И.А. Книгин. Л.Я. Гуревич о Чехове

Литературный и театральный критик, прозаик, переводчица, издательница и редактор Любовь Яковлевна Гуревич (1866—1940) оставила заметный след не только в критическом осмыслении и истолковании творчества А.П. Чехова, но и как публикатор и комментатор писем писателя к ней. На нынешний день известно 6 чеховских писем, впервые опубликованных на страницах «Русской мысли» (1909. № 12; местонахождение автографов неизвестно), а также 14 писем и 3 телеграммы их адресата, хранящихся в Российской государственной библиотеке. «Личность и творчество Чехова с юности занимали Гуревич, — указывает А.П. Кузичева. — Его имя часто упоминается в её неизданных записках, а в рукописном плане воспоминаний «Времена и люди» Чехов стоит в ряду со Стасовым, Лесковым, Вл. Соловьёвым (РГАЛИ)»¹. Став в 1891 году издательницей петербургского журнала «Северный вестник», она не один раз пыталась привлечь писателя к сотрудничеству. Однако в издательско-редакторскую эпоху Гуревич в журнале появилось только одно чеховское произведение — рассказ «Жена» в январском номере за 1892 год. В дальнейшем Чехов всячески избегал участия в «Северном вестнике», несмотря на настойчивые и даже умоляющие просьбы издательницы.

Чехов познакомился с Гуревич в конце 1880-х годов и поначалу, судя по всему, довольно скептически отзывался о ней и её ближайшем соратнике по журналу А.Л. Флексере (Волынском), которого прозвал «Филоксерой»². Так, в письме А.С. Суворину от 18 мая 1891 года он говорил: «M-elle Гуревич и M-r Филоксера ничего не сделают из «Сев<ерного> вестника»; они внесут в него дух еврея-философа, ими переведённого³, но не внесут его мудрости и таланта; чесночным духом и ограничится дело» (П IV, 233). А в письме к тому же адресату от 26 ноября 1891 года Чехов сообщал: «Была у меня издательница «Сев<ерного> вестника» Гуревич. Девица добрая и образованная, но не журнальная. В литературных делах она так же мало смыслит, как испанец в русских мужиках. Бранила Михайловского, а я, видя в этом влияние Филоксеры, хвалил» (П IV, 304). И ещё одна цитата из письма Суворину от 3 декабря 1891 года — «Жена» появится в «Северном вестнике» через месяц: «Гуревич не дала аванса. Какова? Я не огорчился, конечно, но её-то положение! Нет денег у бедняжки, а в типографию надо, за бумагу надо, авторам надо, Филоксере надо... Мне за мой рассказ приходится рублей 600. Написал ей, чтоб не стеснялась и высылала мне гонорар, когда ей угодно и удобно» (П IV, 314).

Хотя сотрудничество Чехова с журналом и ограничилось одним произведением, здесь на протяжении 1890-х годов периодически печатались статьи Гуревич о чеховском творчестве, о нём часто вспоминалось в самых разных контекстах её литературно-критических выступлений, посвящённых современной литературе и другим авторам. В 1900-е — 1910-е годы Гуревич много раз писала о Чехове и его влиянии на русское искусство, о спектаклях по его пьесам, о Московском Художественном театре. Статьи, рецензии, комментированные публикации, заметки появлялись на страницах журналов «Образование», «Новый журнал для всех», «Русская мысль», «Северные записки», «Запросы жизни», газетах «Русские ведомости», «Слово», «Русская молва», «Речь» и других изданий. Для Гуревич безусловно и всегда Чехов был «настоящим художником и поэтом», «чудесным писателем», «единственным настоящим художником во всей современной литературе». В день 50-летия со дня рождения Чехова, 17 января 1910 года, она писала О.Л. Книппер-Чеховой: «<...> я не знаю даже, какого писателя, кроме Пушкина, можно именно так любить, как мы его любим <...> Я думаю, между прочим, посвятить особую статью драматическому творчеству А<нтона> П<авловича> и его отношению к театру <...> Ведь он — со всем, что к нему относится — нужен нам сейчас, как действительная сила современности, потому что без него не обновить поле русской литературы, он один несёт с собою тот свежий воздух, которого нет в современном художестве, и как художник — он современнее их в самой основе своего творчества <...> Разве живые люди, нестерпимо страдающие от того, что творится в нашем искусстве сейчас, могут утешаться тем, что истина раскроется в будущем, что люди потом, когда-нибудь узнают более полную правду об А<нтоне> П<авловиче>! Ведь дело даже не в том только, чтобы узнать, а в том, чтобы с его помощью, посредством отношений с ним, как с живым, выйти на свежий воздух, начать новую полосу жизни. Он нужен для обновления литературы и для обновления нашего театра по всей России»⁴.

Трудно не согласиться с суждением В.А. Кошелева по поводу места, занимаемого писателем-классиком в контексте эпохи и читательском сознании: «Движение массового литературного сознания часто бывает сопряжено с переоценкой ценностей и переосмыслением дефиниций. Частным случаем подобного переосмысления становится изменяющееся представление о масштабах творчества того или другого писателя в контексте его эпохи. Так, несомненным литературным лидером 1830-х годов нам представляется Пушкин, однако это, что называется, оценка «задним числом»: для современника Пушкина в эпоху появления в печати «Бориса Годунова», «Анджело» или «Истории Пугачёвского бунта» он был менее интересен, чем Бенедиктов и Кукольник, менее уважаем, чем «патриарх» романтической словесности В. Жуковский, и менее «перспективен», чем молодой автор «Арабесок» и «Миргорода»... Для осознания пушкинской масштабности потребовалось время — и довольно значительное»⁵. С точки зрения исследователя, о том же следует не забывать и в связи с Чеховым: «Ставя Чехова на первое место среди писателей конца XIX столетия, мы подобной «заданностью» <...> подчас смещаем акценты исторического восприятия: в роли «классика» Чехов был осознан далеко не сразу. <...> В школьных учебниках имя Чехова не упоминалось: «он не входил в программу». Но и в литературных обзорах, с гимназической программой не связанных, он оценивался довольно скупо»⁶.

Между тем в литературной и театральной критике Л.Я. Гуревич, опубликованной после ухода писателя из жизни, произносились восторженные слова и давались необычайно высокие оценки всего его творческого наследия, включая и эпистолярное. Важно отметить, что Гуревич убеждённо говорила о Чехове как о тонком и разностороннем классике русской литературы. Несколько статей, опубликованных на страницах журнала «Русская мысль», критик посвятила чеховским письмам. Так, в декабрьской книжке за 1909 год с предисловием и необходимыми краткими примечаниями Гуревич появилось 10 писем писателя в редакцию «Северного вестника». Среди адресатов, кроме издательницы журнала, были М.Н. Альбов и Н.В. Деген⁷. Эпистолярному наследию Чехова посвящена и статья Гуревич «Новые письма Чехова», в которой предложен скрупулёзный, тонкий и вдумчивый анализ чеховской переписки⁸. Несомненный интерес вызывает в этой связи редко упоминаемая её статья «Заметки о современной литературе. Посмертный лик Чехова», напечатанная там же в 1910 году. В год пятидесятилетия со дня рождения и пятилетия кончины писателя критик с воодушевлением отмечала: «Он так дорог нам — давно уже, а в настоящий момент, когда явно для всех совершается какой-то перелом в литературных вопросах и уже подводятся итоги как минувшему многому, что ещё совершается на наших глазах, мысленный возврат к Чехову — последнему из наших классиков и, можно сказать, единственному современному из классиков — должен быть и особенно понятен, и особенно плодотворен»⁹. Откликаясь в статье на книги, выпущенные к юбилею, Гуревич предъявляла к уровню их историко-литературной и редакторской подготовки достаточно жёсткие, но справедливые требования.

Большая часть статьи посвящена сборнику «Письма Чехова», который с нетерпением ожидался читателями. По мнению критика, чеховские письма «<...> очаровательны сами по себе, — в них лёгкость, простота, каких мы не встречали ни у кого, кроме Пушкина. Читая их, будто дышишь тем чистым, свежим воздухом, который ароматен без всяких посторонних источников аромата. В них — светлая, чуткая душа художника, ясный, необычайно зоркий ум, всё подмечающий и вблизи, и на отдалении — его подлинные мысли; в них и его любовь к природе, его жизнерадостность, его смех и шутки, и его любовь к людям, следы его скрытых страданий, его непосредственная вера и его сознательное неверие. Но эти письма, частью совсем ещё не появившиеся в печати, частью разбросанные по разным журналам и сборникам, будучи изданы надлежащим образом, по-новому раскроют нам глаза и на его произведения»¹⁰. Гуревич высказала твёрдое убеждение в том, что нужна кропотливая работа по собиранию, систематизации и комментированию писем выдающегося художника слова, «естественно взяться за эту работу как можно скорее, пока живы люди, окружавшие и понимавшие его, свято сохраняющие его письма, способные дать надлежащие указания и пояснения касательно их»¹¹. Новое издание чеховских писем тоже вызвало у автора статьи немало нареканий относительно предисловия Ю.И. Айхенвальда, вступительных заметок и комментариев, принципов отбора и публикации материала. Тем не менее, по словам Гуревич, каждое новое издание писем Чехова следует признать настоящим литературным событием: «Вновь оживает для нас этот чудесный человек, приоткрывается замкнутая душа его, о которой так много, противоречиво и неосновательно судили и рядили наши критики и наша публика, даже тогда, когда стали рассеиваться созданные Михайловским предрассудки о нём как о беспринципном писателе»¹². Только на основании писем можно оценить редко проявляющиеся в человеке богатство, сложность и высокую сознательность души, сочетающиеся с душевным изяществом. При чтении писем буквально на каждом шагу чувствуется необычайная деликатность и сердечность писателя и вместе с тем проясняются «особенности его внутренней, психической и нервной организации». Чеховские письма позволяют судить об эстетических, религиозных и мировоззренческих принципах и представлениях художника. «После всего, что происходило в русской критике за несколько десятков лет, а в русской литературе за всё то десятилетие, когда началась его деятельность, он первый безбоязненно и с полной сознательностью произнёс это слово — свободный художник — как новый лозунг для всякого художественного творчества, — констатировала Гуревич. — Никто из наших художников-прозаиков не утверждал с такою сознательностью и убеждённостью, что литература как один из видов искусства прежде всего должна быть подчинена самостоятельным законам искусства, законам эстетики. <...> эта выдвинутая Чеховым истина и в настоящее время, не только в России, но и в Европе, ещё не завоевала себе господствующего положения даже на аванпостах литературы, хотя другие виды искусства в настоящее время и практически, и теоретически уже «нашли себя». Для Чехова ясно, что художественная литература, «беллетристика», — прежде всего есть искусство и как таковое не может быть в услужении у рационалистически добытых мыслей, давать иллюстрации, подбирать «примеры» к рационалистически формулированным «правилам». Если она, как и всякое искусство, может быть признана одним из методов познания мира, то это особый вид познания, и процессы его имеют иррациональный характер»¹³.

В письмах Чехова обнаруживается немало суждений о ремесле художника, художественной архитектонике и повествовательной динамике, деталях, звуковых и слуховых элементах произведения, живописной стороне литературного изображения. Гуревич подчёркивала: «В том, что касается рисунка художественной вещи, Чехов поистине достиг совершенно новых для нас результатов в своём творчестве, а отдельные, разбросанные по его письмам мысли и формулировки в этом направлении дают, в целом, совершенно определённые, тоже новые эстетические правила, уводящие искусство, в некоторых его приёмах, очень далеко от описательного реализма прежних писателей»¹⁴. В письмах, адресованных как опытным, так и начинающим прозаикам, Чехов постоянно повторяет, что писатель должен брать из окружающей действительности и из того, что возникает в его воображении исключительно общее, типичное и важное, и это относится ко всем частностям повествования и к сюжету. Он требует, чтобы художник досконально знал изображаемую им жизнь, и всё, что он изображает, должно быть правдиво. По мнению критика, этот выработанный Чеховым художественный канон, просматривающийся и в его письмах, «отпечатался» с особой полнотой в рассказе «Святою ночью», названном в статье одним «из самых очаровательных его созданий», в котором «вылился весь Чехов — его душа, его мечта об истинном искусстве. И как он здесь страшно близок всеми лучшим и высшим запросам нашей современности — самого последнего дня её! Как ясно, что он, работавший уже тридцать лет тому назад, в своих взглядах на искусство и в своих художественных приёмах бесконечно опередил всех ныне пишущих прозаиков-модернистов, которых он словно видел перед собой — с их лучшей стороны, когда выписывал своего Треплева в «Чайке», самый чистый и нежный прообраз писателя-декадента, — которых он словно предчувствовал с их худшей стороны, когда он возмущался в письмах всякой непростотой, напряжённостью, крикливостью, надутостью, распущенностью или теми «дурными вкусами» в литературе, которые позволяют писателям хвататься за детальное изображение разных ненормальностей и извращений»¹⁵.

Одна из первых внятных и толковых статей, непредвзято, подробно и профессионально характеризующая уникальное эпистолярное наследие писателя, заканчивается уверенным оптимистичным прогнозом: «Модернизм минет, а Чехов останется как предтеча новой художественной литературы»¹⁶.

Литература

Гуревич Л. Заметки о современной литературе. Посмертный лик Чехова // Русская мысль. 1910. Февр. 2-я паг. С. 115—137.

Гуревич Л. Новые письма Чехова // Русская мысль. 1914. Янв. 2-я паг. С. 80—92.

Гуревич Л. Письма Чехова // Русская мысль. 1909. Дек. 1-я паг. С. 123—130.

Кошелев В.А. Игорь Северянин о Чехове. (К проблеме воздействия Чехова на литературу русского модернизма) // Чеховиана. Чехов и «серебряный век». М.: Наука, 1996. С. 150—160.

Кузичева А.П. А.П. Чехов в русской театральной критике. Комментированная антология. 1887—1917. Т. 1: «Театр молодого века...» (1887—1904). Т. 2. «От Чехова до наших дней» (1904—1917). М.: СПб.: Летний сад, 2007. 532 с.

Переписка Бенедикта де Спинозы. С портр. и факс. Спинозы; с приложением жизнеописания Спинозы И. Колеруса / Пер. с латыни Л.Я. Гуревич; под ред. и с примеч. А.Л. Волынского. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1891. VIII, XIII. 432 с.

Примечания

1. Кузичева А.П. А.П. Чехов в русской театральной критике. Комментированная антология. 1887—1917. Т. 1: «Театр молодого века...» (1887—1904). Т. 2. «От Чехова до наших дней» (1904—1917). М.; СПб.: Летний сад, 2007. С. 342.

2. Современное написание — «филлоксера», один из видов тли, паразитирующей на винограде.

3. Имеется в виду издание: Переписка Бенедикта де Спинозы. С портр. и факс. Спинозы; с приложением жизнеописания Спинозы И. Колеруса / Пер. с латыни Л.Я. Гуревич; под ред. и с примеч. А.Л. Волынского. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1891. VIII, XIII, 432 с.

4. Цит. по: Кузичева А.П. А.П. Чехов в русской театральной критике. С. 441.

5. Кошелев В.А. Игорь Северянин о Чехове. (К проблеме воздействия Чехова на литературу русского модернизма) // Чеховиана. Чехов и «серебряный век». М.: Наука, 1996. С. 150.

6. Там же. С. 151.

7. Гуревич Л. Письма Чехова // Русская мысль. 1909. Дек. 1-я паг. С. 123—130.

8. Гуревич Л. Новые письма Чехова // Русская мысль. 1914. Янв. 2-я паг. С. 80—92.

9. Гуревич Л. Заметки о современной литературе. Посмертный лик Чехова // Русская мысль. 1910. Февр. 2-я паг. С. 115.

10. Там же. С. 117—118.

11. Там же. С. 118.

12. Там же. С. 120.

13. Там же. С. 132.

14. Там же. С. 134.

15. Там же. С. 136—137.

16. Там же. С. 137.