§ 4 «Поэтический венок» А.П. Чехову и одно стихотворение А.А. Блока

Как видим, не только художественные открытия, но и сама личность А.П. Чехова служила источником вдохновения для писателей и поэтов, находила отражение в произведениях символистов. Так, в рассказе З.Н. Гиппиус «Голубое небо» прототипом главного героя — Антона Антоновича — был Чехов, в рассказе П. Соловьевой (Allegro) «Племянница» обнаруживаем творческое переосмысление тем и образов чеховских произведений. Отражение литературной репутации писателя находим и в критических статьях Д.С. Мережковского и других авторов, существенное влияние Чехова-драматурга видим в пьесах Мережковского и т. д. Однако в том, что касается лирики, вряд ли можно обнаружить — по крайней мере, на первый взгляд — изображение личности, портрет писателя: поэты обращаются преимущественно к образам чеховских произведений либо к тому клубку мотивов, который получил название «чеховщина», как мы видели выше, когда шла речь о «старших» символистах. Исключением является творчество представительницы «младших» символистов, сестры философа В. Соловьева, подписывавшей свои стихи и рассказы псевдонимом Allegro — П.С. Соловьевой. В душе лирической героини поэтессы присутствует некая очарованность тем образом Чехова, который был закреплен в массовом сознании и отчасти нашел отражение в работах критиков. В то же время здесь угадывается стремление преодолеть стереотипный набор характеристик писателя и наладить диалог с Чеховым-человеком, примером чему может служить стихотворение «Сморщилась и сыплется / Смуглая рябина...»¹.

Всплеск интереса к изображению личности писателя в стихотворной форме наблюдался после его смерти. Любопытно, что плели Чехову «поэтический венок», подделываясь под стиль старших символистов, его почитатели, не только не принадлежавшие к данному направлению, но и вовсе далекие от художественного творчества. Подобные произведения, хотя и не представляют художественной ценности, но позволяют историку литературы составить подробное впечатление о том, как (с подачи критиков и литературных оппонентов писателя) воспринимался и кем был для широкой публики Чехов².

Обратимся к одному из стихотворений А.А. Блока «Поет, краснея, медь. Над горном...» и попытаемся выяснить, каковы были источники произведения — как в литературной сфере, так и в биографической.

Как писала З.Г. Минц в работе «Блок и Гоголь»³, «отвлеченные понятия типа «творчество Гоголя» и др. в статьях (и лирике. — О.М.) Блока начинают подчиняться тем же законам, что и образы в собственном значении слова. [...] Основным для исследователя окажется, видимо, то, что значения их будут определяться не только внетекстовым отношением к тем или иным историко-литературным концепциям (оно, конечно, тоже важно) и не внутритекстовыми логическими определениями и оценками (их может и не быть), а типом художественного отношения к другим образам и образам-понятиям текста, даже публицистического, эпистолярного и т. д.»⁴. Думается, данное — необходимое для полноценного анализа лирики поэта — наблюдение относится в равной мере и к теме «Блок и Чехов», не рассмотренной исследовательницей.

Кроме того, прежде чем обратиться к разбору текста стихотворения, необходимо учесть особые свойства цитаты в творчестве Блока. «Цитата — часть художественной системы того или иного автора, и чтобы раскрыть ее значение, надо выяснить не только «откуда она», но и каким законам подчиняется цитация в его творчестве, каковы ее эстетические функции»⁵. З.Г. Минц полагает, что важнейшей особенностью использования «чужих слов» в лирике поэта является их сложное переплетение. Каждая цитата метафорически соотносится с другими цитатами и оригинальными высказываниями и образами. «Особенно следует помнить, — предупреждает исследовательница, — что «чужое слово» в творчестве позднего Блока, как правило, «полигенетично» (В.М. Жирмунский), то есть восходит одновременно к нескольким разным источникам, получая свой общий смысл лишь в отношении ко всем им (и во всем объеме своих внутритекстовых связей). [...] Роль полигенезиса в понимании художественного смысла цитаты у Блока очень велика: достаточно сказать, что это — один из источников создания той «бездонной многозначности» произведения, которую мы постоянно ощущаем в его лирике⁶.

Как заметил О.Э. Мандельштам, «На вопрос, что хотел сказать поэт, критик может не ответить, но на вопрос, откуда он пришел, отвечать обязан...»⁷. Попробуем оценить с этой точки зрения стихотворение Блока «Поет, краснея, медь. Над горном...». Обратившись к комментариям, получаем, казалось бы, полную информацию об источниках стихотворения: приводится цитата из письма Блока А. Белому от 4 июля 1904 г. о «болезненно черных думах», посещающих поэта в период создания стихотворения; в качестве же непосредственного культурного источника называется «Гибель Богов» — заключительная часть тетралогии Р. Вагнера «Кольцо Нибелунга»: «Установлено, что в стихотворении Блока отразились [...] смерть Зигфрида, его похороны»⁸.

Впервые обратила внимание на оперу Вагнера как первоисточник стихотворения Блока Д.М. Магомедова. Вторят ей и другие исследователи, критики: «Во многих произведениях Блока и первого, и второго — «антитетичного» — периода творчества появляются отзвуки вагнеровского воздействия: помимо стихотворения «Я никогда не понимал...», которое называется безусловно «вагнерианским» всеми блоковедами, это также такие произведения поэта, как «Валькирия (на мотив из Вагнера)», «Поет, краснея, медь...», «Вот — в изнурительной работе...», «Так окрыленно, так напевно...» — и ряд статей Блока второго периода («антитезы»), в которых имя композитора появляется в том или ином контексте — «Драматический театр В.Ф. Комиссаржевской», «О театре», «Рыцарь-монах» и др.»⁹.

А.Б. Криницын, исследуя развитие мотива рыцарства в поэзии Блока, замечает: «Начиная со второй книги стихов у лирического героя Блока происходит внутренний надлом. Он утрачивает веру в Софию, а вместе с этой верой и смысл существования. Его служение и его рыцарство оказывается никому ненужным. В стихах появляются настроение обреченности, ощущение зависимости от злого рока. Тема рыцарства неразрывно связывается с темой смерти [...] Трагизм этого переживания в корне переосмысляет образ и ведет к сближению его с образом рыцаря у Вагнера. Как мы знаем, в операх Вагнера рыцари также были обречены в конце на смерть или поражение (за исключением самой последней оперы — «Парсифаль»)»¹⁰.

Итак, мотив рыцарства, не покидая стихов Блока в разные периоды, претерпевает изменения на протяжении всего творческого пути поэта. В ранней лирике, прежде всего, в «стихах о Прекрасной даме», в качестве лирического героя встречается образ, навеянный не только музыкой Вагнера, но и балладами В.А. Жуковского («Ундина»), стихотворением А.С. Пушкина «Жил на свете рыцарь бедный», и ассоциировавшийся у Блока раннего периода творчества с В. Соловьевым — апологетом и служителем Софии, «Величавой Вечной Жены». Летом 1904 г., как известно, наступает перелом в мировоззрении поэта, и именно в это время создается стихотворение «Поет, краснея, медь. Над горном...». Подготавливались произошедшие изменения в циклах «Город» и «Распутья».

Спустя несколько месяцев, в ноябре 1904 г., Блок пишет еще одно стихотворения со сходными мотивами. Здесь вновь возникают образы меча, меди. Исчезло обстоятельство — «краснея». Исчезли и другие детали, присутствовавшие в первом стихотворении и отсылавшие, как нам представляется, не только к «Кольцу нибелунга». В этом случае на первый взгляд близкие в мотивно-образном отношении стихотворения имеют разные источники, разные темы:

Сбылось немного — слишком много, / И в гроб переплавляю медь. / Я сам открыл себе дорогу, / Не в силах зной преодолеть.

Ср.:

Вот — в изнурительной работе / Вы духу выковали меч. / Вы — птицы. Будьте на отлете, / Готовьте дух для новых встреч. / Открытый путь за далью вольной, / Но берегитесь, в даль стремясь, / Чтоб голос меди колокольной / Не опрокинулся на вас!

Имеются элементы, остающиеся непроясненными при однозначном соотнесении стихотворения А.А. Блока с произведением Р. Вагнера. Прежде всего, обращают на себя внимание заглавия, под которыми выходило стихотворение в разных изданиях: «Святой» и «4 июля». Как заметила З.Г. Минц, «эволюция значений блоковских символов чаще всего будет историей роста их «полигенетичности», увеличения связей с разнообразными жизненными и культурными впечатлениями»¹¹. Поэтому необходимо, на наш взгляд, поискать другие возможные источники стихотворения «Поет, краснея, медь. Над горном...».

Вокруг судьбы своего героя — Зигфрида — Вагнер объединил ряд сюжетов, почерпнутых из северных преданий. По словам композитора, «в образе Зигфрида [...] запечатлена «олицетворенная свобода». Он ставил себе задачей воспеть ее, прославляя героику подвига Зигфрида»¹².

В своей тетралогии Р. Вагнер стремился создать «оптимистическую трагедию, где гибель героя, отдавшего жизнь за счастье мира, утверждала бы его бессмертие»¹³.

Образ Зигфрида традиционно трактуется именно в этом — героическом — ключе. Но сказанное не дает оснований считать героя святым. Тем более сомнительно, что таким образом именуется у Блока лирическое «я»: даже в первом томе «Трилогии вочеловечения», в «Стихах о Прекрасной даме», лирический герой — инок, рыцарь, «отрок» и т. д. — всегда лишь восторженный служитель Прекрасной Дамы. Свят лишь Ее образ. Кроме того, и речь ведь в данном случае идет о периоде «антитезы» в творчестве А.А. Блока. Как же мог возникнуть в произведении образ святого, да еще вынесенный в заглавие?

Нам представляется, что для ответа на этот вопрос следует воспользоваться подсказкой, данной самим Блоком. Первоначальное заглавие произведения — «Святой» поэт сменил впоследствии на «4 июля».

Итак, Блок пишет стихотворение похоронной тематики, дает ему название «Святой», которое, указывая, очевидно, не на лирическое «я» поэта и не на образ Зигфрида из «Гибели богов» Вагнера, называющейся исследователями в качестве первоисточника стихотворения; приличествует более эпитафии. В сборнике «Пряник осиротевшим детям» 1916 г. поэт заменил название на «4 июля».

Как известно, А. Блок вел дневники на протяжении почти всей жизни, они изданы, однако записей, относящихся к 1904 г., не имеется.

Но действительно ли не имеется? — Нельзя ли рассматривать стихотворение как способ передать, запечатлеть чувства и мысли не хуже, чем на страницах личного дневника? Тем более, что в творчестве А.А. Блока это едва ли не единственный случай, когда стихотворению дается название в виде даты.

Создается впечатление, что поэт оставил своего рода дневниковую запись в форме стихотворения, которая должна, с одной стороны, напоминать автору о пережитом и, с другой стороны, ее должно быть можно показать широкой публике в надежде на то, что подтекст будет ею понят. В этом случае заглавие «4 июля» приобретает символический смысл и для автора, и для читателя.

Поэтика даты имеет важное значение в структуре автобиографического мифа А. Блока. Поэт всегда создает свой мир посредством слова (в отличие от композитора и художника) и от своего имени (в отличие, например, от актера). По этой причине еще со времен И.В. Гёте поэтическое произведение рассматривается как исповедь, как «лирическое самовыражение чувств поэта». В этом смысле любой лирический текст содержит в себе потенциал, импульс для возникновения мифа о его создателе и, соответственно, является первоосновой этого мифа. Как отмечает О.Э. Никитина, «Автобиографический миф можно назвать феноменом русской культуры Серебряного века, в русле которой «младшие» символисты провозгласили идею жизнетворчества. Миф о себе более или менее успешно творят многие представители этого направления. А. Блок один из самых последовательных творцов мифа о себе создает не только автобиографии документального характера, но и «автобиографические версии», основанные на «сакральном ряде событий, значимом только для посвященных или даже исключительно для самого поэта»¹⁴. Но рассчитывать на понимание можно лишь в том случае, если основой для создания стихотворения послужило особенно значимое, запомнившееся событие общественной и культурной, литературной жизни.

В начале июля 1904 г. действительно произошло событие, потрясшее всю страну и запомнившееся надолго, хотя бы потому, что периодически проводились памятные мероприятия, выходили юбилейные сборники и т. д. Второго июля 1904 г. умер А.П. Чехов — писатель, заслуживший ни с чем не сравнимые любовь и поклонение читателей¹⁵, создатель «новой драмы». Третьего июля периодические издания публикуют некрологи, новость распространяется. Таким образом, с большой долей вероятности (Блок не оставил отдельных письменных свидетельств на этот счет) можно предположить, что 4 июля поэт уже знал о смерти Чехова — и откликнулся, создав стихотворение не на тему смерти, умирания — как это было в обычае еще у «старших» символистов и прослеживалось в ранней лирике А. Блока — а на тему похорон, и дав ему название «Святой», напоминающее эпитафию.

Стихотворение Блока — не торжественная надгробная речь, оно носит значительно более камерный характер и отражает не столько трагизм ситуации, сколько переживания лирического героя по этому поводу. Тем важнее для исследователя присутствующий в стихотворении набор ассоциаций, если допустить, что они отчасти связаны с Чеховым.

Поет, краснея, медь. Над горном / Стою — и карлик служит мне; / Согбенный карлик в платье черном, / Какой являлся мне во сне. // Сбылось немного — слишком много, / И в гроб переплавляю медь. / Я сам открыл себе дорогу, / Не в силах зной преодолеть. // Последним шествием украшен, / Склонюсь под красный балдахин. / И прогремят останки башен / С моих довременных вершин. // И вольно — смуглая гадалка, / Спеша с потехи площадной, / Швырнет под сени катафалка / Свой воскрешающий запой. // Тогда — огромен бледным телом — / Я красной медью зазвучу. / И предо мною люди в белом / Поставят бледную свечу.

Карлик внешне напоминает болотного попика и других обитателей оживающего мира природы, населенный волшебными существами из цикла «Пузыри земли». Некоторые из них напоминают черного монаха, будучи видениями, возникающими на лоне природы. В стихотворении «Болотный попик» также встречаем упоминание красного цвета: И в безбурности зорь красноватых / Не видать чертенят бесноватых, / Но вечерняя прелесть / Увила вкруг него свои тонкие руки... Предзакатные звуки, / легкий шелест¹⁶. Глагол — «увить» с семантикой плавности, волнообразного движения, в свою очередь, вызывает ассоциации со стихотворением Блока, в котором присутствует образ черного монаха: Здесь ночь мертва. Слова мои дики. / Мигает красный призрак — заря. / Наутро ввысь пущу мои крики, / Как белых птиц на встречу Царя. // Во сне и в яви — неразличимы / Заря и зарево — тишь и страх... / Мои безумья — мои херувимы... / Мой Страшный, мой Близкий — черный монах... // Рука или ветер шевелит лоскутья? / Костлявые пальцы — обрывки трав... / Зеленые очи горят на распутьи — / Там ветер треплет пустой рукав... // Закрыт один, или многие лики? / Ты знаешь? Ты видишь! Одежда пуста!.. / До утра — без солнца — пущу мои крики. / Как черных птиц, на встречу Христа!¹⁷. Как видим, и в последнем стихотворении присутствует сходная цветовая символика: «мигает красный призрак — заря». Выбор же глаголов в приведенных стихотворениях заставляет убедиться в том, что речь идет о видениях — явлениях призрачных, зыбких, эфемерных. Сравним с повестью А.П. Чехова: «Но вот по ржи пробежали волны, и легкий вечерний ветерок нежно коснулся его непокрытой головы. Через минуту опять порыв ветра, но уже сильнее, — зашумела рожь и послышался сзади глухой ропот сосен. Коврин остановился в изумлении. На горизонте, точно вихрь или смерч, поднимался от земли до неба высокий черный столб. Контуры у него были неясны, но в первое же мгновение можно было понять, что он не стоял на месте, а двигался с страшною быстротой, двигался именно сюда, прямо на Коврина, и чем ближе он подвигался, тем становился все меньше и яснее» [С., 8, 234].

Образ карлика в стихотворении Блока «Поет, краснея, медь. Над горном...» связан с мотивом предательства, непонимания, тогда как меч символизирует творчество, это оружие поэта-рыцаря, способное преобразовать мир.

Рыцарь — традиционный для Блока образ лирического героя. В опере Вагнера Карлик Меме обещает Зигфриду выковать меч, но обманывает его. В стихотворении Блока нет упоминания о мече (только медь), из «рыцарской» атрибутики (нет и слова «рыцарь») присутствуют только «останки башен», балдахин.

Ср. с «Ночной фиалкой» (1908 г.): возможно, определенные детали образа нищего из «Ночной фиалки», в том числе и совпадающие с деталями из стихотворения «Поет, краснея, медь...», заимствованы Блоком у Гиппиус, называвшей А.П. Чехова человеком «без лет», который «родился сорокалетним и умер сорокалетним». Сюда же относится символика цвета: в стихотворении Блока преобладает красный цвет — он упомянут трижды. Столько же раз упоминается белый-бледный. В рассказе Гиппиус «Голубое небо», прототипом главного героя которого был А.П. Чехов, читаем: «Весь он был розовый, только усы, бородка и короткие волосы росли у него совершенно белые, да и то при закате солнца часто принимали красноватый оттенок».

Сказанное позволяет сделать предположение, что стихотворение А.А. Блока «Поет, краснея, медь. Над горном...» принадлежит к корпусу текстов, на создание которых повлияло творчество А.П. Чехова и восприятие поэтом его личности, и может быть рассмотрено как часть «поэтического венка», который «плели» писателю как современники всех поколений, так и читатели последующих эпох.

Примечания

1. Allegro. Осенью // Новый путь. — 1903, август. — С. 31.

2. См.: Бушканец Л.Е. «Он между нами жил...». А.П. Чехов и русское общество конца XIX — начала XX века / Л.Е. Бушканец. — Казань: Казан. ун-т, 2012. — 756 с.

3. Минц З.Г. Александр Блок и русские писатели. — СПб.: Искусство-СПБ, 2000. — С. 26.

4. Там же.

5. Минц З.Г. Функция реминисценций в поэтике Ал. Блока // Учен. Зап. Тартуского гос ун-та. Вып. 308. — 1973. — С. 378—417 (а также Минц З.Г. Поэтика Александра Блока. — СПб., 1999). — Цит. по: Минц З.Г. Александр Блок и русские писатели. — СПб.: Искусство-СПБ, 2000. — С. 26.

6. Минц З.Г. Александр Блок и русские писатели. — СПб.: Искусство-СПБ, 2000. — С. 26—27.

7. Мандельштам О.Э. Сочинения: В 2 т. Т. 2. — М.: Художественная литература. — 1990. — С. 188.

8. Магомедова Д.М. Блок и Вагнер // Zbornik radova instituta za strane jezike i književnosti. — Novi Sad, 1984. — Sv. 6. — С. 199). Цит. по: Блок А.А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. Т. 2. — М.: Наука, 1997. — С. 606.

9. О Вагнере, Блоке и духе музыки. — [Электронный ресурс]. — URL: http://asphodel-lee.blogspot.co.uk/2013/05/blog-post_22.html (дата обращения: 16.11.2013)

10. Криницын А.Б. Тема рыцарства в лирике А. Блока в ее связи с творчеством Р. Вагнера. — [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.portal-slovo.ru/philology/41390.php (дата обращения: 7.07.2014).

11. Минц З.Г. Функция реминисценций в поэтике А. Блока // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та / З.Г. Минц. — Тарту, 1973. — Вып. 308.

12. Вагнер. Кольцо нибелунга. — [Электронный ресурс]. — URL: http://www.classic-music.ru/4zm018.html (дата обращения: 09.07.2014)

13. Там же.

14. Никитина О.Э. Биографический миф как литературоведческая проблема: На материале русского рока. — [Электронный ресурс]. — URL: http://www.dissercat.com/content/biograficheskii-mif-kak-literaturovedcheskaya-problema-na-materiale-russkogo-roka (дата обращения: 02.06.2014).

15. См.: Бушканец Л.Е. «Он между нами жил...». А.П. Чехов и русское общество конца XIX — начала XX века. — Казань: Казанский ун-т, 2012. — 756 с.

16. Блок А.А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. Т. 1. — М.: Наука, 1999. — С. 15.

17. Там же. С. 144—145.

Как видим, не только художественные открытия, но и сама личность А.П. Чехова служила источником вдохновения для писателей и поэтов, находила отражение в произведениях символистов. Так, в рассказе З.Н. Гиппиус «Голубое небо» прототипом главного героя — Антона Антоновича — был Чехов, в рассказе П. Соловьевой (Allegro) «Племянница» обнаруживаем творческое переосмысление тем и образов чеховских произведений. Отражение литературной репутации писателя находим и в критических статьях Д.С. Мережковского и других авторов, существенное влияние Чехова-драматурга видим в пьесах Мережковского и т. д. Однако в том, что касается лирики, вряд ли можно обнаружить — по крайней мере, на первый взгляд — изображение личности, портрет писателя: поэты обращаются преимущественно к образам чеховских произведений либо к тому клубку мотивов, который получил название «чеховщина», как мы видели выше, когда шла речь о «старших» символистах. Исключением является творчество представительницы «младших» символистов, сестры философа В. Соловьева, подписывавшей свои стихи и рассказы псевдонимом Allegro — П.С. Соловьевой. В душе лирической героини поэтессы присутствует некая очарованность тем образом Чехова, который был закреплен в массовом сознании и отчасти нашел отражение в работах критиков. В то же время здесь угадывается стремление преодолеть стереотипный набор характеристик писателя и наладить диалог с Чеховым-человеком, примером чему может служить стихотворение «Сморщилась и сыплется / Смуглая рябина...»¹.

Всплеск интереса к изображению личности писателя в стихотворной форме наблюдался после его смерти. Любопытно, что плели Чехову «поэтический венок», подделываясь под стиль старших символистов, его почитатели, не только не принадлежавшие к данному направлению, но и вовсе далекие от художественного творчества. Подобные произведения, хотя и не представляют художественной ценности, но позволяют историку литературы составить подробное впечатление о том, как (с подачи критиков и литературных оппонентов писателя) воспринимался и кем был для широкой публики Чехов².

Обратимся к одному из стихотворений А.А. Блока «Поет, краснея, медь. Над горном...» и попытаемся выяснить, каковы были источники произведения — как в литературной сфере, так и в биографической.

Как писала З.Г. Минц в работе «Блок и Гоголь»³, «отвлеченные понятия типа «творчество Гоголя» и др. в статьях (и лирике. — О.М.) Блока начинают подчиняться тем же законам, что и образы в собственном значении слова. [...] Основным для исследователя окажется, видимо, то, что значения их будут определяться не только внетекстовым отношением к тем или иным историко-литературным концепциям (оно, конечно, тоже важно) и не внутритекстовыми логическими определениями и оценками (их может и не быть), а типом художественного отношения к другим образам и образам-понятиям текста, даже публицистического, эпистолярного и т. д.»⁴. Думается, данное — необходимое для полноценного анализа лирики поэта — наблюдение относится в равной мере и к теме «Блок и Чехов», не рассмотренной исследовательницей.

Кроме того, прежде чем обратиться к разбору текста стихотворения, необходимо учесть особые свойства цитаты в творчестве Блока. «Цитата — часть художественной системы того или иного автора, и чтобы раскрыть ее значение, надо выяснить не только «откуда она», но и каким законам подчиняется цитация в его творчестве, каковы ее эстетические функции»⁵. З.Г. Минц полагает, что важнейшей особенностью использования «чужих слов» в лирике поэта является их сложное переплетение. Каждая цитата метафорически соотносится с другими цитатами и оригинальными высказываниями и образами. «Особенно следует помнить, — предупреждает исследовательница, — что «чужое слово» в творчестве позднего Блока, как правило, «полигенетично» (В.М. Жирмунский), то есть восходит одновременно к нескольким разным источникам, получая свой общий смысл лишь в отношении ко всем им (и во всем объеме своих внутритекстовых связей). [...] Роль полигенезиса в понимании художественного смысла цитаты у Блока очень велика: достаточно сказать, что это — один из источников создания той «бездонной многозначности» произведения, которую мы постоянно ощущаем в его лирике⁶.

Как заметил О.Э. Мандельштам, «На вопрос, что хотел сказать поэт, критик может не ответить, но на вопрос, откуда он пришел, отвечать обязан...»⁷. Попробуем оценить с этой точки зрения стихотворение Блока «Поет, краснея, медь. Над горном...». Обратившись к комментариям, получаем, казалось бы, полную информацию об источниках стихотворения: приводится цитата из письма Блока А. Белому от 4 июля 1904 г. о «болезненно черных думах», посещающих поэта в период создания стихотворения; в качестве же непосредственного культурного источника называется «Гибель Богов» — заключительная часть тетралогии Р. Вагнера «Кольцо Нибелунга»: «Установлено, что в стихотворении Блока отразились [...] смерть Зигфрида, его похороны»⁸.

Впервые обратила внимание на оперу Вагнера как первоисточник стихотворения Блока Д.М. Магомедова. Вторят ей и другие исследователи, критики: «Во многих произведениях Блока и первого, и второго — «антитетичного» — периода творчества появляются отзвуки вагнеровского воздействия: помимо стихотворения «Я никогда не понимал...», которое называется безусловно «вагнерианским» всеми блоковедами, это также такие произведения поэта, как «Валькирия (на мотив из Вагнера)», «Поет, краснея, медь...», «Вот — в изнурительной работе...», «Так окрыленно, так напевно...» — и ряд статей Блока второго периода («антитезы»), в которых имя композитора появляется в том или ином контексте — «Драматический театр В.Ф. Комиссаржевской», «О театре», «Рыцарь-монах» и др.»⁹.

А.Б. Криницын, исследуя развитие мотива рыцарства в поэзии Блока, замечает: «Начиная со второй книги стихов у лирического героя Блока происходит внутренний надлом. Он утрачивает веру в Софию, а вместе с этой верой и смысл существования. Его служение и его рыцарство оказывается никому ненужным. В стихах появляются настроение обреченности, ощущение зависимости от злого рока. Тема рыцарства неразрывно связывается с темой смерти [...] Трагизм этого переживания в корне переосмысляет образ и ведет к сближению его с образом рыцаря у Вагнера. Как мы знаем, в операх Вагнера рыцари также были обречены в конце на смерть или поражение (за исключением самой последней оперы — «Парсифаль»)»¹⁰.

Итак, мотив рыцарства, не покидая стихов Блока в разные периоды, претерпевает изменения на протяжении всего творческого пути поэта. В ранней лирике, прежде всего, в «стихах о Прекрасной даме», в качестве лирического героя встречается образ, навеянный не только музыкой Вагнера, но и балладами В.А. Жуковского («Ундина»), стихотворением А.С. Пушкина «Жил на свете рыцарь бедный», и ассоциировавшийся у Блока раннего периода творчества с В. Соловьевым — апологетом и служителем Софии, «Величавой Вечной Жены». Летом 1904 г., как известно, наступает перелом в мировоззрении поэта, и именно в это время создается стихотворение «Поет, краснея, медь. Над горном...». Подготавливались произошедшие изменения в циклах «Город» и «Распутья».

Спустя несколько месяцев, в ноябре 1904 г., Блок пишет еще одно стихотворения со сходными мотивами. Здесь вновь возникают образы меча, меди. Исчезло обстоятельство — «краснея». Исчезли и другие детали, присутствовавшие в первом стихотворении и отсылавшие, как нам представляется, не только к «Кольцу нибелунга». В этом случае на первый взгляд близкие в мотивно-образном отношении стихотворения имеют разные источники, разные темы:

Сбылось немного — слишком много, / И в гроб переплавляю медь. / Я сам открыл себе дорогу, / Не в силах зной преодолеть.

Ср.:

Вот — в изнурительной работе / Вы духу выковали меч. / Вы — птицы. Будьте на отлете, / Готовьте дух для новых встреч. / Открытый путь за далью вольной, / Но берегитесь, в даль стремясь, / Чтоб голос меди колокольной / Не опрокинулся на вас!

Имеются элементы, остающиеся непроясненными при однозначном соотнесении стихотворения А.А. Блока с произведением Р. Вагнера. Прежде всего, обращают на себя внимание заглавия, под которыми выходило стихотворение в разных изданиях: «Святой» и «4 июля». Как заметила З.Г. Минц, «эволюция значений блоковских символов чаще всего будет историей роста их «полигенетичности», увеличения связей с разнообразными жизненными и культурными впечатлениями»¹¹. Поэтому необходимо, на наш взгляд, поискать другие возможные источники стихотворения «Поет, краснея, медь. Над горном...».

Вокруг судьбы своего героя — Зигфрида — Вагнер объединил ряд сюжетов, почерпнутых из северных преданий. По словам композитора, «в образе Зигфрида [...] запечатлена «олицетворенная свобода». Он ставил себе задачей воспеть ее, прославляя героику подвига Зигфрида»¹².

В своей тетралогии Р. Вагнер стремился создать «оптимистическую трагедию, где гибель героя, отдавшего жизнь за счастье мира, утверждала бы его бессмертие»¹³.

Образ Зигфрида традиционно трактуется именно в этом — героическом — ключе. Но сказанное не дает оснований считать героя святым. Тем более сомнительно, что таким образом именуется у Блока лирическое «я»: даже в первом томе «Трилогии вочеловечения», в «Стихах о Прекрасной даме», лирический герой — инок, рыцарь, «отрок» и т. д. — всегда лишь восторженный служитель Прекрасной Дамы. Свят лишь Ее образ. Кроме того, и речь ведь в данном случае идет о периоде «антитезы» в творчестве А.А. Блока. Как же мог возникнуть в произведении образ святого, да еще вынесенный в заглавие?

Нам представляется, что для ответа на этот вопрос следует воспользоваться подсказкой, данной самим Блоком. Первоначальное заглавие произведения — «Святой» поэт сменил впоследствии на «4 июля».

Итак, Блок пишет стихотворение похоронной тематики, дает ему название «Святой», которое, указывая, очевидно, не на лирическое «я» поэта и не на образ Зигфрида из «Гибели богов» Вагнера, называющейся исследователями в качестве первоисточника стихотворения; приличествует более эпитафии. В сборнике «Пряник осиротевшим детям» 1916 г. поэт заменил название на «4 июля».

Как известно, А. Блок вел дневники на протяжении почти всей жизни, они изданы, однако записей, относящихся к 1904 г., не имеется.

Но действительно ли не имеется? — Нельзя ли рассматривать стихотворение как способ передать, запечатлеть чувства и мысли не хуже, чем на страницах личного дневника? Тем более, что в творчестве А.А. Блока это едва ли не единственный случай, когда стихотворению дается название в виде даты.

Создается впечатление, что поэт оставил своего рода дневниковую запись в форме стихотворения, которая должна, с одной стороны, напоминать автору о пережитом и, с другой стороны, ее должно быть можно показать широкой публике в надежде на то, что подтекст будет ею понят. В этом случае заглавие «4 июля» приобретает символический смысл и для автора, и для читателя.

Поэтика даты имеет важное значение в структуре автобиографического мифа А. Блока. Поэт всегда создает свой мир посредством слова (в отличие от композитора и художника) и от своего имени (в отличие, например, от актера). По этой причине еще со времен И.В. Гёте поэтическое произведение рассматривается как исповедь, как «лирическое самовыражение чувств поэта». В этом смысле любой лирический текст содержит в себе потенциал, импульс для возникновения мифа о его создателе и, соответственно, является первоосновой этого мифа. Как отмечает О.Э. Никитина, «Автобиографический миф можно назвать феноменом русской культуры Серебряного века, в русле которой «младшие» символисты провозгласили идею жизнетворчества. Миф о себе более или менее успешно творят многие представители этого направления. А. Блок один из самых последовательных творцов мифа о себе создает не только автобиографии документального характера, но и «автобиографические версии», основанные на «сакральном ряде событий, значимом только для посвященных или даже исключительно для самого поэта»¹⁴. Но рассчитывать на понимание можно лишь в том случае, если основой для создания стихотворения послужило особенно значимое, запомнившееся событие общественной и культурной, литературной жизни.

В начале июля 1904 г. действительно произошло событие, потрясшее всю страну и запомнившееся надолго, хотя бы потому, что периодически проводились памятные мероприятия, выходили юбилейные сборники и т. д. Второго июля 1904 г. умер А.П. Чехов — писатель, заслуживший ни с чем не сравнимые любовь и поклонение читателей¹⁵, создатель «новой драмы». Третьего июля периодические издания публикуют некрологи, новость распространяется. Таким образом, с большой долей вероятности (Блок не оставил отдельных письменных свидетельств на этот счет) можно предположить, что 4 июля поэт уже знал о смерти Чехова — и откликнулся, создав стихотворение не на тему смерти, умирания — как это было в обычае еще у «старших» символистов и прослеживалось в ранней лирике А. Блока — а на тему похорон, и дав ему название «Святой», напоминающее эпитафию.

Стихотворение Блока — не торжественная надгробная речь, оно носит значительно более камерный характер и отражает не столько трагизм ситуации, сколько переживания лирического героя по этому поводу. Тем важнее для исследователя присутствующий в стихотворении набор ассоциаций, если допустить, что они отчасти связаны с Чеховым.

Поет, краснея, медь. Над горном / Стою — и карлик служит мне; / Согбенный карлик в платье черном, / Какой являлся мне во сне. // Сбылось немного — слишком много, / И в гроб переплавляю медь. / Я сам открыл себе дорогу, / Не в силах зной преодолеть. // Последним шествием украшен, / Склонюсь под красный балдахин. / И прогремят останки башен / С моих довременных вершин. // И вольно — смуглая гадалка, / Спеша с потехи площадной, / Швырнет под сени катафалка / Свой воскрешающий запой. // Тогда — огромен бледным телом — / Я красной медью зазвучу. / И предо мною люди в белом / Поставят бледную свечу.

Карлик внешне напоминает болотного попика и других обитателей оживающего мира природы, населенный волшебными существами из цикла «Пузыри земли». Некоторые из них напоминают черного монаха, будучи видениями, возникающими на лоне природы. В стихотворении «Болотный попик» также встречаем упоминание красного цвета: И в безбурности зорь красноватых / Не видать чертенят бесноватых, / Но вечерняя прелесть / Увила вкруг него свои тонкие руки... Предзакатные звуки, / легкий шелест¹⁶. Глагол — «увить» с семантикой плавности, волнообразного движения, в свою очередь, вызывает ассоциации со стихотворением Блока, в котором присутствует образ черного монаха: Здесь ночь мертва. Слова мои дики. / Мигает красный призрак — заря. / Наутро ввысь пущу мои крики, / Как белых птиц на встречу Царя. // Во сне и в яви — неразличимы / Заря и зарево — тишь и страх... / Мои безумья — мои херувимы... / Мой Страшный, мой Близкий — черный монах... // Рука или ветер шевелит лоскутья? / Костлявые пальцы — обрывки трав... / Зеленые очи горят на распутьи — / Там ветер треплет пустой рукав... // Закрыт один, или многие лики? / Ты знаешь? Ты видишь! Одежда пуста!.. / До утра — без солнца — пущу мои крики. / Как черных птиц, на встречу Христа!¹⁷. Как видим, и в последнем стихотворении присутствует сходная цветовая символика: «мигает красный призрак — заря». Выбор же глаголов в приведенных стихотворениях заставляет убедиться в том, что речь идет о видениях — явлениях призрачных, зыбких, эфемерных. Сравним с повестью А.П. Чехова: «Но вот по ржи пробежали волны, и легкий вечерний ветерок нежно коснулся его непокрытой головы. Через минуту опять порыв ветра, но уже сильнее, — зашумела рожь и послышался сзади глухой ропот сосен. Коврин остановился в изумлении. На горизонте, точно вихрь или смерч, поднимался от земли до неба высокий черный столб. Контуры у него были неясны, но в первое же мгновение можно было понять, что он не стоял на месте, а двигался с страшною быстротой, двигался именно сюда, прямо на Коврина, и чем ближе он подвигался, тем становился все меньше и яснее» [С., 8, 234].

Образ карлика в стихотворении Блока «Поет, краснея, медь. Над горном...» связан с мотивом предательства, непонимания, тогда как меч символизирует творчество, это оружие поэта-рыцаря, способное преобразовать мир.

Рыцарь — традиционный для Блока образ лирического героя. В опере Вагнера Карлик Меме обещает Зигфриду выковать меч, но обманывает его. В стихотворении Блока нет упоминания о мече (только медь), из «рыцарской» атрибутики (нет и слова «рыцарь») присутствуют только «останки башен», балдахин.

Ср. с «Ночной фиалкой» (1908 г.): возможно, определенные детали образа нищего из «Ночной фиалки», в том числе и совпадающие с деталями из стихотворения «Поет, краснея, медь...», заимствованы Блоком у Гиппиус, называвшей А.П. Чехова человеком «без лет», который «родился сорокалетним и умер сорокалетним». Сюда же относится символика цвета: в стихотворении Блока преобладает красный цвет — он упомянут трижды. Столько же раз упоминается белый-бледный. В рассказе Гиппиус «Голубое небо», прототипом главного героя которого был А.П. Чехов, читаем: «Весь он был розовый, только усы, бородка и короткие волосы росли у него совершенно белые, да и то при закате солнца часто принимали красноватый оттенок».

Сказанное позволяет сделать предположение, что стихотворение А.А. Блока «Поет, краснея, медь. Над горном...» принадлежит к корпусу текстов, на создание которых повлияло творчество А.П. Чехова и восприятие поэтом его личности, и может быть рассмотрено как часть «поэтического венка», который «плели» писателю как современники всех поколений, так и читатели последующих эпох.

Примечания

1. Allegro. Осенью // Новый путь. — 1903, август. — С. 31.

2. См.: Бушканец Л.Е. «Он между нами жил...». А.П. Чехов и русское общество конца XIX — начала XX века / Л.Е. Бушканец. — Казань: Казан. ун-т, 2012. — 756 с.

3. Минц З.Г. Александр Блок и русские писатели. — СПб.: Искусство-СПБ, 2000. — С. 26.

4. Там же.

5. Минц З.Г. Функция реминисценций в поэтике Ал. Блока // Учен. Зап. Тартуского гос ун-та. Вып. 308. — 1973. — С. 378—417 (а также Минц З.Г. Поэтика Александра Блока. — СПб., 1999). — Цит. по: Минц З.Г. Александр Блок и русские писатели. — СПб.: Искусство-СПБ, 2000. — С. 26.

6. Минц З.Г. Александр Блок и русские писатели. — СПб.: Искусство-СПБ, 2000. — С. 26—27.

7. Мандельштам О.Э. Сочинения: В 2 т. Т. 2. — М.: Художественная литература. — 1990. — С. 188.

8. Магомедова Д.М. Блок и Вагнер // Zbornik radova instituta za strane jezike i književnosti. — Novi Sad, 1984. — Sv. 6. — С. 199). Цит. по: Блок А.А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. Т. 2. — М.: Наука, 1997. — С. 606.

9. О Вагнере, Блоке и духе музыки. — [Электронный ресурс]. — URL: http://asphodel-lee.blogspot.co.uk/2013/05/blog-post_22.html (дата обращения: 16.11.2013)

10. Криницын А.Б. Тема рыцарства в лирике А. Блока в ее связи с творчеством Р. Вагнера. — [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.portal-slovo.ru/philology/41390.php (дата обращения: 7.07.2014).

11. Минц З.Г. Функция реминисценций в поэтике А. Блока // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та / З.Г. Минц. — Тарту, 1973. — Вып. 308.

12. Вагнер. Кольцо нибелунга. — [Электронный ресурс]. — URL: http://www.classic-music.ru/4zm018.html (дата обращения: 09.07.2014)

13. Там же.

14. Никитина О.Э. Биографический миф как литературоведческая проблема: На материале русского рока. — [Электронный ресурс]. — URL: http://www.dissercat.com/content/biograficheskii-mif-kak-literaturovedcheskaya-problema-na-materiale-russkogo-roka (дата обращения: 02.06.2014).

15. См.: Бушканец Л.Е. «Он между нами жил...». А.П. Чехов и русское общество конца XIX — начала XX века. — Казань: Казанский ун-т, 2012. — 756 с.

16. Блок А.А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. Т. 1. — М.: Наука, 1999. — С. 15.

17. Там же. С. 144—145.