«Как художник слова, Н.С. Лесков вполне достоин встать рядом с такими творцами литературы русской, каковы Л. Толстой, Гоголь, Тургенев, Гончаров. Талант Лескова силою и красотой своей немногим уступает таланту любого из названных творцов священного писания о русской земле, а широтой охвата явлений жизни, глубиной понимания бытовых загадок её, тонким знанием великорусского языка он нередко превышал названных предшественников и соратников»1, — так отзывается М. Горький об одном из самых ценимых им писателей. А предметом особого уважения служило для Горького умение предшественника работать над языком своих произведений. Об этом свидетельствуют его многочисленные высказывания, содержащиеся в письмах и текстах выступлений. Внимательное и вдумчивое отношение А.М. Горького к творчеству других способствовало тому, что именно он стал одним из первых литературных деятелей, обративших внимание на близость творческих принципов Н.С. Лескова и А.П. Чехова. Стоит оговориться, что конкретных рассуждений Алексея Максимовича на этот счет не существует, но в своих высказываниях, касающихся литературы в целом и некоторых частных ее аспектов, писатель часто ставил фамилии Лескова и Чехова рядом.
Факт личного знакомства Лескова с Горьким точно не выявлен исследователями. Также литературоведам не известно ни одного отклика старшего товарища на творчество молодого собрата по перу. Но можно предположить, что «старый писатель» Лесков, внимательно следивший за новыми публикациями, был знаком с первой печатной работой Горького «Макар Чудра», появившейся за два года до смерти Лескова.
Не менее трепетное отношение питал Горький и к другому своему современнику. «Собственно говоря — я хотел бы объясниться Вам в искреннейшей горячей любви, кою безответно питаю к Вам со времен младых ногтей моих, я хотел бы выразить мой восторг пред удивительным талантом Вашим, тоскливым и за душу хватающим, трагическим и нежным, всегда таким красивым, тонким»2, — такими словами обращается он в письме к А.П. Чехову. Общеизвестно, что Горький почитал и ценил литературное дарование Чехова, неоднократно прибегал к его советам относительно собственных произведений. В распоряжении литературоведов осталась переписка двух писателей, свидетельствующая о взаимном интересе, а также воспоминания современников, которые неизменно говорят о глубоком уважении и дружбе между авторами. Очевидно, что в произведениях Горького чеховские начала можно обнаружить на тематическом, жанровом, сюжетном уровнях. Но самый значительный отпечаток на творчество молодого литератора наложило умение старшего товарища владеть словом, родным языком. Свидетельством этому являются цитаты из писем и статей Горького. Вот лишь некоторые из них: «...мягкости языка, его точности можно поучится у Чехова: короткая фраза, совершенно отсутствуют вводные предложения. Этого он всегда избегал с огромным уменьем»3, «Побольше читайте хороших мастеров словесности: Чехова, Пришвина, Бунина «Деревню», Лескова — отличнейший знаток русской речи!»4, «Посмотрите диалог у Лескова, Чехова, Бунина, не говорю о Тургеневе, Толстом Льве, — это чистейший, всюду на Руси понятный язык, великорусский, литературный»5.
Количество приведённых примеров может быть увеличено во много раз, но интересно то, что в рассуждениях об искусстве слова рядом с фамилией А.П. Чехова почти всегда стоит фамилия Н.С. Лескова. Это связано с тем, что Лесков для Горького представлял не меньший авторитет, чем Чехов, и также имел значительное влияние в момент формирования умения работы с языком: «Лесков, несомненно, влиял на меня поразительным знанием и богатством языка. Это вообще отличный писатель и тонкий знаток русского быта, писатель, все еще не оцененный по заслугам перед нашей литературой. А.П. Чехов говорил, что очень многим обязан ему»6. Это высказывание можно считать признанием Горького в «искреннейшей горячей любви» Лескову, а то, что Лесков имел особое значение и для Чехова, придает ему в глазах Горького еще больший авторитет. Склонность Алексея Максимовича к «старому писателю» очевидна. Он часто ссылается на лесковскую манеру письма, как на идеал, к которому нужно стремиться: «Учиться надобно у Чехова, Бунина, Лескова, Андрея Мельникова-Печерского, они Вас прежде всего научат отлично владеть русским языком...!»7. Дополнительным доказательством особого уважения к Лескову является статья Горького «Н.С. Лесков», сам факт написания которой свидетельствует о повышенном интересе писателя к своему предшественнику. Статья пронизана глубоким уважением и сочувствием к до конца не понятому современниками Лескову: «Лесков — самобытнейший писатель русский, чуждый всяких влияний со стороны. Читая его книги, лучше чувствуешь Русь со всем ее дурным и хорошим, яснее видишь запутанного русского человека, который, даже когда он искренно верует красоте и свободе, ухитряется быть рабом веры своей и угнетателем ближнего»8.
Современная критика также не обошла стороной своеобразие авторской манеры письма Лескова. В последнее время вышло большое количество работ, касающихся структурных и языковых особенностей, характеризующих мастерство писателя. К их числу можно отнести статьи Б.С. Дыхановой9, П.Г. Пустовойта10, И. Видуэцкой11, Н.М. Любимова12, Е.А. Поповой13 и др. В каждой из этих работ в той или иной степени подчеркиваются особенности, характерные для языка только этого автора, но общей мыслью всех публикаций является та, которую сформулировал Л. Гроссман: «Он (язык Лескова. — М.Л.) вырабатывался на основе большого жизненного опыта, путем длительных напластований, в сложном процессе постепенного усвоения различных диалектов, многообразных стилевых систем и словесных приёмов, в том непрерывном творческом потоке, каким всегда является речь великого писателя»14. Большой жизненный опыт, общение с людьми различных социальных групп, национальностей, вероисповеданий в большой мере обогатили лексический запас автора известных вещей. Помимо этого, значительную роль сыграл интерес Лескова к книгам. В его библиотеке присутствовали современные и старинные издания художественного, научного, богословского характера. Пристальный интерес к работам известных предшественников позволял Лескову сохранять традиции литературного языка, а общение с наиболее талантливой литературной молодёжью давало возможность оставаться современным и понятным новому поколению читателей. Все усилия писателя в совокупности помогли ему получить признание своего лингвистического дара еще при жизни. Поклонником этого таланта был и молодой Чехов. Наблюдение за работой старшего товарища по собиранию и сохранению авторского словаря во многом способствовали формированию писательского мастерства самого Чехова. Но богатством словарного запаса, знанием специальных терминов, народных пословиц и поговорок не могут исчерпываться задачи писателя. Поиски новых форм в изложении материала, создание собственной манеры письма, формирование оригинального стиля, также входят в составляющие авторского успеха.
Одним из излюбленных приемов Лескова была «народная этимология», применявшаяся в речевой характеристике героев: «мелкоскоп», «долбица умножения», «популярный советник», «вексельбанты», «непромокабли», «укушетка», «верояции». Чехов использовал этот же прием в подобной функции: «эгоистицизм», «малодушная психиатрия», «Истинная ученость не любит фигурировать», «Позвольте вам выйти вон». Безусловно, и Лесков, и Чехов смогли обнаружить собственную оригинальность, обращаясь в некоторых случаях к одинаковым языковым средствам. Так, для создания многоплановости собственных произведений оба классика часто прибегают к использованию в изложении мыслей персонажей к несобственно-прямой речи. Необходимо отметить, что мастером, широко использовавшим этот прием, был Чехов. В его работах очень часто встречаются примеры лингвистических конструкций подобного рода, но не исключено, что началом к тщательной разработке этой особой формы речи послужило её использование в произведениях Лесковым.
Несобственно-прямая речь является особой формой чужой речи, объединяющей в себе некоторые особенности прямой и косвенной речи. Она ведется от лица автора и входит в авторское повествование. Существует ряд работ, рассматривающих несобственно-прямую речь, как лингвистическое явление15, но в данном случае нас интересует её использование Лесковым и Чеховым в художественных произведениях, как распространенное средство достижения желаемого эффекта. Писатели, как правило, прибегают к несобственно-прямой речи для демонстрации душевного состояния героя, передачи его скрытых чувств и эмоций. Такие возможности языковых конструкций использует и Лесков, но еще более в его произведениях несобственно-прямая речь становится средством разграничения линии повествователя и героя. Это означает, что их мнения не обязательно будут совпадать, напротив, оставаясь при собственных убеждениях, писатель может показать читателям мировоззрение героя, осветить его внутренний мир. Таким образом, в произведении Лескова возникает два объекта — повествователь и герой, и создается объективная картина происходящего.
Развитие несобственно-прямой речи в русском языке лингвисты относят к XIX веку, поэтому можно говорить о том, что Лесков был в числе тех литераторов, которые в своем творчестве стремились разрабатывать новые приемы в создании образов персонажей. Большинству героев Лескова присуще желание осознать собственную роль в обществе, познать закономерности развития общества в целом. Ответ на эти вопросы требует напряженной мыслительной работы, показать которую — главная задача художника. Поиск оригинальных форм, способных в полной мере раскрыть мысли героя, способствовал включению Лесковым в текст произведений лингвистических конструкций, получивших название несобственно-прямая речь. Особенно интересно использование таких предложений в произведениях Лескова, написанных на основе материалов, заимствованных из «Пролога», — «Скоморох Памфалон» (1887), «Прекрасная Аза» (1888), «Невинный Пруденций» (1891). Это не случайный факт. Известно, что над языком легенд Лесков работал очень тщательно: «Пересмотрел своего Панталона и сравнил с соответственными ему сценами из древнего мира. Все так писано — не нынешним живым языком. Не говорю о достоинстве языка, но собственно о строе речи...»16, — так писал он в письме к А.С. Суворину. В данном случае автор стремился максимально приблизить язык к старинным образцам, используя при этом исторические понятия и языковые конструкции. Но в тоже время умело вводил в текст произведения наиболее современные средства, к которым и следует отнести несобственно-прямую речь. Большинство случаев, при которых используется данный прием, раскрывают внутреннее состояние главных героев. Для понимания читателем их поступков автор приводит монологи персонажей, оформленные в виде несобственно-прямой речи. Эти моменты являются ключевыми для всего хода повествования, так как мотивируют дальнейшие действия персонажей: «И как только начал Ермий сильнее вникать в это, то стало ему казаться, что этого даже и нельзя совсем вместе соединить, а надо выбирать из двух одно любое: или оставить Христово учение, или оставить знатность, потому что вместе они никак не сходятся, а если и сведешь их насильно на какой-нибудь час, то они не долго поладят и опять разойдутся дальше прежнего...»17. В данном случае специфика несобственно-прямой речи способствует созданию двойного эффекта — описанию личных мыслей героя и приданию рассуждениям назидательного характера. Необходимость обогащения произведения поучительным смыслом обусловлена здесь жанровыми требованиями, так как большинство исследователей определяют жанр «Скомороха Памфалона» как легенду. Таким образом, несобственно-прямая речь используется автором не только по своему прямому назначению — для передачи внутреннего состояния героя, но и становится средством сохранения жанровых канонов. Дальнейшие рассуждения Ермия, предшествующие его главному решению — «достичь совершенства», также оформлены в виде несобственно-прямой речи: «Не указание ли мне это свыше? — подумал Ермий. — Царь меня отпустил от служебных забот, а господь разрешил от супружества. Жена у меня умерла, и нет у меня никого такого в родстве моем, для которого мне надо было бы стараться по своим имениям. Теперь я могу идти резвее и дальше к цели евангельской. На что мне богатство? С ним всегда неминучие заботы, и хоть я от служебных дел отошел в сторону, а, однако, богатство заставит меня о нем заботиться и опять меня втравит в такие дела, которые не годятся тому, кто хочет быть учеником Христовым»18. Перед главным выбором в своей жизни оказывается и Мелита из «Прекрасного Пруденция»: «Она соображала тот и другой путь, которым возможно идти, и находила, что на всех этих путях нужно вести битвы за все и со всеми и что спокоен и тих тот только путь, на который люди не лезут толпою и где никого не надо ронять с ног, чтобы самому завладеть чьей-нибудь долею так называемых радостей жизни... Это он-то и есть путь «галилейского пророка» и путь тех, кто верит в истинность его учения... Вот что Мелита и предпочла бы всему, что имеет. Это путь отречения от личных радостей — путь, жизнию преданной благу других»19. В приведенных примерах мысли героев несут в себе глубокий философский смысл и большую смысловую нагрузку, этим и объясняется их особое оформление.
Несмотря на то, что несобственно-прямая речь в произведениях Лескова используется в наиболее значимые моменты и, следовательно, приобретает особое звучание, у этого автора она не является основным способом изложения материала. Гораздо дальше него пошел А.П. Чехов. В текстах его сочинений такие конструкции встречаются достаточно часто и служат решению конструктивных и стилистических задач. В качестве одного из примеров можно использовать близкий по жанру к лесковскому «Скомороху Памфалону» рассказ Чехова «Без заглавия». В нем в виде несобственно-прямой речи написан монолог настоятеля-старика, рассказывающего о том «как прекрасно зло». Показательно, что, как и у Лескова, речь, оформленная таким способом, несет на себе основную нагрузку, является кульминацией, главным событием легенды: «Но голос его дрогнул, глаза засверкали. И весь он распалился гневом, когда стал говорить о городе и людях. Никогда в жизни он не видел, даже не дерзал воображать себе то, что он встретил, войдя в город. Только тут, первый раз в жизни, на старости лет, он увидел и понял, как могуч дьявол, как прекрасно зло и как слабы, малодушны и ничтожны люди...» (С., 6, 457). Рассказ старика в данном случае совмещен с авторским, то есть возникает двуплановость изображения событий — глазами автора и героя.
Рассказ «Без заглавия» написан в конце 1887 года и может быть отнесен к раннему этапу чеховского творчества. Испробованные в нем писательские приемы получают развитие в его дальнейших работах. В вещах зрелого периода несобственно-прямая речь получает у Чехова широкое распространение. Частое использование этого способа передачи чужой речи привело к тому, что Чехов сумел значительно усовершенствовать и обогатить его новыми нюансами. Ярким примером введения в основное повествование несобственно-прямой речи может служить повесть Чехова «Три года». На страницах этого произведения интересующие нас конструкции встречаются достаточно часто. Обращает на себя внимание то, что несобственно-прямая речь здесь более всего характерна для ключевых, переломных, наиболее важных моментов излагаемой истории, когда писатель стремится передать душевное состояние главных героев. Так, в самом начале истории автор словно отходит на второй план, незаметно переключая внимание читателя с собственного повествования на размышления героини: «Она замучилась, пала духом и уверяла себя теперь, что отказывать порядочному, доброму, любящему человеку только потому, что он не нравится, особенно когда с этим замужеством представляется возможность изменить свою жизнь, свою невесёлую, монотонную праздную жизнь, когда молодость уходит и не предвидится в будущем ничего более светлого, отказывать при таких обстоятельствах — это безумие, это каприз и прихоть, и за это может даже наказать бог» (С., 9, 26). Показательно, что именно после этих размышлений Юлия Сергеевна принимает решение, изменившее всю её дальнейшую жизнь. Следующий внутренний монолог, переданный в форме несобственно-прямой речи, принадлежит Алексею Лаптеву и раскрывает нам его мнение относительно решения Юлии. Впоследствии станет понятно, что эти рассуждения являются оценкой поступка главной героини, а, следовательно, служат ключом к пониманию всей повести: «Сидя потом у сестры и читая исторический роман, он вспоминал все это, и ему было обидно, что на его великолепное, чистое, широкое чувство ответили так мелко; его не любили, но предложение его приняли, вероятно, только потому, что он богат, то есть предпочли в нем то, что сам он ценил в себе меньше всего» (С., 9, 27).
В творчестве Чехова несобственно-прямая речь, как особый прием, обогащается новыми возможностями. С ее помощью писателю удается создавать нестандартные сюжетные ходы. В повести «Три года» таковой является ситуация, когда читатель оказывается более осведомлен о намерениях Юлии, чем Лаптев. Мысли героини, переданные с помощью несобственно-прямой речи, несут на себе особую нагрузку, так как принадлежат только ей, то есть мнение автора в данном случае существует отдельно от желаний персонажа: «Ему было понятно, что она хочет продолжать вчерашнее, и только для этого попросила его проводить ее и теперь вот ведет к себе в дом. Но что она может еще прибавить к своему отказу? Что она придумала нового? По всему, по взглядам, по улыбке и даже по тому, как она, идя с ним рядом, держала голову и плечи, он видел, что она, по-прежнему, не любит его, что он чужой для нее. Что же она хочет еще сказать?» (С., 9, 25). В момент, когда Лаптев мысленно произносит этот монолог, читатель уже знает, что Юлия решила выйти за него замуж и пригласила его, чтобы сообщить об этом.
Размышления героини, в которых она окончательно утверждается в собственной ошибке, вновь оформлены автором посредством несобственно-прямой речи. Кроме того, для развития событий произведения этот момент также значителен, ведь герои меняют место жительства и переезжают в Москву: «После двух ночей, проведенных в доме мужа, Юлия Сергеевна уже считала свое замужество ошибкой, несчастием, и если бы ей пришлось жить с мужем не в Москве, а где-нибудь в другом городе, то, казалось ей, она не перенесла бы этого ужаса» (С., 9, 37). Таким образом, читатель получает представление не только о происходящих событиях, но и о внутреннем состоянии героини, причем несобственно-прямая речь помогает создать эффект непосредственной передачи информации от героя к читателю, минуя автора-посредника.
Показательно, что внутренние монологи, оформленные как несобственно-прямая речь, свойственны в этом произведении лишь немногим главным героям. С их помощью автор способен полнее раскрыть процессы, происходящие в их душе и мотивирующие реальные поступки. Особенность чеховского рассказа в том, что зачастую течение основного повествования способно плавно переходить в мысли героев, таким образом читатель не только получает новые факты, но одновременно и их эмоциональную оценку персонажем: «Медовый месяц давно прошел, а он, смешно сказать, еще не знает, что за человек его жена. Своим институтским подругам и отцу она пишет длинные письма на пяти листах, и находит же о чем писать, а с ним говорит только о погоде и о том, что пора обедать или ужинать...» (С., 9, 45).
Несобственно-прямая речь используется писателем на протяжении всего произведения, она становится основным средством обрисовки душевного состояния, а также средством выражения авторского мнения. Поэтому неудивительно, что и в конце повести Чехов не изменяет выбранному приёму. Финал повествования остаётся открытым. Автор даёт читателю возможность домыслить, досочинить окончание истории, но возможный и, с точки зрения рассказчика, самый реальный исход событий все-таки мыслится главному герою определённым образом: «Лаптев был уверен, что миллионы и дело, к которому у него не лежала душа, испортят ему жизнь и окончательно сделают из него раба; он представлял себе, как он мало-помалу свыкнется со своим положением, мало-помалу войдёт в роль главы торговой фирмы, начнет тупеть, стариться и в конце концов умрёт, как вообще умирают обыватели, дрянно, кисло, нагоняя тоску на окружающих. Но что же мешает ему бросить и миллионы, и дело, и уйти из этого садика и двора, которые были ненавистны ему еще с детства?» (С., 9, 90). В данном случае несобственно-прямая речь помогает автору приоткрыть для читателя то, что скрыто в душе персонажа и не может быть высказано в силу определенных обстоятельств. Кроме того, несобственно-прямая речь здесь становится многоплановой — с одной стороны личные рассуждения Лаптева, с другой — широкое обобщение, сосредоточенное в словах «как вообще умирают обыватели, дрянно, кисло, нагоняя тоску на окружающих...». Так распространенный языковой приём получает у Чехова новые возможности: с помощью нескольких слов произведение из частной единичной истории приобретает широкое социальное звучание.
Таким образом, очевидно, что несобственно-прямая речь, в сравнении с другими стилевыми средствами, имеет ряд преимуществ. В первую очередь, оба писателя обратили внимание на ее двойственность, то есть способность выражать не только психологическое состояние героя, но и авторскую информацию, что, в свою очередь, способствует более глубокому пониманию целостной системы произведения. При этом Лесков сумел расширить возможности несобственно-прямой речи, заключающиеся в одновременной передаче мыслей и чувств героя и повествователя из народной среды. Отличие Чехова от Лескова в этом аспекте обусловлено тем, что использование несобственно-прямой речи позволило ему перевести настроения и переживания отдельно взятого конкретного персонажа в разряд общечеловеческих и было характерно не только для жанра рассказа, но и повести.
Примечания
1. Горький М. Собрание сочинений: В 30 т. М.: Гослитиздат, 1955. Т. 28. С. 236.
2. Горький М. Собрание сочинений: В 30 т. М.: Гослитиздат, 1955. Т. 28. С. 41.
3. Указ. соч. Т. 26. С. 68.
4. Указ. соч. С. 130.
5. Указ. соч. Т. 29. С. 481.
6. Указ. соч. Т. 24. С. 487.
7. Указ. соч. Т. 25. С. 148.
8. Указ. соч. Т. 28. С. 237.
9. Дыханова Б.С. В начале было слово... // Филологические записки: Вестник литературоведения и языкознания. 1994. Вып. 3. С. 28—34.
10. Пустовойт П.Г. Чародеи слова образного // Пустовойт П.Г. Созвездие неповторимых. Мастерство русских классиков. М.: Изд-во МГУ, 1997. С. 64—88.
11. Видуэцкая И. В поисках своего слова (Из наблюдений над стилем Н.С. Лескова) // Вопросы литературы. 1981. № 2. С. 148—224.
12. Любимов Н.М. Неупиваемый источник: [Н.С. Лесков] // Любимов Н.М. Несгораемые слова. М.: Художественная литература, 1988. С. 154—164.
13. Попова Е.А. От первого лица: сказ у Н.С. Лескова // Русская речь. 2002. № 5. С. 9—15.
14. Гроссман Л.Н.С. Лесков. Жизнь. Творчество. Поэтика. М.: ГИХЛ, 1945 г. С. 271.
15. Булаховский Л.А. Курс русского литературного языка. Киев, 1949. Соколова Л.А. К вопросу о несобственно-прямой речи // Ученые записки Томского педагогического института. Томск, 1957. Т. XVI.
16. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 3 т. М.: Художественная литература, 1988. Т. 3. С. 608.
17. Указ. соч. С. 235.
18. Указ. соч. С. 236.
19. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 12 т. М.: Правда, 1989. Т. 11. С. 262.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |