Поздний чеховский рассказ «Архиерей» (1902) вызывает у исследователей противоположные суждения. Большинство споров ведётся вокруг вопроса об основной мысли произведения, о цели его написания. Так, например, И. Гурвич считает, что центральная тема рассказ «беспощадное одиночество человека, имеющего дело с толпами»1. Противоположное мнение высказывает Б. Зайцев: «Ничего не значит, что жизнь убога и темна, что все перед архиереем трепещут и это его огорчает <...> над всем ровный свет, озаряющий всех»2. Г.А. Бялый в свою очередь увидел в произведении «радостный мотив близкого изменения жизни, назревающего обновления»3. А. Чудаков считает, что в новелле утверждается «неизменность бытия, его независимость от частных событий и судеб»4. На такой вывод его наталкивают финальные строки произведения, в которых сжато и сухо говорится о смерти архиерея, в то время как пасхальные празднования, случившиеся уже после кончины главного героя, описываются в красочных подробностях. С А. Чудаковым соглашается исследовательница И.Н. Альми, делая оговорку, что «такая неизменность — в сфере человеческих отношений — по Чехову — грустная реальность, но не подлинная норма»5.
Интерпретация новеллы «Архиерей» напрямую связана со спорами об отношении Чехова к официальной церкви и его собственной вере. Эта проблема интересует исследователей уже долгое время, но до сих пор не имеет единого решения. Мнения литературоведов полярно расходятся. Так И.И. Видуэцкая утверждает: «Религия, по мнению Чехова, не может служить основанием современной и будущей культуры, поскольку сама она отходит в прошлое. <...> В глазах Чехова Евангелие утратило авторитет»6. Дмитренко С.Ф., ставя знак равенства между убеждениями Лескова Н.С. и Чехова А.П., говорит о том, что «при всём. — М.Л.) уважении к Евангелию <...>, писателя главным образом интересовало отношение современного человека к религии и его отход от русской церкви, «как учреждения полицейско-политического, всегда склонного служить земной власти»»7. Оригинальную позицию занимает Г.А. Пучкова, которая говорит о том, что Чехов был человеком «со своей индивидуальной верой, а не «безверием», с осознанной повседневной культурой христианской этики»8. Близок к мнению Г.А. Пучковой о. Йосиф (Затеишвили), считающий Чехова истинно верующим человеком, и «его любовь к церкви проявлялась и в творчестве, и в жизни». Это стало причиной того, что «православная церковь, священнослужители, верующие являются органической частью его мировидения и так же естественно появляются в его произведениях, как чиновники, помещики, полицейские, судьи, дети»9.
Мнение Г.А. Пучковой и о. Йосифа представляется нам наиболее приемлемым, иначе сложно было бы объяснить, принимая во внимания даже детские впечатления, глубокие познания Чехова в области церковных ритуалов, его тонкие замечания относительно быта и поведения священнослужителей, умение восхищаться красотой колокольного звона и пышностью обрядов. В пользу того, что А.П. Чехов действительно был ценителем и поклонником церковных служб, а также знал эту «слабость» за Н.С. Лесковым говорит и следующая выдержка из письма Н.А. Лейкину: «...Каждое воскресенье в монастыре производится пасхальная служба со всеми её шиками... Лесков, вероятно, знает об этой особенности нашего монастыря» (П., 1, 144).
Задачей данной части работы не является попытка поиска ответов на эти же вопросы, но в связи с возникающими разногласиями и для наиболее полного понимания уместно было бы проанализировать не только сам текст, но и изучить его возможные источники. В этом смысле нам представляется интересным проследить перекличку чеховского «Архиерея» с «Мелочами архиерейской жизни» Н.С. Лескова.
Не вызывает сомнения тот факт, что Чехов был не просто знаком с «Мелочами архиерейской жизни», но хорошо помнил и любил это произведение. Об этом свидетельствуют строки из его письма Ф.О. Шехтелю от 24 января 1892 года: «У меня болит правая лопатка и то пространство, которое у архиереев называется междукрылием, то есть место между лопатками» (П., 4, 349) — здесь Антон Павлович явно перефразирует слова из «Мелочей архиерейской жизни» Н.С. Лескова: «Архиерейское междукрылие находится на спине, в том месте, где у обыкновенных людей движутся лопатки»10. Цитирование писателем литературного произведения в частной переписке наводит на мысль о том, что скрытые ссылки могут встретиться и в его литературных трудах.
Общая для обоих произведений тема — жизнь людей высокого церковного сословия — заявлена уже в самих названиях, различен лишь способ ее подачи.
Несмотря на то, что «Архиерей» — одно из последних написанных Чеховым произведений, задумывался он ещё в конце 80-х годов (1890). В заголовки своих ранних рассказов Чехов часто выносил профессию главного героя («Аптекарша», «Статский советник», «Учитель», «Драматург»), подчеркивая тем самым типичные черты, присущие представителям той или иной специальности. Рассматриваемая новелла в основе названия имеет тот же принцип. Несмотря на то, что главным героем является конкретный человек, произведение в целом призвано изобразить часть общей картины русской жизни.
Лесков же строит заглавие произведения на противопоставлении: с одной стороны — мелочи жизни, с другой — жизни архиерейской. Православная энциклопедия даёт следующее толкование слова «архиерей»: Высшая степень священства, то же, что архипастырь или епископ11. В дополнение можно привести сведения из Большой Советской Энциклопедии: Архиерей или епископ, в православной церкви лицо, принадлежащее к высшему чину священнослужителей. Архиепископ управляет епархией — церковно-административным округом, возводит в сан священников, дьяконов, назначает их на должности, судит духовенство и мирян по вопросам веры, совершает богослужения и т. д.12
Из приведенных определений становится очевидным, что архиерей — лицо, наделенное огромной властью, способное вершить суд над другими людьми, с точки зрения простых обывателей — лицо, приближенное к Богу. Вся его жизнь подчинена великому делу и не допускает мелочей. Но, несмотря на высокий сан, это, в первую очередь, человек. Таким образом, уже само название ориентирует читателя на поиск в произведении некоего несоответствия.
Нельзя упустить из внимания и то, что одним из первых в русской литературе Лесков стал уделять большое внимание незначительным, на первый взгляд, деталям бытописания. Являясь своего рода предшественником Чехова, он много говорил о том, что человек «наилучше познаётся в мелочах»13. В его высказываниях относительно некрологов показательными являются рассуждения «о совершенном отсутствии в них (некрологах) наблюдательности и понимания того, что в жизни человека, сотканной из ежедневных мелочей, может репрезентовать его ум, характер, взгляд и образ мыслей, — словом, что может показать человека с его интереснейшей внутренней, духовной стороны, в простых житейских проявлениях»14. Поэтому название произведения в данном случае является концентрированной формой его содержания. Путем освещения «ежедневных мелочей», составляющих жизнь главных героев, автор разворачивает перед читателем общую картину российской действительности.
Л. Гроссман заметил, что «школа Лескова ощущается в многочисленных изображениях духовенства у Чехова»15. Это влияние чувствуется настолько явно, что в некоторых случаях позволяет нам говорить не только об общих принципах, лежащих в основе религиозных чувств писателей, но и о прямых заимствованиях и перекличках в текстах произведений. Прежде всего представляют интерес чеховские описания бытовых подробностей жизни преосвященного Петра. В первую очередь обращает на себя внимание схожесть интерьера жилых помещений в обоих произведениях: «Кажется, жизнь бы отдал, только бы не видеть этих жалких, дешевых ставень, низких потолков, не чувствовать этого тяжёлого монастырского запаха» (Чехов) (С., 10, 199). «Кто хоть раз бывал в архиерейском доме, тот знает, как там все нелюдимо, дико и как-то бесприютно <...> Еще одно общее архиерейским домам отличительное и притом удивительное свойство, это необъяснимый запах старыми фортепианами, который очень легко чувствовать...»16 (Лесков). В данном случае схожее описание архиерейских покоев служит различным целям: у Лескова определения «нелюдимо», «дико», «бесприютно» призваны развеять миф о роскоши, которой наполнена жизнь «отцов церкви»,Чехов же стремиться описать внутренний мир, передать с помощью бытовых деталей психологическое состояние героя. Ассоциации, возникающие у читателя, являются инструментом выражения авторских оценок и помогают Чехову открыть новые грани изображаемого образа.
В целом, бытовая сторона жизни чеховского архиерея неоднократно вызывает ассоциации с повседневной жизнью лесковских героев. События, разворачивающиеся в «Архиерее», происходят на страстной неделе. У православных, как известно, это время самого строгого поста, а вербное воскресенье — единственный день поста, когда можно есть рыбу, которую и подают на обед преосвященному Петру. Такая деталь, с одной стороны, говорит о знании и уважении Чеховым церковных канонов, с другой, вновь отсылает к «Мелочам архиерейской жизни». Учитывая высокий сан героя, читатель может догадаться, что рыба на архиерейском столе должна быть самых ценных сортов. Вот и у Лескова в 7 главе встречаются рассуждения о том, что в «некоторых мирских кружках <...> считают «архиерейское житьё» верхом счастия и блаженства» и как одна из его примет — «важные рыбы»17, которые едят архиереи. Но преосвященному Петру «рыба казалась пресной, невкусной», «неприятно было вспоминать про рыбу...» (С., 10, 192). То есть даже наличие всех атрибутов счастливой жизни не приносит архиерею внутреннего спокойствия и удовлетворения, ведь неприятные ощущения вызывает у преосвященного Петра не столько развивающаяся болезнь, сколько его зависимость от условностей, выражающаяся, в данном случае, «почтительным и робким выражением лица и голоса» матери. С другой стороны, в 11 главе «Мелочей архиерейской жизни» владыка просит себе на ужин «Христова кушанья», то есть печёной рыбки»18. Таким образом, возникает двойная соотнесённость — с одной стороны с произведением Лескова, а уже через него с библейской темой. Эти, на первый взгляд, незначительные совпадения используются Чеховым с целью внесения в произведение дополнительной смысловой нагрузки, а также усиливают типичность образов.
Интересной и ощутимой представляется перекличка той части 8 главы. «Мелочей архиерейской жизни», в которой рассказывается об иеромонахе Иринархе, обладавшем «удивительным мастерством» и «удивительным несчастьем» «писать всех на одно лицо»», «даже мужчины и женщины у него все схожи между собою». В понимании Лескова совпадение портретных черт во внешности изображенных святых объясняется «родством святости», «однородностью одушевлявшего их религиозного настроения»19. То есть «святость» для иеромонаха Иринарха не имеет ни возрастных, ни половых признаков. Похожее выражение встречаем и у Чехова: «преосвященному Петру казалось, что все лица — и старые, и молодые, и мужские и женские — походили одно на другое, у всех <...> одинаковое выражение глаз» (С., 10, 186). Причина этой похожести в восприятии героя. Все прихожане для него лишь безликая толпа, которой «нет и не будет конца».
Впервые «Мелочи архиерейской жизни» были опубликованы в 1878 году (газета «Новости»), «Архиерей» же вышел в свет спустя 24 года, когда Лескова уже не было в живых. Но очевидно, что оба писателя ставили своей задачей познание русской ментальности, взаимодействие субъективного и объективного начал, художественное изображение бытовых сторон современной действительности. Этим можно объяснить пересечения двух писателей не только и не столько на межтекстуальном уровне, сколько на уровне их мировоззрения и общности взглядов на современность.
По мнению Видуэцкой И.И. «Творчество зрелого Чехова, выраженное в нем мировоззрение писателя, его концепция русской жизни представляются в некоторых существенных своих проявлениях близкими творчеству, мировоззрению и концепции русской жизни Лескова»20. Иллюстрацией к этому высказыванию может служить 3-я глава «Мелочей архиерейской жизни». Ключом к её пониманию являются заключительные слова: «...его преосвященство имел несколько высокий для русского человека идеал гражданского общества, и потому именно, он и раздражался презренным низкопоклонством и лестью окружающих. Он хотел видеть людей более стойких...»21. То же самое «низкопоклонство» раздражает и чеховского архиерея: «Не мог он никак привыкнуть и к страху, какой он, сам того не желая, возбуждал в людях...», «...ни один человек не говорил с ним искренно, попросту, по-человечески» (С., 10, 194). Знаменательно, что оба писателя отмечают излишнее чинопочитание традиционно российской национальной чертой. Неслучайно у Лескова в спор с преосвященным Варлаамом вступает англичанин — человек с другим менталитетом, свободный от национальных предрассудков. Чехов тоже акцентирует внимание читателя на том, что особый страх перед высшими чинами способен испытывать только русский человек: «За границей преосвященный, должно быть, отвык от русской жизни, она была нелегка для него; народ казался ему грубым...». Таким образом, мнения писателей об отношении простого народа к высшему духовенству оказываются очень схожими. Соглашаясь с автором «Мелочей архиерейской жизни», Чехов точно вступает с ним в литературный диалог, используя при этом прямые параллели, отсылающие к произведению Лескова. Возникающие в связи с этим ассоциации, способствуют созданию определённого образа. Рассчитывая на читательский багаж, автор стремится сделать этот образ наиболее живым, динамичным. Кроме того, обращение к другому тексту призвано усилить степень обобщённости описываемых явлений.
Определённую соотнесённость можно проследить между событиями, разворачивающимися в 7 главе «Мелочей архиерейской жизни» и последним видением преосвященного Петра. Лесков в своём произведении акцентирует внимание на тяжести налагаемого на духовенство этикета. Высокие церковные чиновники настолько скованы определёнными правилами поведения, что ощущают себя их пленниками в сравнении с обыкновенными людьми. Излишняя щепетильность в соблюдении внешних условностей и невозможность освобождения от них, тяготит и чеховского героя. Возникает парадоксальная ситуация: в то время, когда общество поклоняется высоким званиям «счастливого и даже будто бы завидного положения», люди, носящие эти звания, страдают от «тех условий, от которых <...> не могут освободиться»22. Вот почему своей главной задачей Лесков считал «развенчать пуф и показать, что это самые обыкновенные смертные, которые и чихают, и «запираются», и нуждаются в «струменциях»». На этом фоне, предсмертное видение чеховского героя, когда «он уже простой, обыкновенный человек, идёт по полю быстро, весело <...> и он свободен теперь, как птица, может идти, куда угодно!» (С., 10, 200) выглядит как воплощение идеала героев обоих произведений, в котором свобода и счастье сливаются воедино.
Анализ произведений Н.С. Лескова «Мелочи архиерейской жизни» и А.П. Чехова «Архиерей» дал возможность выявить линии, связывающие эти работы на тематическом, текстуальном и мировоззренческом уровнях. Явные и скрытые переклички позволяют говорить о наличии общих черт в творчестве Лескова и Чехова не только в области мировоззрения, но и поэтики.
Таким образом, путем освещения «ежедневных мелочей», составляющих жизнь главных героев, авторы разворачивают перед читателем картину жизни героя в целом, общую картину российской действительности. Давно сложившаяся концепция бытописательства как коренной черты лесковского и чеховского таланта должна быть скорректирована: обращение художников к быту обусловлено не целями копиистов внешней стороны жизни, а стремлением раскрыть духовный мир героев. Проведенный анализ убеждает, что способность Чехова говорить о глобальных проблемах на уровне быта во многом унаследована им от Лескова.
Примечания
1. Гурвич И. Проза А.П. Чехова. (Человек и действительность). М.: Художественная литература, 1970. С. 7.
2. Зайцев Б. Далекое. М.: Сов. писатель, 1991. С. 380.
3. История русской литературы. М., Л., 1956. Т. IX. Ч. 2. С. 476.
4. Чудаков А. Между «есть Бог» и «нет Бога» лежит целое громадное поле... Чехов и вера // Новый мир. 1996. № 9. С. 190.
5. Альми И.Л. О новелле А.П. Чехова «Архиерей» // Литература в школе. 2004. № 7. С. 12.
6. Видуэцкая И.И. Чехов и Лесков // Чехов и его время. М.: Наука, 1977. С. 115.
7. Дмитренко С.Ф. Чехов и Лесков (творческие взаимоотношения в связи с проблемой художественного метода) // А.П. Чехов. Проблемы жанра и стиля. Ростов-на-Дону, 1986. С. 71.
8. Пучкова Г.А. «...искать одиноко, один на один со своей совестью»: О православной духовности А.П. Чехова // Православие и русская литература. Материалы Всероссийской научно-практической конференции «Православие и русская литература. Вузовский и школьный аспект изучения». Арзамас, 2004. С. 119.
9. О. Йосиф (Затеишвили). Чехов и русская православная церковь // Русская литература XIX в. и христианство. Под общ. ред. Кулешова. М.: Изд-во МГУ, 1997. С. 48.
10. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 12 т. М.: Правда, 1989. Т. 6. С. 205.
11. Православная энциклопедия. М.: Русская Православная Церковь, Московская Патриархия, ЦНЦ «Православная Энциклопедия», 2000—2005. Т. 3. С. 531.
12. Большая Советская энциклопедия. М., 1970. Т. 2. С. 293.
13. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 11 т. М.: Гослитиздат, 1956. Т. 6. С. 502.
14. Указ. соч. Т. 6. С. 129.
15. Гроссман Л.Н.С. Лесков. Жизнь. Творчество. Поэтика. М.: ГИХЛ, 1945. С. 201.
16. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 12 т. М.: Правда, 1989. Т. 6. С. 235.
17. Указ. соч. С. 229.
18. Указ. соч. С. 260.
19. Указ. соч. С. 238.
20. Видуэцкая И.И. Чехов и Лесков // Чехов и его время. М.: Наука, 1967. С. 103.
21. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 12 т. М.: Правда, 1989. Т. 6. С. 212.
22. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 12 т. М.: Правда, 1989. Т. 6. С. 228.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |