Представление о женственности связано с тайной пола и проблемой идентификации своего «Я» посредством «Другого». В культуре XIX века, создаваемой по преимуществу мужчинами, женщина являлась маргинальным субъектом. На нее как на объект эстетического созерцания, этического и философского осмысления направлено внимание мужчины-художника и философа. Представление о женщине и женственности, идеальной женской красоте на протяжении истории претерпевает изменения. У каждой эпохи существует свой этико-эстетический код женственности. В искусстве XIX века идеал женственности — это целостное воплощение красоты духовной и физической, то есть в женском образе сублимируется идея триединства — правда, добро, красота.
Идеализация женщины поддерживала Шиллера в его вере в возможность совершенствования человеческой природы. В этом проявилась мысль немецкого поэта и теоретика о том, что новое искусство, по сравнению с наивным древним, не копирует природу, а пропускает все сквозь призму идеи — идеала. Идеи Шиллера о гармонической личности, о связи духа и материи, которые нашли отражение в его работе «О грации и достоинстве», повлияли на формирование идеала женской красоты и были восприняты русскими писателями XIX века. С точки зрения Шиллера и его единомышленников, отражение любви и естественной человеческой сексуальности может выглядеть грубо и вульгарно, если поэт не будет идеализировать отношения между мужчиной и женщиной. Чтобы избежать грубости и вульгарности, сознание должно возвыситься над телом; мораль, долг и воля — победить примитивную материальную природу.
Нравственная красота женщины связывалась в европейской идеалистической эстетике с целомудрием. Поэзия и живопись возносили женщину над грубой материальной действительностью, создавая образ женской чистоты, телесной непорочности, жертвенности ради любви. Этот образ стал своего рода иконой идеалистической эстетики. Воспевая женщину, художники и поэты облагораживали, приукрашивали и идеализировали любовь. Шиллер верил, что созданный художником идеал возвысит человека над примитивной животной природой. Наиболее яркие примеры воплощения женской чистоты и самопожертвования ради любви, можно найти в таких шедеврах западноевропейского искусства, как образ Русалочки из одноименной сказки Андерсена, Сольвейг из пьесы Ибсена «Пер Гюнт». В русской литературе символами женской красоты, духовной цельности стали Татьяна Ларина и Лиза Калитина, Наташа Ростова и Мария Болконская.
В методологически основополагающей для исследования идеала женщины в русском искусстве статье Ю.М. Лотмана «Женский мир» прослеживается эволюция нравственно-эстетических представлений о женской красоте в литературе конца XVIII — начала XIX века. Как показывает Лотман, идеал женской красоты складывался под воздействием социальных и ментальных изменений, продиктованных реформами Петра I и ориентацией на Западную культуру, а в связи с этим — и формированием эстетических вкусов, определявшихся литературными направлениями и стилями. Лотман пишет о том, что женский мир становится одной из важнейших составляющих жизни эпохи конца XVIII — начала XIX века и, более того, можно сказать, утверждается как самостоятельная культура, соответственно, роль женщины в обществе существенно возрастает. От эпохи к эпохе литература творила женский идеал, который, преступая рамки художественной фикции, внедрялся в сознание и вызывал желание подражать1. «Эпоха, начатая в России Карамзиным, — отмечает Ю.М. Лотман, — отвела женщине совершенно новую роль. Поэзия Жуковского утвердила представление о женщине как о поэтическом идеале, предмете поклонения. Вместе с романтическим вкусом к рыцарской эпохе возникает поэтизация женщины. Просветитель утверждал равенство женщины и мужчины. Он видел в женщине человека и стремился уравнять ее в правах с отцом и мужем.
Романтизм возрождал идею неравенства полов, которое строилось по моделям рыцарской средневековой литературы. Женщине, возвышенной до идеала, отводилась область высоких и тонких чувств. Мужчина же должен был быть ее защитником-служителем. Конечно, романтический идеал с трудом прививался к русской реальности. Как правило, он охватывал мир дворянской девушки — читательницы романов, погруженной душой в условные литературные переживания и черпающей в них «чужой восторг, чужую грусть»2.
Ю.М. Лотман показывает, что процесс создания идеального женского образа был двусторонним. С одной стороны, литература творила женский характер как образец для подражания, который воспринимался, усваивался, разыгрывался на сцене жизни и становился неотъемлемой частью поведения русской барышни начала XIX века, а с другой — последующее поколение писателей черпало из жизни эти типы и инкорпорировало их в новый литературный текст3.
Мы открываем главу стихотворением Пушкина «Я помню чудное мгновенье» как самым ярким образцом, своего рода эмблемой бесплотного идеала женской красоты в русской литературе XIX века. Это стихотворение — пример того, как поэт отрешается от земного, чтобы возвысить читателя до идеала. В нашу задачу не входит рассмотрение всего многообразия женских типов, представленных в творчестве Пушкина. Мы обращаемся к Гоголю, так как в его творчестве противоречие между идеальным и земным, материальным рождает драматический конфликт в восприятии женской красоты. Хотя эти примеры выходят за хронологические рамки нашего исследования, они рассматриваются нами как два типа отношения к женской красоте. Первый тип — идеальный образ, созданный поэтом вопреки реальности, другой тип, связанный с трагическим осознанием несоответствия идеального и реального, духовного — плотского, Божественного — дьявольского. Олег Клинг справедливо говорит о том, что антиномия «высокое — низкое» в изображении любви проходит через всю русскую литературу — Гоголь, Достоевский, Толстой. Исследователь показывает, как эта антиномия по-разному преломлялась в творчестве символистов и постсимволистов4. Мы рассмотрим, как эти две тенденции воплощались в произведениях русских писателей второй половины XIX века. Мы также покажем, как образ Жорж Санд и ее романы формировали тип эмансипированной женщины и новых любовных и супружеских отношений, которые имели большое влияние на русский роман XIX века.
Примечания
1. Напомним, что Оскар Уайльд говорил о том, что именно жизнь подражает искусству, а не наоборот. См. об этом подробнее в первой главе.
2. Лотман Ю.М. Женский мир // Беседы о русской культуре. — СПб., 1994. — С. 59.
3. «Вторая половина XVIII и первая половина XIX века, как мы видели, отвела женщине особое место в русской культуре, и связано это было с тем, что женский характер в те годы, как никогда, формировался литературой. Именно тогда сложилось представление о женщине как наиболее чутком выразителе эпохи — взгляд, позже усвоенный И.С. Тургеневым и ставший характерной чертой русской литературы XIX века. Особенно важно, однако, то, что и женщина постоянно и активно усваивала роли, которые отводили ей поэмы и романы. <...> Женский образ дал литературе положительного героя. Именно здесь сформировался художественный (и жизненный) стереотип: мужчина — воплощение социально типичных недостатков, женщина — воплощение общественного идеала. Стереотип этот обладал не только активностью, но и устойчивостью: многие поколения русских женщин жили «по героиням» не только Рылеева, Пушкина, Лермонтова, но — позже — Тургенева и Некрасова. Конец интересующей нас эпохи создал три стереотипа женских образов, которые из поэзии вошли в девичьи идеалы и реальные женские биографии, а затем — в эпоху Некрасова — из жизни вернулись в поэзию». (Лотман Ю.М. Женский мир. — С. 64—65).
4. Подробнее см.: Клинг О.А. Мифологема «Ewige Weiblichkeit» (Вечная женственность) в гендерном дискурсе русских символистов и постсимволистов // Пол. Гендер. Культура: Немецкие и русские исследования / под ред. Э. Шоре, К. Хайдер, Г. Зверевой. — М., 2009. — С. 438—452.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |