ф. 31, оп. 1, д. 36, л. 18. В начале 1887 г. старший брат уехал за границу для длительного лечения (ЦГИА, ф. 776, оп. 8, я 286, л. 35). Сохранившиеся его письма к Чехову датируются 1888—1889 гг.
53. Чехов А.П. Переписка. Т. 1. С. 157.
54. Московский обер-полицмейстер сообщал 5 июня 1891 г., что к нему поступило много жалоб подписчиков на братьев Вернеров, которые «в последнее время совершенно прекратили свое издание и сами отметились выбывшими в Петербург» (ЦГИА, ф. 776, оп. 6, я 286, л. 38).
55. Круглов А.В. Пестрые страницы // Ист. вестн. 1895. № 12. С. 810.
56. Каталог изданий бр. Вернеров. М., 1887.
57. ЦГИАМ, ф. 31, оп. 1, д. 36, л. 4, 17.
58. Редакторами-издателями журнала М. и Е. Вернеры числились с января 1888 г.
59. ГБЛ, ф. 331, к. 44, д. 13, л. 8.
60. ЦГАЛИ, ф. 549, оп. 1, д. 285, л. 1—2.
61. ГБЛ, ф. 331, к. 44, д. 13, л. 1.
62. Там же, л. 4.
63. Там же, л. 5.
64. Там же, л. 10.
65. Гитович Н.И. Указ. соч. С. 141.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |