Маргарита Михайловна Уманская, литературовед, литературный и театральный критик, журналист, родилась 17 ноября 1913 г. в семье обрусевшего немца Фёдора (Теодора) Карловича Дотцауэра, рано ушедшего из жизни. Место рождения — г. Варнавин (по другим данным — Макарьев) Костромской губернии (ныне это Нижегородская область). Умерла она 23 ноября 1980 г. в Ленинграде. Из-за гонений на немцев в 1940-е гг. взяла фамилию своего отчима М.П. Черногубова (отсюда отчество — Михайловна). Фамилия Уманская — по мужу, В.А. Уманскому, с 1950 г. Ранние литературоведческие работы опубликованы под именем Маргариты Фёдоровны Дотцауэр.
Не сразу определилась она с выбором профессии филолога. Сначала поступила в Лесомелиоративный институт, но вскоре была принята на второй курс филологического факультета Саратовского педагогического института, окончила его в 1936 г. (в то время филологов в Саратовском государственном университете не готовили). Вдохновлённая личностью профессора А.П. Скафтымова, М.Ф. Дотцауэр поступила в аспирантуру и под его руководством защитила в Саратовском государственном университете (совет состоял тогда из профессоров разных специальностей, не только гуманитарных) кандидатскую диссертацию «Романтические поэмы Лермонтова» (1939). С 1938 г. до возвращения из карагандинского лагеря Ольги Александровны Скафтымовой М.Ф. Дотцауэр была гражданской женой Александра Павловича (у них родилась дочь Людмила Александровна Скафтымова, ныне профессор Санкт-Петербургской консерватории, постоянный участник Скафтымовских чтений). А.П. Скафтымов уберёг М.Ф. Дотцауэр от депортации, которая была проведена в отношении немцев Поволжья в 1941 г.1
С конца 1930-х годов она начинает свою преподавательскую деятельность в Саратовском пединституте. Её лекции по русской литературе отличались особым артистизмом, повышенной эмоциональностью. Работа М.М. Уманской в Саратовском пединституте продолжалась до 1963 г.
В ИМЛИ АН СССР она проходила докторантуру под руководством Д.Д. Благого. К 1961 г. ею была написана и представлена докторская диссертация «А.Н. Островский и русская историческая драматургия 60-х годов XIX века» (сохранился автореферат в РГБ)2. Но к защите работа не была допущена.
В 1963—1974 гг. Уманская заведует кафедрой литературы Ярославского государственного педагогического института им. К.Д. Ушинского (приглашена ректором этого вуза П.Н. Пилатовым). За время работы ей удалось создать из кафедры коллектив единомышленников (Н.Г. Зеленов, М.Л. Сурпин, Г.П. Верховский, А.А. Семёнов, А.П. Астафьев, О.П. Демиховская и др.)3.
Круг научных интересов Уманской: творческие связи и взаимодействие романтизма и реализма в русской литературе 20—30-х гг. XIX в., творчество М.Ю. Лермонтова, проблема фатализма в «Герое нашего времени», историческая драматургия А.Н. Островского и его времени, проблема долга и счастья в поэзии Н.А. Некрасова.
Уманская сотрудничала с газетами, писала рецензии на театральные спектакли и кинопремьеры как в Саратове (ТЮЗ), так и в Ярославле (Театр им. Ф.Г. Волкова). Последнюю, так и не изданную книгу она предполагала назвать «Этюды о Лермонтове».
Из всех работ М.М. Уманской о драматургии А.Н. Островского одну надо выделить особо — монографию «Русская историческая драматургия 60-х годов XIX века», опубликованную в серии «Учёных записок Саратовского пединститута» (Вольск, 1958. Вып. 35). Эта книга большого (журнального) формата насчитывает 360 страниц (23 печ. листа), тираж 450 экземпляров. Фактически перед нами текст добротной докторской диссертации, состоящий из введения, шести глав и заключения. Одна глава — историко-литературная: «Основные линии развития русской исторической драматургии 60-х годов XIX века»; ещё одна — теоретическая: «Основные эстетические проблемы русской исторической драматургии 60-х годов XIX века». Конкретный анализ произведений находим в других главах: «Исторические хроники А.Н. Островского», «Комедия А.Н. Островского «Воевода»», «Драматическая трилогия А.К. Толстого», «Историко-бытовые пьесы Л.А. Мея и А.Н. Островского».
В монографии есть примечание: «Работа была выполнена при ИМЛИ им. Горького АН СССР. Коллективу научных сотрудников сектора русской литературы XIX века, на заседаниях которых обсуждались основные части работы, автор обязан многими ценными советами и замечаниями»4. Остаётся только догадываться, почему была остановлена защита столь солидного труда? Недостаточная поддержка научного консультанта на этапе выхода на защиту — Д.Д. Благого? Отзывы оппонентов? Сейчас трудно восстановить эту историю.
В этот же год была успешно защищена докторская диссертация В.А. Бочкарёва «Русская историческая драматургия первой четверти XIX века» (ИМЛИ АН СССР. М., 1961). Как видим, диссертантами привлекаются разные эпохи при общности темы исторической драматургии. В.А. Бочкарёв был первым аспирантом А.П. Скафтымова в начале 1930-х годов М.М. Уманская благожелательно упоминает в монографии работы В.А. Бочкарёва об Островском.
Дважды названа ею и книга А.П. Скафтымова «Поэтика и генезис былин» в связи с народно-эпической трактовкой Островского5, близостью композиции его хроник и героических былин. Сделано примечание: «В дальнейшем нами в значительной мере используется тот круг наблюдений и тот фактический материал, который приведён в этом весьма интересном исследовании А.П. Скафтымова»6. Фольклорный материал входит в словесную ткань исторической драматургии. Островский художественно использует фольклор повсеместно, во всех своих пьесах.
Труд М.М. Уманской включает в себя отсылки к работам Н.П. Кашина, А.И. Ревякина, С.Н. Дурылина, С.И. Машинского, Н.В. Измайлова, М.П. Алексеева, А.И. Дубинской, А.Ф. Луконина, И.Г. Ямпольского, А. Лаврецкого, Д.Д. Благого. Цитируются дореволюционные исследователи: В.Ф. Миллер, П.О. Морозов, С.К. Шамбинаго, Б.В. Варнеке, Н.В. Дризен и др.
Замысел этой докторской диссертации возник из статьи М.Ф. Дотцауэр 1948 г. «К вопросу об исторических источниках драматической трилогии А.К. Толстого»7. В ней выявлена специфика использования драматургом исторического материала, подробен анализ образов, на мой взгляд, обнаруживается одна из центральных идей будущего докторского труда — проблема трагической вины в драматургическом произведении. Разработка её, безусловно, была подсказана А.П. Скафтымовым применительно к романтическим характерам в лермонтовском творчестве. Уманская писала: «Всё, что втянуто в орбиту влияния придворных сфер, всё, что соревнуется в борьбе за власть, преследуя своекорыстные или надындивидуальные цели, — всё несёт на себе печать трагической вины или тяжёлой душевной драмы — таков смысл трилогии Толстого, проникнутой духом антиисторизма и идеализма»8.
Спустя десять лет М.М. Уманская наметит философское осмысление драматического конфликта в трилогии А.К. Толстого («Смерть Иоанна Грозного», «Царь Фёдор Иоаннович», «Царь Борис»): «Философским эквивалентом сюжетной и идейно смысловой стороны драматического конфликта трагедии является идея необходимости»9. Необходимость самодержавной власти мнимая, но именно она положила конец вечевой, удельной Руси. Не ограниченная законом самодержавная власть «фатально, независимо от личных качеств царя, подрывает единство русской земли и порождает трагическую вину всех персонажей трилогии»10. У А.К. Толстого в «Царе Борисе» «трагедия извне переносится вовнутрь»11.
Совершенно противоположная концепция большей демократизации, проблемы народа лежит в основе анализа М.М. Уманской исторической драматургии А.Н. Островского («Козьма Захарьич Минин, Сухорук», «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», «Тушино», «Воевода», «Василиса Мелентьева», «Комик XVII столетия»). Контраст между драматургическим искусством А.К. Толстого и А.Н. Островского всё время подчёркивается в монографии. М.М. Уманская предельно его усиливает, противопоставляя историзм А.Н. Островского, как она считает, антиисторизму А.К. Толстого, его идее трагической вины и необходимости.
Известно, что в 1945—1946 и 1948—1949 учебных годах А.П. Скафтымов в Саратовском университете объявлял семинар «Островский и драматургия его времени»12. М.Ф. Дотцауэр в этот период работала в Саратовском пединституте и вряд ли была знакома с содержательной стороной докладов и обсуждений. Студенческий семинар был творческой лабораторией А.П. Скафтымова, в которой подготавливались основные положения будущей статьи «Белинский и драматургия А.Н. Островского»13: близость молодого Островского Гоголю, объяснение особенностей драматического конфликта через статьи Белинского, внимание Островского не только к носителю порока, злой воли, но и к страдающей жертве.
Программу историзма драматического писателя М.М. Уманская видит в известных словах Пушкина «Что нужно драматическому писателю?..» По её логике мысли, Островский — наследник пушкинской эстетической традиции, вместившей проблемы: «история и современность», правда историческая и правда художественная. «А.Н. Островский, вслед за Пушкиным, отказывается от теории трагической вины и культа героических одиночек. Он видит трагическое не в борьбе человека с роком, не в конфликте нравственных обязанностей, не в нарушении морального равновесия мира, а в тех страданиях, в том, говоря словами Н.Г. Чернышевского, «ужасном», что несёт человеческой личности социальное неравенство, институт крепостного права, произвол и насилие внутренних и внешних угнетателей народа»14. Исследователь осознаёт связь драматургии Островского с идейными спорами 1860-х гг. многоаспектно и проблемно.
Надо заметить, что Уманская погружена в эстетическую теорию Н.Г. Чернышевского (проблема трагического и исторического), его высказывания служат опорой при анализе образов и коллизий исторических драм А.Н. Островского и его современников. В своей работе она опирается на традиционно называемые в советской гуманитарной науке имена литературных критиков из обоймы так называемого революционно-демократического направления: В.Г. Белинский, Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, Д.И. Писарев.
Историзм А.Н. Островского, по мысли М.М. Уманской, эволюционирует в передаче всё большей верности «духа эпохи», ключевых конфликтов и жанрового мышления: от «исторической хроники» к историко-бытовой драме — «драме героя». Углубляются «художественная логика развития действия и характеров», «трагедия любви и ревности»15. Островский уходит от прямого проецирования истории на современность, характерного для массовой драматургии его времени. М.М. Уманская работала с рукописями произведений А.Н. Островского, его выписками: «Козьма Захарьин Минин, Сухорук» («Современник», 1861, 2-я ред. 1866) и «Воевода» (1864, 2-я ред. 1885), добывая факты по истории текста пьес. Она познакомилась с незаконченной рукописью А.К. Толстого «Первообраз русского народа» в Рукописном отделе ИРЛИ (Пушкинский Дом).
Фоновый материал, ставший историческим материалом драм (Н.М. Карамзин и др. историки) и характеризующий эпоху расцвета историко-художественного жанра, разнообразно вплетён в исследование. Историческая достоверность богато представлена достижениями исторической науки 1850—1860-х гг. (С.М. Соловьёв, Н.И. Костомаров, К.Д. Кавелин). Островский осваивал исторические источники, говоря: «Историк передаёт, что было; драматический поэт показывает, как было, он переносит зрителя на самое место действия и делает его участником события»16.
Учтены в монографии многочисленных «хроники» и «истории в лицах», копировавшие историческую событийность без художественного обобщения (М.П. Погодин, Н.А. Чаев, А.А. Голенищев-Кутузов, Н. Полозов, Н.В. Кукольник, Е.Ф. Розен, Н. Семякин, Д.В. Аверкиев и др.). На этом пёстром историко-литературном фоне, прежде всего, рассматриваются драмы А.Н. Островского, А.К. Толстого, Л.А. Мея. Приведём одно замечание М.М. Уманской относительно проблемы народности у Мея, автора «Псковитянки»: «Ещё более далёк от подлинной народности близкий славянофилам Л. Мей, склонный отождествлять её с простонародностью, хотя, с точки зрения Чехова (нами не разделяемой), народность Мея честнее и органичнее «оперной народности» А. Толстого» (следуют ссылки на статью А.А. Измайлова «Баяновы гусли» (1910) и на воспоминания И.А. Бунина о Чехове)17.
Что характерно для исторической драматургии А.Н. Островского на уровне поэтики? Излюбленная драматургом «экспозиция средствами массовой народной сцены» («Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», 1866), выражение народного гнева (3-я сцена 2-й части хроники). В «Василисе Мелентьевой» (1867) «показ «внутренней» — гражданской, политической жизни народа уступил место наполовину вымышленным интимно-личным коллизиям, трагедии любви и ревности, которую переживают все главные герои драмы»18. Речь идёт, прежде всего, о любви Мелентьевой к Андрею Колычеву.
Островский заново переделал черновой вариант соавтора С.А. Гедеонова, отказавшись от мелодраматизма в обрисовке героини и усилив порочность характера Василисы, её безмерное честолюбие. Андрей Колычев наделён драматургом «нравственной уязвимостью» под любовными чарами Мелентьевой. Таким образом, замечает М.М. Уманская, достигается «сожаление о любви, принесённой в жертву честолюбию...»19 Социально-историческая оценка Ивана Грозного драматургом, вполне реабилитирующая его, дополняется морально-психологической трактовкой темы царя и боярской фронды. Трагическая вина народа (отсутствие чувства законности) сталкивается в трагедийном конфликте с трагической виной монарха (деспотизм, слабоволие). В центре историко-бытовой драмы Островского — проблема характеров, сильные проявления духа.
Действенной становится драматическая реплика, «которая всегда, по словам Уманской, — волеизъявление, вызов, выпытывание, разведывание, обольщение или предостережение в иносказательной форме»20. Она экспрессивна, афористична. Шекспировский «Макбет» и эстетика народного театра совместились в «Василисе Мелентьевой» — возникла подлинная историческая трагедия судьбы народной.
В исследовании исторической драматургии М.М. Уманская пошла своим путём, не повторяя выводов А.П. Скафтымова по Островскому. Скафтымовский образ проступает в другом материале — в последней книге М.М. Уманской «Лермонтов и романтизм его времени» (1971), написанной (частично составленной из опубликованных статей) спустя год после смерти А.П. Скафтымова (в конце книги стоит дата «Март 1969 г.»)21. Некоторые положения, интонации А.П. Скафтымова прямо просматриваются в тексте работы (наблюдения над музыкальностью стиха поэта, обозначенные сравнения «большой эмоциональной силы», размышления над личностью Печорина и др.) Но вместе с тем М.М. Уманская настойчиво интересуется методом: насколько романтизм проникает в реализм и наоборот, синтез реализма и романтизма (детерминизм и волюнтаризм), генетическая связь между ними. А.П. Скафтымов выступал против такой резкой терминологической определённости, называя романтизм в первую очередь идейным течением, без разделения его на реакционный и революционный22.
Когда читаешь труды М.М. Уманской, отмечаешь, что её теоретическая концепция отчасти схематизирована и лишена многогранной скафтымовской сложности, точечные обобщения диссонируют с его принципами целостного анализа. Несколько страниц воспоминаний М.М. Уманской о Скафтымове были опубликованы после её смерти в коллективной монографии «Методология и методика изучения русской литературы и фольклора» (1984). И она сама отметила своё стремление в ранней молодости к «графикам», «чертежам» и «схемам»: «...я решила приятно удивить и заслужить одобрение Александра Павловича, составив «график» (кривую) взлётов и падений чувства Нехлюдова к Катюше Масловой. И удивила. Одного взгляда на Александра Павловича было достаточно, чтобы понять постигшую меня неудачу. Обладая большой выдержкой, он умел во всех случаях жизни владеть собой, очень редко повышал голос, гневался, негодовал. Просто «запирал» лицо на замок, и оно становилось холодным, отрешённым, замкнутым, едва ли не надменным. Примерно такой была и его реакция на мой «график». — «Так вы собираетесь выразить диалектику чувств человека графикой, чертежом, схемой — пустая, ненужная и даже вредная затея. Подумайте-ка об этом хорошенько». Мгновенно я ощутила всю абсурдность своих «новаций»...»23
Надо признать объективность самокритичного взгляда М.М. Уманской, она воздала должное методологическим принципам своего учителя А.П. Скафтымова: «Прочтение им художественного произведения всегда опиралось непосредственно на контекст, на строгую логику и выверенную диалектику исследовательской мысли в союзе с интуицией. И мы — каждый в меру своих сил и возможностей — учились этому, хотя кто бы из нас мог сказать, что он унаследовал в полной мере диалектику мышления и интуицию своего учителя! Да и можно ли научиться диалектике и, особенно, интуиции и таланту...»24
М.М. Уманская прошла школу диалектической мысли, но у А.П. Скафтымова был ещё и опыт мысли метафизической, о вечном и неизменном. Он был и советским профессором, и человеком Серебряного века русской культуры. Об этом не стоит забывать.
Когда сегодня рецензент «Скафтымовских сборников» в «Чеховском вестнике» Сергей Тихомиров замечает, что А.П. Скафтымов допускает, что «общее сложение жизни» можно изменить «радикальным, читай — революционным путём», и видит в этом «социально-исторический пласт» и некоторый «реверанс в сторону официоза»25, то слишком упрощает основополагающую мысль учёного. «Общее сложение жизни» — это бытийная её основа, именно поэтому так трудно раскрывается она перед нами, и почти невозможно сложение это сходу постичь, радикально изменить, преодолеть, остановить текучесть самой жизни, давление обстоятельств. Официоз, если и был (цитаты из Ленина), то не затронул понятийную систему работ А.П. Скафтымова, его выстраданные философские мотивы.
Последняя статья М.М. Уманской об Островском вышла в 1974 г. — «Народ в исторических пьесах Островского». Её снова привлёк художественно обобщённый образ народа: «Показ исторического творчества народа, его патриотического разума — и в плане идейном и в плане эстетическом — центральная проблема всей исторической драматургии Островского»26. Народ — это и стихийная сила, и растерянная масса, используемая боярами. Реализован народный разум в структуре драмы в массовых сценах, народных персонажах, диалогах, которые у автора часто имеют «динамическую подоснову». Уманская видит народ в историко-художественном жанре Островского «героическим и трагическим лицом в русской истории и русской драме»27.
За последние годы в Институте филологии и журналистики Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского идет кропотливая работа по изучению круга ближайших А.П. Скафтымову коллег и учеников. В новом, втором издании словаря «Литературоведы Саратовского университета, 1917—2017» (1-е изд. Саратов, 2010), который сдан в печать профессором В.В. Прозоровым и мной, будет включена и статья о Маргарите Михайловне Уманской, которая по праву принадлежит Саратовской филологической (литературоведческой) научной школе.
Литература
Ваняшова М.Г. «Луч света». Маргарита Михайловна Уманская // Лермонтовские чтения. «Я жил века...». Ярославль, 2004. С. 83—85.
Дотцауэр М.Ф. К вопросу об исторических источниках драматической трилогии А.К. Толстого // Уч. зап. Сарат. госпединститута. Саратов, 1948. Вып. 12. С. 29—52.
Куликова Е.И. Александр Павлович Скафтымов: Спецкурсы и спецсеминары // Методология и методика изучения русской литературы и фольклора: учёные-педагоги саратовской филологической школы / Под ред. Е.П. Никитиной. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1984. С. 153—154.
Прозоров В.В. «Чайка» А.П. Чехова в научном творчестве и в жизни А.П. Скафтымова // «Чайка». Продолжение полёта: По мат-лам Третьих международн. Скафтымовских чтений «Пьеса А.П. Чехова «Чайка» в контексте современного искусства и литературы»... (Саратов, 5—7 октября 2015 г.): Коллект. моногр. М.: ГЦТМ им. А.А. Бахрушина, 2016. С. 51—52.
Скафтымов А.П. Белинский и драматургия А.Н. Островского // Уч. зап. Сарат. ун-та. 1952. Т. 31. С. 49—110.
Скафтымов А.П. К постановке вопроса о романтизме Пушкина // Научный ежегодник СГУ за 1955 г. Отд. оттиск, отд. 3. Саратов, 1958. С. 8—14.
Скафтымова Л.А. М.М. Уманская и её монография «Лермонтов и романтизм его времени» // «Кто близ небес, тот не сражён земным...»: Мат-лы восьмых Лермонтовских чтений. 21—21 октября 2008 г. Ярославль, 2009. С. 50—53.
Скафтымова Л.А. Воспоминания об отце // Александр Павлович Скафтымов в русской литературной науке и культуре. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2010. С. 230—237.
Тихомиров С. «Чайка» — продолжающийся полёт: от Скафтымова до Хичкока и Ноймайера // Чеховский вестник / Ред. кол.: В.Б. Катаев и др. М.: Изд-во «Лит. музей», 2017. Вып. 34. С. 30—47.
Уманская М.М. Русская историческая драматургия 60-х годов XIX века. Вольск, 1958. 360 с. (Уч. зап. Сарат. пединститута. Вып. 35).
Уманская М.М. А.Н. Островский и русская историческая драматургия 60-х годов XIX века: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук / ИМЛИ АН СССР. Саратов; М.: 1961. 44 с.
Уманская М.М. Лермонтов и романтизм его времени. Ярославль: Яросл. гос. пединститут им. К.Д. Ушинского, 1971. 304 с.
Уманская М.М. «Василиса Мелентьева» и проблема историзма в драматургии Островского // Литературное наследство. Т. 88. А.Н. Островский: новые материалы и исследования. Кн. 1. М.: Наука, 1974. С. 478—498.
Уманская М.М. Народ в исторических пьесах Островского // Наследие А.Н. Островского и советская культура. М.: Наука, 1974. С. 188—202.
Уманская М.М. Из воспоминаний // Методология и методика изучения русской литературы и фольклора: учёные-педагоги саратовской филологической школы / под ред. Е.П. Никитиной. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1984. С. 198—201.
Примечания
1. См.: Скафтымова Л.А. М.М. Уманская и её монография «Лермонтов и романтизм его времени» // «Кто близ небес, тот не сражён земным...»: Мат-лы восьмых Лермонтовских чтений. 21—21 октября 2008 г. Ярославль, 2009. С. 50—53; Скафтымова Л.А. Воспоминания об отце // Александр Павлович Скафтымов в русской литературной науке и культуре. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2010. С. 230—237; Прозоров В.В. «Чайка» А.П. Чехова в научном творчестве и в жизни А.П. Скафтымова // «Чайка». Продолжение полёта: По мат-лам Третьих международн. Скафтымовских чтений «Пьеса А.П. Чехова «Чайка» в контексте современного искусства и литературы» (Саратов, 5—7 октября 2015 г.): Коллект. моногр. М.: ГЦТМ им. А.А. Бахрушина, 2016. С. 51—52.
2. См.: Уманская М.М. А.Н. Островский и русская историческая драматургия 60-х годов XIX века: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук / ИМЛИ АН СССР. Саратов; М., 1961. 44 с.
3. См.: Ваняшова М.Г. «Луч света». Маргарита Михайловна Уманская // Лермонтовские чтения. «Я жил века...». Ярославль, 2004. С. 83—85.
4. Уманская М.М. Русская историческая драматургия 60-х годов XIX века. Вольск: Сарат. гос. пединститут, 1958. С. 6.
5. Там же. С. 120, 131.
6. Там же. С. 131.
7. См.: Дотцауэр М.Ф. К вопросу об исторических источниках драматической трилогии А.К. Толстого // Уч. зап. Сарат. госпединститута. Саратов, 1948. Вып. 12. С. 29—52.
8. Там же. С. 52.
9. Уманская М.М. Русская историческая драматургия 60-х годов XIX века... С. 98.
10. Там же. С. 52.
11. Там же. С. 263.
12. См.: Куликова Е.И. Александр Павлович Скафтымов: Спецкурсы и спецсеминары // Методология и методика изучения русской литературы и фольклора: учёные-педагоги саратовской филологической школы / Под ред. Е.П. Никитиной. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1984. С. 153—154.
13. См.: Скафтымов А.П. Белинский и драматургия А.Н. Островского // Уч. зап. Сарат. ун-та. 1952. Т. 31. С. 49—110.
14. Уманская М.М. Русская историческая драматургия 60-х годов XIX века... С. 79.
15. Уманская М.М. «Василиса Мелентьева» и проблема историзма в драматургии Островского // Литературное наследство. Т. 88. А.Н. Островский: новые материалы и исследования. Кн. 1. М.: Наука, 1974. С. 480, 482.
16. Цит. по: Уманская М.М. Русская историческая драматургия 60-х годов XIX века... С. 76.
17. Там же. С. 73.
18. Уманская М.М. «Василиса Мелентьева» и проблема историзма в драматургии Островского... С. 482.
19. Там же. С. 495.
20. Там же. С. 496.
21. Уманская ММ. Лермонтов и романтизм его времени. Ярославль: Яросл. гос. пединститут им. К.Д. Ушинского, 1971. С. 289.
22. См.: Скафтымов А.П. К постановке вопроса о романтизме Пушкина // Научный ежегодник СГУ за 1955 г. Отд. оттиск, отд. 3. Саратов, 1958. С. 8—14.
23. Уманская М.М. Из воспоминаний // Методология и методика изучения русской литературы и фольклора: учёные-педагоги саратовской филологической школы. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1984. С. 199.
24. Там же. С. 201.
25. Тихомиров С. «Чайка» — продолжающийся полёт: от Скафтымова до Хичкока и Ноймайера // Чеховский вестник / Ред. кол.: В.Б. Катаев и др. М.: Изд-во «Лит. музей», 2017. Вып. 34. С. 33.
26. Уманская М.М. Народ в исторических пьесах Островского // Наследие А.Н. Островского и советская культура. М.: Наука, 1974. С. 189.
27. Там же. С. 202.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |