«Очарованные» Антоном Павловичем Чеховым (человеком и художником) современники ещё при жизни писателя стали посвящать ему стихи.
В 1888 году Я.П. Полонский посвятил А.П. Чехову стихотворение «У двери»: «Оно <...> как мне кажется, более всего подходит к Вашим небольшим рассказам и очеркам. Очень бы желал, чтобы его стихотворная форма была бы так же хороша и колоритна, как Ваша проза», — писал поэт А.П. Чехову1. На послание Полонского Чехов ответил признательно-любезным письмом: «Благодарю Вас, уважаемый Яков Петрович, и за письмо, и за стихотворение «У двери». То и другое получено, прочтено и спрятано в семейный архив для потомства, которое, надеюсь, будет и у меня. «У двери» пришло как раз в то время, когда у меня сидел известный актёр В.Н. Давыдов. И таким образом я сподобился услышать хорошее стихотворение в хорошем чтении. Мне и всем моим домочадцам стихотворение очень понравилось <...>. Ещё раз благодарю и прошу Вас поверить, что я никогда не забуду Вашего лестного мнения для меня, ободряющего внимания»2.
Стихотворение А.Н. Плещеева, известное под «произвольным» заглавием «Антону Павловичу Чехову», было написано в июне 1888-го, на Сумщине, где знаменитый поэт провёл три замечательные недели в уютном имении помещиков Линтварёвых, вместе с семьёй Чеховых.
«Плещеев посвятил стихотворение, собственно, не Антону Павловичу, а, по его совету, семье Линтварёвых, чьё радушие в равной мере изливалось и на Плещеева, и на Чехова. <...> Александре Васильевне Линтварёвой, владелице усадьбы, вручил он и автограф стихотворения. У Чехова была только его копия»3.
Душа поэта источает любовь и благодарность, чувства глубокого уважения и симпатии к Линтварёвым, что согласуется с чеховскими оценками и характеристиками этой семьи: «Хозяева народ хороший <...> Семья серьёзная <...> Народ здесь литературный. Знают про всё»; «Хозяева мои оказались очень милыми и гостеприимными людьми. <...> Семья, достойная изучения»; «Линтварёвы — прекрасный материал; все они умны, честны, знающи, любящи»; «Они великолепны. <...> В великодушии и доброте нет им равных во всей Харьк. губернии» [П. 2, 259, 268; П. 3, 43, 221]. Можно сказать, что в поэтическом тексте А.Н. Плещеев создаёт чеховскими красками «портрет» Линтварёвых. Писателей сближает признание высокой культуры этой семьи, свободной от светского высокомерия, заботливого и сочувственного отношения к простым людям, любви к труду и творчеству. Стихотворение Плещеева очень светлое, близкое по непринуждённой «разговорной» интонации письмам Чехова:
...Отрадно будет мне мечтой <...>
Перенестись к семье радушной,
Где тёплый дружеский привет
Нежданно встретил я, где нет
Ни светской чопорности скучной,
Ни карт, ни пошлой болтовни,
С пустою жизнью неразлучной;
<...>
Не раз мечта перенесёт
Меня в уютный домик тот,
Где вечером, под звук рояли,
В душе усталой оживали
Волненья давних, прошлых дней,
Весны умчавшейся моей <...>4.
Поэт И.А. Белоусов посвящает писателю стихотворение «В степи» (1889), созданное под впечатлением только что вышедшей из печати повести «Степь» (1888). Аура чеховской музыки окутывает стихи Белоусова, по тональности, лирике, созвучию мотивов и образов, органичные поэтике «Степи»: степь «от края и до края», синеющая даль, ковыль-трава, степной орёл, парящий высоко в небе, предгрозовое томление степи, гроза...5.
Е.А. Буланина (урожд. Протопопова) в лирическом стихотворении «Под впечатлением «Чайки» Чехова» (1901)6 реализует своё осмысление судьбы чайки и девушки, равно беззащитных перед эгоистической волей и силой охотников, «шутя и играя» губящих свои жертвы.
Новая веха в истории стихотворных посвящений А.П. Чехову приходится на 1904-й и последующие годы. Как только трагическая весть из Баденвейлера о кончине Чехова достигла России, в периодике появились первые стихотворные отклики «на смерть А.П. Чехова». Это был взрыв искреннего отчаяния и неизбывного горя. Созданные на одном душевном порыве, они складываются в единый реквием, траурный поэтический венок Чехову.
Нет слов... Уста от скорби немы
В душе — утраты злая боль...(О. Чюмина)7
Мотивы горечи, тоски и отчаяния пронизывают стихотворение К.М. Фофанова «Памяти Антона Чехова» (1904), написанное в присущей поэту импрессионистической манере «мерцающих» впечатлений-мгновений:
Заплакать — нет слезы.
Вздохнуть — но грудь и так разорвалась от вздоха...
Смерть Чехова остановила прекрасное мгновение:
Я только что хотел вникать в глубокий ум.
И только вызвали мне пёстрые страницы
Виденья тихие и рои тайных дум, —
Как холод опахнул гробницы.
Мотив безвременной утраты передан в развёрнутой метафоре быстро угасшего дня и сменившей его темноты: «Огонь в кремне иссяк», «унесена лампада», «Стемнело. Мрак вокруг, а в доме нет огня»:
...А я не дочитал,
Ещё не дочитал последние страницы8...
Несмотря на различие уровня художественных дарований авторов, степень знакомства с писателем, в стихотворениях вырисовывается общая позиция: любовно-благоговейного отношения к почившему художнику и тенденция к поэтизации образа Чехова.
Предметом поэтизации становится личность и жизнь писателя. Внешний облик, голос, манера говорить, привычки, походка становятся темой стихотворного портретирования. Большинство поэтов, внося свои краски и оттенки, стремятся запечатлеть походку, жест, глаза, улыбку:
Сухие, тонкие черты,
Волос седеющие пряди
И эта грусть в глубоком взгляде,
Сосредоточенном и полном доброты.(А. Фёдоров)9
...И ласка грустная прищуренного взгляда
Обводит с нежностью и свет и тени сада...(Т.Л. Щепкина-Куперник)10
С улыбкой кроткою, с томительной тоскою
В глубоком голосе, во взгляде грустных глаз...(М. Свободин)11
Живые, зримые подробности портрета — «улыбка» и «глаза» — приобретают в стихах эстетическую оценку, предстают атрибутом красоты, соединяясь в стихах с чеховским духовным миром, утончённым и изящным, воспетым большинством авторов, лично знавших писателя.
Был он прекрасен сиянием внутренним,
Был вдохновенен прекрасной улыбкою...(Дядя Яша — Я.Г. Соскин)12
В его душе цвела
Живая красота, как свет неугасимый...(М. Свободин)
И живёт, живёт твоя душа,
Как луна, светла и хороша...
Всюду, где тоскует красота,
Скорбь твоя росою разлита.(А. Амфитеатров)13
Для воплощения и измерения чеховской красоты поэты используют разнообразные природные образы (восход, рассвет, утро, день, солнце, луч, луна, облака, звезды, заря, сад, цветы...).
Лучом мерцающим прошёл он между нами...
(К. Калитин)14
Ты с нами жил; — воздушна и ярка,
Цепь облаков сияла белизною,
Как лёгкий дым, прозрачной и сквозною,
В дали небес, под шелест ветерка.
И чайка днём звенела над волною...
Её души певучая тоска
По красоте была твоей близка —
Вы мукою проникнулись одною!(М. Пустынин)15
Больной и бесконечно милый,
Он был похож на первоцвет,
Сквозь снег пробившийся на свет,
Чтоб возвестить весну
Пред раннею могилой.(А. Фёдоров)
В стихотворении: «Ах, зачем нет Чехова на свете!...» (1922) Саша Чёрный создаёт обобщённый портрет писателя. Стих имеет сюжетный рисунок. Поэт мысленно моделирует ситуацию воображаемой встречи с Чеховым. Притягательное чеховское обаяние порождает у поэта всплеск тихой радости и почтительного благоговения:
Ах, зачем нет Чехова на свете!
Сколько вздорных — пеших и верхом,
С багажом готовых междометий
Осаждало в Ялте милый дом...
<...>
Я б тайком пришёл к нему, иначе:
Если б жил он, — горькие мечты!
Подошёл бы я к решётке дачи
Посмотреть на милые черты.
А когда б он тихими шагами
Подошёл случайно вдруг ко мне, —
Я б, склонясь, закрыл лицо руками
И исчез в вечерней тишине.(Саша Чёрный)16
Предметом поэтизации становится жизнь Чехова, наполненная мыслью, трудом и волей. Волевое самоопределение сделало Чехова свободным человеком, воля подвигала его на добрые деяния. В поэтическом творчестве современников жизнь писателя предстаёт нравственным подвигом: делал добро, болезненно переживал проявления несправедливого, нечуткого отношения к людям, ненавидел насилие. Душа Чехова — локатор боли:
Искал прекрасного с тревогой неустанной
И муками других терзался и болел!(Л. Афанасьев)17
Ты понял чуткою душой
Недуг больного поколенья <...>
Душой надломленных людей
Без сил, без воли и стремлений18(А. Карасевич)
В могилу тёмный рок унёс
Того, чья грудь не в силах стала
Вмещать невыплаканных слёз.(С. Гусев-Оренбургский)19
Среди стихотворений, посвящённых Чехову современниками, зачастую романтически приподнятых, экзальтированных, бурно выражающих скорбь утраты или патетическое восхищение писателем, особняком стоит стихотворение И.А. Бунина «Художник» (1908):
Хрустя по серой гальке, он прошёл
Покатый сад, взглянул по водоёмам,
Сел на скамью... За новым белым домом
Хребет Яйлы и близок и тяжёл.Томясь от зноя, грифельный журавль
Стоит в кусте. Опущена косица,
Нога-как трость... Он говорит: «Что, птица?
Недурно бы на Волгу, в Ярославль!»Он, улыбаясь, думает о том,
Как будут выносить его — как сизы
На жарком солнце траурные ризы,
Как жёлт огонь, как бел на синем дом.«С крыльца с кадилом сходит толстый поп,
Выводит хор... Журавль, пугаясь хора,
Защёлкает, взовьется от забора —
И ну плясать и стукать клювом в гроб!»В груди першит. С шоссе несётся пыль,
Горячая, особенно сухая.
Он снял пенсне и думает, перхая:
«Да-с, водевиль... Все прочее есть гиль»20.
Имя А.П. Чехова в заглавии отсутствует, но оно узнаваемо. Сразу возникает вопрос: почему И.А. Бунин не поставил имя А.П. Чехова в заглавии стихотворения?
«Поэзия Бунина, — пишет М. Кралин, — вообще чуждается имени. Мы не знаем стихов, посвящённых Пащенко, Цакни, Муромцевой, то есть тем женщинам, которые столь много значили в его биографии. Даже стихотворение, где изображается вполне узнаваемый персонаж, называется не «Антон Павлович Чехов», но «Художник». В этом смысле поэзия Бунина отличается какой-то особенной деликатностью»21.
Бунин «не называет прямо имени Чехова», — полагает Л.Е. Бушканец, так как «в данном случае Чехов для него воплотил эталонный тип художественного сознания»22.
Название этого произведения, как и всегда у Бунина, несёт множество смыслов. Своим заглавием Бунин соединяет писательский и человеческий облик Чехова, подчёркивая «именно художническую основу личности Чехова»23, «артистизм» души писателя, «художественную роскошь его большого характера»24.
Безусловно, заглавие имеет и прямое отношение к автору стихотворения, к его собственному художественному видению. Глазами художника, точно и прицельно, Бунин увидел и несколькими штрихами запечатлел облик Чехова, духовно, личностно и профессионально близкий ему.
В литературе Чехов-художник на всю жизнь для Бунина оставался величайшим авторитетом. Тончайшее художественное письмо Чехова, глубокое знание жизни и человека были особенно важны для Бунина в его поисках эмоционально-смысловой ёмкости слова, высокой «плотности» детали, живописной изобразительности.
В демонстративной подчёркнутости заголовка («Художник») улавливается одна из генеральных тем Бунина — искусство, творчество, бессмертие. В нём сокрыта излюбленная бунинская мысль о творчестве, о вневременности и бессмертии великого искусства, заключено глубокое убеждение, что подлинное искусство останется в веках и в нём — продление жизни художника.
Заголовок, думается, продиктован и желанием Бунина обозначить некую константу творческой личности, художническое око видения жизни великим творцом, который до самой своей смерти остаётся художником.
Чехов и Бунин! Два художника, две самобытные, ярчайшие творческие индивидуальности.
Это стихотворение — тонкая, блестящая, намеренно культивируемая перекличка Бунина с Чеховым, с чеховскими образами, настроением, поэзией, «чувствованием». Мы видим, как в стихотворении просто и незатейливо соединились творческие натуры и художественные стили Бунина и Чехова — автора и героя стихотворения — больших мастеров слова. Подтверждение этому находим в несомненной связи между чеховской поэтикой и художественным миром бунинского стихотворения.
Образ Чехова как камертон определяет тональность и художественный строй бунинского стихотворения: правду чувств, естественность и точность средств выражения.
Стихотворение овеяно воспоминаниями Бунина о безнадёжно больном Чехове, доживающем последние месяцы в Ялте. В стихотворении всё словно происходит у нас на глазах.
Художественное пространство организовано по принципу «кинематографического кадра». Бунин обозначает место действия. Острым, цепким взглядом из окружающей обстановки выбирает достопримечательные подробности: «новый белый дом», «хребет Яйлы», «покатый сад», «водоёмы», «серая галька дорожек», любимая «скамья», «грифельный журавль». Это живые, узнаваемые реалии пространственной среды ялтинского дома Чехова, вынесенные Буниным из многократных посещений Белой дачи. Сознательно подчёркнута простота обстановки. Приметы-подробности мира, которые обступают героя, поразительны по своей точности. Заметим «грифельный журавль» — это реальный персонаж ялтинского дома Чехова, неоднократно упоминаемый мемуаристами, посещавшими Белую дачу25. «Портрет» «грифельного журавля» зарисовал в своих воспоминаниях художник К. Коровин, запечатлел писатель А.И. Куприн. «Посредине <сада>, — вспоминал Куприн, — стояли качели и деревянная скамейка. Во дворе жили: ручной журавль и две собаки. <...> Журавль был важная, степенная птица. <...> Бегал всюду, по двору и по саду, причём уморительно подпрыгивал на ходу и махал растопыренными крыльями, исполняя характерный журавлиный танец, всегда смешивший Антона Павловича».
Бунин, как известно, видит и чувствует мир целостно, всеохватно: в красках, свете, звуках, ощущениях, и в этом стихотворении он передаёт всю полноту цвето-световой и звуковой палитры рисуемой картины. Поэт предельно точен в передаче физических жестов и ощущений своего персонажа. Вот Чехов проходит по дорожке сада, под ногами шуршит («хрустит») галька; присев на скамью, он обращается к журавлю, своему единственному «собеседнику»: «Что, птица? Недурно бы на Волгу, в Ярославль!»
Летящая с шоссе горячая сухая пыль теснит грудь, разрывая её «перханьем». Чехов снял пенсне, задумался, представив на минуту сцену собственных похорон...
Также точна и выразительна цветопись. Бунин берёт тона простой реальной гаммы (белый, серый, синий, жёлтый): «<...> как сизы // На жарком солнце траурные ризы,// Как жёлт огонь, как бел на синем дом».
Главная художественная функция цвета в стихотворении — вызвать ясные зрительные представления. Цвета не просто указывают на подробности окружающего мира (белый дом на фоне синего неба и моря, серая дорожка из морской гальки, жёлтый цвет горящих свечей), они создают атмосферу солнечного и знойного дня. Чёрный траурный креп на солнце приобретает сизый оттенок.
Наверное, так же знойно было в Ялте и 2 июля 1904 года, в день кончины А.П. Чехова вдали от родины, в далёком Баденвейлере.
Кратко, выразительно Бунин очертил внешний и внутренний облик обречённого на смерть человека. Последние прижизненные фотографии писателя запечатлели изнурённого болезнью, исхудавшего до чрезвычайности Чехова. Бунин прямо называет смертельные признаки лёгочной болезни: «перхает», «в груди першит». Кроме них, в стихотворении также присутствует и косвенное указание на внешние приметы болезни Чехова через описание птицы: «нога как трость». Эта деталь («нога как трость») у иного читателя бунинского стихотворения, наверное, может вызвать большое сомнение в отнесении её к описанию смертельно больного писателя, но она так легко и свободно перетекает из описания птицы в чеховский «портрет» и так органично перекликается с мемуарными свидетельствами современников, что вероятность предположения такой аналогии достаточно велика.
Лаконичное стихотворное изображение заставляет вспомнить мемуарное подтверждение Н.Д. Телешова: «На диване, обложенный подушками, не то в пальто, не то в халате, с пледом на ногах, сидел тоненький, как будто маленький, человек с узкими плечами, с узким бескровным лицом — до того был худ, изнурён и неузнаваем Антон Павлович. Никогда не поверил бы, что возможно так измениться.
А он протягивает слабую восковую руку, на которую страшно взглянуть, смотрит своими ласковыми, но уже не улыбающимися глазами и говорит:
— Завтра уезжаю. Прощайте. Еду умирать»26.
По-чеховски краткий и ясный, сдержанный и «тихий», поэтический рассказ Бунина пронизан глубокими философскими раздумьями о художнике Чехове.
В поэтическое воспоминание вступают жизнь, смерть, творчество. Эти сквозные темы тесно взаимодействуют, пересекаясь и перетекая одна в другую. Бунин даёт душевный абрис писателя, сближая жизнь и смерть, подчёркивая их роковое сплетение для Чехова. Трагически спрессована вся жизнь Чехова перед смертью.
Несмотря на то что Бунин пытается (в духе Чехова) избежать субъективного выражения эмоций, однако всё стихотворение пронизано авторским чувством затаённой печали. Построено стихотворение в чеховских традициях — на материале повседневных событий.
Бунин всматривается в Чехова, а Чехов несуетно, покойно всматривается в жизнь, приближаясь к какой-то вечной истине, мудро прозревая высший её смысл в том, что мир устроен именно так, а не иначе, улавливая в примелькавшихся чертах бытия отсвет непреходящего, всепроникающего света.
Чехов видит мир целостно, внутренним зрением, может быть, даже и немного уже отстранённо. Обречённый смерти человек ощущает близость надвигающегося конца и не скрывает горькой усмешки.
Улыбка Чехова — композиционно-смысловое ядро стихотворения:
Он, улыбаясь, думает о том,
Как будут выносить его — как сизы
На жарком солнце траурные ризы <...>
Он снял пенсне и думает, перхая:
«Да-с, водевиль... Всё прочее есть гиль».
«В этом слове (улыбаясь — В.С.) — суть удивительного чеховского характера. Человек заглянул за порог смерти. Без мистического страха, спокойно, буднично. Заглянул улыбаясь; и полное самообладание настолько в нём высоко, что слова «да-с, водевиль» не покоробили наш слух, прозвучали вполне естественно»27.
Улыбка несёт большую смысловую нагрузку. Здесь схвачены существенные особенности восприятия жизни Чеховым-художником.
Поэтическая фантазия Бунина — проникновение в строй души Чехова — убедительна и достоверна. Всё это очень могло бы быть. Зная натуру Чехова, Бунин поэтически констатирует силу его воли, величайшее мужество. Жизнелюбивый, духовно-неутомимый художник вытесняет уставшего от болезни человека. Он мыслит образами. Для него так нормально представить и собственные похороны: «как будут выносить его», как «с крыльца с кадилом сходит толстый поп», «выводит хор» и как будут «сизы на жарком солнце траурные ризы». Жизнь продолжает вдохновлять художника, многообразие «обыкновенной» действительности по-прежнему даёт пищу деятельной натуре Чехова, воплощаясь в образы, и кажется, будто сейчас из будничности он извлекает очередной сюжет нового произведения: «Да-с, водевиль... Всё прочее есть гиль»28.
Эта цитата из грибоедовской комедии «Горе от ума», поданная Буниным как фраза внутреннего монолога Чехова, органична складу образного мышления писателя. Художник Чехов остаётся самим собой, творческий труд продолжается. Это импульс нового рождающегося образа. Как тут не вспомнить: «Ах, какая масса сюжетов в моей голове и как хочется писать... Сюжетов скопилась тьма-тьмущая...», «Как так сюжетов нет? <...> Да всё сюжет, везде сюжет. Вот посмотрите на эту стену. Ничего интересного в ней нет, кажется. Но вы вглядитесь в неё <...> и опишите это. Уверяю вас, хороший рассказ может получиться». «Посмотришь на жизнь, на людей... Потом гуляешь где-нибудь, хоть в Ялте по набережной, вдруг пружинка в голове «чик», и готов рассказ»29.
Особый интерес представляет то обстоятельство, что эти суждения высказывались Чеховым в разные периоды его жизни и тогда, когда он был уже на пороге смерти...
«Когда здоровый человек чувствует себя бодро и весело, это — естественно, нормально. Но когда больной, приговорённый <...> к смерти, прикованный, как узник, к ненавистному ему месту, вдали от близких и друзей, не видя для себя просвета впереди, тем не менее умеет и смеяться, и жить светлыми мечтами <...> то такую жизнерадостность и жизнеспособность следует признать чрезвычайной, исключительной...»30, — писал в своих воспоминаниях К.С. Станиславский. А это и есть чеховский феномен: особый склад мышления: от юмора к «серьёзу» и от «серьёза» к шутке. Это так органично и природе его искусства.
Г.А. Шалюгин, размышляя над поэтической строфой, где Чехов представляет картину своих похорон: «С крыльца с кадилом сходит толстый поп, // Выводит хор... Журавль, пугаясь хора, // Защёлкает, взовьётся от забора — // И ну плясать и стукать клювом в гроб!» — правомерно видит в ней узел знаковых сцеплений: «В бунинском этюде есть нечто и от Чехова, его иронического взгляда на сложные «мировые вопросы», и от средневековой гравюры на тему «пляски смерти», и — ещё глубже — от античного театра, в котором хор сопровождает судьбоносные моменты бытия героя»31.
Верный своей философской концепции, Бунин подчёркивает «власть внеличной силы» над человеком, его бессилие перед неизбежностью неумолимой смерти (даже если этот человек — Чехов — воплощение мощной духовной энергии, мужества, воли) и бессмертие великого художника. Искусство, по Бунину, «вечная неустанная борьба» «с рекой забвения». Бунин «горделиво воспринимал творчество как единственную возможность преодолеть безвестность, пережить физическое забвение, продлить в памяти последующих поколений отмеренный природой срок»32.
В подтексте этого крошечного стихотворения заключено глубоко личное осмысление Буниным бессмертия великого искусства Чехова.
Бунин, хорошо знавший Чехова, оставивший о нём тонкие и глубокие воспоминания, сумел увидеть, понять и показать его личность, полную внутреннего достоинства и глубоко скрытых чувств. Бунин видит и представляет чеховский внутренний мир целостно, всеохватно и в этом стихотворении пытается передать особенности жизнечувствования писателя.
В сравнительно ограниченном художественном пространстве стихотворения живое и трепетное воплощение находит мотив одиночества писателя. В стихотворение он входит исподволь, ненавязчиво... Уединенный дом, пустующий сад, рядом нет никого, только «грифельный журавль»... По свой образности и тональности эта картина близка воспоминаниям художника К.А. Коровина, очень тонко уловившего «музыку» настроения Чехова: «...весной 1904 года — я был у Антона Павловича Чехова в доме его в Верхней Аутке. На дворе дачи, когда я вошёл в калитку, передо мной, вытянув шею, на одной ноге стоял журавль. Увидев меня, он расправил крылья и начал прыгать и делать движения, танцуя, — как бы показывая мне, какие выкрутасы он умеет разделывать. <...>
— Какой милый журавль у вас, — сказал я Антону Павловичу, — он так забавно танцует...
— Да, это замечательнейшее и добрейшее существо. <...> Он — артист и любит, когда мы смеёмся на его забавные танцы. Артисты любят играть в разных местах и улетают. Жена вот улетела в Москву, в Художественный театр...»33
Крымская природа, море, птицы соединяются в единый узел, единое целое...
В стихотворение подспудно вступает ещё одна тема: умирающий человек и вечная природа. Хотя последовательного развития этой темы нет, как нет и самого пейзажа, но есть его поэтические «сигналы»: синь небес, море, горы — символы вечности. Созданный в стихотворении особый философско-лирический настрой позволяет читателю выйти за пределы этого поэтического этюда и на минуту представить задумавшегося Чехова, под шум моря созерцающего «ток времени», движение человеческой жизни в этом мире:
«Листва не шевелилась на деревьях, кричали цикады, и однообразный глухой шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, о вечном сне, какой ожидает нас. Так шумело внизу, когда ещё тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет. И в этом постоянстве, в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения жизни на земле, непрерывного совершенства» [С. 10, 133].
Выполненное исследование позволяет сделать следующие выводы.
В стихотворениях современников личность А.П. Чехова предстаёт как духовно ценностная величина, значимая для людей и человечества.
Поэты-современники первыми ощутили колоссальный масштаб дарования Чехова, прониклись сознанием величия его личности и художественного гения, первыми предрекли ему бессмертие в памяти народной.
Стихотворные произведения, посвящённые Чехову, — живой, волнующий нерукотворный памятник писателю.
Примечания
1. «Ах, зачем нет Чехова на свете!..». Стихи. Подг. текстов Вл.Б. Коробова // Нева. 2009. — № 12.
2. Полонский Я.П. Лирика. Проза / Сост., вступ. ст. и коммент. В.Г. Фридлянд. — М.: Правда, 1984. — С. 600.
3. Сапухин П.А. А.П. Чехов на Сумщине. — Сумы, 1993. — С. 27.
4. Антону Павловичу Чехову. — Впервые — стихотворения А.Н. Плещеева (1844—1891). 3-е, доп. изд. под ред. П.В. Быкова. — СПб., 1898. С примеч. П.В. Быкова: «Это стихотворение не предназначалось поэтом для печати и было найдено в его бумагах» // Нева. 2009. — № 12. — С. 23.
5. Белоусов И.А. В степи. Впервые: Звезда. 1889. — № 36 (3 сент.). Печ. по публикации Вл. Коробова «Чехов в поэзии Серебряного века // Крымские пенаты. — Симферополь. — 1996. — № 3. — С. 80.
6. Буланина Е.А. Под впечатлением «Чайки» Чехова. Русские песни и романсы (Классики и современники). — М.: Худ. лит., 1989. — С. 327—328.
7. На памятник А.П. Чехову: Стихи и проза. — СПб., 1906. — С. 59.
8. Фофанов К. Памяти Антона Чехова. Рампа и жизнь. 1914. — № 26. 29 июня.
9. Фёдоров А. Его я часто вспоминаю... // Журнал для всех. — СПб., 1905. — № 7. — С. 1.
10. Щепкина-Куперник Т.Л. // Речь. — СПб., 1910. 17 янв.
11. Свободин М. И он ушёл от нас... // Чеховский юбилейный сборник стихотворений / Сост. А. Григоров. Одесса. 1915. — С. 8—9.
12. Дядя Яша (Соскин Я.Г.) // Там же. — С. 23.)
13. Амфитеатров А.В. // На памятник А.П. Чехову. — С. 45.
14. Калитин К. // Там же. — С. 62.
15. Пустынин М. // Там же. — С. 71.
16. Саша Чёрный. Стихотворения. — Л., 1960. — С. 415.
17. Афанасьев Л. // На памятник А.П. Чехову. — С. 47—48.
18. Карасевич А. // Там же. — С. 63.
19. С. Гусев-Оренбургский // Рус. мысль. — М., 1904. — № 9. — С. 28.
20. Бунин И. Художник // Полн. собр. соч. в 13 т. Т. 1. — М.: Воскресенье, 2006. — С. 227.
21. Кралин М. «Двух голосов перекличка...» (Иван Бунин и Анна Ахматова) // Наш современник. 2002. — № 6. — С. 278.
22. Бушканец Л.Е. Необычные формы литературной критики (образ писателя и стихотворения об А.П. Чехове в начале XX века) // Критика и её исследователь. Казань, 2003. — С. 109.
23. Шалюгин Г.А. Чехов: «жизнь, которой мы не знаем...» — Симферополь, Таврия, 2005. — С. 9.
24. Чуковский К.И. // Одесские новости. 29.12.1902. — № 5844.
25. Вересаев В.В., Куприн А.И., Коровин К., Бунин И.А., Книппер-Чехова О.Л. и др. // Чехов в воспоминаниях современников. — М.: Захаров, 2005. — С. 626—627.
26. Телешов Н.Д. // Там же. — М.: Захаров, 2005. — С. 606.
27. Гейдеко В.А. Чехов и Ив. Бунин. — М.: Сов. писатель, 1987. — С. 244.
28. «Да! Водевиль есть вещь, а прочее всё гиль» — цитата из комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума».
29. Чехов А.П. О литературе. — М.: ГИХЛ, 1955. — С. 300, 288.
30. Станиславский К.С. // Чехов в воспоминаниях современников. — М.: Захаров, 2005. — С. 563.
31. Шалюгин Г.А. Цит. соч. — С. 9.
32. Гейдеко В.А. А. Чехов и Ив. Бунин. — М.: Сов. писатель, 1987. — С. 249—250.
33. Коровин К.А. // Чехов в воспоминаниях современников. — М.: Захаров, 2005. — С. 201—202.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |