Вопрос о чеховском наследии и его влиянии на последующую драматургию неразрывно связан с понятием литературной традиции. Принято считать, что литературная традиция — это преемственность, наследование писателями опыта своих предшественников, продолжение и развитие характерных для литературы прошлого тем, мотивов, идей, проблематики, художественных средств и приемов. «Типологически традиция является системой законов, регулирующих представление о художественном произведении, жанре и т. д. В этом смысле традиция есть реализация художественной памяти, существующей у писателя и являющейся одним из побудительных механизмов к творческому процессу»1, — пишет М.Я. Поляков.
На роль традиции в искусстве существуют разные, подчас диаметрально противоположные взгляды. Одна точка зрения сводится к тому, что без знания прошлого невозможно двигаться вперед. Согласно другой, традиция в истории культуры — это прошлое, «пережиток, давящий на современность, мешающий прогрессу»2. Ю.Н. Тынянов полагает, что «понятие «традиция» оказывается неправомерной абстракцией одного или многих литературных элементов одной системы... Главным понятием литературной эволюции оказывается смена систем, а вопрос о «традициях» переносится в другую плоскость»3. В диссертации традиция понимается как взаимодействие созданного ранее и создаваемого впоследствии. «Развитие форм в искусстве — не простая замена старых средств новыми»4. Литературный процесс отвергает и одновременно развивает старые формы. Сама литература представляет собой сложную форму традиционности — «традиционность осознанного и сознательного освоения всего литературного прошлого»5, — отмечает Д.С. Лихачев.
Как пишет в статье «Традиции и индивидуальный талант» Т.С. Элиот: «Если свести традицию только к подражанию методам, непосредственно предшествующим нашему поколению, то совершенно определенно не следовало бы призывать к традиционализму... Традиция — дело особо важное... Наследовать ее просто так нельзя: если хочешь ею овладеть, нужны большие усилия. Условием ее является исторический смысл... а исторический смысл требует понимания прошедшего, существующего не только в прошлом, но и в современности...»6.
Именно с таких позиций, понимая традицию как преломление культуры прошлого в современном литературном контексте, в диссертации рассматривается развитие чеховской традиции в русской драматургии 1920-х годов. Основным ориентиром при этом становится понятие традиции не только как художественной системы, но и как специфики мировоззрения автора.
А.П. Чехов во многом выступал продолжателем традиций русской классической драматургии и в тоже время явился создателем нового типа драмы. Так, по мнению Г.А. Бялого, «поступки чеховских героев казались непривычными в своей простоте, доведенными до того предела, когда театр уже как бы переставал быть театром»7.
В дочеховской драматургии преобладал бытовой тип драмы нравоучительного характера. «В основной схеме тип бытовой драмы оставался тот же, потому что всюду сохранялась нравоописательная, наставительная, обличительная и разоблачительная цель... При такой устремленности, с разной тематикой, с разной широтой и глубиной охвата и понимания действительности создавалась общая конструктивная однородность пьес Островского, Сухово-Кобылина, Писемского, Лескова, Потехина и др.»8, — пишет А.П. Скафтымов.
Литературоведами не раз подчеркивалось, что А.П. Чехов является последователем И.С. Тургенева в области психологической драмы. Его комедии, в особенности «Месяц в деревне», справедливо сравнивают с драматургией А.П. Чехова. Так, профессор Лондонского университета Дональд Рейфилд замечает: «В пьесе «Чайка» мы узнаем почти доведенную до сюрреализма комедию И.С. Тургенева «Месяц в деревне», написанную на полстолетья раньше: помещичья усадьба, ироничный доктор, помыкающая всеми героиня и до нелепого длинная цепочка безответных чувств»9. Сюжеты И.С. Тургенева жизненны и просты, герои его пьес — обычные люди, которые говорят о самом обыкновенном, а в этих разговорах отражаются их скрытые мысли и чувства, о которых зритель только догадывается. Однако было между пьесами А.П. Чехова и И.С. Тургенева, по мнению Г.А. Бялого, существенное отличие: «Чехов еще больше приблизил театр к жизни в ее обычном будничном течении. Дело не в том, что в его пьесах нет событий, они есть, даже резко драматические, как, например, самоубийства. Но не эти эпизоды в центре внимания, не вокруг них сосредоточено действие. Напротив, у Чехова больше всего захватывают зрителя те эпизоды, в которых как будто ничего не происходит»10. Особая манера поведения и разговоров действующих лиц появилась у А.П. Чехова с самого начала его драматургической деятельности. «Чехов писал свои драмы так, как не писали до него... Однако Чехов-драматург отнюдь не разрывал связей с основным течением русской литературы, русской драматургии, в частности, с художественным реализмом. Автор «Чайки» и «Дяди Вани» — художественный реалист; иного термина к нему никак не приложишь... Он только считал, что содержание художественного реализма еще не исчерпано»11, — подчеркивает Н.Е. Эфрос.
Говоря о художественном методе А.П. Чехова, С.Д. Балухатый также как и Н.Е. Эфрос, называет его реалистом. Но А.П. Чехов, по мнению автора, переосмысляет реализм, добавляет к нему новые, свежие краски: «Чехов требовал, чтобы писатель был реалистом, то есть писал жизнь такою, какая она есть, но чтобы при этом каждая его строчка была пропитана, как соком, сознанием цели; чтобы за жизнью, какая есть, чувствовалась еще та жизнь, какая должна быть»12.
В.Б. Катаев в книге «Литературные связи Чехова» отмечает типологическое сходство пьес А.П. Чехова с эстетикой античной драмы. В частности, по его мнению, «элементы содержания и поэтики уже первых больших пьес А.П. Чехова восходят к античной драме»13. Сходство проявляется на разных уровнях поэтики, в искусстве перипетии, которое в драме Чехова выражено в сложных внутренних переплетениях, а также в своеобразной трактовке внесценических персонажей (родители Нины Заречной, парижский любовник Раневской, Протопопов и жена Вершинина). «Это могущественные, хотя невидимые силы, сообщающие действию движущие мотивы, в греческих пьесах эта функция принадлежала богам, которые решали судьбу персонажей»14, — приводит в качестве примера В.Б. Катаев мнение Д. Магаршака.
Близок драматургии Чехова и платоновский миф о том, что каждый человек заключен в «пещеру» своего сознания и не может быть в полной мере объективен. Поэтому в полифоническом звучании чеховских пьес каждый герой по-своему одинок и субъективен в своих суждениях.
Особое внимание В.Б. Катаев обращает на принцип трагической иронии в античной драме и в художественной манере Чехова: «У Софокла, в трагедиях которого впервые в мировой драматургии этот принцип нашел свое осуществление, над действиями людей торжествует рок, воля богов. У Чехова форма трагической иронии используется, чтобы показать, как взгляды, надежды, верования людей разбиваются о логику, точнее, нелогичность действительной жизни»15.
Главные же герои античной драмы и пьес А.П. Чехова, по мнению В.Б. Катаева, отличаются. В центре драматургии А.П. Чехова человек рефлексирующий, сомневающийся. И этот образ резко противоположен образу гармоничного человека, изображенного в античной драме.
Примечания
1. Поляков М.Я. Цена пророчества и бунта. — М.: Советский писатель, 1975. — С. 221.
2. Там же. — С. 217.
3. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. — М.: Наука, 1977. — С. 272.
4. Полоцкая Э.А. О поэтике Чехова. — М.: Наследие, 2002. — С. 188.
5. Лихачев Д.С. Будущее литературы как предмет изучения // Новый мир. — 1969. — № 9. — С. 175.
6. Th.S. Eliot. Szkice literackie. — Warszawa, 1963. — P. 2—3.
7. Бялый Г.А. А.П. Чехов / История русской литературы. Т. 9. Ч. 2. — М.—Л., АН СССР, 1956. — С. 409.
8. Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей. — М.: Худ. лит., 1972. — С. 423.
9. Рейфилд Д. Жизнь Антона Чехова. — М.: Б.С.Г.-Пресс, 2008. — С. 423.
10. Бялый Г.А. А.П. Чехов / История русской литературы. Т. 9. Ч. 2. — М.—Л.: АН СССР, 1956. — С. 410.
11. Эфрос Н.Е. Чехов и Художественный театр // Солнце России. — 1914. — № 7.
12. Балухатый С.Д. Драматургия Чехова: К постановке пьесы «Вишневый сад» в Харьковском театре русской драмы. Харьков: ХТРД, 1935. — С. 33.
13. Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. — М.: МГУ, 1989. — С. 158.
14. Там же. — С. 162.
15. Там же. — С. 163.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |