Имя Евгения Львовича Маркова (1835—1903) в общественном сознании чаще всего связано с Крымом. Интернет-источники характеризуют Маркова исключительно как крымоведа: «Очерки Крыма» (1874; переизд. 1884, 1902, 1911, 1913 и в 1995 г.)1 ныне воспринимают как визитную карточку автора. В диссертации о крымском тексте русской культуры А.П. Люсый ставит «Очерки Крыма» рядом с «Севастопольскими рассказами» Л.Н. Толстого2. Такая высокая оценка совершенно заслужена, но не отражает всей широты одарённой личности замечательного писателя, критика, публициста, этнографа, педагога. «Это была благородная личность и прекрасный литератор в лучшем значении этого слова», — так характеризует Маркова А.С. Суворин3. А.П. Чехов вспоминает о нём как о «старинном писаке, искреннем, понимающем» (П XI, 127). По вопросам образования с Марковым полемизировали Л.Н. Толстой4, Н.К. Михайловский5. В статьях и заметках вспоминают о нём И.С. Тургенев, В.В. Розанов, В.Г. Короленко и многие другие.
Для жителей Кубани примечателен тот факт, что Кубань нашла отражение в творчестве и личной жизни Маркова. Воочию увидеть Кубань писателю довелось в 1870 г. С 1862 по весну 1870 г. Марков занимал пост директора симферопольской гимназии и, курируя вопрос об организации народных училищ, объездил полуостров вдоль и поперёк, вникая в проблемы не только педагогической сферы. Несогласие с позицией министра народного просвещения Д.А. Толстого привело Маркова к желанию просить отставку. Летом 1870 г. он откликнулся на предложение заняться организацией дел учительской семинарии на территории Кубанского казачьего войска. Приказом Наместника Кавказа с 8 июля 1870 г. на должность первого директора Первой Кубанской учительской семинарии был утвержден Е.Л. Марков, о чём и уведомил его письмом Попечитель Кавказского учебного округа Неверов. Благодаря разысканиям А.И. Слуцкого мы доподлинно знаем, что происходило дальше. Получив извещение о своём назначении, Марков с семьёй прибыл в Пятигорск 11 августа 1870 г.
«Здесь Марков получил от попечителя надлежащие инструкции, заручился от него сношением [отношением] к наказному атаману Кубанского казачьего войска ген.-л. Цакни и отправился в Екатеринодар, чтобы заняться подготовкой сложного дела открытия семинарии»6.
В поисках пригодного для семинарии помещения Маркову пришлось совершить целый ряд поездок в станицы Старокорсунскую, Полтавскую, город Темрюк.
«Как видно из рапорта Маркова от 27 августа 1870 г., Темрюкские здания оказались ещё хуже Полтавских. Кроме того, трудно было сказать, какой из этих двух пунктов вообще: Темрюк или Полтавская, был хуже. И в том, и в другом не было не только подходящих помещений для семинарии, но и не было квартир для педагогического персонала; и тот и другая были окружены громадными плавнями, кишевшими мириадами малярийных комаров, а в дождливое время утопали в грязи»7.
Тем не менее Кубанская учительская семинария была размещена в станице Полтавской, с оговоркой «временно». Марков писал:
«...Какое именно время она будет оставаться там, я теперь предвидеть не могу, — писал в официальном письме Неверову наказной атаман, — ибо только введение в области реформ может выяснить, найдётся ли свободное помещение для семинарии в другом месте. <...> Поднимать вопрос о переводе семинарии в один из городов с наймом для него помещения в настоящее время я не считаю удобным в финансовом отношении»8.
Невыгодные климатические и экономические условия станицы Полтавской, нежелание администрации на деле оказывать помощь созданию семинарии произвели на Маркова тяжёлое впечатление и, опасаясь за здоровье и жизнь членов своей семьи, он подал прошение об отставке.
«11 ноября 1870 г. управляющий Кавказским учебным округом уведомил наказного атамана, что приказом по управлению наместника кавказского от 4 ноября директор семинарии Марков уволен от должности по прошению»9.
Надо сказать, что как писатель-беллетрист Марков дебютировал ещё в конце 1850-х (рассказ «Ушан» опубликован в 1858 г.). Затем вышли его воспоминания о детстве «Барчуки. Картины прошлого» (1875) и романы «Чернозёмные поля» (1877), «Берег моря» (1880)10. Художественные произведения Маркова справедливо критиковали за излишний дидактизм, прямолинейное морализаторство. Критики-современники А.М. Скабичевский (1838—1911) и Ю.Н. Говоруха-Отрок (1854—1896) считали Маркова талантом средней величины, писателем второго ряда11.
Обратимся к одному из его произведений, а именно к роману «Черноземные поля». Главный герой романа помещик Суровцев старается служить народу и наладить сельскую жизнь на справедливой основе. Среди крестьян живет миф о привольной жизни на Кубани, где плодородные просторы ждут своих земледельцев. Слух об этом поддерживают иногда забредающие в деревню странники. Пример такого рассказчика дан в первом томе, когда в один из деревенских кабаков заходит человек и начинает рассказывать свои истории, за которые благодарные слушатели покупают ему выпивку и угощение. В таких рассказах часто фигурирует Кубань, где всё вовсе не так, как в чернозёмной деревне.
«Я брат, на одном Ачуеве три года выжил... Знаешь Ачуев, где Кубань речка в море пала, на казацкой стороне?.. Протоку знаешь? Ну, вот то-то! Побыл бы там. Оттуда всё красная рыба к вам в Рассею идёт, осетрина, севрюга... Там заводи!.. А камыши на 300 верст! Плавни называются, что твои леса. Там, брат, невод тянут князья, да графы, да полковники... Вот что!... А посмотришь на него — наш брат: в рубахе, в портах, руки мазанныя. Потому всяко бывает хоронится. Один такой-то с нами в артели был, тоже от хозяина по рублю в день, наравне с прочими получал. Со мной из одного котла хлебал. Приехала это вдруг карета шестериком, на белых лошадях, по тысяче лошадь стоит, два лакея, и прямо к нему. Мы смотрим, а лакеи его под ручки; ваше, мол, сиятельство, пожалуйте, барыня, говорят, за вами прислала; сейчас это ему полковницкий мундир несут. Ну мы, известно, смекнули. Что-ж? Ведь потребовал разсчета от хозяина, все, как следует, до полушки получил, Завернул их особо в бумажку, смеётся: это, говорит, мне на вечную память будет, эти, говорит, денежки я трудовым потом добыл; ну, обыкновенно, сказал это своей княгине по-немецкому, она из бумажника сторублёвую бумажку вынь да и подай нам: выпейте, говорит, за вашего старого товарища! Хозяин только рот разинул. Ну, известно, молчок; потому нельзя. Кто такой, откуда — никому неизвестно. Так и покатила карета прямо в Петербург!»12
В романе есть влюбленная пара — Василий и Алёна, их разлучили, связав узами брака с теми, на кого пал родительский выбор. Василий не смиряется с такой участью: «Только люби меня, касаточка моя сизая, шептал в ответ Василий. — А то мы над всяким горем посмеёмся. Не одно наше село на свете Божьем. На Кубань уйдём, на вольныя земли. Никто нас там не достанет»13.
В конечном итоге с помощью Суровцева Василий и Алёна благополучно устраиваются у Азовского моря, куда переселяет их просвещённый помещик.
Появление соответствующих мотивов можно отчасти объяснить знакомством писателя с природой Кубанской области, однако явственен и след мифологизации Кубани в общественном сознании людей XIX столетия. Это след легенд, в которых она «край изобилия и воли»14. Наблюдательный путешественник Е.Л. Марков за свою жизнь совершил много интересных поездок на Кавказ, в Европу и Среднюю Азию, в результате чего появились циклы бытовых, историко-краеведческих, пейзажных зарисовок, затрагивавших актуальную гражданскую и культурную проблематику. Первыми в этом ряду стоят «Очерки Кавказа: Картины кавказской жизни, природы и истории», увидевшие свет в 1887 г. Кавказская тема была популярна, да и книга была написана хорошо. Она имела огромный успех, в досоветское время тиражировались дважды (1904, 1913), но после Октябрьского переворота выпала из научного и читательского оборота. Недавно предпринятый многотомный проект переиздания трудов о Кавказе15 снова дал читателям возможность взять в руки интересную книгу, состоящую из небольших главок, в которых описывается путь от Ростова через Кубань до Владикавказа и далее по Осетии, Грузии, Чечне, Дагестану.
По доступности и живости слога очерки напоминают устный рассказ о совершённой поездке к отрогам Кавказа, по территории, опоясывающей восточные берега Чёрного моря. Речевой портрет путешественника выдаёт личность образованную, жаждущую «объективного знакомства со своей страной» и её историей, отражённой в археологии, материальных и фольклорных памятниках «стомиллионного народа». Автор не устаёт повторять, что «Кавказ — бесценный по богатству и разнообразию музей этнографических и естественно-исторических сокровищ всякого рода», истинно вавилонское смешение языков и обычаев, результат тысячелетнего влияния друг на друга различных племён и событий, игравших роль в почтенных летописях мира16.
Описывая обстоятельства первого знакомства Маркова с Кубанью, А.И. Слуцкий подчеркнул, что в «Очерках Кавказа» ни словом не упомянуто о мытарствах, пережитых автором в августе—ноябре 1870 г.17 Путешествуя по Кубанским просторам, автор «Очерков» передаёт идиллические картины, наблюдаемые им из окна вагона:
«Я проснулся уже тогда, когда огнедышащий конь примчал нас через степи Маныча и Ставрополя, и поезд несся теперь с громом и тяжкими вздохами по Кубанской равнине, уже переехав Кубань. <...> Тут дорога буквально стелется на многие сотни вёрст, но зато и на синем небе такая же чистота и гладь. Солнце жжёт невыносимо, и зной проникает насквозь самые стенки вагонов. <...> Вдруг пахнуло чем-то бодрящим и свежим. Загремело под поездом полотно длинного моста, и глубоко внизу змеёй блеснул бешеный Уруп. Это необыкновенно быстрая и опасная река, падающая с гор в Кубань, но гораздо опаснее Кубани. <...> Всё живое радостно прильнуло к этим сверкающим излучинам горной реки — огромные казачьи станицы с пятиглавыми соборами, табуны, люди, деревья...
Вся степная жизнь сбилась сюда, где бьётся живой пульс земли. Тут купаются, тут работают, тут пасут, тут отдыхают. Вся яркая зелёная низина кишит и движется. Чистый рай в этих степях. <...> Земля в яркой зелени и ярких цветах, небо нежно-голубое, в белых барашках, тоже будто в цветах... Цветы всё наши знакомые, но незнакомого роста, незнакомой роскоши... Это та «украинская степь», которую воспел Гоголь в «Тарасе Бульбе», которая охватывала когда-то весь Юг России. <...> Тонут в высокой, густой траве пасущиеся стада, тонут без следа отдыхающие путники.
Не совсем удобное условие для постоянных набегов и едва начинавшейся колонизации. <...> Даже и теперь, когда сравнительная безопасность, по-видимому, водворилась в этой степи, перерезанной насквозь артерией железной дороги, как-то жутко смотреть на эти трогательно бессильные и наивно смелые починки, которые то там, то сям начинают появляться среди необъятной степи»18.
Как бы вспоминая своё пребывание здесь, Марков восклицает: «Кто видел их только бурыми и пыльными в холодный октябрьский день, с седыми высокими бурьянами, угрюмо качающимися по ветру, тот никогда не видал степей»!19
Не всякий гостящий в чужих краях способен мыслить так, чтобы за пёстрой канвой дорожных встреч и впечатлений просматривалось нечто общее. Интересом к этому общему и отличается внимательный к своим попутчикам и встречным путешественник. «Очерки» погружают нас в калейдоскоп многофигурного действа, где пейзажные и бытовые картины соединены с экскурсами в область легендарного прошлого. Делясь своими размышлениями о подвижках в экономическом и социальном укладе жизни степных и горных районов края, Марков пытается разомкнуть европейское соизмерение жизни, создать панораму более широкую, объемлющую звенья многовековой цепи людей и народов. Хотя настрой «Очерков Кавказа» вовсе не патриархален, автор справедливо выступает против ломки и перемалывания векового наследия в угоду наживе и хищнической эксплуатации природных и культурных источников местного богатства. Он дорожит мыслью о том, что цивилизация, вливаясь в неосвоенные ею страны, не должна «исковеркать все доброе, что лежит в природе этих отсталых племён»:
«Поменьше грубой ломки, поменьше торопливости и выдумок, побольше терпения и уважения к исторической жизни народов — вот каков должен быть характер наших кавказских мероприятий. <...> Энергия же наших правителей должна обратиться не на искусственное перекраивание существующих племён по образу и подобию нашему, а на нравственную доброкачественность тех деятелей, которых мы призываем к делу цивилизации Кавказа. Если наши интенданты, строители, управители не будут воспитывать кавказские народности в обычаях хищничества и обмана, если в лице их и подобных им не будет безнаказанно торжествовать и издеваться над правдой неправда, если источники местного богатства — земли, леса, рыбная ловля, нефтяные источники Кавказа — не будут легкомысленно бросаемы в жертву личной корысти... если ко всякому делу будут призываться не лесть и бездарность, а честные силы труда и знания... тогда можно будет сказать, что русская власть на Кавказе повела народности Кавказа по истинному пути просвещения и благоденствия, тогда можно будет ручаться, что Кавказские горы станут действительно русскими горами»20.
Главная одушевляющая мысль путешествия неразрывна с описаниями просторов, которые учат щедрости и красоте:
«Только побывав в счастливых далеких окраинах, где еще вода, земля и воздух не покупаются на вес золота, поймет человек не теоретической мыслью, а всеми нервами своего существа, какое великое, высокочеловеческое условие довольства и удобства заключается в свободном владении человека земной поверхностью, назначенной ему от Бога»21.
Установки «Очерков Кавказа» на справедливость исторического пути, который ведёт к добрососедству, сотрудничеству и культурному взаимообогащению народов, не могут быть поколеблены мелкими обидами или временными неудачами. По искренности изложения и верности просвещённому духу позиция Маркова находится в русле, проложенном «Записками русского путешественника» Н.М. Карамзина, «Путешествием в Арзрум» А.С. Пушкина, кавказской прозой М.Ю. Лермонтова и Л.Н. Толстого. Именно Марков стал первым литературным критиком, воздавшим должное кавказской повести Толстого, на что справедливо указывает С.А. Венгеров: «Ему можно вменить в серьезную заслугу статью о «Казаках» Толстого. Это великое произведение в свое время (1865) прошло почти незамеченным: один только Марков по достоинству оценил всю его глубину»22.
Кубань, как она описана у Маркова, представляет из себя нечто в высшей мере прекрасное и идиллическое. Станицы, где
«всё заботливо смазано глиной, побелено, ярко раскрашено: и дверочки, и ставенки, и уютные навесики от солнца. Вместо соломы и очерета (камыш) с глиной крыши, частенько черепичные, не хуже любой немецкой колонии. Досуг и достаток видны во всем. Везде видишь неспешно беседующие группы опрятно одетых стариков, щеголеватых парней и девок, гуляющих в тени садиков. Люди тут живут с уважением к себе, к своему удобству, вполне снабжённые всем тем, что необходимо для затейливого быта поселянина. <...> Важные бородатые казаки... с самоуверенным достоинством отвечающие на ваши вопросы, красивые дородные казачки на крепко кованных повозках, запряжённых сытыми волами, со смелой речью, с весёлым смехом, — всё это говорит вам и о большей свободе, и о большем счастье нашего окраинного населения, мало знакомых старой земледельческой России, так долго отравляемой язвами крепостничества и чиновничества»23.
На сегодняшний день антологии и хрестоматии по литературе Кубани24 не содержат даже отрывков из произведений Е.Л. Маркова, имя его практически забыто. Но литературный процесс состоит не только из вершин, есть ещё писатели второго ряда, формирующие среду, в которой появляются и расцветают таланты. И если о Маркове-беллетристе следует знать профессионалам, то Марков-этнограф и путешественник — автор увлекательнейших книг о Крыме и Кавказе, достойных самого широкого внимания. Им по праву принадлежит одно из первых мест среди книг о природе Южных регионов России и разнообразной культуре народов, эти края населяющих.
Примечания
1. Марков Е.Л. Очерки Крыма. Картины крымской жизни, природы и истории. Симферополь: Таврия, 1995.
2. Люсый А.П. Крымский текст русской культуры и проблема мифологического контекста: дис. ... канд. культурологии. М., 2003. С. 113. URL: http://dlib.rsl.ru/viewer/01002332704# (дата обращения: 20.07.16).
3. Розанов В.В. Собр. соч.: в 30 т. Т. 22. Признаки времени. Статьи и очерки 1912 г. М.: Республика; Алгоритм, 2006. С. 309.
4. Толстой Л.Н. Прогресс и определение образования // Толстой Л.Н. Указ. соч. Т. 16. С. 51—83.
5. Михайловский Н.К. Литературная критика: ст. о рус. лит. XIX — нач. XX в. / сост., подгот. текста, вступ. ст., коммент. Б. Аверина. Л.: Худ. лит., 1989. С. 34—153.
6. Слуцкий А.И. Кубанская страничка из жизни русского писателя Евгения Львовича Маркова // Журналистика: историко-литературный контекст: сб. науч. тр. Вып. 1 / под ред. Ю.В. Дучинского. Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 1999. С. 161.
7. Там же. С. 165.
8. Слуцкий А.И. Указ. соч. С. 166.
9. Там же. С. 166—167.
10. Венгеров С.А. Марков Евгений Львович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 18А. С. 659—660.
11. Говоруха-Отрок Ю.Н. Во что веровали русские писатели? Литературная критика и религиозно-философская публицистика: в 2 т. Т. 2. СПб.: Росток, 2012. С. 824.
12. Марков Е.Л. Черноземные поля: роман: в 2 т. СПб.: Гостиный Двор № 17, 18; М.: Кузнецкий мост, д. Третьякова, 1878. Т. 1. С. 388—389.
13. Там же. Т. 2. С. 379.
14. Чистов К.В. Русские социально-утопические легенды XVII—XIX вв. С. 310.
15. Марков Е.Л. Очерки Кавказа: Картины кавказской жизни, природы и истории. Вып. 9: Кавказ: Музей мировой истории. Нальчик: Полиграфсервис и Т, 2011.
16. Там же. С. 5, 127.
17. Слуцкий А.И. Указ. соч. С. 159—168.
18. Марков Е.Л. Очерки Кавказа... С. 31—33.
19. Там же. С. 32.
20. Марков Е.Л. Очерки Кавказа... С. 482—484.
21. Там же. С. 38—39.
22. Венгеров С.А. Указ. соч. С. 660.
23. Марков Е.Л. Очерки Кавказа... С. 491.
24. Кубань литературная: антол.: в 2 т. / Администрация г. Краснодара, Ин-т междунар. права, экономики, гуманитар. наук и управления им. К.В. Россинского; авт.-сост. Н.Д. Назаров. Краснодар, 2002; Литература Кубани: хрест. для 5—11 кл. ср. шк. / сост. О.Е. Панаэтов. Краснодар: Сов. Кубань; Сервис-школа, 2002.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |