Заглавие пушкинской статьи определило важнейшую проблему писательской личности на литературно-общественном фоне: как писатель и драматург воспринимает критику в адрес своих произведений и лично в свой адрес? Какие психологические особенности характеризуют этот процесс восприятия? Помогают ли ему критические оценки в творчестве или, наоборот, разочаровывают своей бесплодностью и злопыхательством? Мешают ли обрести своего читателя или своё направление? Критические стрелы — несут ли подлинно эстетический опыт беспристрастного прочтения или отравлены ядом политического заказа, общественной борьбы, литературной зависти, продажности? Взращивают ли молодой талант или низвергают с достигнутых пьедесталов? Подчёркивают принадлежность к традиции или грозят разрывом с ней? В постоянных ответах на эти вопросы вырабатывается литературная репутация, закаляется талант, усиливается убеждённость в своём художественном мастерстве.
В болдинскую осень 1830 года Пушкиным были подготовлены тематически связанные и предположительно предназначенные для публикации в «Литературной газете» два литературно-критических цикла статей: «Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений» и «Опровержение на критики и замечания на собственные сочинения», в которых «особое значение имел новый для Пушкина вид журнальной прозы — острый автокомментарий к собственным произведениям и к их литературной судьбе»1. Пушкин разделял «нелитературные» и «литературные» обвинения в свой адрес и считал, что отвечать на них надо по отдельности. Эти материалы были изданы частично при его жизни, а затем печатались разрозненно. «Опровержение на критики» — условное заглавие статьи, которое впервые дали ей пушкинисты в полном академическом собрании сочинений Пушкина2, воспользовавшись словами поэта из первой редакции его введения к статье: «Нынче в несносные часы карантинного заключения, не имея с собою ни книг, ни товарища, вздумал я для препровождения времени писать опровержение на все критики, которые мог только припомнить, и собственные замечания на собственные же сочинения»3.
Пушкинская формула «опровержение на критики» (или возражения критикам) стала жанровым обозначением, касающимся собственно «литературных обвинений», получила общее употребление для анализа полемических откликов писателя на критику своих произведений. Почти у каждого автора найдутся заметки в статьях или письмах, в которых отражена история его отношения к критическим высказываниям о нём. И А.П. Чехов тут не является исключением.
Но Пушкин положил начало традиции и задал тон публичного опровержения критических нападок, теоретически их систематизировал, и для него это значило не только безусловное отрицание: «Чистосердечно признаюсь, что похвалы трогали меня как явные и вероятно искренние знаки благосклонности и дружелюбия. Читая разборы самые неприязненные, смею сказать, что всегда старался войти в образ мыслей моего критика и следовать за его суждениями, не опровергая оных с самолюбивым нетерпением, но желая с ними согласиться со всевозможным авторским себяотвержением. К несчастию замечал я, что по большей части мы друг друга не понимали. Что касается до критических статей, написанных с одною целью оскорбить меня каким бы то ни было образом, скажу только, что они очень сердили меня...»4 Приведённые слова являются значимыми для различения разного типа отношений автора к критике, в том числе эмоциональных реакций. Итак, Пушкин выделяет «знаки благосклонности и дружелюбия», «неприязненные» разборы и откровенно оскорбительные нападки.
Свободная жанровая форма заметок в составе «Опровержений на критики» как единого замысла тяготеет «к синтезу»5, содержит элементы биографии, авторецензии, антикритики, эссе. В них соединяются прошлое и настоящее, эмоциональные отклики на самые животрепещущие явления современности и большие исторические обобщения. В целом обзор творческого пути от юности к зрелости («Вот уже 16 лет, как я печатаю...») коррелирует с этапами критической рецепции: внимание, благосклонность к первым романтическим опытам, затем, после перерыва, «неприязненные статьи» по поводу «Евгения Онегина», озлобленность журналов в отношении «Бориса Годунова». Осознание автором своего творчества зачастую не совпадает с восприятием критики.
Чехов не сразу завоевал репутацию одного из лучших писателей России конца XIX — начала XX века. Это можно увидеть, подняв огромный пласт литературно-театральных критических выступлений. Рецепция Чеховым отзывов современников содержится в его огромном эпистолярии, затронута в примечаниях к полному собранию сочинений и писем в 30 томах, периодически об этом размышляли напрямую или попутно многие чеховеды. Наша задача предельно скромнее — более или менее целостно представить отдельные суждения Чехова (не претендуя на полноту охвата материала), опровергающие мнения критиков, тональность восприятия нападок, сомнения, досаду, тоску, резкость, комические несогласия, логику мысли писателя, вырабатывающего для себя художественные принципы изображения и оценки, общественную позицию и авторское самосознание. Так как письма всегда имеют адресата, то само «опровержение на критики» диктуется личностью корреспондента как читателя обращённого к нему текста. Отсюда разная степень откровенности, и, в отличие от Пушкина, чеховские признания не предназначались для публикации. Пушкин тем не менее так же свободен, как и Чехов, в выражении иронического отношения и к себе, и к критикам.
Первое внимание критиков к себе Чехов зафиксировал в письме к брату Александру: «Становлюсь популярным и уже читал на себя критики» (между 3 и 6 февраля 1883, Москва. — П I, 52). После выхода первой книги «Сказки Мельпомены. Шесть рассказов А. Чехонте» молодой писатель пишет Н.А. Лейкину: «Не знаю, что творится теперь с моей книгой... Говорят, хвалили её в «Новом времени», в «Театральном мирке»... Ничего не читаю, кроме московских газет, ни за чем не слежу... Такая досада!» (23 августа 1884, Воскресенск. — П I, 123).
В 1885—1887 годах Чехов сотрудничал в «Осколках», «Будильнике», «Сверчке», «Новом времени», «Петербургской газете». 18 января 1886 года он писал В.В. Билибину шутливо и насторожённо: «Радуюсь, что мои штуки в «Пет<ербургской> газ<ете>» нравятся Вам, но аллах керим! своими акафистами вы все окончательно испортили мою механику. Прежде, когда я не знал, что меня читают и судят, я писал безмятежно, словно блины ел; теперь же пишу и боюсь...» (П I, 184).
Чехова заметил Д.В. Григорович: «Григоровичем польщён. Это единственный человек, который оценил меня!!» (В.В. Билибину, 14 февраля 1886, Москва. — П I, 196). Молодой автор воспринимает отзыв самокритично, не согласен со словами почтенного писателя, что «талант и свежесть всё одолеют» (П III, 132). В письме к А.С. Суворину Чехов напоминает: «Кроме изобилия материала и таланта, нужно ещё кое-что, не менее важное. Нужна возмужалость — это раз; во-вторых, необходимо чувство личной свободы, а это чувство стало разгораться во мне только недавно» (7 января 1889, Москва. — П III, 132).
Эти слова Чехова созвучны с признаниями Пушкина в «Опровержении на критики». В своё время критика была не вполне готова к быстрому творческому возмужанию поэта: «По привычке полагали меня всё ещё очень молодым человеком. Первые неприязненные статьи, помнится, стали появляться по напечатанию четвёртой и пятой песни «Евгения Онегина»...»6 Чехов говорит о «чувстве личной свободы» — это вообще, как известно, доминанта пушкинского понимания творчества («Разговор книгопродавца с поэтом» и другие произведения).
Молодой писатель получает «лестный отзыв» от А.С. Суворина, крупного деятеля журналистики и театра. В письме к нему Чехов благодарит: «Как освежающе и даже вдохновляюще подействовало на моё авторство любезное внимание такого опытного и талантливого человека, как Вы, можете судить сами...» (21 февраля 1886, Москва. — П I, 202).
В мае 1886 года выходит сборник «Пёстрые рассказы». Автор сталкивается с первым критическим ударом (о самоубийстве молодого таланта) из «Северного вестника»: «...вышла моя книга. О ней говорили все газеты и журналы. Самую ядовитую ругань написал Н. Михайловский в июньской книжке «Северного вестника» (в отделе «Новые книги»)» (Е.К. Сахаровой, 28 июля 1886, Бабкино. — П I, 253). Чехов ошибался: автором этого неподписанного отзыва, который запомнился ему на всю жизнь, был А.М. Скабичевский.
На «Пёстрые рассказы» обращают внимание и другие издания. Чехов испытывает неловкость, когда его ставят выше В.Г. Короленко: «В Питере я становлюсь модным, как Нана (парижская куртизанка из одноимённого романа Э. Золя. — О.Х.). В то время, когда серьёзного Короленко едва знают редакторы, мою дребедень читает весь Питер. Даже сенатор Голубев читает... Для меня это лестно, но моё литературное чувство оскорблено...» (М.В. Киселёвой, 13 декабря 1886, Москва. — П I, 278). О преимущественной художественности Чехова перед Короленко писал Л.Е. Оболенский в журнале «Русское богатство» (статья «Чехов и Короленко», 1886, № 12).
Чехов пытается выработать своё отношение к критическим высказываниям и сам себе напоминает о литературном этикете в письме к писательнице М.В. Киселёвой 14 января 1887 года: «Каждую критическую статью, даже ругательно-несправедливую, обыкновенно встречают молчаливым поклоном — таков литературный этикет... Отвечать не принято, и всех отвечающих справедливо упрекают в чрезмерном самолюбовании». Далее следуют обстоятельные рассуждения о направлении, художественной литературе, литераторах и признание роли критики для литературы: «лучшей полиции не изобретёте для литературы, как критика и собственная совесть авторов» (П II, 10). Это письмо к М.В. Киселёвой содержит важное суждение, характеризующее своеобразный переход Чехова от газетного фельетониста к писателю: «...я единственный, не печатавший в толстых журналах, писавший газетную дрянь, завоевал внимание вислоухих критиков — такого примера ещё не было» (П II, 13).
Книга «В сумерках» (1887) также вызвала поток критических отзывов: «Пишу и читаю рецензии. Рецензий было много, и между прочим в «Северном вестнике». Читаю и никак не могу понять, хвалят меня или же плачут о моей погибшей душе? «Талант! Талант! Но тем не менее упокой господи его душу» — таков смысл рецензий. «В сумерках» идёт недурно» (М.В. Киселёвой, 13 сентября 1887, Москва. — П II, 118—119). Чехов начинает привыкать к разноголосице мнений: «Рецензии о себе читаю почти ежедневно и привык к ним, как Вы, должно быть, уже привыкли к шуму дождя» (М.В. Киселёвой, 28 сентября 1887, Москва. — П II, 121—122). Примечательно, что Чехов передаёт брату Александру просьбу: «Буренину скажи, что я уполномочил тебя передать ему самую искреннюю благодарность за его рецензию, которую я сохраню для своего потомства. <...> Рецензия превосходная, но г. Буренину не следовало бы в ложку мёду лить бочку дёгтю, т. е., хваля меня, смеяться над мёртвым Надсоном» (6 или 7 октября 1887, Москва. — П II, 125). В 1889 году Чехов возмутится писаниями критика: «Фельетон Буренина местами смешон, но в общем мелочен. Надоела мне критика. Когда я читаю критику, то прихожу в некоторый ужас: неужели на земном шаре так мало умных людей, что даже критики писать некому? Удивительно всё глупо, мелко и лично до пошлости» (А.Н. Плещееву, 9 апреля 1889, Москва. — П III, 187). В дальнейшем Буренин будет постоянно нападать на произведения Чехова, лишь подтверждая свою репутацию беспринципного журналиста и критика, а Чехов — педантично прочитывать его фельетоны.
Острая литературная и театральная полемическая ситуация возникла с появлением и представлением «Иванова». Драматург сообщал семье: «От пьесы моей все положительно в восторге, хотя и бранят меня за небрежность. <...> Суворин злится за то, что я свою пьесу отдал Коршу» (Чеховым, 3 декабря 1887, Петербург. — П II, 159). Подробный разбор действующих лиц «Иванова» Чехов представил Суворину спустя год, в письме от 30 декабря 1888 года. Это один из ярких образцов писательской критики на своё произведение. И позднее Чехов ответил на не дошедшее до нас письмо А.С. Суворина: «Иглу, которую Вы вонзили в моё авторское самолюбие, принимаю равнодушно. Вы правы. В письме моём Иванов, вероятно, ясней, чем на сцене. Это потому, что четверть ивановской роли вычеркнута» (6 февраля 1889, Москва. — П III, 145). Пьеса «Иванов» создавалась в трёх редакциях.
Не сложились поначалу отношения Чехова с редакцией журнала «Русская мысль» из-за Е.С. Щепотьевой, возглавлявшей библиографический отдел этого издания: «Что же касается «Русской мысли», то там сидят не литераторы, а копчёные сиги, которые столько же понимают в литературе, как свинья в апельсинах. К тому же библиограф<ический> отдел ведёт там дама. <...> Сердит я на «Русскую мысль» и на всю московскую литературу» (А.С. Суворину, 5 или 6 октября 1888, Москва. — П III, 14—15). Писатель ждал от критики открытия новых истин и законов развития, честного и непредвзятого отношения к личности автора. Перед отъездом на Сахалин Чехов был возмущён голословным обвинением в заметке Е.С. Щепотьевой, помещённой в № 3 «Русской мысли», — «жрецы беспринципного писания, как гг. Ясинский и Чехов», — и высказал издателю журнала В.М. Лаврову наболевшее: «На критики обыкновенно не отвечают, но в данном случае речь может быть не о критике, а просто о клевете. <...> беспринципным писателем или, что одно и то же, прохвостом я никогда не был» (10 апреля 1890, Москва. — П IV, 56). Так родилось знаменитое письмо Чехова о нравственных принципах писателя. И после каторжного Сахалина он сравнивает художников, подвергшихся ругательному тону критиков, с арестантами. Чехов называет среди «прочих судей человечества» «сухого и бессердечного» Протопопова, Стасова, Скабичевского, Жителя, всё того же Буренина. После их прочтения «остаётся во рту вкус ржавчины, и день <...> бывает испорчен» (А.С. Суворину, 24 февраля 1893, Мелихово. — П V, 173).
Сотрудничество с редакцией «Русской мысли», прежде всего с В.А. Гольцевым и В.М. Лавровым, наладилось. Начиная с середины 1890-х годов Чехов печатал в этом журнале прозу и отдал туда две пьесы — «Чайку» и «Три сестры». А под конец жизни согласился быть редактором беллетристического отдела «Русской мысли», тогда же отказавшись от предложения С.П. Дягилева возглавить журнал «Мир искусства». По словам Чехова, «новые люди» производят «наивное впечатление, точно сердитые гимназисты пишут» (О.Л. Книппер-Чеховой, 1 и 2 февраля 1903, Ялта. — П XI, 139).
Показательна для нашей темы оценка Чеховым критики тогда ещё молодого Д.С. Мережковского: «Для молодёжи полезнее писать критику, чем стихи. Мережковский пишет гладко и молодо, но на каждой странице он трусит, делает оговорки и идёт на уступки — это признак, что он сам не уяснил себе вопроса... Меня величает он поэтом, мои рассказы — новеллами, моих героев — неудачниками, значит, дует в рутину. Пора бы бросить неудачников, лишних людей и проч. и придумать что-нибудь своё. Мережк<овский> моего монаха, сочинителя акафистов, называет неудачником. Какой же это неудачник? Дай бог всякому так пожить: и в бога верил, и сыт был. И сочинять умел...» (А.С. Суворину, 3 ноября 1888, Москва. — П III, 54). Речь идёт об образе монаха Николая из рассказа «Святою ночью». Признавая статью Мережковского «Старый вопрос по поводу нового таланта» («Северный вестник», 1888, № 11) «весьма симпатичным явлением», Чехов подметил в письме Плещееву: «Главный её недостаток — отсутствие простоты» (13 ноября 1888, Москва. — П III, 69).
Замечания Чехова в письмах по поводу критики становятся редкими в последние годы его жизни. «Вы спрашиваете, читаю ли я, что пишут обо мне повсюду? — отвечает он академику Н.П. Кондакову. — Нет, за границей я редко читал русские газеты; но брань Буренина читал» (20 февраля 1901, Ялта. — П IX, 205). «А «Курьер» одолел меня — почти в каждом номере пишет про меня пошлости», — пишет О.Л. Книппер-Чеховой (30 августа 1901, Ялта. — П X, 68). Поразил Чехова репортаж из газеты «Саратовский листок» за 1901 год (число и номер неизвестны), в котором говорится о целой группе поклонниц писателя — «антоновок»: будто бы они выслеживают знаменитого писателя на набережной Ялты. Эту вырезку из газеты он отправил жене, добавив, что «уже полтора месяца не был на набережной» (27 декабря 1901, Ялта. — П X,152).
Чехов обратил внимание на критические выступления М.О. Меньшикова: «Ваша «Клевета обожания» — образцовая критическая статья, это настоящая критика, настоящая литература» (26 декабря 1899, Ялта. — П VIII, 335). Впрочем, не всегда его оценки были равнозначны: «С тех пор, как Меньшиков стал жить в Царском Селе, писания его превратились чёрт знает во что. Он потерял и талант, и репутацию интересного, оригинального публициста» (М.П. Чехову, 13 июля 1902, Любимовка. — П XI, 9). Чехов ценил театрального критика Н.Е. Эфроса (письмо к нему от 17 июля 1903, Наро-Фоминское. — П XI, 226). Но ему несимпатичен критик А.Р. Кугель, «пишущий о театре в десяти газетах» и ненавидящий Художественный театр, «потому что живёт с Холмской, которую считает величайшей актрисой» (О.Л. Книппер-Чеховой, 1 марта 1903, Ялта. — П XI, 167).
Особенно болезненно Чехов реагировал на критику своих пьес. После публикации «Чайки» в «Русской мысли» он тревожится, что «теперь начнёт хлестать <...> литературная критика. А это противно, точно осенью в лужу сядешь» (Вл.И. Немировичу-Данченко, 20 ноября 1896, Мелихово. — П VI, 231). Поселившись в Ялте, Чехов постоянно читает много театральных рецензий, следит за игрой актёров, скучает без московских газет. В письмах в Москву он приводит «образчики рецензий», которые получает (Вл.И. Немировичу-Данченко, О.Л. Книппер-Чеховой). Убеждает жену и её коллег в том, что успех Художественного театра уже неоспорим: «Сегодня читал в «Руси» про Худож<ественный> театр. Правильно. Вчера читал фельетон Буренина и заключил из него, что «Новое время» решило растерзать вас, и порадовался, так как растерзать вас уже никому не удастся, что бы там ни было. Ведь вы уже сделали своё, к настоящему и будущему можете относиться почти безразлично» (О.Л. Книппер-Чеховой, 31 марта 1904. — П XII, 76). 14 апреля 1904 года Чехову присылает рецензии на постановки Художественного театра К.С. Станиславский. Вскоре Чехов покинет Ялту и через Москву отправится в Германию.
Эпистолярная форма позволяет делать критические заметки о своём творчестве, о судьбе своих произведений в печати и критике. В письмах Чехова так же, как и заметках Пушкина, выстраивается творческий путь писателя от первых литературных опытов к зрелым вещам, автобиографические моменты синтезируются с элементами жанра «опровержения на критики». Сама по себе эта свободная жанровая форма подразумевает в рамках эпистолярного текста более непосредственное выражение реактивных состояний (тоска, восторг, негодование, безразличие). Общее у Пушкина и Чехова — остроумное разоблачение несостоятельности критики в понимании авторского замысла, отстаивание свободы художника, афористичность высказываний.
Литература
Оксман Ю.Г. Пушкин — литературный критик и публицист // Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Критика и публицистика. М.: ГИХЛ, 1962. С. 441—469.
Пушкин А.С. <Опровержение на критики> // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. Т. 11. С. 143—163.
Пушкин А.С. Опровержение на критики и замечания на собственные сочинения // Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Критика и публицистика. М.: ГИХЛ, 1962. С. 342—352.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Критика и публицистика. М.: ГИХЛ, 1962. 592 с.
Цветкова Н.В. Заметки Пушкина <«Опровержение на критики»> // Проблемы современного пушкиноведения: Межвуз. сб. науч. тр. Псков, 1991. С. 111—117.
Примечания
1. Оксман Ю.Г. Пушкин — литературный критик и публицист // Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Критика и публицистика. М.: ГИХЛ, 1962. С. 451.
2. Пушкин А.С. <Опровержение на критики> // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. С. 143.
3. Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. С. 553.
4. Пушкин А.С. Опровержение на критики и замечания на собственные сочинения // Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. С. 342.
5. Цветкова Н.В. Заметки Пушкина <«Опровержение на критики»> // Проблемы современного пушкиноведения: Межвуз. сб. науч. тр. Псков: 1991. С. 117.
6. Пушкин А.С. Опровержение на критики и замечания на собственные сочинения. С. 344.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |