Л.А. Кастлер. В зеркале французской критики: виконт де Вогюэ о Чехове

1

Виконт Эжен Мельхиор де Вогюэ (1848—1910), французский дипломат, писатель и литературный критик, прославился благодаря книге «Русский роман», опубликованной им в 1886 году в парижском издательстве «Плон»¹. Приехав в Россию в 1877 году в качестве секретаря французского посольства в Санкт-Петербурге, де Вогюэ очень быстро продвинулся в изучении русского языка, тем более что вскоре он женился на фрейлине императрицы А.Н. Анненковой. Оставив через несколько лет дипломатическую карьеру, он полностью посвятил себя литературной деятельности. Из всех его книг именно «Русский роман» имел самый большой успех и принёс широкую известность автору, подобно тому, как книга «Россия в 1839 году» способствовала славе маркиза де Кюстина. Недаром два года спустя после появления «Русского романа» виконт де Вогюэ, которому в то время было всего сорок лет, был избран членом Французской академии.

В этом знаковом произведении Э.М. де Вогюэ подробно, полемически заострённо, ярко и занимательно интерпретирует творчество столпов русской литературы XIX века — Пушкина, Гоголя, Тургенева, а также Достоевского и Толстого. Эти авторы уже были известны французскому читателю благодаря переводческой и культурологической деятельности известных посредников между русской и французской культурами, таких как Проспер Мериме, Луи Виардо, Иван Тургенев и другие. Известный современный литературовед Жан Луи Бакес заметил по этому поводу: ««Русский роман» возник не внезапно; он не разразился как гром среди ясного неба. Его ждали; он был подготовлен заблаговременно»². Появление «Русского романа» стало закономерным итогом растущего интереса французов к России, к её истории, культуре и литературе. Можно утверждать, что именно Вогюэ внёс наиболее весомый вклад в создание русского мифа, который формировался во Франции в течение двух веков, начиная с философов-просветителей XVIII века, в особенности, Вольтера и Дидро, и кончая многочисленными путевыми заметками, очерками, рассказами о путешествиях в Россию, опубликованными в XIX веке такими известными писателями как Жермена де Сталь, Оноре де Бальзак, Александр Дюма-отец, Теофиль Готье, Луи Виардо и другими³. Выдержав множество переизданий при жизни автора, а затем и в XX веке, «Русский роман» способствовал не только популярности русской литературы во Франции, но и в какой-то степени установлению определённой моды на Россию, укреплению русофильских настроений среди французской образованной публики, что в итоге приведёт к культурному сближению России и Франции, а также их политическому и военному союзу в конце XIX века.

2

Ещё до издания «Русского романа» Вогюэ публиковал многочисленные статьи о русской литературе в известном журнале Revue des Deux Mondes⁴ («Ревю де Дё Монд» — «Обозрение двух миров»), что и послужило основой его знаменитой книги. После её публикации он продолжал печататься в Revue des Deux Mondes, в частности, в 1901 году в журнале вышла его обширная статья о Максиме Горьком, а год спустя он опубликовал статью о творчестве Антона Чехова. Кроме того, он находил время и на написание предисловий к постоянно публикующимся во Франции новым переводам русских авторов, например, Некрасова, Крылова, Тютчева, иными словами, он играл роль настоящего проводника русской культуры во Франции. Деятельность Вогюэ по продвижению русской литературы во Франции хорошо вписывается в современную теорию культурного трансфера. Концепт культурного трансфера, который ввёл в научный обиход французский исследователь М. Эспань, подразумевает выявление взаимосвязей и взаимопроникновений национальных культурных пространств, изучение механизмов культурных переносов, их последующих трансформаций⁵. Виконт де Вогюэ был не просто страстным любителем русской словесности, у него существовала целая концепция, для чего следует изучать русскую литературу и перенимать её отдельные элементы, которую он сформулировал в предисловии к «Русскому роману»⁶.

Основной идеей его литературоведческих воззрений была следующая: для того чтобы нормально развиваться, национальная литература должна взаимодействовать с другими культурами и литературными традициями и подпитываться ими, поскольку интеллектуальный мир — это огромное общество взаимной помощи и поддержки. Эту идею Вогюэ образно иллюстрирует примером из истории французской литературы, когда в начале XVI века она находилась, по его словам, в «полной агонии»:

«Когда начался Великий век, литература агонизировала среди слащавостей отеля Рамбуйе; Корнель отправился пополнять съестные припасы в Испанию, Мольер то же самое делал в Италии. Мы обладали тогда прекрасным здоровьем и двести лет прожили за счёт собственных ресурсов. С приходом девятнадцатого века появились новые нужды, национальная копилка опять иссякла; мы позаимствовали кое-что у Англии, потом у Германии, и наша литература, снявшись с мели, как известно, переживала самое прекрасное возрождение. Но вот для неё снова настали тяжёлые времена, снова она голодна и малокровна: тут весьма кстати оказались русские; и если мы ещё способны переваривать пищу, то скоро восстановим свою кровь за их счёт. <...> Да будет угодно небу, чтобы русская душа могла ещё много сделать для нашей!»⁷

Возникает вопрос: почему Вогюэ считал, что во второй половине XIX века для французской литературы вновь наступили тяжёлые времена? Дело в том, что автор «Русского романа» был очень раздражён размахом, который приобрёл в то время натурализм, и надеялся, что французский роман сможет от него избавиться под влиянием духовности русской литературы. Недаром он всегда подчёркивал свой французский патриотизм. Как отмечает известный славист Мишель Никё, де Вогюэ опирается на русскую литературу, чтобы вести борьбу против современного нигилизма, «против холодной, бессердечной, пессимистической французской литературы реалистического или натуралистического направления (во главе с Флобером) во имя христианского идеализма. В русской литературе критика привлекают жалость, сострадание, любовь к ближнему, духовная жажда «правды» — истины и справедливости»⁸.

Пьер Паскаль, знаменитый французский славист (1890—1983), в предисловии к переизданию «Русского романа» в 1971 году высказал мнение, что, помимо литературных и духовных намерений, которые вдохновили Вогюэ на его написание, автор преследовал также и политические цели, а именно: подготовить пути к франко-русскому союзу⁹. Не будем забывать, что Вогюэ поначалу трудился на дипломатическом поприще. Его литературная и посредническая деятельность, безусловно, способствовала улучшению образа России в глазах французского общественного мнения. Как известно, уже в 1891 году Франция и Россия заключили политическое соглашение, дополненное год спустя военной конвенцией, а в 1895 году было обнародовано официальное сообщение о заключении франко-русского союза¹⁰.

В своём желании разделить восхищение русской духовностью Вогюэ много пишет о русской душе. Считается, что именно автор «Русского романа» создал миф под названием «русская душа», хотя это выражение использовалось и другими знатоками России и русского общества. Например, известный французский историк Анатоль Леруа-Больё посвятил одну из глав первого тома своего фундаментального труда «Царская империя и русские» формированию русского национального характера. В частности, он даёт интересное описание особенностей русской души, которые, по его мнению, во многом были обусловлены природой и климатом¹¹. Монография Леруа-Больё в трёх томах, изданная в 1881—1889 годах, ставшая плодом его многолетней работы и неоднократных путешествий в Россию, также способствовала русофильским настроениям во Франции и её сближению с Россией в конце XIX века.

3

В русском мифе, сложившемся не без активного участия виконта де Вогюэ, имя А.П. Чехова ещё не фигурирует. Сейчас это кажется странным, поскольку в 90-х годах XIX века Чехов был очень заметной фигурой в литературной и театральной жизни России. В наше время рецепция творчества Чехова во Франции совершенно иная, чем это было в начале XX века. Так, известный французский славист Жорж Нива в своей книге «К концу русского мифа» (1988) рассматривает Чехова как часть русского мифа наряду с Гоголем, Пушкиным, Герценом (у Вогюэ это был Тургенев), Достоевским и Толстым. Эссе о Чехове он включил в первую часть книги, озаглавленную «Основатели мифа»¹².

Во Франции Чехов как прозаик получил известность только в начале XX века, когда его рассказы и повести стали постепенно переводить на французский язык. Его драматургия станет известна значительно позже. Исключительным правом на перевод произведений Чехова владел Дени Рош, который познакомился с Чеховым ещё при его жизни. Чеховские пьесы в переводе Роша были опубликованы лишь в 1922 году в издательстве «Плон» в составе полного собрания сочинений Чехова на французском языке в 18 томах (1922—1934)¹³. Как отмечает в небольшой, но ёмкой книге о Чехове французская исследовательница К. Амон-Сирежоль, переводы Д. Роша были слишком литературными и зачастую не совсем точными, но надо было ждать окончания действия его эксклюзивного права в 1951 году на перевод пьес Чехова, чтобы появились другие версии на французском языке¹⁴.

После избрания академиком де Вогюэ много занимался собственным литературным творчеством, написал несколько романов и новелл. При этом интереса к России не терял, о чём свидетельствует изданный им в 1893 году сборник новелл «Русские сердца» (Cœurs russes), написанных по впечатлениям о пребывании в России в 1880-х годах и развивающих его любимую тему русской души. Автор «Русского романа» старался также поддерживать имидж знатока русской литературы и знакомить французскую публику с новыми талантливыми авторами, которыми стремительно пополнялась русская литература. В частности, как мы отмечали, он опубликовал в журнале Revue des Deux Mondes два больших текста, сначала о Максиме Горьком¹⁵, а потом об Антоне Чехове¹⁶. Особенно полемичной оказалась статья о Чехове.

К этому времени уже вышли первые переводы чеховских рассказов на французский язык, при этом Вогюэ, хорошо владеющий русским языком, ссылается и на русскоязычные издания¹⁷. В начале статьи он сравнивает Антона Чехова с его молодым «соперником» Максимом Горьким и признаёт, что именно Чехов предложил литературный жанр короткого рассказа. Он отмечает, что «миниатюрист» Чехов известен в России и как драматург, пьесы которого имеют большой успех у зрителей, особенно московских. Отмечая гибкость и плодовитость русского писателя, французский критик считает, что талант Чехова как новеллиста проявляется в более широком диапазоне, чем у «певца бродяг», как он называет Горького: в чеховских рассказах участвуют представители всех слоёв российского общества и описываются разнообразные особенности провинциальной жизни. Чехов, по его мнению, входит в число тех виртуозов короткого рассказа, которым при отсутствии фабулы удаётся набросать небольшую картину нравов или предугадать осложнения какой-то интимной драмы при помощи лишь нескольких штрихов, будь то мимолётное впечатление, незначительный эпизод или фрагмент разговора. Для убедительности французский критик прибегает к яркой метафоре: «как если бы во тьме мы высекли огонь в подходящем месте, откуда огонёк высвечивает на мгновение глубины невидимой толпы»¹⁸.

После довольно одобрительного вступления Вогюэ переходит к критическим высказываниям. Он упрекает русского писателя в излишнем пессимизме и уподобляет его фотографу, который направляет свой фотоаппарат исключительно на человеческие страдания. Он вспоминает фотографа-любителя из его пьесы «Три сестры» (по всей видимости, Федотика), который в момент тяжёлого расставания и грустных прощаний без конца восклицает: «Стойте, ещё один снимок!» Далее автор развёртывает метафору и сравнивает творчество Чехова с кинематографом, находя их сходство в иллюзии движения и жизни¹⁹.

Критик также ищет следы влияния, которое оказывали на Чехова его предшественники, и это, безусловно, Гоголь, Толстой и в гораздо меньшей степени Тургенев. Он сравнивает чеховские рассказы о крестьянской жизни, переведённые Д. Рошем и опубликованные в сборнике под названием «Мужики» (Les Moujicks), с «Записками охотника» столь любимого им Тургенева, и, конечно, не в пользу Чехова. Как же далеки, на его взгляд, «опустившиеся существа», описанные Чеховым, от тургеневских Хоря и Калиныча²⁰.

Французский критик обнаруживает определённую близость между Чеховым и Мопассаном, заметив, что анализируемый им русский автор часто цитирует своего французского коллегу. Небольшой чеховский рассказ «Старость» кажется ему взятым из сборника Мопассана, он даже называет Чехова имитатором Мопассана. При этом Вогюэ сожалеет, что, по всей видимости, Чехов не читал «мудрое предисловие» Мопассана к роману «Пьер и Жан», в котором тот высказывает очень верную с точки зрения критика сентенцию: «Каждый из нас создаёт себе иллюзию о мире: поэтическую, сентиментальную, радостную, меланхоличную, скверную или мрачную, в зависимости от своей натуры. Великие художники — это те, кто внушает человечеству их личную иллюзию». Здесь Вогюэ воображает также возможный ответ Чехова: «не иметь иллюзий относительно этого мира, это ещё одна форма иллюзии, безусловно, самая грубая и самая грустная», — и добавляет: «И, возможно, он был бы прав»²¹.

Прежде чем перейти к чеховской драматургии, критик очень подробно анализирует повесть «Дуэль», которую он называет романом (во французском языке отсутствует эквивалент русской повести). По его мнению, эпиграфом к этому произведению Чехова и одновременно его кратким изложением могла бы послужить фраза Лаевского: «для нашего брата-неудачника и лишнего человека всё спасение в разговорах». Анализ «Дуэли» заканчивается эмоциональным комментарием: «И снова плодовитый тургеневский Рудин, воскресший в своих бесчисленных сыновьях, но с меньшим простодушием и не столь хорошим настроением»²².

Подобные персонажи населяют, по мнению критика, и чеховский театр. Они переносят свои философствования на сцену. Вогюэ упрекает их в бездействии: подверженные фатализму, они только и делают, что ноют и разглагольствуют о своём положении. Критик читал «Чайку», «Дядю Ваню» и «Три сестры» на русском языке, к тому времени они не были переведены на французский. Спектаклей по этим пьесам ему посмотреть не довелось, и он искренне удивляется и не понимает, почему они имели у московской публики большой успех. Ведь Чехов, по его мнению, приглашает зрителей увидеть, как в зеркале, самое скучное и заурядное в их повседневной жизни и доказывает, что из этого болота невозможно выбраться. Подробно излагая содержание этих трёх пьес и опираясь на многочисленные цитаты, которые он сам перевёл с русского на французский, критик приходит к выводу, что театр Антона Чехова основывается на философии глубокого уныния по отношению к настоящему времени, смягчённого смутным милленаризмом, иными словами, надеждами на грядущие изменения и мерцающей верой в неопределённый прогресс.

Из чеховских пьес Вогюэ предпочитает «Дядю Ваню», а из персонажей — профессора Серебрякова, который производит на него сильное впечатление своей правдивостью. Цитируя призыв этого персонажа «Надо дело делать, господа», автор статьи заключает: русский сад такой огромный (между прочим, «Вишнёвый сад» будет написан только через год), что чеховские герои, чьи мечты слишком грандиозны, не могут объять необъятное и не знают, с чего начать. В качестве комментария он считает уместным процитировать (перейдя на латиницу) сакраментальный русский вопрос: Chto diélat?²³

В конце статьи Вогюэ приходит к неожиданным выводам и обобщениям. Он считает, что сорок лет спустя после отмены крепостного права, породившей большие надежды в русском обществе, можно было бы ожидать радостного просветления писательской мысли. Однако эффект оказался противоположным: она стала более мрачной. Новые писатели — более хмурые и сбитые с толку, чем их предшественники. Критик разочарован тем, что вместо сближения между славянским и латинским духом, какое чувствовалось в творчестве признанных европейцев Пушкина и Тургенева, усилились глубокие расхождения. Это началось с первых произведений Толстого, а затем продолжилось у его последователей — Чехова и Горького²⁴.

Чем больше Вогюэ думает об этом, тем больше он утверждается в мысли, которая преследовала его с тех пор, как он стал заниматься русской литературой: «если есть какой-то исторический и философский полюс, к которому естественно тянется дух этого народа, то это буддизм»²⁵. Он уточняет, что речь идёт не о религии буддизма, а об особом интеллектуальном и моральном расположении духа. Для Вогюэ буддизм и нигилизм взаимосвязаны. Анализируя литературные произведения того же Толстого, а также Горького и Чехова, он приходит к выводу: «несмотря на некоторые конвульсивные призывы к жизни и к действию, нигилизм всё больше и больше устраняет сам принцип жизни»²⁶. Вогюэ усматривает противоречие между нигилизмом в русской литературе того времени и безусловным экономическим прогрессом России, достижениями в науке и огромными успехами в различных областях искусства. Невероятная жизненная энергия русских совершенно не сочетается, по его мнению, с печатью буддистского отречения.

Автор заканчивает статью риторическим вопросом: возродится ли русский богатырь из сказок и легенд со всей спящей в нём энергией и огромными жизненными запасами?²⁷ И здесь он цитирует самый конец пьесы Чехова «Три сестры»: сначала последнюю реплику монолога Ольги «Если бы знать, если бы знать!», а затем Чебутыкина, «превосходного русского старого образца»: «Тара... ра... бумбия... сижу на тумбе я... Всё равно! Всё равно!» Вогюэ не может удержаться от интерпретации этого примера. Согласно его мнению, когда чебутыкины выражаются таким образом, это означает на их языке: «Говорите, говорите... что бы ни произошло, я верю в себя!»²⁸

4

Виконт де Вогюэ остался в истории Франции как автор «Русского романа», который до сих пор читают и изучают французские слависты, а также любители русской литературы XIX века. Его статья о Чехове не так известна в наше время, она почти не цитируется во французских исследовательских работах, посвящённых чеховскому творчеству. В российском же чеховедении текст французского критика продолжает привлекать внимание исследователей. Так, интересный анализ размышлений де Вогюэ о Чехове предложила Л.Е. Бушканец в контексте суждений о Чехове зарубежных критиков. Исследовательница отмечает, что статья Вогюэ о Чехове была переведена на русский язык при жизни писателя и стала предметом многочисленных откликов и споров русских литературных критиков того времени²⁹. В 2017 году в сборнике работ по материалам Четвёртых Скафтымовских чтений был опубликован перевод Н. Васина (1903 г.) очерка Вогюэ о Чехове, дополненный мнениями русских критиков. Эта ценная для чеховедов публикация была подготовлена А.Г. Головачёвой с её предисловием и примечаниями³⁰.

В статье Э.М. де Вогюэ невозможно не заметить, что её автор с некоторым предубеждением относится к творчеству А.П. Чехова, к тем рассказам, повестям и пьесам, которые он прочитал на русском языке и в переводе на французский. В «Русском романе» мы констатировали, что его стиль, острый и полемичный, не всегда позволяет согласиться с автором, но поддерживает живой интерес к его нетривиальному мнению. Попытаемся выяснить причины довольно скептического отношения французского критика к Чехову.

Прежде всего отметим, что Вогюэ познакомился с творчеством Чехова не так полно, что неудивительно, ведь чеховское литературное и драматургическое наследие весьма обширно. Он не упоминает о таких значимых рассказах и повестях русского писателя, как «Степь», «Чёрный монах», «Палата № 6», «Дама с собачкой» или «Студент», который Чехов считал своим лучшим рассказом³¹. К тому же, как отмечалось выше, переводы на французский язык Д. Роша не всегда были удачными, хотя пьесы Чехова и некоторые его рассказы Вогюэ прочитал в оригинале. По всей видимости, те примеры, которые приводит критик из повести «Мужики», послужили ему для того, чтобы проиллюстрировать тот самый натурализм, с которым Вогюэ боролся во французской литературе, ради чего он и затеял издание «Русского романа». Чехов, прекрасно знавший французскую литературу, был в самом деле какое-то время увлечён теорией натурализма Золя. Впрочем, как отмечает В.Б. Катаев, это увлечение длилось недолго: «Натурализм, <...> самое авторитетное течение в европейской литературе, лишь краешком вошёл в мир Чехова»³². Если говорить о влиянии Мопассана на Чехова, о котором пишет Вогюэ, то Чехов действительно испытывал искреннее восхищение своим французским собратом. Его постоянный диалог с французской литературой, несомненно, многому его научил. Вместе с тем «русский Мопассан», как в начале XX века называли Чехова, вобрав уроки мэтров французской прозы (не только Мопассана, но и Доде, Флобера, Золя и других), превзошёл их в искусстве повествования, как заметил В.Б. Катаев, ссылаясь на мнения крупнейших прозаиков XX века³³.

Сдержанное отношение Э.М. де Вогюэ к творчеству А.П. Чехова может объясняться и тем, что он не любил жанр короткого рассказа, мастером которого был Чехов, что признаёт и сам критик. Его прежде всего интересовал жанр романа, недаром собственное главное произведение он назвал «Русский роман». Кстати, его эссе о М. Горьком, датированное 1901 годом, написано с гораздо большей симпатией. Отчасти это можно объяснить тем, что Горький был автором не только рассказов и очерков, но и опубликовал к тому времени роман «Фома Гордеев», который французский критик подробно анализирует. Наконец, Вогюэ не оценил и импрессионистский стиль прозы Чехова. Имея консервативные пристрастия в литературе, французский академик не приветствовал новаторские тенденции.

Что касается чеховского театра, Вогюэ не видел ни одного спектакля по пьесам Чехова, он только внимательно их читал и очень удивлялся их большому успеху на сцене. Заметим, что пьесы создаются всё-таки для того, чтобы быть поставленными. Их восприятие со сцены совершенно другое, чем при чтении, ведь существует особая магия театра, театральная иллюзия, условность, всё то, что Николай Евреинов называл театральностью³⁴. Судя по всему, театр не был приоритетным видом искусства для Вогюэ. Для него на первом месте всегда стояла литература. Так, в эссе о его любимом Тургеневе в «Русском романе» нет ни слова о тургеневской драматургии, которая оказала определённое влияние на чеховский театр. Как отметила Е.И. Стрельцова, до Тургенева «пьесы писателей были единичным явлением. После него у Островского, затем у Чехова — это целостный драматургический мир, пьесы — пространства жизни, изменчивой до бесконечности»³⁵. Де Вогюэ не оценил и эстетику дворянских усадьб, где происходит действие чеховских пьес, так похожих на столь любимый им тургеневский мир. Странно, что знаток «русской души» не обнаружил её ни у трёх сестёр, ни у Сони, ни у няни, которая всех жалеет. В пьесах Чехова его раздражают бесконечные разговоры персонажей, он считает, что там мало действия, но он не замечает такой важной особенности, как подтекст.

Самая главная претензия французского критика к Чехову — это его «нигилизм». Впрочем, он также говорил и о нигилизме Л. Толстого и М. Горького. Слово «нигилизм» он употреблял именно в том смысле, который придал ему сам Толстой в религиозно-философском трактате «Моя вера» (1884)³⁶. В «Русском романе» он приводит цитату из Толстого: «35 лет я прожил нигилистом в настоящем значении этого слова, то есть не социалистом и революционером, как обыкновенно понимают это слово, а нигилистом в смысле отсутствия всякой веры»³⁷. Для консервативного католика, коим был виконт де Вогюэ, отсутствие веры (иными словами, атеизм) было совершенно неприемлемо.

В конце статьи о Чехове автор неожиданно говорит о склонности русских к буддизму, но не как к религии, а как к мировоззрению. Он не даёт подробных объяснений, но, судя по его примерам из чеховских пьес, он видит там некую связь с буддизмом, и прежде всего в том, что чеховские персонажи не склонны к действию. Достаточно ли этого для того, чтобы утверждать, что Чехов был склонен к буддизму? Мы знаем, что буддизмом живо интересовался Лев Толстой. Об этом писал в своём эссе «Освобождение Толстого» (1937) Иван Бунин, который и сам интересовался буддизмом. Интерес к восточным учениям и религиям был характерной чертой духовной жизни в России на рубеже XIX—XX веков. О буддизме у Чехова написано не так много. Так, Е.Д. Толстая в книге «Поэтика раздражения», исследуя генезис «Чайки», пишет об использовании Чеховым поэтических текстов Бальмонта в «пьеске» Треплева. Она отмечает, что Бальмонт черпал вдохновение в буддизме, «повальном увлечении эпохи»³⁸. Вряд ли Чехов поддался этому увлечению, он предпочитал сохранять свою независимость, но он мог это как-то отразить, например, иронически. С другой стороны, Чехов умел, как замечает Елена Толстая, «рассыпать» по пьесе отдельные мотивы, которые и создавали знаменитую чеховскую атмосферу или, по её словам, «импрессионистскую бутафорию»³⁹.

Не будем забывать и о чеховской полифонии. О многоголосии, свойственном пьесам Чехова, говорит, в частности, Б.И. Зингерман в книге «Театр Чехова и его мировое значение»⁴⁰. Конечно, полифония у Чехова совсем другая, чем у Достоевского. В чеховских пьесах если и есть идеологические высказывания, то они достаточно размыты. Тем не менее, чеховские персонажи часто спорят друг с другом по важным темам. Например, в «Дяде Ване» Астров озабочен такой экологической проблемой, как разрушение природы человеком. Войницкий, погружаясь в алкоголизм, оправдывается в духе эскапизма («Когда нет настоящей жизни, то живут миражами»), а потом устраивает настоящий экзистенциальный бунт. В финальном монологе Сони слышатся отзвуки стоицизма и христианского смирения. В пьесе «Три сестры» также звучат голоса, выражающие различные философские или религиозные позиции: милленаризм («Через двести-триста лет настанет новая счастливая жизнь») Вершинина, абсурдизм и нигилизм Солёного, стоицизм Ольги. И если уж говорить о буддизме, то его выразителем в пьесе является как раз столь понравившийся французскому критику Чебутыкин: «Это только кажется... Нас нет, ничего нет на свете, мы не существуем, а только кажется, что существуем... И не всё ли равно!»

Творчество А.П. Чехова настолько богато смыслами, многоголосо, созвучно самым разным течениям, что его невозможно вместить в рамки единственной концепции. К сожалению, виконт де Вогюэ, как и многие современники Чехова, не сумел понять значимость русского писателя и драматурга и тем более угадать его универсальность, которая будет признана позже.

В целом в очерке Вогюэ о Чехове чувствуется определённое разочарование. «Русский роман», который задумывался как интеллектуальный проект, ориентированный на культурное сближение Франции и России, без всякого сомнения, достиг своей цели. Культурный трансфер состоялся, вызвав во Франции огромный интерес к русскому психологическому роману. Но Чехов и Горький, пришедшие на смену Толстому и Достоевскому, не вписывались в концепцию «духовной» русской литературы, которая, как надеялся Вогюэ, будет и впредь благотворно влиять на французскую. В новых русских писателях он не увидел и продолжателей западных традиций. Здесь можно было бы заметить, что Чехов был одним из предшественников новых европейских течений, в частности, театра абсурда и экзистенциализма.

Антон Павлович Чехов получил известность во Франции в 1920—1930-х годах благодаря театральным постановкам Жоржа Питоева и публикации (почти) полного собрания сочинений в переводе Дени Роша. В 1940—1950-х годах популярности Чехова способствуют выходцы из первой волны русской эмиграции во Франции — режиссёр и переводчик Андре Барсак, режиссёр Саша Питоефф, сын Людмилы и Жоржа Питоевых, драматург и переводчик Артур Адамов, а также Эльза Триоле, Нина Гурфинкель, Евгения Каннак и другие переводчики русского происхождения. Они стали проводниками русской культуры во Франции и, в особенности, творчества А.П. Чехова⁴¹. Во второй половине XX века Чехов считается безусловным классиком и как драматург, и как прозаик. Э. М. де Вогюэ не мог предположить, когда писал статью о Чехове, что пьесы русского драматурга войдут когда-то в репертуар самого престижного французского театра «Комеди Франсез», а их автор обретёт во Франции своего верного читателя и восторженного зрителя, что все его пьесы будут неоднократно переводиться на французский язык, их будут ставить самые известные французские режиссёры. В современной Франции Чехов рассматривается как универсальный автор, затрагивающий экзистенциальные мотивы и обращающийся к глобальным проблемам современного человека. Вместе с тем Чехов воспринимается и как часть того «русского мифа», продвижению которого способствовал в своё время виконт де Вогюэ.

Литература

Бушканец Л.Е. А.П. Чехов и де Вогюэ: русский писатель глазами иностранного критика // Текст. Произведение. Читатель: Мат-лы междунар. науч.-практич. конф. 3—4 июня 2012 г. Пенза — Казань — Решт: Науч.-изд. центр «Социосфера», 2012. С. 45—49.

Вогюэ М. де. Антон Чехов. Критический очерк. Подгот. текста, предисл., примеч. А.Г. Головачёвой // Чехов и Достоевский: Сб. науч. работ по мат-лам Четвёртых междунар. Скафтымовских чтений (Саратов, 3—5 октября 2016 г.). М.: ГЦТМ им. А.А. Бахрушина, 2017. С. 139—161.

Вогюэ Э.М. де. Предисловие к книге «Русский роман» / Пер. с фр. С.Ю. Васильевой под ред. и с коммент. П.Р. Заборова // Пушкинский Дом. URL: http://lib.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=v_Ru3Mf-mJ0%3D&tabid=10459 (дата обращения: 03.09.2021).

Зингерман Б. Театр Чехова и его мировое значение. М.: РИК Русанова, 2001. 432 с.

Зырянова М.В. История переводов пьес А.П. Чехова на французский язык // Вестник ВГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2010. С. 200—203. URL: http://www.vestnik.vsu.ru/pdf/lingvo/2010/02/2010-02-38.pdf (дата обращения: 03.09.2021).

Кастлер Л.А. Русские эмигранты первой волны как проводники русской театральной культуры во Франции // Эмиграция как текст культуры: историческое наследие и современность: Сб. науч. ст. Будапешт, Киров, 2020. С. 290—300.

Катаев В.Б. Чехов плюс... Предшественники, современники, преемники. М.: Языки славянской культуры, 2004. 392 с.

Нике М. Посол русской литературы во Франции // Littérature — Литература. 2004. URL: http://parij.free.fr/01-Litterature/articles/14_litt.htm (дата обращения: 03.09.2021).

Пушкарёв С.Г. Обзор русской истории. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953. 509 с.

Стрельцова Е.И. Код памяти. Тургенев и Чехов в резонантном пространстве русского театра // А.П. Чехов и И.С. Тургенев: Сб. cт. по мат-лам Междунар. науч. конф. Шестые Скафтымовские чтения. К 200-летию со дня рождения И.С. Тургенева. М.: ГЦТМ им. А.А. Бахрушина. 2020. С. 321—333.

Сухих И.Н. Чехов Антон Павлович // Русские писатели XI — начала XX века. Библиографический словарь. М.: Просвещение, 1995. С. 453—459.

Толстая Е. Поэтика раздражения. Чехов в конце 1880-х — начале 1890-х годов. М.: РГГУ 2002. 366 с.

Толстой Л.Н. В чём моя вера (1884). URL: http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/religiya/moya-vera/v-chem-moya-vera-1.htm (дата обращения: 03.09.2021).

Эспань М. О понятии культурного трансфера. Предисловие // Европейский контекст русского формализма (к проблеме эстетических пересечений: Франция, Германия, Италия, Россия) / Под ред. Е. Дмитриевой, В. Земскова, М. Эспаня. М.: ИМЛИ РАН, 2009. С. 7—18.

Backès J.-L. Eugène-Melchior de Vogüé et Le Roman russe // L'Appel de l'étranger. Traduire en langue française en 1886. Tours, PUFR, 2015. Р. 213. URL: https://books.openedition.org/pufr/11399?lang=en (дата обращения: 03.09.2021).

Evreïnoff N. Notes et réflexions // Catalogue de l'exposition Nicolas Evreïnoff: 1879—1953. Paris, Bibliothèque Nationale, 1981. Рр. XIII—XX.

Hamon-Siréjols Ch. Anton Pavlovitch Tchekhov. La Cerisaie. Paris, PUF, 1993. 125 pp.

Grève de C. Le voyage en Russie. Anthologie des voyageurs français aux XVIIIe et XIXe siècles. Paris, Robert Laffont, 1990. 1292 pp.

Leroy-Beaulieu A. L'Empire des tsars et les Russes. Paris, Robert Laffont, 1990. 1392 pp.

Nivat G. Vers la fin du mythe russe. Essais sur la culture russe de Gogol à nos jours. Lausanne, L'Âge d'Homme, 1988. 403 pp.

Vogüé de E.-M. Anton Tchekhof // La Revue des deux mondes. Janvier 1902. Pp. 201—216. URL: https://www.revuedesdeuxmondes.fr/article-revue/anton-tchekhof/ (дата обращения: 03.09.2021).

Vogüé de E.-M. Le Roman Russe. Paris, Librairie Plon, 1886. 409 pp.

Vogüé de E.-M. Maxime Gorky. L'œuvre et l'homme // La Revue des deux mondes. Août 1901. Pp. 660—695.

Примечания

1. Eugène-Melchior de Vogüé. Le Roman Russe. Paris, Librairie Plon, 1886.

2. Jean-Louis Backès. Eugène-Melchior de Vogüé et Le Roman russe // L'Appel de l'étranger. Traduire en langue française en 1886. Tours, PUFR, 2015. P. 213. URL: https://books.openedition.org/pufr/11399?lang=en (дата обращения: 03.09.2021).

3. См.: Claude de Grève. Le voyage en Russie. Anthologie des voyageurs français aux XVIIIe et XIXe siècles. Paris, Robert Laffont, 1990.

4. Журнал существует до сих пор, а его архивы, начиная с 1829 г., даты его основания, по 1944 г. доступна: бесплатно в Интернете. URL: https://www.revuedesdeuxmondes.fr/archives/ (дата обращения: 03.09.2021).

5. Эспань М. (Michel Espagne). О понятии культурного трансфера. Предисловие // Европейский контекст русского формализма (к проблеме эстетических пересечений: Франция, Германия, Италия, Россия) / Под ред. Е. Дмитриевой, B. Земскова, М. Эспаня. М.: ИМЛИ РАН. 2009. С. 7—18.

6. «Русский романа) никогда не был полностью переведён на русский язык. Тем не менее, на сайте Пушкинского Дома можно найти очень хороший перевод предисловия де Вогюэ к «Русскому роману», который был осуществлён С.Ю. Васильевой под редакцией и с комментариями П.Р. Заборова, известного исследователя взаимосвязей русской и зарубежных литератур. URL: http://lib.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=v_Ru3Mf-mJ0%3D&tabid=10459 (дата обращения: 03.09.2021).

7. Там же. С. 35.

8. Никё М. (Michel Niqueux). Посол русской литературы во Франции // Littérature — Литература. 2004. URL: http://parij.free.fr/01-Litterature/articles/14_litt.htm (дата обращения: 03.09.2021).

9. См.: E.M. de Voguë. Le Roman Russe, suivi d'une étude sur Maxime Gorki. Préface de Pierre Pascale, Lausanne, L'Âge d'Homme, 1971. P. 26.

10. Пушкарёв С.Г. Обзор русской истории. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953. С. 439—440.

11. Anatole Leroy-Beaulieu. L'Empire des tsars et les Russes. Paris, Robert Laffont. Pp. 121—122.

12. Georges Nivat. Vers la fin du mythe russe. Essais sur la culture russe de Gogol à nos jours. Lausanne, L'Âge d'Homme, 1988. P. 98.

13. Зырянова М.В. История переводов пьес А.П. Чехова на французский язык // Вестник ВГУ Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2010. С. 200—203. URL: http://www.vestnik.vsu.ru/pdf/lingvo/2010/02/2010-02-38.pdf (дата обращения: 03.09.2021).

14. Christine Hamon-Siréjols. Anton Pavlovitch Tchekhov. La Cerisaie. Paris, PUF, 1993. P. 14.

15. Vicomte de Vogüé. Maxime Gorky. L'œuvre et l'homme // La Revue des deux mondes. Août 1901. Pp. 660—695.

16. Vicomte Eugène-Melchior de Vogüé. Anton Tchekhof // La Revue des deux mondes. Janvier 1902. Pp. 201—216. URL: https://www.revuedesdeuxmondes.fr/article-revue/anton-tchekhof/ (дата обращения: 03.09.2021).

17. Ibid. P. 201.

18. Ibid. P. 202. Перевод мой. — Л.К.

19. Ibid. P. 203.

20. Ibid. P. 204.

21. Ibid. P. 205. Перевод мой. — Л.К.

22. Ibid. P. 208. Перевод мой. — Л.К.

23. Ibid. P. 212.

24. Ibid. P. 214.

25. Ibid. Перевод мой. — Л.К.

26. Ibid. Перевод мой. — Л.К.

27. Ibid. P. 216.

28. Ibid. Перевод мой. — Л.К.

29. Бушканец Л.Е. А.П. Чехов и де Вогюэ: русский писатель глазами иностранного критика // Текст. Произведение. Читатель: Мат-лы междунар. науч.-практич. конф. 3—4 июня 2012 г. Пенза — Казань — Решт: Науч.-изд. центр «Социосфера», 2012. С. 45—49.

30. Мельхиор де Вогюэ. Антон Чехов. Критический очерк. Подгот. текста, предисл., примеч. А.Г. Головачёвой // Чехов и Достоевский: Сб. науч. работ по мат-лам Четвёртых междунар. Скафтымовских чтений. М.: ГЦТМ им. А.А. Бахрушина, 2017. С. 139—161.

31. Сухих И.Н. Чехов А.П. // Русские писатели XI — начала XX века. Библиографический словарь. М.: Просвещение, 1995. С. 458.

32. Катаев В.Б. Чехов плюс... Предшественники, современники, преемники. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 189.

33. Там же. С. 190.

34. Nicolas Evreïnoff. Notes et réflexions // Catalogue de l'exposition Nicolas Evreïnoff: 1879—1953. Paris. Bibliothèque Nationale. 1981. Рр. XIII—XX.

35. Стрельцова Е.И. Код памяти. Тургенев и Чехов в резонантном пространстве русского театра // А.П. Чехов и И.С. Тургенев: Сб. ст. по мат-лам Междунар. науч. конф. Шестые Скафтымовские чтения. К 200-летию со дня рождения И.С. Тургенева. М.: ГЦТМ им. А.А. Бахрушина. 2020. С. 328.

36. Толстой Л.Н. В чём моя вера (1884). URL: http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/religiya/moya-vera/v-chem-moya-vera-1.htm (дата обращения: 03.09.2021).

37. E.-M. de Vogüé. Le Roman russe, op. cit. P. 260.

38. Толстая Е. Поэтика раздражения. Чехов в конце 1880-х — начале 1890-х годов. М.: РГГУ, 2002. С. 250.

39. Там же. С. 251.

40. Зингерман Б. Театр Чехова и его мировое значение. М.: РИК Русанова, 2001. С. 388.

41. См.: Кастлер Л.А. Русские эмигранты первой волны как проводники русской театральной культуры во Франции // Эмиграция как текст культуры: историческое наследие и современность: Сб. науч. ст. Будапешт, Киров, 2020. С. 298—299.