Вторая половина XIX века — это время в истории России, характеризующееся стремительными изменениями в общественной жизни страны. Начальный этап творчества Лескова приходится на 60-е годы — период активных социальных реформ и экспериментов. По выражению И.П. Видуэцкой, «решающее влияние на формирование Лескова-мыслителя, Лескова — общественного деятеля и писателя оказала атмосфера 60-х годов»1.
Это был момент духовных преобразований и демократических реформ. В 1861 г. был создан Петербургский комитет грамотности. Во многих городах возникли просветительские организаций. Земства содействовали реформе школы, которая стала бессословной. К преподаванию в школах стали привлекаться женщины. Земские школы способствовали более всестороннему образованию. Возникали земские учительские семинарии, комплектовались народные библиотеки. Значительно выросло число гимназий.
В 1862 г. открылась первая Публичная библиотека в Москве. Основу ее фондов составило собрание Румянцевского музея, а также собрания книг Г.Р. Державина, П.Я. Чаадаева, К.Т. Солдатенкова.
Все эти шаги привели к демократизации российского общества, к снижению обособленности социальных групп. Границы между различными сословиями стали более прозрачными, что способствовало получению дополнительных прав и свобод более широкими слоями населения.
Аналогично общественным развивались и литературные процессы. На страницах произведений стали появляться герои, принадлежащие к самым разным общественным прослойкам. Одним из первых авторов, «раздвинувших рамки русской литературы» стал Н.С. Лесков. В его работах «мы встречаем крестьян, крепостных и уже освобожденных; мещан; разночинцев; купцов старой складки, в том числе раскольников, и новый тип буржуа; творческую и служилую интеллигенцию; дворян всех положений — помещиков, мелких и крупных, чиновников всех рангов, военных, вельмож и даже царей; духовных от дьячка до архиерея; нищих, бродяг»2. Писатель изображал повседневную жизнь обыкновенных людей, интересуясь всеми сторонами их жизни.
Обращение Лескова к теме крестьянства представляется не случайным, так как 60-е годы XIX столетия — это период истории, когда состоялись наиболее значительные реформы общественного переустройства — судебная реформа, отмена крепостного права. В связи с этим крестьянский вопрос стоял в центре внимания всего просвещённого общества. Лесков никогда не разделял убеждений Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого, испытывавших чувство вины перед народом, преклонявшихся перед мужиком, верящих в единственную возможность спасения через сближение с ним. О жизни низов в своих произведениях рассказывали Н.Г. Помяловский, В.А. Слепцов, А.И. Левитов, Ф.М. Решетников, Г.И. Успенский, но их подход был остро-социальным. В отличие от них, Лескову удалось не только показать социальный срез народной среды, но и отразить влияние российской действительности на формирование национального русского характера. Наконец, лесковская концепция народа отличалась и от той, которую разрабатывали писатели «этнографического» направления: С.В. Максимов, П.И. Мельников-Печерский, П.И. Якушкин и др.
На фоне возрастающего уровня просвещения отсталость российской деревни становится особенно заметной. Впервые «крестьянская» тема была затронута Лесковым в 1863 году в рассказе «Язвительный». В этом раннем рассказе писатель не пытается анализировать происшествие, а просто выносит его на суд читателя. С точки зрения образованного человека события представляют собой необъяснимое явление: в имении вспыхивает бунт против управляющего Стюарта Яковлевича Дена, который пытается вести хозяйство, используя «свою систему». Английская система Дена настолько гуманна, что не позволяет применять физические наказания. Ведя хозяйство с умом и редкостным умением, англичанин способен добиваться небывало высоких результатов. Но для мужиков он «очень хорош — похуже надо». Автор не дает прямого объяснения этому непонятному упорству мужиков, требующих снять Стюарта Яковлевича, но то, что такие случаи характерны для российской глубинки, очевидно. Распространение подобных явлений по всей России обусловлено по Лескову дремучестью, необразованностью, забитостью населения. Для прогрессивного читателя конфликт происшествия понятен — противостояние прогрессивных человеческих отношений, основанных на самосознании и чувстве ответственности, которое пытается воспитать в крестьянах Ден, и сложившиеся веками деревенские устои, держащиеся на страхе и предрассудках. Описанный в рассказе случай представляется анекдотом, комическим происшествием, но за улыбкой автора следует не веселая развязка, а суровое наказание: «и пошло уголовное дело, по которому трое сосланы в каторжную работу, человек двенадцать в арестантские роты, остальные же высечены при земском суде и водворены на жительстве»3.
Следом за рассказом «Язвительный» в 1863 году в свет вышла повесть «Житие одной бабы» (впоследствии переработана и выпущена в свет в 1924 году в публикации Быкова П.В. под названием «Амур в лапоточках. Крестьянский роман. Новая неизданная редакция»).
Реформы 60-х годов касались в первую очередь городского населения, оставляя деревню далеко позади передового общества. Поэтому в повести «Житие одной бабы» писатель воспроизводит именно крепостную Россию. Во-первых, потому, что крепостное право еще недавно было реальностью, а во-вторых, потому, что хотел особо подчеркнуть номинальность произошедших реформ, не обернувшихся пока серьезными изменениями. В то же время, подход писателя к теме крестьянства необычен. Он строит произведение не на картинах притеснения крепостных помещиками, а на варварских, жестоких обычаях самих крестьян. Описанные в произведении некоторые правила управления «дореформенной» России наталкивают на мысль о своевременности и необходимости происходящих изменений в административной системе.
Позиция Лескова была тем более необычна, в сравнении со всеобщим общественным движением, охватившем практически все социальные круги, что ведущей идеей общественного движения становится народничество. Это явление распространяется настолько широко, что проникает в различные круги общества, охватывает самые разные литературные течения. В изображении типов крестьян писатели-народники раннего периода отдают значительную дань идеализации патриархальных черт. В дореформенных устоях крестьянской жизни они надеются найти решение социальных проблем общества.
Лескову идеализация народной жизни была несвойственна. Писатель справедливо считал себя знатоком крестьянского быта: «Я не изучал народ по разговорам с петербургскими извозчиками, а я вырос в народе. <...> Я с народом был свой человек, и у меня есть в нем много кумовьёв и приятелей, особенно в Гостомле»4. Очевидно, что это глубокое знание народной жизни помогает писателю создать реальную картину дореформенной России. Удивительно правдиво и живо проявляются в сознании читателя бытовые зарисовки, основанные на реальных наблюдениях. Большинство событий, происходящих в повести, объясняется бытовыми условиями жизни главных героев: «Житье было известно какое — со всячинкой; но больше всего донимала рюминских крестьян теснота. <...> Теснота, ссоры промеж себя, ябеда с сердцов друг на друга, сквернословие, — такое безобразие шло, что не приведи бог! Дети тут так и росли в этой срамоте...»5. Бытовая убогость и нищета вынуждают людей к совершению низких поступков. Но нельзя вслед за исследователями творчества Лескова 80-х годов XX столетия вписывать это произведение в список работ, созданных с целью поддержания борьбы русского народа с крепостным правом. Образы помещиков в произведении не вызывают у читателя резко-отрицательного отношения. Напротив, автор подчеркивает общие черты в поведении крестьян и их владельцев: «Не злая была женщина Настина барыня; даже и жалостливая и простосердечная, а тукманку дать девке или своему родному дитяти ей было нипочем. Сызмальства у нас к этой скверности приучаются и в мужичьем быту и в дворянском. Один у другого словно перенимает»6. В результате такого обобщения становится очевидным стремление автора дать целостную картину российской глубинки безотносительно к сословной принадлежности. Еще более помогают убедиться в этом рассуждения автора о судьбе России: «Эх Русь моя, Русь родимая! Долго ж тебе ещё валандаться с твоей грязью да с нечистью?..»
Главные герои произведения Степан и Настя являются средоточием положительных качеств: здесь и смирение, и трудолюбие, и умение любить и сострадать ближнему. Но, помимо них, повесть наполнена и другими персонажами, как положительными (кузнец Савелий, его жена Авдотья, Сила Иванович, Пелагея Дмитревна) так и отрицательными (брат Насти Костик, сваха Варвара, Прокудин). В то же время, однозначное деление героев на хороших и плохих невозможно, так как все их поступки продиктованы жизненной необходимостью. Именно этот всесторонний показ народной жизни свидетельствует о том, что Лесков не стремился идеализировать народ, показывая его лишь в положительном ракурсе.
Показателен финал произведения, где Лесков словно подсказывает выход из тяжёлого состояния, в котором находится крестьянство, и выход этот он видит не в смирении или полном подчинении властям и даже не в вере в бога, а в реформах и просвещении. Не случайно приводит автор стихи Майкова со словами:
...Но, хлебом золотя простор полей,
Ей так же, Господи, духовного дай хлеба!
Очевидно, в заключительных строках произведения кроется надежда и уверенность писателя на неизбежные изменения к лучшему, и основная сила в молодом поколении, которое сможет справиться с невежеством и косностью, и способно привнести просвещение во все слои общества.
В 1893 году выходят в свет ещё два рассказа Лескова на тему народной жизни: «Загон» и «Продукт природы». Несмотря на то, что с момента выхода его первых работ на эту тему прошло около 30 лет, проблемы, освещенные в них, остаются прежними.
«Продукт природы» написан Лесковым для сборника «В путь-дорогу». Множество эпизодов произведения имеют автобиографические корни. Медленно меняющаяся к лучшему действительность заставляет Лескова еще и еще раз описывать те проблемы, которые кажутся несущественными его современникам: «Кое-что даже и серьёзно улучшилось, но слухи, доходящие до столиц о движении переселенцев, приносят, однако, все старые, давно знакомые вести...»7. Поводом к написанию рассказа послужило заседание петербургского общества, обсуждавшее вопрос помощи переселенцам. Уже имея в своей жизни похожий опыт, писатель вспоминает, что помимо всех прочих трудностей, ожидающих людей во время пути, самой большой сложностью является борьба с огромным количеством паразитов, доставляющих невыразимые страдания в дороге. Очевидно, что рассказ написан не столько с целью бытовой зарисовки переселенческой жизни, сколько с желанием вновь показать темноту, невежество, отсутствие элементарных знаний, что является причиной многих народных бед. Но не только отсутствие знаний, но и нежелание их приобретения, беспричинное упорство в отстаивании древних устоев, непринятие всего нового особенно удручают автора: «Крестьяне смотрят на купанье так, что это хорошо только для «прохлажденья», но мыться в негретой воде нельзя, и это мытьё, хотя бы и с мылом, ни к чему, будто бы, не ведет»8. Помимо сообщения о бытовых неудобствах, которые вынуждены терпеть переселенцы, автор расширяет общую картину жизнеописания крестьянской Руси. Вновь в его произведение возникает мотив непонятной безрассудности народной души и, как следствие, бессмысленность многих поступков. Сознание народа в представлении Лескова остается все в том же неразвитом, полудетском состоянии: «...мог ли я ожидать, что эти взрослые люди будут так безрассудны, что они покинут жен и детей и станут убегать куда-то, при ясной очевидности, что им убежать невозможно!..»9. Рассказ был написан, по словам автора, «слишком наскоро». В связи с этим некоторые интересные моменты не были включены в текст. Писатель с сожалением говорит о том, что «забыл тоже сказать о «вшивом спорте», как «пускают вошь на выгонки» с другою вошью»10. Этот эпизод вспоминается не случайно. В нем также проглядывает нечто детское, неразумное, ведь только ребёнок способен найти себе игрушку в любом месте и при любых обстоятельствах. Поэтому лесковское сравнение народа с ребёнком представляется вполне обоснованным: «Дитя (народ — дитя, и злое дитя) надо учить многим полезным понятиями <...> Все это... и ведет к одной цели — к воспитанию души»11.
Та же мысль заложена и в произведении «Загон». Идею переустройства народной жизни, желание облегчить быт и тяжёлый труд Лесков проводил и в своих последних произведениях. Тем отчетливее звучит досада на неприятие мужиками благих начинаний. Особенно четко эта мысль прослеживается в первых двух частях «Тяготение к желудю и к корыту» и «Шут Севацкой». Обо всем произведении он писал Толстому: «По существу это есть обозрение. Описано все с натуры». В ответ на хвалебные слова Толстого Лесков сообщает: «...Мною ведь не руководят ни вражда, ни дружба, а я отмечаю такие явления, по которым видно и время и веяние жизненных направлений массы»12. Последние произведения Лескова отчетливо дают понять, что его мнение относительно народной жизни не изменилось. Он по-прежнему верит в прогресс, понимает, что не стыдно перенимать у просвещенной Европы ее лучшие достижения, если они будут способствовать быстрейшему развитию цивилизации и культуры.
Последние рассказы Лескова были написаны в 80-е годы XIX столетия, время, когда народнические идеи подвергаются пересмотру и переосмыслению. Теоретики народничества в противовес своим предшественникам стали проповедовать отказ от борьбы с самодержавием и «примирение с жизнью». В газете «Неделя» были изложены новые социально-политические концепции. Одна из наиболее популярных — «Теория малых дел» призывала к признанию существующего порядка вещей, к полезной деятельности среди народа, которую должны были вести как интеллигенция, так и само правительство. Но, несмотря на новые литературные и общественные веяния, позиция Лескова остается неизменной. Он по-прежнему видит большинство народных бед в его невежестве и косности, а единственный выход из застоя — поднятие общего культурного уровня и воспитание общественного самосознания.
А.П. Чехов пришел в литературу, как уже говорилось, в период политического затишья, когда закончилась эпоха «толстых журналов», многие демократические издания, в том числе «Отечественные записки» М.Е. Салтыкова-Щедрина, были закрыты, но проблема народа оставалась животрепещущей. Народническая идеология находилась на излете, и позднее, создавая образ Пети Трофимова в «Вишневом саде», Чехов включит в его монологи иронически переосмысленные, комически сниженные пространные рассуждения Н.К. Михайловского, лидера литературного народничества, об исторической вине интеллигенции перед народом. Чеховская ирония будет адресована не самому Михайловскому, не народу, а российской интеллигенции в целом, которая ставит перед собой высокие цели, но «в жизни хватает так невысоко».
Вот почему и в творчестве Чехова актуальной становится та же тема, и народный вопрос неоднократно звучит в его произведениях. Его позиция идентична лесковской. Он не видел в деревенском мужике ничего, что могло бы возвысить его над всей современной жизнью. «Во мне течет мужицкая кровь, и меня не удивишь мужицкими добродетелями» (П., 5, 283), — так комментировал Чехов свое отношение к попытке создать идеальный народный образ. В его рассказах на деревенскую тему не обнаруживается ни особых «общинных» устоев, ни «власти земли». Наоборот, в чеховской деревне общий порядок жизни проявляется в более примитивных и потому наиболее наглядных формах.
В числе первых произведений Чехова на народную тему был рассказ «Злоумышленник» (1887), который явился своего рода ответом писателя на широко распространенные в 80-е годы народнические идеи. Очевидно, что Чехов был далёк от преклонения перед «мужиком», от идеализации деревенского жизненного уклада и патриархальной сельской общины. В этом рассказе звучат те же ноты, что и у Лескова. Денису Григорьеву, типичному представителю народной среды, невозможно втолковать, что гайки на железнодорожных путях воровать нельзя. Его логика соотносится только с собственной необходимостью. Он сообразителен и хитер только в собственном, но слишком убогом, мире. Следователь словно является представителем другого, противоположного измерения, представляющего официальное законодательство. Разрыв между сознанием Григорьева и сознанием следователя огромен и непреодолим.
Развитие науки и техники, производства, основанного на их достижениях, привели к изменению облика городов. Они не только выросли в численном отношении (миллионное население и приближающееся к этому), отличает также появление богатых особняков в стиле модерн и театров, библиотек, музыкальных залов, кинотеатров. Вторая половина 90-х годов показала, что в качестве жизненной программы «теория малых дел» оказалась несостоятельной. Народнические идеи подвергаются переосмыслению. Русское общество охвачено ожиданием коренных перемен в жизни страны.
Но, несмотря на заметные изменения в общественной жизни России, спустя десять лет после написания «Злоумышленника», позиция Чехова по отношению к народу остается прежней. Яркой иллюстрацией этому может служить повесть «Мужики» (1897), в которой автор вновь сталкивает между собой два мира — мир глухой деревни и просвещенного города. Интересен авторский прием, использованный в произведении — показ действительности глазами нового человека. То, что привычно, обыденно и потому кажется понятным людям, живущим здесь, представляется семье Николая Чикильдеева ненормальным, абсурдным явлением. Действительность, открывшаяся им, а вместе с ними и читателю, оставляет в недоумении и заставляет задуматься. Профессия главного героя — лакей — выбрана автором не случайно: в городской среде люди, занимающиеся таким видом деятельности, были наименее уважаемы, так как подавляющее большинство составляли малограмотную и необразованную прослойку общества. Не случайно жена Николая Ольга так гордится грамотностью дочери Саши: «Она у меня и читать может! — похвалилась Ольга, нежно глядя на свою дочь...» (П., 9, 289). Но, даже для представителей пусть городского, но самого низшего класса, крестьяне в большинстве своём «грубы, нечестны, грязны, нетрезвы, живут не согласно, постоянно ссорятся» (С., 9, 311). Чикильдеевых ужасает физическая и моральная нищета деревенской жизни. Ощущение ненужности и беспомощности, поддерживаемое постоянными упреками со стороны родственников, не покидает их. Но причина здесь не в том, что автор ставит городскую жизнь выше деревенской, а в том, что стихийные силы, которые управляют жизнью людей в независимости от места их проживания, проступают в деревне с особой, неприкрытой грубостью.
Критик Фингал (Потапенко И.Н.) писал в журнале «Новое время»: «Прочитайте «Мужиков» Ан. Чехова и вы в миллионный раз убедитесь, что в деревню идти надо, но не за тем, чтобы учиться, а чтобы учить...» (С., 9, 517). Мысль, сформулированная критиком по прочтении чеховского произведения, очень созвучна с тем выводом, который напрашивается после знакомства с «Житием одной бабы» Лескова: «...Мы все дали друг другу слово целые каникулы учить мальчиков...
— Хорошо учатся?
— О, как скоро! как понятливо!»13
В 1900 году вышла в свет повесть Чехова «В овраге». В ней с особой силой автор показал привычность неправды в современной деревне, обнажил ужасающие стороны жизни, в их обычном для жителей деревни проявлении, — все это ярче и страшнее, чем в других произведениях, отразилось именно в этой повести. Чехов ясно осознал, что новый пореформенный порядок в деревне не смог существенно изменить ситуацию. Даже страшное преступление ради корыстных целей воспринимается не как ужасное злодеяние, а как бытовое явление. И чтобы подчеркнуть это, писатель намеренно не меняет наивной и простой разговорной ноты, излагая события без напряжения и восклицаний.
Но в то же время автор показывает и светлые стороны деревенской жизни. Несмотря на господство в этом мире Аксинья, Цыбукина и Хрымина, в нем есть и такие странные и необычные люди, как плотник Костыль, который знает, что «кто трудится, кто терпит, тот и старше». Не случайно Липа встречает на дороге мудрого старика, который смог успокоить и пожалеть. В нескольких словах он высказывает утешительную мысль о связи между огромностью пространства и исторической судьбой России, в жизни которой было и будет хорошее и плохое, но хорошего будет больше.
Характерно, что это произведение, одно из самых мрачных у Чехова, заканчивается светлым эпизодом. Липа, поющая, глядя вверх на небо, и радующаяся представившейся возможности отдыха, возвращается вместе с матерью с поденки и встречает старика Цыбукина, которого выгнали из дома. Липа низко кланяется ему и подает кусок пирога. «Он взял и стал есть. <...> Липа и Прасковья пошли дальше и долго потом крестились (С., 10, 180). Действующие лица этой финальной сцены не говорят ничего, если не считать слов Липы «Здравствуйте, Григорий Петрович!» (С., 10, 180), даже пирог она подает молча; недавний богач принимает милостыню, не проронив ни единого слова. Автор так же сдержан, как его герои, он ограничивается краткими ремарками вроде того, что «губы у него дрожали и глаза были полны слез» (С., 10, 180). Сцена почти безмолвная, и оттого вмещающая в себя безграничное количество мыслей и чувств: здесь и мысль о сложности и запутанности человеческих взаимоотношений, о бездушии людей с одной стороны и о вечно живой человечности с другой, о страшной грубости жизни и о ее справедливости.
Критики справедливо отмечали реалистичность, правдивость, созданных Чеховым картин. М. Меньшиков в статье «Три стихии. («В овраге», повесть А.П. Чехова)» писал: «Чеховские деревенские повести — это, помимо обаятельной красоты их, — в сущности научные диссертации, очень строгие народно-бытовые исследования. Если хотите, это периодически появляющиеся, глубоко обдуманные доклады русскому обществу о современном состоянии деревни, о том, что всего важнее и интереснее в ее жизни» (С., 10, 444). Эти же слова можно отнести и к произведениям Лескова на «деревенскую» тему. Мнение Л.Н. Толстого, высказанное в письме к автору «Загона», подтверждает это: «...Мне понравилось, и особенно то, что все это правда, не вымысел, и вы это прекрасно умеете делать...»14.
Разные по содержанию и поэтике произведения обоих писателей отвечают общей цели — живого, непредвзятого, объективного отражения современной действительности. Стремление показать народную жизнь во всей ее полноте, понять внутренние мотивы, лежащие в основе поступков — вот главная задача писателей. В то же время ни Лесков, ни Чехов не стремились давать какие-либо рецепты, определять формы и способы движения России по пути прогресса, но то, что достижения культуры и цивилизации необходимо внедрять в народные массы, не вызывало у них сомнений.
Вместе с тем и Чехов, и Лесков, в отличие от многих других писателей, уходили от социологизированных трактовок категории «народ», придавая этому понятию новый смысл и масштаб. «Все мы народ, и все лучшее, что мы делаем, есть дело народное», — вот программное суждение Чехова, который вслед за Лесковым видел в современном русском народе скорее залог будущего развития, нежели осуществленный и воплощенный идеал.
Примечания
1. Видуэцкая И.П. Н.С. Лесков: пафос практического переустройства жизни и воспитания человека // Очерки русской культуры XIX. М.: Издательство Московского университета, 2005. Т. 5. С. 373.
2. Видуэцкая И.П. Н.С. Лесков: пафос практического переустройства жизни и воспитания человека // Очерки русской культуры XIX. М.: Издательство Московского университета, 2005. Т. 5. С. 395.
3. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 12 т. М.: Правда, 1989. Т. 12. С. 330.
4. Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова по его личным семейным и несемейным записям и памятям: В 2 т. М.: Художественная литература, 1984. Т. 1. С. 191.
5. Лесков Н.С. Житие одной бабы // Н.С. Лесков. Собрание сочинений: В 5 т. М.: Правда, 1981. Т. 2. С. 67.
6. Указ. соч. С. 88.
7. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 12 т. М.: Наука, 1989. Т. 12. С. 136.
8. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 3 т. М.: Художественная литература, 1988. Т. 3. С. 449.
9. Указ. соч. С. 454.
10. Указ. соч. С. 630.
11. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 11 т. М.: Гослитиздат, 1956. Т. 11. С. 328.
12. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 3 т. М.: Художественная литература, 1988. Т. 3. С. 632.
13. Н.С. Лесков. Житие одной бабы // Н.С. Лесков. Собрание сочинений: В 5 т. М.: Правда, 1981. Т. 2. С. 183.
14. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 3 т. М.: Художественная литература, 1988. Т. 3. С. 634.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |