«Вместе с Островским на сцену явились сама правда и сама жизнь».
М.Н. Ермолова. «Воспоминания»1
В А.Н. Островском М.Н. Ермолова видела драматурга, наиболее близкого ей из всех русских драматургов-современников.
Ермолова сыграла девятнадцать ролей в восемнадцати его пьесах.
Первой её ролью из репертуара Островского была роль Марины Мнишек в пьесе «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» (1 ноября 1872 г.), и в этой же пьесе позднее она сыграла роль царицы Марии Нагой (Марфы) (31 августа 1909 г.)
После легендарного дебюта юной Марии Ермоловой в трагедии Е.Э. Лессинга «Эмилия Галотти» актриса мечтала сыграть Катерину в «Грозе» Островского. Роль эту исполняла тогда молодая «звезда» Малого театра Е.Н. Федотова. Но так случилось, что Федотова взяла отпуск, и роль Катерины передали Марии Ермоловой. 10 июля 1873 г. она вышла на сцену в этой роли. До этого были сыграны Марина Мнишек в «Дмитрии Самозванце и Василии Шуйском» и Весна Красна в «Снегурочке». Но именно с исполнения роли Катерины началось «восхождение» М.Н. Ермоловой в драматургии Островского. М.Н. Ермолова играла её в течение многих лет.
История эта, ставшая хрестоматийной, повторялась не однажды.
Из письма К.П. Щепкиной 31 августа 1873 г.: «Вы видели меня в «Грозе» и говорите, что я хорошо играла, вот это меня радует. Вот это роль, которую я сама выбрала и которую я играла со всей любовью»2.
Через 20 лет после первого представления «Грозы» в Малом театре в газете «Варшавский дневник» вышла рецензия:
«Искусство, зрелища и спорт.
ТРИНАДЦАТОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Русской драматической труппы Императорского Московского Малого театра.
2 июня 1893 года.
Гроза. Драма А.Н. Островского.
Можно с уверенностью утверждать, что в числе русских современных артисток нет другой такой исполнительницы Катерины, какую вы видели вчера в лице М.Н. Ермоловой. Не было нытья, не было напускной слезливости, не было, одним словом, тех обычных приёмов, к которым так охотно прибегают другие Катерины, но зато была такая потрясающая картина душевного страдания, обставленного суровыми условиями семейного деспотизма, что облик Катерины-Ермоловой сразу заслонил всех действующих лиц драмы и приковал к себе с первой же сцены внимание зрителей, возбуждая в них известную нервную напряжённость, рассеявшуюся лишь по выходе из театра...»3
Одной из трогательных ролей М.Н. Ермоловой была роль Любови Гордеевны в пьесе «Бедность не порок». М.И. Лавров, артист Малого театра (1858—1900), партнёр Марии Николаевны во многих спектаклях, вспоминал: «Однажды капельдинер подаёт мне повестку; смотрю: в 11 часов репетиция комедии «Бедность не порок», в скобках на повестке помечено: «сцены Ермоловой». Глядя на эти последние слова, стоявшие в скобках, меня охватило двойное чувство: мне стало обидно до боли, что такую талантливую артистку, как М.Н., заставляют расходовать своё дарование на такие незначительные роли, как роль Любови Гордеевны; в то же время я был крайне рад, что эта роль попала Ермоловой. Радость моя станет понятна каждому, если я скажу, что играя Митю в названной пьесе, мне в продолжение нескольких лет приходилось играть его с такими артистками, которые в большинстве случаев исполняли роль Любовь Гордеевны бездарно...
Названную роль М.Н. сыграла превосходно. Действительно, это была красивая, простая, любящая и в то же время безусловно повинующаяся родительской воле девушка.
Я до сих пор хорошо помню, как провела М.Н. сцену прощания в последнем акте названной пьесы. Когда она обратилась ко мне и тихо, полная неподдельного горя, сказала: «Прощай, Митя! Поезжай с богом!» — я помню, что от этих слов, глубоко прочувствованных артисткою, у меня брызнули слёзы, и я был принуждён закрыть своё лицо платком; а публика Большого театра, на сцене которого в тот вечер шла комедия «Бедность не порок», дружно наградила М.Н. громкими аплодисментами»4.
Островский сам вручал ей роли в новых своих пьесах: Евлалии («Невольницы»), Весны Красны («Снегурочка»), Негиной («Таланты и поклонники»), Олёны («Воевода» — вторая редакция).
Из письма М.Н. Ермоловой доктору Л.В. Средину, 16 сентября 1899 г.: «Ну, дорогой мой, посмотрите, какой у нас репертуар, любо-дорого посмотреть. Вчера я играла леди Макбет, завтра играю «Таланты и поклонники». <...> Не удивляйтесь, нас просили с Садовским сыграть ещё 2 раза до 50 раз. Возобновлена «Последняя жертва» Островского. Вот вам театральные дела. Пока ещё всё беспорядочно, но хорошо»5.
Премьеру «Последней жертвы» сыграла Г.Н. Федотова, но роль ей не удалась и сразу была передана М.Н. Ермоловой. 8 ноября 1878 г. Ермолова в первый раз вышла на сцену в роли Юлии Тугиной. Успех был настолько большим, что Ермолова включила эту роль в петербургские гастроли 1879 г. (театры Павловска и Ораниенбаума).
«С.-Петербургские ведомости». 1879 г. № 164
«Театральные новости»
«Последняя жертва»
«Г-жа Ермолова не столько порывистая и страстная, сколько женственная и правдивая в передаче истинного, глубокого чувства актриса, — пишет автор статьи. — В игре её преобладает невыразимая задушевность, придающая исполнению роли мягкий и нежный колорит, обаяние которого неотразимо действует на публику. Так, например, она неподражаема в той сцене, где Тугина, получив приглашение на свадьбу девицы Прибытковой, не верит глазам своим, читая на пригласительном билете фамилию жениха, который оказывается любовник её, Дульчин. Эти широко открытые глаза, это тягостное недоумение, разлитое на всём лице, эти попытки собраться с мыслями, приводящие только к полной растерянности и, наконец, истерическому рыданию, — представляют поразительно жизненную картину человеческого горя... «Последняя жертва» — одна из слабейших комедий г. Островского, но г-жа Ермолова придаёт роли Тугиной такой высокий психологический интерес, что недостатки пьесы под влиянием её игры совершенно забываются. Сколько оттенков вложено ею и в ту сцену, где Тугина приезжает просить у старика Прибыткова денег! Зритель положительно переживает с нею все унижения, каким она подвергается из любви к нестоящему человеку»6.
Удивительна была знаменитая пауза Ермоловой-Тугиной над карточкой Лавра Мироныча, приглашающего на свадьбу дочери с Дульчиным. «В этой паузе было раздумье горя; на прекрасном лице молчавшей Юлии-Ермоловой проходила вся повесть её любви, со сменою радости, надежды, сомнений. Молчание говорило здесь сильнее и внятнее всяких слов. Пауза была необычайной по своей длительности и по наполненности живейшим драматическим содержанием»7.
В первые годы существования Художественного театра Вл.И. Немирович-Данченко производил опыты изучения длительных пауз. В надежде на точные данные Немирович спросил у Ермоловой:
«— Мария Николаевна, сколько минут вы молчите в четвёртом действии «Последней жертвы»?
— Сколько помолчится, столько и помолчу, — был простой ответ великой артистки»8.
11 апреля 1895 г., а затем 26 сентября 1899 г. «Последняя жертва» вновь на сцене Малого театра и идёт вплоть до 1906 г. Спустя 28 лет после первого выхода М.Н. Ермоловой в роли Тугиной, «перед зрителями был портрет, написанный блестящим мастером живописи».
Ермолова всегда стремилась полностью осуществить творческую волю Островского-драматурга: «Островский с гордостью писал: «для Федотовой и Ермоловой — я — учитель»».
Из письма М.Н. Ермоловой Л.В. Средину, 18 ноября 1899 г.:
«...В театре теперь чисто, порядочно, вымели весь сор, но вымести-то вымели, а нового-то ничего не внесли! Настроение у публики хорошее. Она с восторгом принимает Островского, но чувствуется, что надо нового, а нового-то нет пока...»9
Ещё раз приведём фразу М.Н. Ермоловой из её письма к Л.В. Средину от 16 сентября 1899 г.: «Вчера я играла леди Макбет, завтра играю «Таланты и поклонники» <...> Не удивляйтесь, нас просили с Садовским сыграть ещё 2 раза до 50 раз».
Негина — героиня в пьесе Островского «Таланты и поклонники» — была одной из любимых ролей Марии Николаевны и любимейшей её ролью у зрителей. Известный театральный критик Б.В. Алперс писал, что если бы сама М.Н. Ермолова не считала лучшей своей ролью Иоанну д'Арк в пьесе Ф. Шиллера «Орлеанская дева», то лучшей можно было бы считать Негину:
«Это была коронная роль трагической актрисы. Многие современники ставили её выше ермоловской Жанны д'Арк. «Негина, — писал Н. Эфрос в дни 25-летнего юбилея Ермоловой, — бесспорно лучшее её создание». И это не было одиноким суждением в критике того времени. В 90-е годы на страницах печати и в зрительном зале ещё шли споры, какую из этих двух ролей надо считать высшим достижением актрисы. И только позднее, при составлении сводных биографических работ, посвящённых Ермоловой, победили сторонники её «исторических» ролей, утвердившие Жанну д'Арк в качестве господствующей вершины её творчества.
Эта версия оказалась прочной до наших дней. Её утверждению способствовала сама Ермолова, заявившая, как известно, с присущей ей непомерной требовательностью к себе, что единственной своей заслугой перед театром и русским обществом она считает создание образа Жанны д'Арк.
Между тем в Негиной, как она была сыграна трагической актрисой, нашёл наиболее полное воплощение психологический тип ермоловских русских девушек и женщин, идущих на подвиг и на великие жертвы во имя высоких целей человечества. Создавая такой образ Негиной, Ермолова расширила рамки роли и выводила свою героиню далеко за пределы жизненных ситуаций, намеченных в самой пьесе Островского.
В трактовке Ермоловой артистическая карьера Негиной незаметно для зрителей, шаг за шагом, отодвигалась в тень. Для ермоловской героини решалось нечто большее, чем сценическое призвание и театральная слава. О чём-то необычайно значительном и важном, что совершалось в её душе и в сознании, говорил её взгляд, так часто устремлявшийся в тёмную глубину зрительного зала, минуя окружающих людей, — этот сосредоточенный, отрешённый взгляд ермоловской Негиной, о котором впоследствии будут вспоминать многие мемуаристы.
Современники рассказывали, что они забывали о театральной карьере Негиной и о том, какой удивительной ценой добивалась её молодая актриса. Всё это исчезало без следа в исполнении Ермоловой. Перед зрителями вставал «чистый», «светящийся», «дышащий каким-то внутренним озарением», «одухотворённый» образ героической девушки, отрекавшейся от личного счастья и уходившей в большой мир на борьбу за светлое будущее, как писала впоследствии одна из свидетельниц этого чуда преображения ермоловской Негиной.
Оставаясь верной духу драматурга, Ермолова вместе с тем властно подчиняла материал роли своей человеческой индивидуальности, артистическому темпераменту и собственному замыслу. Её Негина отдельными чертами характера была близка её мятежной Катерине из «Грозы» — при всех различиях и социальной биографии этих двух персонажей...»10
«Роль эту Ермолова играла с 1881 г., т. е. с первой постановки этой пьесы на сцене московского Малого театра, и с тех пор бессменно играла свою излюбленную роль в течение более двадцати лет, восхищая публику своим исполнением.
Мария Николаевна любила играть Негину. Отчасти, может быть, и потому, что она была близка ей по духу. Даже в их биографии есть много общего: детство Ермоловой сильно напоминает детство Негиной, — обе они из одинаковой среды и обе выросли почти в одинаковых условиях...
Ермолова до конца дней своих не утратила своего горения к сцене. И вот такою Негиной Марья Николаевна и появлялась на сцену.
При взгляде на неё было ясно, что её Негина безгранично предана сцене, что она живёт только ею, что интересы театра для неё выше других интересов. Одухотворённое лицо, с глазами, устремлёнными в какую-то даль, в какую-то глубь, говорило за то, что она выше мелкожитейских интересов, врывающихся в её жизнь, что она проходит мимо них, что она живёт в сфере творческих интересов, врывающихся в её жизнь, что она проходит мимо них, что даже заботы о платьях для сцены возникают перед ней в качестве какой-то неприятной необходимости.
Её обаятельный, полный прелести облик, такой простой, скромный, чистый, — был совершенно свободен от всякой «театральной» специфики, от всякого привкуса кулис»11.
А вот ещё одно замечательное воспоминание об этой роли М.Н. Ермоловой:
«С большим волнением перехожу к воспоминаниям о Ермоловой-Негиной в пьесе Островского «Таланты и поклонники», так как больше чем когда-нибудь чувствую, как бесконечно трудно передать словами сущность и обаяние образа, переданного артисткой.
Вызывая этот образ в памяти, я невольно вспоминал обращённые к Негиной слова Нарокова: «Вы белый голубь в чёрной стае грачей...»
Вряд ли нужно мне повторять, что в искусстве создавать вокруг изображаемого образа атмосферу нравственной привлекательности Мария Николаевна соперниц не имела. Так было и в «Талантах и поклонниках». Белизной, чистотой, чем-то поднимающимся над житейской пошлостью веяло на зрителя с первого момента появления Негиной-Ермоловой. Это впечатление не заслонялось, а лишь больше оттенялось следами тех житейских невзгод, о которых можно было прочесть на её лице, в её фигуре и о которых так внятно говорила с предельной простотой произнесённая фраза: «С бенефисом всё хлопочу, такая мука...»
Как сейчас проходит перед моими глазами несравненный по исполнению 3-й акт «Талантов и поклонников», и в центре его Ермолова-Негина. Звучит её глубокий, бархатный голос, слышатся её проникновенные интонации, видится её выразительное лицо. Да, посмотреть Ермолову в этом акте — значило побывать на подлинном празднике искусства!»12
М.Н. Ермолова играла и Ларису в «Бесприданнице», заменяла в этой роли Е.Н. Федотову. В первый раз «Бесприданница» была представлена в Малом театре 10 ноября 1878 г. Исполняла эту роль Мария Николаевна нечасто, но в 1879 г. включила её в свои петербургские гастроли. «Любовь Ларисы к Паратову, сквозящая в каждом слове, в каждом движении лица артистки, обрисовывается с такой рельефностью и правдой, которыми вполне выясняется трагическая катастрофа, заключающая собою пьесу. При строгой выдержанности игры артистки становится совершенно понятным, что Лариса, обманувшись в этой любви, желает смерти и приветствует её, как спасительный выход из невыносимого положения, потому что иначе ей пришлось бы только продать себя как «вещь» и заглушить в себе всякое человеческое чувство»13.
В начале марта 1894 г. Ермолову приглашают в Нижний Новгород сыграть «Бесприданницу», и она просит К.С. Станиславского сыграть в этом спектакле роль Паратова, так как видела его в этой роли в спектакле Общества искусства и литературы в апреле 1890 г.
Из писем М.Н. Ермоловой К.С. Станиславскому, начало марта 1894 г.:
«Константин Сергеевич, я сейчас вернулась домой и с огорчением узнала, что вы уже были. Мне передал А.А. Федотов ваше любезное согласие играть Паратова. Я этому очень рада и от души благодарю вас. «Бесприданница» должна идти 22 марта, но если вам удобнее 20-го, то мне решительно всё равно, что назначить первым спектаклем, как вам удобнее...
Ещё раз спасибо большое за согласие, без вас я бы пропала в Волге.
Крепко жму вам руку.
М. Ермолова»14.
М.Н. Ермолова — К.С. Станиславскому и А.А. Федотову, 22 марта 1894 г., Нижний Новгород:
«А я думала тоже, что вы уже уехали, так как я очень долго раздевалась. Спасибо вам обоим, мои милые актёры! Как товарищ целую вас обоих за вашу игру»15.
В книге «Моя жизнь в искусстве» К.С. Станиславский напишет о Ермоловой:
«М.Н. Ермолова творила свои многочисленные и духовно-разнообразные создания всегда одними и теми же, специфически ермоловскими приёмами игры, с типичным для неё многожестием, большой порывистостью, подвижностью, доходящей до метания, до бросания с одного конца сцены на другой, с вспышками вулканической страсти, достигающей до крайних пределов, с изумительной способностью искренно плакать, страдать, верить на сцене.
Внешние данные Марии Николаевны былине менее замечательны: превосходное лицо с вдохновенными глазами, сложение Венеры, глубокий, грудной, тёплый голос, пластичность, гармоничность, ритмичность даже в метании и порывах, беспредельное обаяние и сценичность, благодаря которым самые её недостатки обращались в достоинства.
Все её движения, слова, действия, даже если они бывали неудачны или ошибочны, были согреты изнутри тёплым, мягким или пламенным, трепещущим чувством. Ко всем этим достоинствам ей дана была от природы совершенно исключительная психологическая чуткость. Знаток женского сердца, она умела, как никто, вскрывать и показывать «das ewig Weibliche» <вечно женственное (нем.)>, так же как и все изгибы до слёз трогательной, до ужаса страшной, до смеха комичной женской души. Как часто великая артистка заставляла зрителей спектакля, всех поголовно, держать платок у глаз и утирать лившиеся слёзы. Чтобы судить о силе и выразительности её воздействия, надо было постоять с ней на одних подмостках. Я удостоился этой радости, чести и блаженства, так как играл с ней в Нижнем Новгороде роль Паратова в «Бесприданнице». Незабываемый спектакль, в котором, казалось мне, я стал на минуту гениальным. И не удивительно: нельзя было не заразиться талантом от Ермоловой, стоя рядом с нею на подмостках»16.
Это «вечно женственное» очень чувствовалось во многих ролях в пьесах А.Н. Островского, которые играла Ермолова. Например, в роли Евлалии в «Невольницах», или Евлампии Купавиной в «Волках и овцах», или Людмилы в «Поздней любви». Но проявлялось это по-разному.
Театральный критик писал: «Но о чём грешно было бы забыть, это — о Ермоловой как об артистке комедии. За величавыми, полными огня, могучей страсти, благородства и героизма образами часто для многих исчезают другие, менее яркие, менее заметные, но не менее ценные в художественном отношении женские фигуры, созданные Ермоловой в области высокой комедии или бытового жанра... Впрочем, и сама артистка как будто мало придавала значения этой стороне своего таланта, была равнодушна к комедии и зачастую очень скоро переставала играть на диво задуманную и исполненную роль...
Вспомните, напр., Евлалию в «Невольницах»: какое изящное и тонкое психологическое кружево сплетала артистка из этой роли, сколько женственности, сколько мягкого юмора, какую массу оттенков вносила она в исполнение, какую изящную, наивно-трогательную, чисто пастельную фигуру давала она в Евлалии... Вспомните Купавину в «Волках и овцах» — роль такую бледную по тексту комедии, такую бесцветную в исполнении других актрис <...>, а у Ермоловой эта роль превращалась в живую интересную характерную фигуру»17.
И ещё: «Чтобы оценить М.Н. Ермолову как артистку комедии, достаточно вспомнить Евлалию в «Невольницах» или Купавину в «Волках и овцах». Особенно характерна в этом отношении последняя роль, которую, к сожалению, артистка сыграла всего два-три раза: эта второстепенная в самой пьесе роль, отодвинутая на задний план яркостью и сочностью других персонажей комедии, в исполнении М.Н. Ермоловой выступала на первый план удивительно живою и цельною фигурой, запечатлевшеюся в памяти зрителя.
Но как раз нынче артистка выступает в комедии.
Впрочем, довольно... Сегодня ведь не юбилей... Сегодня — только свободный праздник свободного искусства.
И тем он дороже»18.
В декабре 1875 г. М.Н. Ермолова играла Купавину в «Волках и овцах» вместо Е.Н. Федотовой, по болезни которой ей была передана эта роль. И потом только через 18 лет, в 1893 г. в бенефис М.П. Садовского, Ермолова вновь сыграла эту роль.
А.И. Южин, игравший в этом спектакле Беркутова, писал об игре Ермоловой: «Купавина Ермоловой — один из немногих бриллиантов русской комедии. Это такая же урождённая овечка, как Е.К. Лешковская рядом с нею — несомненный и подлинный волчонок. Их сцену вдвоём во втором действии «Волков и овец» нельзя не рассматривать как образец сценического мастерства самой высокой пробы. Минутами казалось, что сквозь оба красивые женские лица проступают звериные лики. Что одна лязгнет молодыми острыми зубами — и головка другой беспомощно повиснет на перекушенной шее. В сцене Беркутова с Купавиной в четвёртом действии этой пьесы Ермолова давала всю гамму специфически дамской, бабьей глупости. Не было полуштриха, который ни вырастал бы в мотив для целой большой комедии. Настоящая мировая трагическая актриса, приучившая публику волноваться при одном своём появлении на сцене, перерождалась в совершенную овцу, которую, к её полному недоумению, ворочают и стригут, как угодно... И всё это без тени желания смешить, без какого бы то ни было подчёркивания, всё просто до гениальности. Никакой внешней перемены в гриме, в голосе, в манере себя держать, ничего, кроме внутреннего слияния с дурой... Она была и в этой роли дурочки так же обаятельна и красива, как всегда, но она точно глубоко-глубоко прятала всё, чем и сверкала и сама горела в своих обычных ролях, и из неисчерпаемых складов своего богатого внутреннего мира достала только то, над чем сама привыкла смеяться в душе. Но вместо того, чтобы над этим смеяться самой, она заставила смеяться других силой великой правды созданного лица»19.
Сама Мария Николаевна не считала роль эту своей.
В 1902 г. М.Н. Ермолова должна была играть Купавину в «Волках и овцах» в Петербурге. В ответ на это предложение или, скорее, назначение, Ермолова пишет В.А. Теляковскому, директору Императорских театров:
«Вчера в театре В.А. Нелидов и А.М. Кондратьев передали мне, что Вы назначили меня играть роль Купавиной в пьесе «Волки и овцы». Вот об этом я и хочу говорить и просить Вас, чтобы Вы меня от этого избавили...
Эта роль не моя и никогда не была моей, ни по характеру моего амплуа, ни по репертуару. Я сыграла её случайно лет 20 тому назад, заменяя заболевшую Е.Н. Федотову. А в то время было так мало актрис, что иначе пришлось бы снять пьесу с репертуара. Я играла эту роль 5—6 раз, затем пьеса больше не шла. Лет 10 тому назад М.П. Садовский, возобновляя пьесу в свой бенефис, обратился ко мне со следующими словами: «Я знаю, в пьесе вам делать нечего, но сыграйте по-товарищески для моего бенефиса, а потом будет прекрасно играть ваша сестра». Что так и было.
В Москве, где я играла сотни блестящих ролей, я могла выступить в такой роли для бенефиса. Но выступить в третьестепенной роли в комедии, следовательно, не в своей роли — это невозможно»20.
Новую свою пьесу «Невольницы» А.Н. Островский хотел видеть на сцене Александринского театра в Петербурге. И, как известно, в роли Евлалии в новой своей пьесе А.Н. Островский очень хотел видеть М.Г. Савину. Но Савина отказалась от роли Евлалии. Ей казалось, что роль стара для неё: Евлалии в пьесе «лет под 30», а Савиной в это время, по её утверждению, 26 лет. Но «Савина упорно сопротивлялась постановке этой пьесы на императорской сцене, не видя в роли Евлалии эффектного сценического материала, к которому привыкла в крыловских пьесах»21.
А.Н. Островский отдал пьесу в Малый театр, и за роль Евлалии взялась М.Н. Ермолова. Премьера спектакля состоялась 14 ноября 1880 г. Ермолова оценила и роль Евлалии, и новую пьесу А.Н. Островского.
Н.Л. Тираспольская, актриса Малого, а затем Александринского театра, писала в воспоминаниях о М.Н. Ермоловой: «Искусство ермоловского переключения из образа в образ поистине близко к чуду. Ленивая, плавная походка Евлалии не имеет ничего общего со стремительным движением Марии Стюарт, птицей влетавшей на сцену со словами: «Дай насладиться мне новой свободой». Глаза Ермоловой — Жанны д'Арк — бездонно глубокие, гипнотизирующие, а глаза Ермоловой — Евлалии выражают наивное изумление — два восклицательных знака с общей под ними точкой бантикообразно сложенных губ.
Роль Евлалии не блещет монологами, она лаконична в диалогах и тем не менее в исполнении Ермоловой чрезвычайно ярка. Ярка всей изумительной игрой, всей перевоплощённостью в образ. Видишь в лице Евлалии одну из «невольниц», изуродованных в пансионе какой-нибудь мадам Аннет, где не только не приучают к труду, но не дают никакого представления о жизни, с которой придётся соприкоснуться невольнице по окончании пансиона. С экзальтированным воображением от чтения пустейших французских романов Евлалия, как слепая, вступает в жизнь. Она подчиняется неизбежности выйти замуж, не любя мужа, но не расстаётся с мечтой об идеале, кумире, герое, поэте, которому она отдаст своё сердце.
Первое столкновение с жизнью ошеломляет сентиментальную, до глупости наивную Евлалию, какой её изображает Ермолова.
Постепенно Евлалия сознаёт призрачность своих мечтаний.
После откровенного разговора с Мулиным у Ермоловой — Евлалии беспомощно опускаются руки, никнет голова и рассеянно, без выражения куда-то смотрят глаза. Перед вами опустошённый человек. Евлалия капитулирует перед действительностью, подчиняется окружающему её быту и безвольно плывёт по течению. Невольница буржуазного брака, от мучительного безделья не зная чем наполнить свою жизнь, она садится за карточный стол и говорит, что начнёт, как и все кругом, играть в карты:
— Я с вами в винт буду играть, я хочу учиться.
Над этими словами, произнесёнными Ермоловой, публика смеялась сквозь слёзы...»22
Островский, потрясённый успехом Ермоловой, писал: «Ермолову (Евлалия) вызывали без конца и после каждого ухода со сцены, и после каждого акта, эта роль была её полным торжеством, она играла под аплодисменты»23.
Ермолова играла эту роль долго, и через 15 лет, в 1895 г. спектакль «Невольницы» был возобновлён. Это было в бенефис Н.И. Музиля, в честь которого Мария Николаевна вышла вновь в роли Евлалии. Теперь она играла не комедию-драму, как было в 1880 г., а высокую комедию. Артист Александринского театра В.В. Чарский рассказывал С.Н. Дурылину о впечатлении от этой новой трактовки: «Мы даже не поверили, что видим перед собой ту же Ермолову, которую с восторгом приветствовали в том же месяце в трагедии «Орлеанская дева»»24. Он не понимал, как могла Ермолова после героической Иоанны д'Арк играть роль пустой и глупой Евлалии, как она согласилась играть эту не свою роль.
«Играя Евлалию, М.Н. Ермолова совершенно отрешалась от себя самой, от особенностей своего жеста, от походки, облика. Она как бы сбрасывала с себя богатые тяжёлые одежды трагедии, пластичность скульптурных линий тела, значительность вдохновенного лица. Перед зрителями была обыкновенная женщина, ненужно нарядно, по своей уединённой жизни, одетая, с приятным, даже красивым лицом, на котором чаще всего выражалось наивное удивление. Этим удивлением был проникнут и весь облик Евлалии, как естественным следствием её постоянного столкновения с жизнью, столь чуждой ей...
В последней сцене М.Н. Ермолова играла Евлалию погасшей внутренно. Когда разговор заходил о свободе, она только уныло говорила: «На что мне она?» И позднее: «Я не знаю, что с ней делать?» Искалеченная рабством несчастная невольница в сущности и не нуждалась в настоящей свободе, — как птица с подрезанными крыльями, которая не может летать...»25
5 ноября 1896 г. М.Н. Ермолова вышла на сцену Малого театра в роли Людмилы в пьесе А.Н. Островского «Поздняя любовь».
«Нигде её игра так не совершенна, как в будничной драме; Негиной в «Талантах и поклонниках», Евлалии Андреевны в «Невольницах». Некоторые роли в пьесах современных авторов нашли в ней исполнительницу идеальную. К их же числу надо прибавить Людмилу в «Поздней любви».
Тихая грусть, затаённая скорбь, глубокое, сосредоточенное чувство, сказывающееся в формах робких, это истинное царство Ермоловой, никто другой из современных артистов не умеет передать их с такою силою и с такою красотою. А они ведь составляют всё содержание этой отживающей свою весну девушки, основные свойства её психики и показываются артисткою с чрезвычайной яркостью и трогательностью. С первого же выхода на сцену, с первых же слов чувствуете вы этот душевный склад Людмилы, и он, не ослабевая, звучит на всём протяжении роли, лишь видоизменяясь сообразно с положениями, в какие ставит Людмилу пьеса. Он везде, и там, где Людмила робко мечтает о возможности счастья, и там, где она так просто, так трогательно-наивно открывает Николаю свою любовь, и там, где упрекает его за насмешку над нею, за игру её сердцем, и в те минуты, когда в этой девушке просыпается героиня, готовая для любимого человека на преступление, и где Людмила, вся захваченная своею позднею любовью, лишь делает выбор между отцом и Николаем. Моменты так разнообразны, и в каждом артистка умела показать новый оттенок всё того же основного настроения, нет и следа монотонности, напротив — чрезвычайное разнообразие содержания, при единстве общего колорита. И везде артистка одинаково проста, искренна, отказывается от каких-нибудь эффектов, но производит впечатление колоссальное. Игра характерна и непосредственна в высшей мере, и реальна, и поэтична; пред зрителем образ цельный, законченный и, вместе, прекрасный в деталях, свидетельствующий и о великой способности увлекаться данным положением, и переживать его вовсю, и о столь же великом сценическом мастерстве, и о редком уменьи уловить и отразить в незначительных словах роли тонкие душевные изгибы героини и обнажить всю переживаемую ею драму. Островский очень экономен в роли Людмилы на слова. Но артистке одной характерной фразы довольно, чтобы показать во всей яркости переживаемые героинею чувства и часто — очень сложные. Страшную тревогу за Николая, поднятую в Людмиле словами Дормидонта о «яме», всколыхнутую появлением Лебёдкиной ревность, мучительную тоску, — всё это исполнительница умеет со всею яркостью показать в одной реплике, в начале 3-го акта, на которую при чтении и внимания не обращаешь. Фразы «и мне хорошо», в том же 3-м акте, Ермоловой довольно, чтобы дать такую картину тихого счастья беззаветной любви, которая наверно сказывается и в памяти видевших её. В другой коротенькой фразе, в 4-м акте, «Папа, я пойду... к нему», произносимой почти шёпотом, ясно отражается и производит потрясающее впечатление страшная психологическая драма. Эти слова досказывают лицо, глаза, полные слёз, безысходного горя, беззаветной любви, покорности высшему закону женского сердца и судьбы... Это — лишь немногие, особенно яркие примеры, особенно выдающиеся моменты. Почти таково же всё исполнение...»26
После такой рецензии невозможно не вспомнить шуточные стихи неизвестного автора, напечатанные в юмористическом художественном журнале «Шут» в 1901 г.:
К приезду М.Н. Ермоловой
Нынче праздник в Петербурге,
Блещут радостью все взоры.
Восхищайтесь, драматурги,
Восхищайтеся, актёры!
Нынче праздник Мельпомены:
Здесь Ермоловой гастроли;
Это гордость русской сцены
Появилась в лучшей роли,
Только жаль, что очень мало
Нам придётся насладиться;
Кой-кому и не мешало
У неё бы поучиться.
Ведь невольно восклицаешь:
«Да, талант такой не шутка!»
И при этом добавляешь:
Эй, вы, нынешние, нутка27.
В «Воеводе», второй редакции, Ермолова играла Олёну, получив эту роль из рук А.Н. Островского. В этой роли вышла 19 января 1886 г. Актрисе не было ещё и 33 лет...
«Когда М.Н. Ермолова играла Олёну в «Воеводе», исконная, допетровская Русь чувствовалась в каждом её движении, в каждом поклоне, в поступи Олёны, слышалась в каждом слове её великолепной русской речи. И страшная судьба тогдашней русской женщины смотрела из её глаз. Речь её неуловимо приобретала совсем иной оттенок, чем в пьесах Шиллера. Неуловимо изменялась она в народную речь, более мягкую, более напевную, сами интонации местами напоминали русскую песню и утрачивали классическую чёткость, свойственную языку Шекспира и Шиллера...»28
М.Н. Ермоловой было сыграно бесконечное множество самых разных ролей в пьесах А.Н. Островского, и все они, как становится ясно из воспоминаний современников и из критических статей, были значительны, разнообразны и любимы зрителями.
В 1907 г. Ермолова уходит в годовой отпуск. Это было её сознательным решением, а в театральной жизни — невероятным событием. И зрители, и люди театра не могли поверить, что не увидят Ермолову на сцене год, а может быть и дольше. Актрису чествовали, торжественно провожали, вручали адреса.
На адрес Художественного театра, который ей вручили 4 марта 1907 г., Ермолова ответила письмом, в котором объясняет причину своего решения.
Вл.И. Немировичу-Данченко, после 4 марта 1907 г., Москва:
«Дорогой Владимир Иванович, в лице вашем обращаюсь к Художественному театру!
Дорогие друзья мои, что сказать мне вам? Чем выразить благодарность, наполняющую моё сердце! Не знаю. Скажу одно. Ваш адрес я читала со слезами, таким сердечным теплом он был проникнут, что глубоко растрогал меня. Постараюсь ответить на ваш вопрос, вы поймёте меня и согласитесь со мной. Несмотря на всю мою скромность, у меня оказывается в душе слишком много артистического самолюбия. Я чувствую, что уже не в состоянии играть ни Медею, ни Клеопатру, силы мне изменяют, да и понятно: 37 лет я отдала сцене и утомилась. Теперь мне нужен этот год отдыха, чтобы отойти от театра, успокоиться и примириться, что я больше не «героиня». Сразу, на глазах у публики мне тяжёл этот переход. Нельзя сегодня быть царицей, а завтра какой-нибудь почтенной и скучной старушкой. Что-то там в душе ещё борется, на что-то жалуется и... одним словом, мне нужен год забвения. Больше всего мне не хотелось бы, чтобы публика начала жаловаться на мою усталость, я не хочу разрушаться у неё на глазах, этого не допускает моя артистическая гордость. До сих пор этого ещё не чувствовалось, 4 марта мне это доказала публика, и скажите сами, может ли быть что-нибудь выше тех минут, которые я пережила как артистка в этот вечер?!. Силы мне изменили, но это я ещё заметила пока одна, и моё артистическое чутьё говорит мне: «Пора!»...»29
Через год, 4 марта 1908 г., М.Н. Ермолова возвращается на сцену Малого театра и выходит в роли Кручининой в пьесе А.Н. Островского «Без вины виноватые». В роли, которую она играла более 10 лет!
«При первом появлении М.Н. Ермоловой во втором действии — в первом она не участвовала — ей была устроена шумная овация. А после слов, сказанных Дудукиным Кручининой, что её талант доставляет «неоценимое удовольствие», весь театральный зал дрогнул, как один человек, в восторженных рукоплесканиях, которые повторялись в последнем действии комедии, когда Нил Стратоныч Дудукин поднял бокал за Кручинину. По окончании спектакля публика долго не расходилась и М.Н. Ермолову вызывали более 50 раз»30.
Замечательно писал об исполнении ею роли Кручининой Н.Е. Эфрос:
«Помню всю Ермолову, все роли, от Шиллера до Невежина, не помню почти ни одной, где была бы так велика именно нежность, пленительная тишина и лёгкость исполнения. И помню лишь немногие, где бы она была так задушевно-обаятельна. Впрочем, тяготение в эту сторону, к тишине, к интимности, намечалось уже раньше. Ермолова не совершила какого-то перелома... И в Кручининой новая форма отлита уже в бесподобном совершенстве.
И оттого-то получилось такое необычное для роли Кручининой явление: самым прекрасным, воистину художественным исполнение вышло во втором акте... Ермолова дала волю буре темперамента. Но сейчас же опять заглушила её в тихих слезах, в мучительно-счастливых, застенчиво-радостных, просящих прощения улыбках. И это было так красиво, так правдиво, так чисто <...>, точно вынула из серого сора драгоценный алмаз...»31
Вот как вспоминал Ермолову-Кручинину артист Малого театра М.Ф. Ленин:
«Игра её была исключительная. Тоска материнской души, тоска настоящая, чуткая, трепещущей женщины, женщины-матери, — так была передана, столько чувств было вложено, что невозможно было удержаться от слёз, они так и катятся, а не хочется показать их, стараешься их незаметно смахивать, и чтобы другим их не было видно, а, взглянув, видишь, другие так же ревут»32.
По театральной легенде, А.А. Остужев, игравший роль Гришки Незнамова, плакал настоящими слезами и зарывался в складки платья Ермоловой-Кручининой, чтобы публика этих слёз не видела.
В апреле 1908 г. Мария Николаевна пишет Г.Н. Федотовой:
«Дорогая Гликерия Николаевна, я опять играю, как вам известно, «Без вины виноватые», очень устаю, сил совсем нет, но удовлетворяет одно, что публика с удовольствием смотрит и плачет и смеётся: видно, что ей наконец надоела испорченная пища, и она рада, что её угостили здоровой...»33
В одном из писем к Южину Ермолова просит похлопотать перед директором Теляковским за свою племянницу К.И. Алексееву, которая с первого же спектакля «Без вины виноватые» играла в первом действии роль молодой Кручининой (Отрадиной).
А.И. Южину, 27—28 августа 1916 г.:
«Дорогой Александр Иванович!
Вы едете к директору, ещё раз прошу вас: сделайте для Алексеевой всё, что от вас зависит. А директору скажите от меня, что я не верю, чтобы он не мог сделать для меня то, о чём я его просила. Лично ко мне он всегда был так добр, что я не могу примириться с его отказом. Скажите, что я не часто беспокоила его своими просьбами, и немного уже остаётся беспокоить его вперёд. 47 лет прослужила, и если господь поможет дотянуть до 50-ти лет — и конец!
Ещё скажите, что я лишаюсь самой лучшей своей роли, которая, как вы знаете, всегда имела и сбор, и успех, т. е. «Без вины виноватые»»34.
Личное лирическое отступление: Софья Николаевна Фадеева, актриса Малого театра рассказывала мне в 1981 г., что, будучи юной актрисой, в 1918 г. она играла в спектакле «Без вины виноватые» в массовой сцене, и когда Ермолова-Кручинина узнавала в Еришке Незнамове своего сына, она очень тихо произносила «Это он, он...» и медленно, как бы теряя силы, опускалась в кресло, и в этот момент весь зрительный зал поднимался и стоя, в полнейшей тишине, смотрел эту сцену.
Накануне 100-летия со дня рождения драматурга, 11 апреля 1923 г., Ермолова писала Южину:
«Дорогой Александр Иванович!
Очень я горюю, что не имею возможности, по нездоровью, принять деятельное участие на празднике в память Александра Николаевича Островского. А потому позвольте мне хоть несколькими словами присоединиться моими товарищами (так в подлиннике. — Р.О.) и пережить душой и мысленно этот великий день со всеми приносящими ему горячую любовь в воспоминаниях своих.
Островский великий апостол жизненной правды, простоты и любви к меньшому брату!
Как много сделал он и дал людям вообще, а нам, артистам, в особенности. Он вселил в души наши эту правду и простоту на сцене, и мы свято, как умели и могли, стремились вслед за ним.
Я так счастлива, что жила в его время и работала по его заветам вместе с моими товарищами! Какой наградой было видеть благодарные слёзы публики за наши труды!
Слава великому русскому художнику А.Н. Островскому. Имя его будет жить вечно в его светлых или тёмных образах, потому что в них — правда.
Слава бессмертному гению!
Мария Ермолова.
1923 г.»35
Литература
Алперс Б. Театральные очерки: В 2 т. Т. 1. М.: Искусство, 1977. С. 443. Библиотека М.Н. Ермоловой. Газетные вырезки. ГЦТМ им. А.А. Бахрушина. № 05818.
Дурылин С.Н. Мария Николаевна Ермолова. М.: Искусство, 1953. С. 652.
Мария Николаевна Ермолова. Письма. Из литературного наследия. Воспоминания современников. М.: Искусство, 1955. С. 496.
Станиславский К.С. Моя жизнь в искусстве // Станиславский К.С. Полн. собр. соч.: В 8 т. Т. 1. М.: Искусство, 1954. С. 515.
Театральные новости // С.-Петербургские ведомости. 1879. № 161.
Щепкина-Куперник Т.Л. Ермолова. М.: ТЕРРА, 2015. С. 240.
Юрьев Ю.М. Записки. Т. 1. 1872—1893. М.: Искусство, 1939. С. 232.
Примечания
1. Мария Николаевна Ермолова. Письма. Из литературного наследия. Воспоминания современников. М.: Искусство, 1955. С. 285.
2. Там же. С. 47.
3. Библиотека М.Н. Ермоловой. Газетные вырезки. ГЦТМ им. А.А. Бахрушина. № 05818.
4. Мария Николаевна Ермолова. Письма. Из литературного наследия. Воспоминания современников. Указ. изд. С. 324.
5. Там же. С. 154.
6. Дурылин С.Н. Мария Николаевна Ермолова. М.: Искусство, 1953. С. 169.
7. Там же. С. 173.
8. Там же.
9. Мария Николаевна Ермолова. Письма. Из литературного наследия. Воспоминания современников. Указ. изд. С. 161.
10. Алперс Б.В. Театральные очерки: В 2 т. Т. 1. М.: Искусство, 1977. С. 452—454.
11. Юрьев ЮМ. Записки. Т. 1. 1872—1893. М.: Искусство, 1939. С. 100—101.
12. Мендельсон НМ. М.Н. Ермолова. Воспоминания // Мария Николаевна Ермолова. Письма. Из литературного наследия. Воспоминания современников. Указ. изд. С. 390—391.
13. Театральные новости // С.-Петербургские ведомости. 1879. № 161.
14. Мария Николаевна Ермолова. Письма. Из литературного наследия. Воспоминания современников. Указ. изд. С. 103.
15. Там же.
16. Станиславский К.С. Моя жизнь в искусстве // Станиславский К.С. Полн. собр. соч.: В 8 т. Т. 1. М.: Искусство, 1954. С. 40—41.
17. В.П. Библиотека М.Н. Ермоловой. Газетные вырезки. ГЦТМ им. А.А. Бахрушина. № 05818. С. 32 (19), об.
18. Там же.
19. Южин-Сумбатов А.И. Воспоминания. Записи. Статьи. Письма. Цит. по: Дурылин С.Н. Мария Николаевна Ермолова. Указ. изд. С. 382—383.
20. ГЦТМ им. А.А. Бахрушина. Ф. 98. Оп. 1. № 227855. Цит. по Дурылин С.Н. Мария Николаевна Ермолова. Указ. изд. С. 383—384.
21. Из воспоминаний Н.Л. Тираспольской. Цит. по: Дурылин С.Н. Мария Николаевна Ермолова. Указ. изд. С. 176—177.
22. Мария Николаевна Ермолова. Письма. Из литературного наследия. Воспоминания современников. Указ. изд. С. 415—416.
23. Дурылин С.Н. Мария Николаевна Ермолова. Указ. изд. С. 178.
24. Там же.
25. Щепкина-Куперник Т.Л. Ермолова. М.: ТЕРРА, 2015. С. 135.
26. Amicus. Современное обозрение. Малый театр. «Поздняя любовь». Комедия А.Н. Островского // Театрал. 1895. № 94, ноябрь. С. 95—97. Цит. по: Дурылин С.Н. Мария Николаевна Ермолова. Указ. изд. С. 386—387.
27. Шут. 1901. № 36, 1 сент. Библиотека М.Н. Ермоловой. Газетные вырезки. ГЦТМ им. А.А. Бахрушина. № 05818.
28. Мария Николаевна Ермолова. Письма. Из литературного наследия. Воспоминания современников. Указ. изд. С. 382.
29. Там же. С. 200.
30. Ежегодник Императорских театров. Сезон 1907/08. С. 137. Цит. по: Дурылин С.Н. Мария Николаевна Ермолова. Указ. изд. С. 474.
31. Старый друг [Н. Эфрос]. «Без вины виноватые» // Театр. 1908. № 203. С. 10—11. Цит. по: Дурылин С.Н. Мария Николаевна Ермолова. Указ. изд. С. 475.
32. Ленин М.Ф. Воспоминания. Цит. по: Дурылин С.Н. Мария Николаевна Ермолова. Указ. изд. С. 475.
33. Мария Николаевна Ермолова. Письма. Из литературного наследия. Воспоминания современников. Указ. изд. С. 209.
34. Дурылин С.Н. Мария Николаевна Ермолова. Указ. изд. С. 234.
35. Мария Николаевна Ермолова. Письма. Из литературного наследия. Воспоминания современников. Указ. изд. С. 254—255.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |