История одной дружбы

Все издатели, с которыми Чехову приходилось иметь дело до встречи с Иваном Дмитриевичем Сытиным, были литераторами, т. е. товарищами по цеху. Последнее обстоятельство в конечном счете многое определяло в характере их взаимоотношений, чего никак нельзя сказать о десятилетней дружбе с Сытиным.

Задолго до того, как Чехов познакомился со своим будущим издателем, они немало были наслышаны друг о друге от сотрудников «Посредника». Еще в мае 1893 г. Чехов писал одному из руководителей этого издательства, что поручил брату передать «через Сытина авторские экземпляры» своих книжек, которые ему не понадобились (5, 210)^*.

Иероним Ясинский уверял, что это он свел Чехова с Сытиным. Однако его свидетельство не согласуется со сведениями, которые приводит Сытин, несколько иначе рисующий историю своего знакомства с писателем. Правда, и он датирует его декабрем 1893 г.: «Мы с ним (т. е. Чеховым. — Е.Д.) встретились у Иверской, в часовне. Мы вышли оттуда, и он сказал, что хочет познакомиться со мною, и сделал предложение своего томика»¹.

В день заключения договора, а может быть и до этого, Чехов посетил издательство и типографию Товарищества И.Д. Сытина. Своими впечатлениями он тут же поделился с Сувориным. В свое время высказывалось предположение, что восторженная оценка всего увиденного, содержащаяся в этом письме, имела целью уязвить издателя «Нового времени», постоянно выставлявшего себя истинным поборником интересов русского народа, особенно это ощущалось в словах, что сытинское Товарищество — «единственная в России издательская фирма, где русским духом пахнет и мужика покупателя не толкают в шею».

Однако фраза из того же письма: «На днях я был у Сытина и знакомился с его делом. Интересно в высшей степени. Это настоящее народное дело», — свидетельствует о глубокой заинтересованности писателя во всем увиденном. Он искренне советовал своему адресату побывать у Сытина «...в складе и в типографии и в помещении, где ночуют покупатели (офени. — Е.Д.)», чтобы почерпнуть для себя немало полезного (5, 253).

К середине 90-х гг. вчера еще никому неизвестный лубочный издатель И.Д. Сытин стал весьма заметной фигурой в московском литературном мире. Рекомендуя его лицам, «желающим заняться книгоношеством», А.С. Пругавин писал: «Это самый крупный из всех лубочных издателей и притом наиболее развитый и интеллигентный из них. <...> Он хорошо знаком с требованиями народа на те или иные книги и картины»². Во многом столь высокая аттестация объяснялась связями Сытина с «Посредником», а главное, все увеличивающимся авторитетом в деловом мире созданного им в начале 90-х гг. Товарищества И.Д. Сытина. К описываемому времени он резко изменил ассортимент издаваемой им ранее литературы. Значительное место в выпуске заняли различного рода календари, учебники, научно-популярные издания, детские книги и художественная литература. «Большая пресса» далеко не сразу заметила обозначившийся перелом в деятельности Товарищества, тем большее значение имела проницательность Чехова.

Его характеристика самого Ивана Дмитриевича чрезвычайно скупа («Сытин умный человек и рассказывает интересно»). А вот последняя фраза не могла не задеть Суворина: «2300 р. я взял у него (т. е. Сытина. — Е.Д.), продав ему несколько мелочей для издания» (5, 253). Что касается «мелочей», то тут принимать чеховские слова за чистую монету не приходится.

В «Условии» (договоре), которое он подписал с Сытиным 16 декабря 1893 г., речь шла не о проходной книжке, собравшей какие-то «мелочишки», в силу различных причин не попавшие в тот или иной сборник, а об очередном издании его новых произведений, подобном тем, что до этого появлялись в свет только под фирмой А.С. Суворина. «Условие» четко и ясно определяло объем издания — 15 печатных листов, тираж — 10 тыс. экз., печатаемых сразу или же двумя заводами («в два срока»); и главное — в него включались только рассказы, ранее не входившие в отдельные сборники («не считая периодических изданий»). Кроме того, два рассказа — «Черный монах» и «Бабье царство» — Товарищество Сытина получало «право издать отдельно от вышеозначенного сборника в количестве пяти тысяч экземпляров каждого из рассказов».

Далее следовали типовые пункты об обязательности компенсации автором материала в случае изъятия того или иного произведения из сборника по цензурным соображениям, о запрещении включать входящие в сборник рассказы в другие издания до полной его реализации. Сытин обязывался выпустить сборник и отдельные издания рассказов в кратчайший срок — не позднее 1 января 1895 г.³ Слово свое он сдержал. «Повести и рассказы» вышли в 20-х числах декабря 1894 г. Чехов включил в книгу только те из них, которые были написаны в последние годы: «Черный монах», «Бабье царство» (повесть вызвала острую полемику в печати), «Попрыгунья», «Скрипка Ротшильда», «В ссылке», «Володя большой и Володя маленький» и ряд других столь же популярных произведений. На некоторые из них, как помнит читатель, претендовали и руководители «Посредника». В часть рассказов писатель внес небольшие исправления, в одном — изменил название и т. п. Другими словами, Чехов не просто передал издателю право на издание сборника, но сам подготовил его к печати.

Сборник имел коммерческий успех. Где-то осенью 1897 г. Чехов предложил Сытину выпустить его повторно^**. Вернувшись из Петербурга 22 сентября 1897 г., Сытин тут же ответил согласием, сообщив заодно, что вскорости вышлет корректуру сборника. Единственно, о чем он просил писателя, это «написать условие и количество печатания». Видимо, получив согласие писателя, Сытин 7 октября 1897 г. сообщал Чехову: «Книжку Вашу я издам и печатать ее начнем около нового года. Ее еще есть на складе около 500 экз. Денег сейчас посылаю Вам 500 руб. <...> У нас теперь просто деньги совсем разграбили. Это «Русское слово» нам дало огромные непроизводительные затраты. Теперь просто ужасная паника на меня нашла. Не знаю, куда деваться. Так и думается, что все пропало. К великому огорчению, корректуру Вам доселе еще не отправлял, страшно запутался. <...>

Хотя нескромно, но позвольте просить Вас разрешить платить Вам за 2-е издание рассказов при 5 тысячах не 1150 р., а 1000»⁴. Доверительный тон письма — лучшее свидетельство складывавшихся в это время добрых отношений.

Второе издание сборника вышло летом 1898 г., и тогда же Сытин вступил в переговоры с Чеховым о приобретении права выпуска сборника его рассказов, печатавшихся на страницах юмористических журналов. «Я вырезал из «Осколков» свои мелкие рассказы и продал их Сытину на десять лет», — писал Чехов Л.А. Авиловой в июле 1898 г. (7, 244). Правда, месяц спустя каялся Суворину в опрометчивости своего поступка: «Сытин покупал мои юморист<ические> рассказы не за три, а за пять тысяч. Соблазн был велик, но я все-таки не решился продать; душа моя не лежит к книжке с новым названием. Выпускать каждый год книжки и давать им все новые названия — это так надоело и так беспорядочно», — как бы оправдываясь перед своим издателем, писал Чехов (7, 257).

И все же не исключена вероятность того, что писатель в конечном счете решился на издание этой книги. Свидетельством тому — более позднее письмо Сытина. Написано оно в ответ на сообщение писателя о том, что в связи с продажей авторских прав А.Ф. Марксу он вынужден аннулировать все свои старые договора. «Я обо всем всех уведомил по Вашему первому письму, — отвечал ему Сытин, — и, разумеется, ничего никто печатать в дальнейшем не будет и не может»⁵.

Никакой другой книги Чехова, кроме «юмористического сборника», в это время печатать Сытин не мог. Правда, не исключено, что в письме речь идет о книгах «Посредника». Но к этому времени Сытин практически отошел от дел этого издательства. К тому же известно, что о случившемся Чехов написал непосредственно руководителю «Посредника» И.И. Горбунову-Посадову. К этому времени повесть «Бабье царство» давно уже вышла в свет, право на отдельное издание «Черного монаха» не было реализовано, и срок его кончился, второе издание «Повестей и рассказов» поступило в продажу и на складе оставалось еще свыше трех тысяч нераспроданных экземпляров этой книги (3248 экз.). Так что речь могла идти только о юмористическом сборнике. Видимо, Чехов колебался, прежде чем решиться на его издание, понимая, что этим даст основание Суворину задержать выпуск его предполагаемого собрания сочинений. Опасения были тем более основательны, что, кроме «Повестей и рассказов», в 1895 г. в издании журнала «Русская мысль» вышла еще одна книга — «Остров Сахалин».

История этой книги до сих пор остается неясной. В самом начале января 1894 г. Чехов писал Суворину, что «печатать «Сахалин» в журнале, конечно, не следует, это не журнальная работа, книжка же, я думаю, пригодится на что-нибудь» (5, 258). Однако передал рукопись в «Русскую мысль», где очерки и были опубликованы, за исключением двух последних глав, запрещенных цензурой. Чехов намеревался опротестовать это решение. Но в конечном счете выбрал иной путь и выпустил книгу отдельным изданием. «Книга выходит толстая, с массою примечаний, анекдотов, цифр. <...> Авось пройдет, а не пройдет, то так тому и быть — все равно умирать», — писал он впоследствии тому же адресату. А на следующий день, успокаивая уже редактора журнала В.М. Лаврова, говорил нечто иное: «Когда выйдет книга, тогда и хлопотать будем, теперь же по существу нам не о чем хлопотать, так как книги нет и никто ее не запрещал» (6, 38).

В литературной судьбе Чехова изданный Сытиным сборник «Повести и рассказы» сыграл определенную роль. Об остроте общественного интереса к нему свидетельствует появившаяся в конце января 1895 г. в «Новом времени» (№ 6784, 17 (29) янв.) небольшая рецензия писателя и адвоката С.А. Андреевского. С исключительной доброжелательностью рецензент раскрывал замысел автора, попытавшегося представить вниманию читателя произведения, отражающие все «краски жизни». «Здесь есть и любопытные жанровые снимки с малоизвестных уголков московского быта, здесь социальный вопрос, и вера, и ханжество, и жажда жизни, и жажда правды...» — писал критик. Оценивая же все творчество писателя вкупе, он приходил к выводу, что в Чехове «все видят общепризнанного наследного принца наших крупных писателей».

Рецензия Андреевского вызвала резкий ответ, причем на страницах той же самой газеты. Суворин любил называть ее «парламентом мнений». Но то, что случилось, явно выходило за рамки парламентской дискуссии. Андреевскому отвечал развернутой статьей, занявшей целый «подвал», один из ведущих сотрудников «Нового времени» В.П. Буренин (№ 6794, 27 янв. (8 февр.)). Рассматривая творчество Чехова последних лет, он высказывал сомнения в справедливости сделанного Андреевским вывода. «Если под крупными писателями разуметь Пушкина, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Толстого, то я полагаю, сулить г. Чехову в будущем трон этих королей родной литературы немножечко рискованно. Не справедливее ли будет указать ему покуда место в их свите. <...> Хотя г. Чехов и обладает несомненным талантом, как указывают его беллетристические произведения, но в то же время эти работы не менее ясно доказывают, что развитие и образование г. Чехова, выражаясь нежно, не стоит в уровень с веком, тогда как у признанных королей нашей литературы мы замечали обратное».

Буренин объяснял свои сомнения в справедливости выводов Андреевского в значительной мере тем, что Чехов в последние годы «усиленно принялся выполнять совет семинарских аристархов писать не эфемерные рассказцы, а солидные крупные вещи, с солидно-либеральными тенденциями и «объединяющим идейным началом», — с тех пор он стал постепенно утрачивать здоровую свежесть и искренность своего дарования, и его непосредственно живое творчество приняло какую-то надуманность, какую-то болезненную хмурость».

Было бы ошибкой видеть первопричину раздражения Буренина только в той самой «приходской партийности», в которой когда-то критик обвинял Михайловского. Речь шла об органическом неприятии Чехова всеми «нововременцами». Ведь задолго до описываемых событий, когда писатель еще активно сотрудничал в газете, на ее же полосах (Новое время. 1891. № 5344. 11 янв.) был напечатан фельетон Буренина, в котором утверждалось, что русская литература переживает период «средних талантов» и что «гг. Успенские, Короленко, Чеховы начинают «увядать» вместо того, чтобы «расцветать»». Намекая на Чехова, критик писал, что «подобные средние таланты разучаются прямо смотреть на окружающую жизнь и бегут куда глаза глядят: в Сибирь, за Сибирь — во Владивосток, на Сахалин». (О том, что речь шла о Чехове, сомневаться не приходится, — Короленко попал в Сибирь не по доброй воле.)^***

Любопытно, что А.И. Эртель почти одновременно с публикацией статьи Буренина оценивал тот же самый сборник с диаметрально противоположных позиций. Сообщая Короленко о своих впечатлениях, он заявлял, что Чехов «большой... талант. Мало того, в нем есть и серьезное содержание, хотя оно не всегда улавливается казенною меркою «направления»»⁶.

Неизбежность отхода Чехова от «Нового времени» обусловливалась причинами и личного, и идейно-эстетического порядка, что внешне проявлялось в сотрудничестве с рядом органов либерально-демократического направления, деятельностью в Московском комитете грамотности, членом которого был и Сытин. Вчерашний издатель лубочных листков, он чувствовал себя равным в кругу виднейших представителей либеральной московской интеллигенции, сумевшей по достоинству оценить его незаурядность, масштабность мышления, деловую хватку. Союз Чехова с Сытиным был практически подготовлен участием писателя в делах «Посредника», с которым организационно был связан его новый издатель. Сытин для Чехова оказался более приемлем, да и коммерческие возможности его фирмы были весьма перспективны.

Но если ситуация для дальнейшего развития союза Чехова с Сытиным складывалась столь благоприятно, то почему же он не получил своего логического завершения и собрание сочинений писателя издал совершенно чужой ему человек — А.Ф. Маркс? Ответ на этот вопрос дал сам Сытин. «Ужасно стыдно стало мне за себя, что я не мог вместо «Русского слова», проклятого дела, упросить Вас продать Ваши книги, и это было бы великое дело. Теперь остается сокрушаться и скорбеть», — писал он Чехову, узнав об условиях его договора с А.Ф. Марксом. И добавлял в следующем письме: «Вот благодать-то себе делает Маркс. Это не по-суворински, размах богатыря. Сколько он сделал усилий на распространение в народе хороших книг»⁷.

Честно воздав сопернику, Иван Дмитриевич не был все же до конца искренен. С «этим проклятым делом» — газетой «Русское слово» он все равно бы не расстался, хотя давалось оно ему, действительно, очень тяжело. Чехов активно поддерживал Сытина в этом начинании. Иван Дмитриевич впоследствии даже уверял, что и затеял его чуть ли не по совету Чехова. Во всяком случае, писатель был в курсе всех перипетий с покупкой газеты. Об этом свидетельствуют адресованные ему письма Сытина. «Ради бога, дайте мудрый совет, что делать с «Русским словом». <...> Если не разрешат мне редактора и издателя в Главном управлении (по Делам печати. — Е.Д.), то это будет очень хорошо. По крайней мере, я только и потрачу, что сделал расходы по устройству». Рекомендации писателя остались неизвестны, но в ответном письме от 7 октября 1897 г. Сытин благодарил его за них, а через месяц — 17 ноября — с грустью сообщал своему адресату: «Все, что вы говорили, сбылось верно. Газету мне не разрешили и, вероятно, не разрешат»⁸. В конечном счете Сытин своего добился, многое для него значила моральная поддержка Чехова.

Не исключено, что заинтересованность Чехова в газете объяснялась в какой-то степени неудачей его собственного начинания подобного рода. По воспоминаниям Ермилова и Суворина, он за год до описываемых событий, осенью 1896 г., проектировал совместно с В.А. Гольцевым издание большой долевой газеты, но «дело затормозилось властями». «Первое время, месяца три, каждый день буду в ней фельетоны писать. В каждом номере <...>, — говорил Чехов. — Дешевая газета, 4 рубля в год. Такая газета необходима»⁹. Ермилов даже приводил в своих воспоминаниях фрагмент одной из бесед писателя с Сытиным, из которого следовало, что именно Чехов настоятельно убеждал последнего, что «нужна большая народная газета» и именно он, Сытин, должен ее издавать. Иван Дмитриевич сомневался в том, что власти разрешат ему, человеку, «запятнанному» связями с толстовцами, приобрести такую газету. А Чехов все время убеждал его: «Не разрешат тебе — разрешат другому. Ты и ищи такого. Ищи везде, ищи упорно: как только увидишь кого-нибудь, ты сейчас и подумай, а не разрешат ли ему? Бери его и сейчас же приступай к делу»¹⁰.

Сомневаться в справедливости слов мемуариста нет оснований. Но одно уточнение все же необходимо. Мысль об издании собственной газеты зародилась у Сытина задолго до знакомства с Чеховым, однако все его попытки осуществить этот замысел наталкивались на глухую стену. Он было совсем отказался от своего намерения, но, видимо, под влиянием Чехова вновь вернулся к нему и, войдя в соглашение с несколькими компаньонами, вскоре стал одним из негласных владельцев газеты «Русское слово»^****.

За четыре месяца до покупки газеты, 9 сентября 1897 г., Сытин писал Н.А. Рубакину: «Едва только кончилось с большими неприятностями, связался с газетою «Русское слово». Ее продают, и наш новый товарищ запутал меня, чтобы непременно взять ее и исправить направление и состав лиц...»¹¹ (Рубакин начал сотрудничать в Товариществе И.Д. Сытина в 1897 г. С Чеховым он познакомился позднее — в 1902 г. в Крыму¹².)

Сохранилось свидетельство самого Сытина о поисках редактора для приобретенной газеты. Когда они с Чеховым обратились за советом по этому поводу к Суворину, тот порекомендовал им Льва Тихомирова, человека бесспорно талантливого, не скомпрометированного в глазах общества. В прошлом революционер, народоволец, он изменил прежним убеждениям. Для Суворина это обстоятельство особой роли не играло, но гласно объявить Тихомирова редактором Иван Дмитриевич не решился, тем более что присутствовавший при разговоре Чехов, по его словам, сказал: «Нам такой урок не подходит, мы такими издателями быть не можем»¹³.

Благотворность и значительность чеховского влияния на Сытина в этом вопросе несомненны. Поэтому вызывает недоумение отсутствие его имени в списке авторов «Русского слова». Но если вспомнить, что газета почти на всем протяжении 90-х гг. переходила от одного редактора с сомнительной репутацией к другому с не менее сомнительной, то этому не следует удивляться. Опыт сотрудничества в «Новом времени» многому научил писателя. Приход в газету В.М. Дорошевича и связанные с этим надежды на изменение ее направления открыли пути к сотрудничеству. Во всяком случае, по словам Дорошевича, писатель не отдал «Вишневого сада» в «Русское слово» только потому, что пьеса была уже обещана Горькому для очередного сборника «Знания»¹⁴.

Вероятно, и сам Сытин» понимая сложность ситуации, не очень-то донимал Чехова такого рода просьбами. Письма сохранили лишь одну: 18 декабря 1899 г., сообщая ему о положительном ответе многих известных иностранных писателей «прислать пожелание русскому народу на XX век», просил и его, Чехова, «написать пару слов» по этому поводу¹⁵.

Почему Чехов на нее не откликнулся, сказать трудно, но он до конца своих дней интересовался делами газеты и был ее постоянным читателем. Мысль Чехова о том, что газета необходима для развития крупного книжного дела как трибуна для пропаганды книги, глубоко запала в сознание Сытина. Чеховские слова, может быть, не совсем точно процитированные: «Чтобы знать своего читателя, нужно развивать его», он привел в автобиографии¹⁶. Ими он старался руководствоваться во всей последующей своей деятельности.

Глубоко уважая и высоко ставя деловые качества Сытина, Чехов тем не менее неоднозначно относился к его издательской деятельности. Сохранилось любопытное свидетельство Сытина, связанное с совместным посещением Чеховым и Сувориным его «дела»: «Осмотрели типографию, все производство. А.С. Суворин дружески одобрил, что ему нравилось, удивился величине и дешевке и даже морщился и поругивал своих, вспоминая, что у него то того, то другого нет. А Антон Павлович как будто радовался. Он подзадоривал и шутил, говоря, что надо больше и смелее работать, а не спать, что нужны книги»¹⁷. Более того, он как-то писал Сытину, что к нему и к его делу всегда относился «с полным сочувствием и с полным доверием...» (6, 82). Но расходились они также в существенном: в понимании цели книгоиздания. «Народные театры и народная литература — все это глупость, все это народная карамель. Надо не Гоголя опускать до народа, а народ поднимать к Гоголю», — считал Чехов (11, 294). Прошло немало лет, прежде чем Сытин осознал правомерность этой мысли и полностью с ней согласился. Он почти дословно повторил эти слова, полемизируя с давними высказываниями Л.Н. Толстого и Н.К. Михайловского о недоступности для мужика сочинений Пушкина, Гоголя, Тургенева и т. п. и необходимости создания особой народной литературы¹⁸.

В 90-е гг. подобного рода «карамель» составляла основную продукцию Товарищества И.Д. Сытина. И как бы добро ни относился писатель лично к Ивану Дмитриевичу, как высоко ни оценивал его издания (например, знаменитую «Библиотеку по самообразованию»), общая направленность деятельности фирмы его не устраивала, почему он и старался приобщить Сытина к начинаниям культуртрегерского порядка. Без осознания этого положения нельзя понять причины разногласий, возникших между ними в связи с попыткой Чехова побудить Сытина взяться за издание медицинского журнала.

Журнал «Хирургическая летопись» издавался с 1891 по 1895 г. Как и все подобного рода издания, он был убыточен и держался на субсидии, которую оказывал ему известный врач, профессор Н.В. Склифосовский, имевший солидную частную практику. В связи с переездом в Петербург он ее лишался и, следовательно, не мог в дальнейшем поддерживать «Хирургическую летопись». Узнав, что «журнал погибает», Чехов, по его словам, «погорячился» и пообещал найти для него издателя. Писатель попытался заинтересовать Суворина, но тот сделал вид, что не понимает его намеков, другие попытки оказались столь же неудачны. Чехов охотно сам бы взялся за издание этого журнала, но необходимые поначалу 1,5 тыс. руб. пообещал на постройку школы. «Чтобы спасти журнал, я готов идти к кому угодно и стоять в чьей угодно передней, и если мне удастся, то я вздохну с облегчением и с чувством удовольствия, ибо спасти хороший хирургический журнал так же полезно, как сделать 20 000 удачных операций», — писал Чехов (6, 86).

Вот в этой ситуации и возникло у него желание приобщить Сытина к еще одному «благому делу».

Хотя Чехов и считал, что через 3—4 года «Хирургическая летопись» станет давать барыши, надежды на них были явно химерические. Но Сытину очень хотелось услужить Чехову, и он так же, как и сам писатель, «сгоряча» пообещал помочь ему в этом деле. Как можно судить по переписке Чехова с редактором журнала профессором П.И. Дьяконовым, переговоры носили затяжной характер и долго не имели никакой деловой основы, Сытин «выражал охоту быть издателем», но всячески избегал конкретных разговоров на эту тему. Все же в августе 1896 г. он сообщил Дьяконову, что по его расчетам ежегодный убыток от издания журнала должен составить 6000 руб., и поэтому он вновь обещал подумать и найти пути решения проблемы. «Как видите, мне уже надеяться не на что, — писал Дьяконов Чехову. — Одно утешение, что правда на моей стороне, т. е. что найти издателя на хирургический журнал невозможно, а не на Вашей (Вы говорили противное), хотя утешение это уж самого плохого сорта». Тем не менее переговоры продолжались, и не без успеха, хотя подписание договора Сытин под разными предлогами оттягивал. Было получено и разрешение Главного управления по делам печати на выпуск с 1897 г. нового журнала «Хирургия», издателем которого значилось Товарищество И.Д. Сытина, а редактором — проф. П.Н. Дьяконов. Чехова, правда, очень огорчило сообщение одного его знакомого, писавшего, что Сытин «успел обсчитать Дьяконова» и тот будет получать за редактирование значительно меньше обещанного¹⁹.

«И.Д. Сытин становится решительно невозможен. Видеть его почти никогда невозможно, то болен, то в отъезде (вероятно, просто прячется). Если иногда и увидишь, то тоже толку мало: обещает все, что угодно, а ровно ничего не делает», — писал Дьяконов²⁰.

В октябре 1897 г. Сытин категорически отказался издавать журнал со следующего года. К счастью, нашелся человек (П.И. Харитоненко), который передал Дьяконову необходимые 2000 руб.²¹ С половины марта 1898 г. издателем-редактором журнала значился уже один проф. Дьяконов.

Чехов, связавший Дьяконова с Сытиным, тяжело переживал возникшую ситуацию. В письме Суворину, горько иронизируя над собой, он выражал готовность простоять неделю «перед домом Витте босиком, с непокрытой головой и со свечой в руке» ради того, чтобы выхлопотать государственную субсидию для журнала в 3—4 тыс. руб. в год (7, 83).

Что же касается взаимоотношений Чехова и Сытина, то они, судя по письмам, все это время оставались ровными. Лишь однажды произошло нечто такое, что могло положить конец всяким между ними связям, если бы действия Сытина не имели оправдания.

В Полное собрание сочинений Чехова включено его недатированное письмо Сытину^5*. Вернее, не письмо, а его черновик. Редакция Полного собрания сочинений писателя справедливо отмечает, что неизвестно, было ли оно отправлено адресату или нет. Вероятнее всего так и осталось неотосланным.

Нет необходимости последовательно излагать содержание этого письма, достаточно привести его концовку: «Конечно, проф. Дьяконов извинит меня; журнал будет устроен, но забыть того, что я пережил благодаря Вам, я уже не могу. Убедительно Вас прошу больше ничего не писать Дьяконову и прекратить переговоры» (6, 82). О степени раздраженности Чехова свидетельствует не только тон письма, но и состояние, в каком оно было написано. Нервно согнув лист бумаги пополам, он начал писать в правой его части, потом разогнул и исписал левую, а когда перевернул лист, то обнаружил, что писал на обороте рукописи незаконченного рассказа «Шульц».

В глазах писателя Сытин был безусловно виноват. Никто его не заставлял браться за издание журнала. Наоборот, всячески оговаривалась необходимость доброго на то желания. Сытин благодарил Чехова за приглашение на «хорошее дело». Чехов уже поздравлял хирургов, те его благодарили, а дело с места не двигалось. Терпение лопнуло, и Чехов собрался разорвать отношения с Сытиным.

Как развивались события дальше, нам неизвестно. Но если письмо дошло до Сытина, то его не могла не задеть одна несправедливая фраза. Писатель укорял Сытина в том, что, придя к нему на обед, где предполагались переговоры по поводу журнала, издатель привел «с собой бородатого, молчаливого господина», видимо, не доверяя Чехову и боясь, что его обманут. № самом деле этот «бородатый, молчаливый господин» играл совершенно иную роль. Как свидетель он должен был убедиться в том, что Сытин не втягивает своих компаньонов по Товариществу в очередную, с их точки зрения, авантюру.

Основания для такого рода опасений у Сытина были. Незадолго до описываемых событий В.Н. Маракуев (тот самый Маракуев, который рекомендовал в свое время Сытина Черткову, был вхож в дом Л.Н. Толстого и в прошлом сам руководил издательством «Народная библиотека») стал источником злостных сплетен, дискредитирующих доброе имя Ивана Дмитриевича. С Сытиным они разошлись по простой причине: Маракуев, свернувший свою издательскую деятельность в какой-то мере из-за «Посредника», предложил ему свои услуги в качестве, как бы сейчас сказали, главного редактора издательства, Сытин от них отказался. Тогда обиженный Маракуев попытался восстановить против Сытина второго после него пайщика Товарищества, известного бумажного фабриканта М.Г. Кувшинова, пустив слух, что Чертков якобы обратился к петербургским писателям с «Циркуляром», в котором описывалось печальное положение так называемых «интеллигентских» изданий «Посредника». Поскольку писатели получали гроши, из сказанного делался вывод, что «Сытин отлично собирает все барыши с этого дела и эксплуатирует этих доверчивых людей самым мошенническим образом. И что это, дескать, мнение всего петербургского мира».

Увы, ложь всегда находит дорогу. И как это ни печально, Маракуеву поверили. Кувшинов заявил Сытину, что не может допустить, чтобы его честное имя пятналось подобным образом, и пригрозил выходом из Товарищества. Личные дела Ивана Дмитриевича шли в это время не лучшим образом (в какой-то мере из-за того же «Посредника»). История грозила завершиться самыми неприятными для Сытина последствиями. Горбунов-Посадов, писавший обо всем этом Черткову, замечал, что «на Сытина, конечно, это подействовало тяжело, он должен теперь разъяснить им и толковать и пр. и пр. ...»²².

В дальнейшем ухудшилось и его материальное положение, что было связано с попытками издания собственной газеты, отсюда и непоследовательность Сытина: с одной стороны, ему очень хотелось удружить Чехову, с другой — сказывалась зависимость от компаньонов, людей, во всем и всегда искавших только наживу. Другое дело, что с годами Сытин сумел полностью взять дела Товарищества в свои руки. Но это случилось, когда Чехова уже не было в живых.

Глубоко расположенный к Сытину, Чехов никогда его не идеализировал. «Это человек коммерческий», — рекомендуя Ивана Дмитриевича, писал он В.А. Тихонову (5, 306). В другой раз отмечал, что Сытин — это «сочетание энергии вместе с вялостью и чисто суворинского бесхарактерностью» (8, 190). Но всегда подчеркивал его человеческую значимость, деловую порядочность (по словам Сытина, умение хранить «чистоту тела»). За десять лет знакомства отношения писателя с издателем стали чисто дружескими. Бесспорно, Антон Павлович ценил всегдашнюю готовность Сытина быть ему полезным, прислушаться к его совету, принять рекомендацию. Сытин входил в окружение писателя, которое близкие Антона Павловича шутя называли «Авелановой эскадрой»^6*. (Вместе с друзьями Чехов подписал известный адрес русских литераторов, приветствовавших Ивана Дмитриевича в день его юбилея — 35-летнего служения книжному делу.) Он охотно оказывал Чехову различного рода услуги, о характере которых можно судить по такому примеру. Несмотря на ограниченность в средствах, Чехов, как известно, старался обеспечить необходимой литературой три построенные им школы, а с начала 90-х гг. регулярно отправлял книги в библиотеку родного своего города Таганрога. Значительную часть книг он приобретал на свои средства, частично — закупал на деньги городской управы. Не из-за скаредности, а во имя благого дела приходилось считать каждую копейку. Но далеко не все книгопродавцы шли ему навстречу. Обычно скидка для подобного рода покупателя не превышала 10%. Даже расположенный к Чехову Суворин не шел на более льготные условия. Сосед писателя по Мелихову — В.Н. Семенкович вспоминал, как Чехов в ответ на предназначенный ему для Таганрогской библиотеки полный комплект сочинений А.А. Фета шутя заметил: «Извините, не могу отвечать Вам той же любезностью, с меня Суворин сдерет около 90% по каталогу, а это очень много»²³. А.Ф. Маркс, который не имел собственной книготорговли, устанавливал скидку в 30%, что было чрезвычайно выгодно, но он располагал лишь своими собственными изданиями. Поэтому Чехов с конца 90-х гг. стал пользоваться услугами Сытина. «Впредь, если желаете, — писал он Иорданову, опекавшему Таганрогскую городскую библиотеку, — будем обращаться к Сытину. Я виделся с ним, и он обещал мне и скорость, и добросовестность, и хорошую скидку» (8, 204).

Они довольно часто встречались, если учесть, что Антон Павлович в последние годы жизни бывал в Москве лишь наездами. Впрочем, далеко не все их встречи зафиксированы на страницах летописи жизни писателя. Пропали многие его письма к Сытину, и вряд ли когда-нибудь удастся с достаточной полнотой восстановить историю их взаимоотношений. Несомненно одно — они были добрыми. Вот несколько записей, призванных подтвердить высказанную мысль: в первые дни нового, 1897 г. Сытин спешит поздравить Чехова. О его пребывании в Мелихове можно узнать из письма Горбунова-Посадова, выражавшего Чехову сожаление, что он не смог посетить писателя вместе с Сытиным из-за нездоровья.

В ночь под 22 марта 1897 г. у Чехова началось кровохарканье. Горбунов-Посадов и Сытин поспешили его навестить, но их не пустили к больному. Свидетельство тому — записка, в которой они выражают Антону Павловичу свое душевное сочувствие, любовь, желание исполнить все его поручения²⁴.

Не так легко было собраться Сытину, чтобы поехать в Крым увидеться с Чеховым. Но вот 19 марта 1904 г. писатель сообщает жене: «Сегодня неожиданно явился ко мне Сытин и священник Петров. А погода скверная, холодная, пасмурная: они приехали «подышать» теплым воздухом, нагреться — и не снимают своих шуб» (12, 66). Не исключено, что именно в этот приезд они привезли Чехову в качестве подарка изданное Товариществом двухтомное Собрание сочинений В.А. Жуковского с дарственной надписью Сытина: «Обожаемому Антону Павловичу Чехову преданный издатель» — и книжку Г.С. Петрова «Серафим Саровский», которую Чехов оставил на полке своей ялтинской библиотеки²⁵.

Ровно через два месяца им довелось снова свидеться, на этот раз в Москве. Но опять Чехов был болен. Как о событии, заслуживающем внимания, он писал сестре: «Сегодня у меня был Сытин» (11, 284).

В.М. Дорошевич вспоминал, как на второй день после премьеры «Вишневого сада» Чехов сам зашел в редакцию «Русского слова», чтобы вместе с ним и Сытиным пойти позавтракать²⁶.

«Это был единственный человек, который дал мне огромную ласку и любовь», — вспоминая Чехова, говорил Сытин. «Отношение к Чехову у меня всегда было особенное. Все, что он мне предлагал, советовал и говорил, для меня было священно. Его советы сыграли в моей жизни большую роль», — признавался он впоследствии²⁷. В кабинете Ивана Дмитриевича висел портрет писателя как свидетельство их дружбы.

Примечания

*. Брат Чехова Иван Павлович был близко знаком с сотрудником Сытина В.П. Вахтеровым (ЦГАЛИ, ф. 2540, оп. 1, д. 17, л. 1).

**. Письма Чехова к Сытину, видимо, не сохранились, поэтому судить о ходе переговоров можно только по письмам одной из сторон.

***. Эту же мысль Буренин высказывал и позднее, относя Чехова наряду с Гаршиным, Г. и Н. Успенскими, Слепцовым, Левитовым и Лесковым к числу «крупных второстепенных писателей» (Новое время. 1900. 13 (26) окт.).

****. Подробнее об этом см.: Динерштейн Е.А. И.Д. Сытин. М., 1983. С. 79—114.

5*. Предположительная датировка: после 1 октября 1896 г. Чехов в письме упоминает, что 1 октября приехал в Москву. Это было в 1896 г.

6*. Командир русской эскадры, посланной в 1893 г. в г. Тулон по случаю заключения русско-французского союза, адмирал Ф.К. Авелан без всяких на то оснований удостоился бесчисленных чествований во Франции и на родине. Это дало повод приятелям Чехова шутя прозвать его Авеланом и усиленно «чествовать» во время приездов из Мелихова в Москву.

1. Ясинский И.И. Роман моей жизни. М.; Л., 1926. С. 272; Динерштейн Е.А. Указ. соч. С. 119.

2. Пругавин А.С. Запросы народа и обязанности интеллигенции в области просвещения и воспитания. 2-е изд., доп. Спб., 1895. С. 381.

3. ГБЛ, ф. 331, к. 59, д. 89, л. 1.

4. Там же, л. 15, 17.

5. Там же, л. 30; с искажением текста процитировано в кн.: Коничев К.И. Русский самородок. 2-е изд., Ярославль, 1969. С. 121.

6. Гитович Н.И. Указ. соч. С. 285.

7. ГБЛ, ф. 331, к. 59, д. 89, л. 30, 31.

8. Коничев К.И. Указ. соч. С. 128.

9. Гитович Н.И. Указ. соч. С. 427, 482.

10. Ермилов В. Из воспоминаний о Чехове // Чеховский юбилейный сборник. 1860—17 января 1910. М., 1910. С. 411.

11. Динерштейн Е.А. Указ. соч. С. 125.

12. ГБЛ, ф. 358, д. 346, л. 10; д. 356, л. 16.

13. Динерштейн Е.А. Указ. соч. С. 92.

14. Дорошевич В.М. Десять лет // Рус. слово. 1914. 17 янв.

15. ГБЛ, ф. 331, к. 59, д. 89, л. 26.

16. Сытин И.Д. Три ступени жизни // Рус. слово. 1917. 19 февр.

17. Там же.

18. Сытин И.Д. Жизнь для книги. М., 1962. С. 53—54.

19. ГБЛ, ф. 331, к. 42, д. 52, л. 3 об.; к. 39, д. 86, л. 1.

20. Там же, к. 42, д. 52, л. 16.

21. Там же, л. 15.

22. ЦГАЛИ, ф. 552, оп. 1, д. 880, л. 40—41.

23. ГБЛ, ф. 331, к. 41, д. 156, л. 1, 6.

24. ЦГАЛИ, ф. 335, оп. 1, д. 45, л. 3.

25. Балухатый С.Д. Библиотека Чехова // Чехов и его среда. Л., 1930. С. 239; Сысоев И.А. Указ. соч. С. 118.

26. Дорошевич В.М. Указ. соч.

27. Динерштейн Е.А. Указ. соч. С. 127—128.