И.А. Усанова. Поэтика литературной критики А.П. Чехова

История изучения литературно-критического наследия русских классиков достаточно богата, однако работ, освещающих черты поэтики литературно-критических текстов, не так много. Вместе с тем выявление и описание специфических особенностей литературно-критической стратегии интерпретации своего или чужого художественного текста тем или иным писателем позволяет уточнить представления о его мировоззрении, литературно-общественных взглядах, индивидуально-авторской картине мира.

По определению В.Н. Крылова, поэтика критики — это «раздел теории критики о принципах и приёмах интерпретации и оценки художественного произведения и сопряжённой с ним действительности, о соотношении и взаимодействии логико-аналитических и художественных элементов критического произведения, о совокупности приёмов воздействия на читателя, о жанрово-композиционной структуре литературно-критических текстов»¹. Охарактеризуем указанные аспекты содержания и формы литературной критики А.П. Чехова.

Чехов неоднократно высказывался о высоком значении критики в движении литературного процесса, формировании творческого «я» молодых писателей. «Одиночество в творчестве тяжёлая штука. Лучше плохая критика, чем ничего», — писал он брату Александру в 1886 году (П I, 242). «В литературу заползают шулера, но, как ни думайте, лучшей полиции не изобретёте для литературы, как критика и собственная совесть авторов» (М.В. Киселёвой, 1887) (П II, 12).

Однако состоянием современной литературной критики в России Чехов не был удовлетворён. Скабичевский, Протопопов, Татищев, Михневич, Буренин, Житель, выступавшие в роли критиков в чеховскую эпоху, не могут, считал писатель, удовлетворить потребности литературы в дельной, глубокой и умной критике. Писатель отмечал в них отсутствие принципиальных убеждений, объективности в оценке как именитых, так и начинающих авторов, недоброжелательное отношение к ним. «После чтения Протопопова, Жителя, Буренина и прочих судей человечества у меня всегда остаётся во рту вкус ржавчины. Стасов обозвал Жителя клопом. Ведь это не критика, не мировоззрение, а ненависть, животная, ненасытная злоба. Зачем Скабичевский ругается? Зачем этот тон, точно судят они не о художниках и писателях, а об арестантах?» — негодовал Чехов (П V, 173).

Такие критики, по мнению писателя (как вспоминал М. Горький), «похожи на слепней, которые мешают лошади пахать землю»². «Будь у нас критика, тогда бы я знал <...>, что для людей, посвятивших себя изучению жизни, я так же нужен, как для астронома звезда» (П III, 98), — писал Чехов А.С. Суворину.

Себя писатель настоящим критиком тоже не считал, никогда не выступал в роли профессионального критика, специальных статей, рецензий и других текстов в привычных литературно-критических жанрах не писал. Не раз в письменных высказываниях Чехова встречается невысокая оценка своих способностей в качестве критика. Так, в письме к Н.А. Лейкину читаем: «Простите эту бессвязную критику. Не умею я критиковать» (П III, 13). Или в письме к С.П. Дягилеву: «Конечно, я не критик и, пожалуй, критический отдел редактировал бы неважно» (П XI, 234).

Между тем не вызывает сомнений тот факт, что Чехову принадлежат многочисленные глубокие критические оценки как литературного творчества современников, так и собственных художественных текстов. Такие высказывания Чехова могут по праву считаться образцом писательской критики, — по определению В.В. Прозорова, «критики в её общем значении» («образно-публицистические отклики на современную литературную жизнь в принадлежащих писателю художественных текстах»), в отличие от «собственно литературной критики», выраженной в традиционных формах (статьях, рецензиях, критических обзорах)³.

Большинство литературно-критических откликов Чехова представлены в его письмах. В переписке с самыми разнообразными адресатами — начинающими писателями или более опытными собратьями по перу, издателями или редакторами, связанными с автором близкими дружескими и родственными отношениями или знакомыми лишь поверхностно, — Чехов часто обращается к вопросам литературного творчества.

Эпистолярное наследие писателя глубоко своеобразно. Использование жанра письма в литературно-критических целях позволяет организовать более близкие, доверительные, интимные отношения между критиком и автором литературного текста, который подлежит оценке. В общении со многими адресатами, как справедливо отмечает М.В. Буняева, Чехов намеренно и весьма искусно совмещает формальные и неформальные составляющие письма с помощью целого ряда стилистических приёмов: «соединением в одном письме деловых, дружеских, эстетических и других моментов. Чехов стремится ввести своих корреспондентов в плоскость дружеского неформального общения. Что же касается деловой части переписки, то она насыщается и интимно-дружескими, игровыми, очень часто юмористическими, шутливыми коннотациями»⁴. Именно жанровой природой литературной критики Чехова преимущественно продиктованы многие особенности поэтики его высказываний: стратегия критической оценки, структура текста, специфика авторской позиции, стилевые черты и т. д.

Значительную группу писем, имеющих литературно-критическую составляющую, представляет собой переписка с молодыми писателями, делающими первые шаги на творческом поприще. В подавляющем большинстве случаев Чехов, оценивая произведения начинающего литератора, весьма доброжелателен и чуток, настроен на конструктивный диалог с адресатом, стремится помочь ему, дать квалифицированную оценку его творению. К молодым начинающим писателям Чехов, по словам А.И. Куприна, «был неизменно участлив, внимателен и ласков. Никто от него не уходил подавленным его огромным талантом и собственной малозначительностью. Никому никогда не сказал он: «Делайте, как я, смотрите, как я поступаю». Если кто-нибудь в отчаянии жаловался ему: «Разве стоит писать, если на всю жизнь останешься «нашим молодым» и «подающим надежды», — он отвечал спокойно и серьёзно: «не всем же, батенька, писать, как Толстой...» К тем из писателей, с которыми у него возникала хоть какая-нибудь духовная связь, он всегда относился бережно и внимательно»⁵.

Характеристику произведения Чехов традиционно начинает с описания удачных сторон. Он не скупится на похвалу в оценках, всегда отмечая сильные стороны произведения или писательской манеры автора.

Н.А. Лейкину: «Главное Ваше достоинство в больших вещах — отсутствие претензий и великолепный разговорный язык <...> Ещё одно достоинство: чем проще фабула, тем лучше, а Ваши фабулы просты, жизненны и не вычурны» (П II, 270); «Издание хорошее, рисунки очень приличные и добросовестные. Рассказы подобраны так, как нужно. Именно такие рассказы мне наиболее симпатичны у Вас» (П III, 12).

М. Горькому: «Вы художник, умный человек, Вы чувствуете превосходно, Вы пластичны, т. е. когда изображаете вещь, то видите её и ощупываете руками. Это настоящее искусство» (П VII, 352); «В своих рассказах Вы вполне художник, притом интеллигентный по-настоящему. Вам менее всего присуща именно грубость, Вы умны и чувствуете тонко и изящно <...> виден художник, прошедший очень хорошую школу» (П VIII, 11).

Останавливается Чехов и на тех аспектах произведений, которые, по его мнению, нуждаются в корректировке, неизменно делая это тактично и деликатно.

М. Горькому: «У Вас, по моему мнению, нет сдержанности. Вы как зритель в театре, который выражает свои восторги так несдержанно, что мешает слушать себе и другим. Особенно эта несдержанность чувствуется в описаниях природы, которыми Вы прерываете диалоги» (П VII, 352); «Единственный недостаток — нет сдержанности, нет грации. Когда на какое-нибудь определенное действие человек затрачивает наименьшее количество движений, то это грация. В Ваших же затратах чувствуется излишество» (П VIII, 11).

Часто критические фрагменты в письмах облечены в форму вопросов к автору. В письме к Ал.П. Чехову: «Где это ты видел супругов, которые у тебя в рассказе обедают и говорят о рефератах <...> и где под луной есть такие рефераты?» (П I, 229). Критические замечания могут принимать форму советов и наставлений. В письме к Н.А. Лейкину: «На Вашем месте я написал бы маленький роман из купеческой жизни во вкусе Островского; описал бы обыкновенную любовь и семейную жизнь без злодеев и ангелов, без адвокатов и дьяволиц; взял бы сюжетом жизнь ровную, гладкую, обыкновенную, какова она есть на самом деле, и изобразил бы «купеческое счастье», как Помяловский изобразил мещанское» (П II, 269). В письме к М. Горькому: «Читая корректуру, вычёркивайте, где можно, определения существительных и глаголов. У Вас так много определений, что вниманию читателя трудно разобраться и оно утомляется» (П VIII, 258).

Очевидно, что Чехов, давая оценку слабым сторонам анализируемого произведения, не настаивает на своей позиции жёстко и непримиримо (что не исключает его принципиальности в эстетических вопросах). Зачастую после характеристики недостатков текста адресата он «снижает градус» серьёзности своей критики, подчёркивая свой непрофессионализм как критика, как бы ощущая неловкость за «отповедь» автору.

Ал.П. Чехову: «Пишу это тебе как читатель, имеющий определённый вкус. Пишу потому также, чтобы ты, пиша, не чувствовал себя одиноким» (П I, 242).

И.Л. Леонтьеву (Щеглову): «Видите, каким я моралистом становлюсь!» (П III, 157).

Л.А. Авиловой: «Простите за сии наставления. Иногда приходит желание напустить на себя важность и прочесть нотацию» (П VI, 25).

Чехов вообще неоднократно отмечал, что не любит писать о недостатках. «Говорить теперь о недостатках? Но это не так легко. Говорить о недостатках таланта — это всё равно, что говорить о недостатках большого дерева, которое растёт в саду; тут ведь главным образом дело не в самом дереве, а во вкусах того, кто смотрит на дерево. Не так ли?» (П VII, 352), — писал он М. Горькому.

При этом Чехов не стремится нивелировать свои критические замечания, высказывает их вполне определённо. Н.А. Лейкину: «Главный недостаток — Вы любите повторяться, и в каждой большой вещи Пантелеи и Катерины так много говорят об одном и том же, что читатель несколько утомляется» (П II, 269). Высказывая критическую оценку, Чехов всегда показывает свою заинтересованность, неравнодушное отношение к обсуждаемому произведению и его автору, всегда находится «на стороне» своего адресата: «Ах, Лидия Алексеевна, с каким удовольствием я прочитал Ваши «Забытые письма». Это хорошая, умная, изящная вещь. Это маленькая, куцая вещь, но в ней пропасть искусства и таланта, и я не понимаю, почему Вы не продолжаете именно в этом роде» (П VII, 93). Авторская позиция выражается в данном случае при помощи междометий, прямой оценки собственного впечатления, ярких оценочных характеристик с положительной коннотацией.

Характеризуя объекты внимания Чехова-критика — те стороны анализируемого произведения, которые подлежат наиболее обстоятельному комментированию, — можно отметить ряд наиболее часто привлекающих его внимание аспектов содержания и формы художественных текстов:

1) образы персонажей;

2) композиция произведения;

3) стилевые и языковые особенности текста;

4) реалистическая манера изображения действительности;

5) авторская позиция.

Советы и рекомендации Чехова, даваемые в указанных тематических направлениях, объединены ключевым его требованием к литературному произведению, во многом иллюстрирующим его собственное писательское кредо, — предельная достоверность изображаемой действительности, жизнеподобие, объективность (см. письмо к М.В. Киселёвой: «Художественная литература потому и называется художественной, что рисует жизнь такою, какова она есть на самом деле» — П II, 11).

Хрестоматийно известна тяга Чехова к лаконичной манере письма. Это стремление проявилось и в его литературно-критических письмах. Так, в письме к Л.А. Авиловой он даёт отдельными штрихами тезисную, сжатую характеристику основных компонентов её рассказа: «Рассказ хорош, даже очень, но будь я автором его или редактором, я обязательно посидел бы над ним день-другой. Во-первых, архитектура <...> Начинать надо прямо со слов: «Он подошёл к окну»... и проч. Затем герой и Соня должны беседовать не в коридоре, а на Невском, и разговор их надо передавать с середины, дабы читатель думал, что они уже давно разговаривают. И т. д. Во-вторых, то, что есть Дуня, должно быть мужчиною. В-третьих, о Соне нужно побольше сказать... В-четвёртых, нет надобности, чтобы герои были студентами и репетиторами, — это старо. Сделайте героя чиновником из департамента окладных сборов, а Дуню офицером, что ли... Барышкина — фамилия некрасивая. «Вернулся» — название изысканное...» (П IV, 359).

При этом ряд писем Чехова к молодым писателям представляет собой развёрнутую, подробную и многоаспектную характеристику их произведений, своего рода расширенную рецензию. Таково, например, письмо к И.Л. Леонтьеву (Щеглову) от 22 февраля 1888 года. В подобных случаях Чехов часто прибегает к приёму сопоставления молодого таланта с его ближайшими предшественниками, тем самым вписывая его в современный литературный процесс: «Прежде всего мне кажется, что Вас нельзя сравнивать ни с Гоголем, ни с Толстым, ни с Достоевским, как это делают все Ваши рецензенты. Вы писака sui generis и самостоятельны, как орёл в поднебесье. Если сравнения необходимы, то я скорее всего сравнил бы Вас с Помяловским постольку, поскольку он и Вы — мещанские писатели» (П II, 204). Кроме того, приём сопоставления может быть использован писателем и при «ранжировании» различных произведений автора, для иллюстрации его творческих удач или, наоборот, промахов (И.Л. Леонтьеву (Щеглову), Н.А. Лейкину).

Стилистически письма Чехова к молодым писателям характеризуются задорным и шутливым тоном, яркой образностью. К.С. Станиславский так характеризовал ключевые приёмы, используемые Чеховым в письмах: «Блестят, точно весело мигающие звёзды на ночном горизонте, остроумные словечки, смешные сравнения, уморительные характеристики. Нередко дело доходит до дурачества, до анекдота и шуток прирождённого, неунывающего весельчака и юмориста, который жил в душе Антоши Чехонте»⁶. Неожиданные, подчас парадоксальные сравнения и метафоры, которые Чехов применяет для характеристики эстетических явлений, заимствуются им из самых разных сфер: гастрономической, любовной, военной. Вот лишь некоторые примеры.

А.С. Суворину: «Одолеваю «Семью Поланецких» Сенкевича. Это польская творожная пасха с шафраном. Если к Полю Бурже прибавить Потапенку, попрыскать варшавским одеколоном и разделить на два, то получится Сенкевич» (П VI, 53); «Разве Короленко, Надсон и все нынешние драматурги не лимонад?» (П V, 132).

И.Л. Леонтьеву (Щеглову): «Занимайтесь беллетристикой. Она ваша законная жена, а театр — это напудренная любовница»; «Середина занята драматургами, а беллетристам таким как я, Вы, Маслов, Короленко, Баранцевич и Альбов, т. е. литературным штаб-офицерам, не к лицу вести борьбу за существование с обер-офицерами драматическими. Беллетрист должен идти в толпу драматургов-специалистов или генералом, или же никак» (П III, 157).

Использование этих разноплановых образов, неожиданно появляющихся в контексте литературно-критического высказывания, создаёт комический эффект. Однако при этом само высказывание не теряет оценочной конкретики и глубины, а лишь приобретает остроту и яркость.

Литературно-критические высказывания А.П. Чехова, представленные в его письмах к собратьям по перу, синтезируют глубину и точность оценочных характеристик с оригинальностью стилевого воплощения, уравновешивая предметно-логическое и эмоционально-экспрессивное начала чеховской критики. Критерии, на которые опирался Чехов в литературно-критической оценке: истинный талант, цельность замысла, достоверность изображения действительности, высокая образованность и культура автора, — составляют основу его литературной эстетики. Глубина и точность литературно-критических оценок Чехова, высказанных в его переписке, сделали его творчество заметным явлением в истории русской писательской критики XIX столетия.

Литература

А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1960. 834 с.

А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1986. 734 с.

Буняева М.В. Особенности чеховского эпистолярного дискурса // Северо-Кавказский психологический вестник. 2010. № 8/1. С. 51—54.

Крылов В.Н. Поэтика литературно-критического текста как предмет научного изучения // Учёные записки Казанского государственного университета. Серия: Гуманитарные науки. 2007. № 2 (149). С. 110—123.

М. Горький и А.П. Чехов. Переписка. Статьи. Высказывания: Сб. мат-лов. М.: Гослитиздат, 1951. 288 с.

Прозоров В.В. Другая реальность: Очерки о жизни в литературе. Саратов: Лицей, 2005. 206 с.

Примечания

1. Крылов В.Н. Поэтика литературно-критического текста как предмет научного изучения // Учёные записки Казанского государственного университета. Серия: Гуманитарные науки. 2007. № 2 (149). С. 111.

2. М. Горький и А.П. Чехов. Переписка. Статьи. Высказывания: Сб. мат-лов. М.: Гослитиздат, 1951. С. 158.

3. Прозоров В.В. Другая реальность: Очерки о жизни в литературе. Саратов: Лицей, 2005. 206 с.

4. Буняева М.В. Особенности чеховского эпистолярного дискурса // Северо-Кавказский психологический вестник. 2010. № 8/1. С. 52.

5. Куприн А.И. Памяти Чехова // А.П. Чехов в воспоминаниях. М.: Худож. лит., 1960. С. 560—562.

6. Станиславский К.С. А.П. Чехов в Художественном театре (Воспоминания) // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1986. С. 414.