В гл. 3 на примере рассказов «Барыня» (1882), «Воры» (1890) и драматического этюда «На большой дороге» (1884) мы показали, что Кубань у Чехова символизирует универсальные признаки широко распространённого в культуре и от века искомого человеком места окончательной и полной радости. Эта земля обетованная — рай, Эдем, невинное начало пути человечества, географически локализованное «на Востоке» (Быт. 2:9). Аналог Царства небесного как идиллии, которая ожидает правоверных по скончании мира. Такая интерпретация реального географического места даёт основания говорить о мифотопониме1, мифологеме, то есть «заимствовании у мифа мотива, темы или её части и воспроизведении их в более поздних... произведениях»2. Мифологема соотнесена с мотивом и темой, которые по своей функциональной ориентации «признаковы» и «предикатны»: обозначают мысли о предметах, а не сами предметы3.
Об этой мифологеме и её роли в общественном сознании России XIX в. можно сказать следующее. В русских социально-утопических сочинениях XVII—XIX вв. Кубань упоминается как одно из мест, где живётся лучше, чем дома, как «край изобилия и воли». В книге исследователя таких легенд К.В. Чистова читаем:
«Практичный и трезвый, в целом мало склонный к мистицизму крестьянский ум должен был искать более реальных вариантов осуществления социальных (а вместе с тем и религиозных) чаяний и более реальных целей, и маршрутов «бегства». Вместе с другими крестьянами «бегуны» бежали в европейские и сибирские казачьи районы, несмотря на то, что уже в начале XVIII века не только власти, но и сами казаки стремились препятствовать этому движению»4.
Просторы дикого поля, Кавказа, Урала, Сибири, представлявшиеся в XVII—XIX вв. бескрайними, подсказывали бегство как форму протеста против разного рода притеснений, и в первую очередь религиозных. О быте старообрядцев-бегунов составил беллетристическое и документальное исследование П.И. Мельников-Печерский (1819—1883). ««Странничество», «бегунство» являлось одной из характерных форм русского сектантства в народной среде»5.
В книге, вышедшей в 2011 г., К.В. Чистов, не снимая социально-экономической мотивировки и не стремясь преуменьшить её значение, внёс коррективы. Добавил, что на природу и функционирование социально-утопических легенд в народной жизни большое влияние оказали эсхатологические воззрения. В старообрядческой среде XVII—XIX столетий они были очень сильны: предопределили своеобразный эскапизм старообрядцев в русском обществе в целом6.
В легендах о «далеких землях» Кубань, Кавказ, Беловодье представали как поэтический образ вольной земли, образное воплощение мечты о ней. Художественная литература XIX — начала XX в. вобрала в себя немало таких примеров.
В третьем томе «Войны и мира» (1863—1869) Л.Н. Толстой, повествуя об имении князя Андрея, рассказывает, как мечта о воле у простого народа соединялась с неясными слухами и толками и побуждала крестьян уходить в тёплые края. Позволим себе пространную цитату из романа:
«Мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе... но не любил их за их дикость. <...>
Между ними всегда ходили какие-нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких-то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году... то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором всё будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне и Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казённые и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одним из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие-то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда-то на юго-восток. Как птицы летят куда-то за моря, стремились эти люди с жёнами и детьми туда, на юго-восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на тёплые реки»7.
У Л.Н. Толстого нет свидетельств об успешности подобных переселений. Более того,
«многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли на дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось, без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой-то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно»8.
Слухи о теплых реках так и остались ничем не подтверждёнными, но в общественном сознании этот миф продолжал жить.
Не только необразованные крестьяне, но и выпускники университета искали счастья на тёплых реках. Кубань как место для устройства колонии с пятью товарищами наметил герой другого, менее известного, чем Лев Толстой, автора. В повести «Андрей Мологин» (1896), принадлежащей перу К.Ф. Головина (1843—1913), читаем:
«Мы с пятью товарищами... на юг хотим ехать, на Кубань. Там у Алёши Зимина есть земелька. Ну, мы и порешили там колонию устроить — земледельческую колонию на артельных началах»9.
Тётка Андрея Мологина чрезвычайно смущена этими разговорами, серьёзность предприятия вызывает у нее большие подозрения, впоследствии подтвердившиеся.
«Андрей не раз уже говорил тётке о своём намерении отправиться на Кубань, но всё в таких неопределённых выражениях, что она не отдавала себе во всём этом ясного отчёта, и сама Кубань представлялась ей какой-то мифической рекой, текущей где-то в тридевятом царстве»10.
В этом тексте гидроним Кубань совершенно однозначно определяется как «мифическая река, текущая где-то в тридевятом царстве». Предприятие товарищей ничем не закончилось.
Кубань фигурирует как заветное место, связанное с мечтой о бегстве в лучшие края, у Е.Л. Маркова и М. Горького. Теме Кубани в творчестве этих современников Чехова мы посвятим два следующих раздела четвёртой главы.
Писатели различных направлений, независимо от их идейных установок, одинаково заманчиво рисовали вновь присоединённые к Российской империи края как землю обетованную, место обретения окончательного мира, радости и довольства. Народное сознание давно подметило одно своеобразное свойство человеческого восприятия действительности: «Социальная мифология — это социальная психотерапия, которая одновременно и исцеляет, и отдаляет от реальности»11. В нашем случае мы говорим о произведениях, традиционно относимым к реалистическим, не затрагивая такой обширный слой русской словесности, как литературная утопия12, которая полностью переносила действие в воображаемый идеально устроенный мир.
Поиски рая среди простого народа всегда находили понимание и поддержку. Многие из этих легенд жили в среде староверов, для которых погибель связывалась прежде всего с изменением церковных формул и правил, а спасение — с соблюдением «древлего благочестия».
«История всего раскола проникнута этой поэтически заманчивой легендой. Где-то там, — «за далью непогоды», «за долами, за горами, за широкими морями» рисуется темному мечтательному воображению блаженная страна, в которой промыслом Божиим и случайностями истории — сохранилась и процветает во всей неприкосновенности полная и цельная формула благодати. Это настоящая сказочная страна всех веков и народов, окрашенная только старообрядческим настроением. <...> Ни татьбы, ни убийства, ни корысти царство это не знает, так как истинная вера порождает там и истинное благочестие»13.
На Российском Юге старообрядчество было широко распространено. Предприимчивые казаки не раз организовывали дальние путешествия, как пишет В.Г. Короленко, «не только богословские, но и географические»:
«В 60-х годах истекшего века донской казак Дмитрий Петрович Шапошников, житель Новочеркасска, ассигновал на путешествие довольно значительную сумму, но с вызовом смельчаков. Дон почему-то обратился к Уралу. Уральцы согласились и их выбор пал на казака Головского посёлка Варсонофия Барышникова с двумя товарищами. Барышников отправился в путь, побывал в Константинополе, Малой Азии, на Малабарском берегу и даже в Ост-Индии. Но до пределов Камбайского (Камбоджа?) и Опоньского (Японского) царства за какими-то препятствиями не доехал»14.
Попытки обнаружения Беловодского царства, земного рая казаки не прекратили. Военное сословие продолжало прокладывать маршруты (использовали именно этот военный термин), которые так или иначе вели на восток. Российские первопроходцы, казаки, как и все остальные жители Империи, сталкивались с утеснениями, несправедливостью, болезнями, смертями, страданиями. Действительность поворачивалась к людям своей жестокой стороной, а люди продолжали надеяться, что где-то далеко существует земля, где жить хорошо, надо только эту самую землю найти.
Примечательно в этом отношении событие 1898 г., имевшее место в Уральском казачьем войске, которое выделило около трёх тысяч рублей на формирование экспедиции («депутации», как они ее назвали) из трёх человек для поисков... рая на земле. Атаман выдал казакам заграничные паспорта, и 22 мая они выехали из Уральска, а 30 мая сели на пароход, отходивший из Одессы в Константинополь. С примерным усердием казаки совершили почти кругосветное путешествие: из Одессы и Константинополя они через Кипр, Грецию и Иерусалим отправились в Индию, потом их путь прошёл через Коломбо (остров Цейлон), Сингапур, Сайгон, Шанхай, Нагасаки, Владивосток и назад, в родные уральские края.
Об этом писали тогда многие отечественные газеты.
«Никакого рая казаки не нашли, но вывод сделали иной, нежели от них ожидала прогрессивная российская общественность: ни Рая нет, а в руки он не даётся по причине всеобщей греховности...»15.
Казак Григорий Терентьевич Хохлов описал это путешествие в своём дневнике, а Владимир Галактионович Короленко поспособствовал изданию его путевых заметок со своим предисловием16. Выдержки из этих заметок, с разрешения Хохлова, частично вошли в очерки Короленко «У казаков»17.
«Там хорошо, где нас нет» — гласит известная пословица. Но ведь главное, что это «хорошо» где-то существует. На земном шаре уже не осталось неисследованных пространств, все «затерянные миры» нанесены на карту, сфотографированы и даже выложены в Интернет. Но пространством идеального топоса осталось человеческое воображение и его плоды в искусстве. Самым непосредственным образом это имеет отношение к русской литературе и её целительным силам. Нельзя не согласиться с И.Н. Сухих, который написал:
«Литература, поэзия прежде всего, напоминает человеку иную жизнь и берег дальний. Она отражает и выражает не только реальность, но идеальную сущность жизни: мечты о социальной гармонии, грёзы о счастье, стремление к истине, поиски Бога, любви, красоты. Постоянно в этом мире жить невозможно, но стоит хотя бы помнить о его существовании»18.
Кубань, представленная как мифологема и рай в произведениях А.П. Чехова, как некий идеальное место (значимый для художественного текста топос19), является развитием и воплощением положительного идеала писателя. Этот идеал озвучен устами многих его героев — Сони («Дядя Ваня»), Вершинина, Ирины, Ольги («Три сестры»), Трофимова («Вишневый сад»). И отнесён в будущее человечества. По воспоминаниям А.И. Куприна, Антон Павлович в последние годы своей жизни часто говорил о будущем: «Знаете ли, через триста-четыреста лет вся земля обратится в цветущий сад. И жизнь будет тогда необыкновенно легка и удобна»20.
Идеал, не найденный в современной Чехову жизни, был вынесен за пределы знакомых краев, и его чертами была наделена Кубань, которую А.П. Чехов видел только из окна поезда — пожить здесь ему не довелось. Письма 1888 г., в которых А.П. Чехов говорил о своих намерениях посетить Кубань, появились позже, чем упоминания о Кубани в его произведениях. Эти края, как они описаны Чеховым, меньше всего напоминают провинцию тогдашней России. И хороши эти земли, и вольны, и лето длиннее, и трава на лугах не вянет, и народ там удалой, и нет там ни ссор («народ живет там душа в душу»), ни нищеты («земли... по сто десятин на рыло») — одним словом, «счастье», райское место, «что и во сне не увидишь, хоть три года спи» (С II, 189). Писатель тогда только собирался в поездку, но мечта увидеть потерянный рай, место изобилия, воли, жизни в любви и гармонии уже жила в душах героев его произведений.
Примечания
1. Энциклопедический словарь-справочник лингвистических терминов и понятий: в 2 т. М.: Русский язык, 2008. Т. 1. С. 107.
2. Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины: энцикл. справ. / сост. Е.А. Цурганова, И.П. Ильин. М.: Интрада, 1999. С. 236.
3. Подробнее см.: Кондрашова О.В. Семантика поэтического слова: функционально-типологический аспект. Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 1998. С. 135—140.
4. Чистов К.В. Русские социально-утопические легенды XVII—XIX вв. С. 249.
5. Петров С.М. И.С. Тургенев. Творческий путь. М.: ГИХЛ, 1961. URL: http://i-s-turgenev.ru/books/item/f00/s00/z0000012/st003.shtml (дата обращения: 15.08.17).
6. Чистов К.В. Русская народная утопия... С. 6.
7. Толстой Л.Н. Собр. соч.: в 20 т. Т. 6. М.: ГИХЛ, 1962. С. 163—164.
8. Там же. С. 163—164.
9. Головин К. (К. Орловский). Полн. собр. соч. СПб.: Изд. А.Ф. Маркса, 1903. Т. 11—12. С. 219.
10. Там же. С. 282.
11. Баталов Э.Я. Русская идея и американская мечта. М.: Прогресс-Традиция, 2009. С. 30.
12. Ковтун Н.В. Русская литературная утопия второй половины XX века. М.: Флинта, 2014.
13. Короленко В.Г. У казаков... С. 396.
14. Там же. С. 396—397.
15. Прот. Сергий Овчинников. Взыскующие Божьего града. С. 11.
16. Короленко В.Г. Предисловие // Хохлов Г.Т. Путешествие уральских казаков в «Беловодское царство». СПб.: Типолитография «Герольд», 1903. С. 4—12.
17. Он же. У казаков... С. 343—486.
18. Сухих И.Н. Русская литература для всех. Классное чтение! (От Блока до Бродского). СПб.: Изд. группа «Лениздат»; «Команда А», 2013. С. 723.
19. Прокофьева В.Ю. Категория пространства в художественном преломлении: локусы и топосы // Вестник ОГУ. 2004. № 11. С. 87—91.
20. Куприн А.И. Памяти Чехова // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. С. 535.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |