1.4. А.П. Чехов в критике конца 1920-х годов

Если в СССР в год 20-летия со дня смерти А.П. Чехова звучали противоположные мнения о роли чеховской традиции, то в публикациях, связанных со следующей памятной датой, определяющим является уже признание важнейшей роли А.П. Чехова. В 1929 году в СССР широко отмечается 25-летие со дня смерти писателя. Можно утверждать, что памятные дни заставляют пересмотреть звучавшие еще за год до этого оценки творчества А.П. Чехова как «непригодного» для современной эпохи.

В 1928 году в связи с возобновлением на сцене МХАТ постановки пьесы А.П. Чехова «Вишневый сад» критик Константин Тверской писал, что сам факт возобновления вызывает у него большие сомнения в его общественной полезности и нужности. Те герои и сцены, которые раньше вызывали сочувствие публики — страдания Раневской и Гаева, забытый в опустевшем доме Фирс, теперь оставляют зрителей равнодушными. Эти проблемы и чеховская атмосфера ушли, по мнению критика, в прошлое: «Чехов из всех русских классиков, пожалуй, наименее пригоден для тех целей, которые ставит перед театром развитие культурной революции»¹. Современные авторы должны быть созвучны идеям и настроениям эпохи, а чеховская драматургия, по словам К. Тверского, больше «не волнует, это совсем чужое, это непонятный, ненужный сентиментализм»².

Рецензент журнала «Новый зритель» В.А. Павлов также считал, что тональность пьесы «Вишневый сад» чужда современным зрителям и современным настроениям. А.П. Чехов, пьеса «Вишневый сад» и МХАТ, по мнению критика, — это «плоть от плоти, кровь от крови старая русская интеллигенция, раздираемая двойственностью своего мироощущения»³. В.А. Павлов отмечал парадокс — на сцене МХАТ идут такие разные по звучанию спектакли — «Бронепоезд» и возобновленный «Вишневый сад»: «От плаксивой, расслабленной чеховщины с ее беспредметными мечтаниями до «Бронепоезда» дистанция огромного размера»⁴. Кадровый состав старой гвардии МХАТ, по словам критика, ближе всего к Чехову, и старая гвардия мхатовских актеров «лирически всхлипывает не только по усадебной России в лице вишневого сада, но и по самой родной своей чеховщине»⁵. И хоть спектакль и несовременен, но именно в возобновленной постановке это «еще не музей, а по-своему живая часть МХАТ, в которой обнаруживается биение сердца этого театра»⁶.

В 1928 году в журнале «Новый зритель» начальник Главискусства А.М. Свидерский проводит дискуссию среди современных режиссеров и драматургов об актуальности чеховского наследия и о причинах упадочных настроений в его творчестве. «Жизнь, в ее великом поступательном движении, оказалась сильнее всяких «тактических» ухищрений и победила А.П. Чехова»⁷, — утверждает Свидерский. Драматург В. Киршон говорит следующее: «Чехов вел театр по пути упадничества. Почти все его пьесы глубоко пессимистичны»⁸. Драматург А. Файко отмечает, что «пьесы Чехова с самого начала были антагоничны современности»⁹. Режиссер Т. Хмара пишет: «Что касается Чехова и Художественного театра, то нужно сказать, что в смысле театральной формы театр этот стоит выше многих других, но содержание пьес никогда не было революционизирующим»¹⁰.

В 1929 году звучат уже совершенно иные оценки. А.В. Луначарский, прежде убежденный, что А.П. Чехов в современном русском репертуаре вряд ли нужен, публикует в журнале «Огонек» статью со значимым названием — «А.П. Чехов в наши дни». Начинает А.В. Луначарский свою статью с высказывания о том, что никому не придет в голову сомневаться в огромном значении А.П. Чехова для его времени. Далее он выявляет и анализирует три главных, на его взгляд, художественных метода А.П. Чехова. Первым приемом он считает реализм, необычайную правдивость изображения: «У Чехова имелась нотка исследователя. Он находил огромное удовольствие в том, чтобы своими художественными методами квалифицировать, приводить в порядок, осознавать для себя окружавший его уродливый мир»¹¹. Вторым приемом А.В. Луначарский называет смех, который, по его мнению, в произведениях Чехова редко бывает бичующим, как у Щедрина, или хотя бы колючим, как у Гоголя. Смех этот в большинстве случаев относится к области юмора, то есть к области смягчения морального негодования снисходительностью: «У Чехова смех, с одной стороны, осуждал, отбрасывал ужасные мелочи, полагал подняться над ними в сознании собственного своего превосходства, а с другой стороны — как бы примирял с ними»¹². Третьим важнейшим приемом художественного метода Чехова, по мнению А.В. Луначарского, была печаль: «Это действительно глубокая печаль человека, который, сознавая, что жизнь может быть великолепной, и надеясь на то, что когда-нибудь прекрасная жизнь восторжествует на земле, чувствует себя оторванным на десятилетия и даже на столетие от этого счастливого будущего»¹³.

А.В. Луначарский отмечает, что творчество А.П. Чехова было, конечно, формой протеста против действительности, но протеста не толкающего ни к отчаянию, ни к борьбе. К концу своей творческой жизни А.П. Чехов, по мнению А.В. Луначарского, стал проявлять «даже некоторые признаки предчувствия революции и сочувствия ей, хотя, вероятно, революция рисовалась ему скорей в ее февральском облике, чем в октябрьском»¹⁴.

Рассуждая о роли А.П. Чехова в современной литературе и о его актуальности, А.В. Луначарский приходит к выводу о том, что Чехов создал совершенно своеобразные приемы реалистического импрессионизма, мимо которых пролетарская революция пройти не может. Они, по мнению автора статьи, конечно, не будут доминирующими приемами, но, «несомненно, сыграют большую роль в вооружении нашей новой литературы. И по содержанию своему Чехов оказался нам чрезвычайно современным. Это объясняется тем, что если, как я уже сказал, устои чеховского мира рухнули, то сам мир этот еще держится»¹⁵.

А. Дерман в журнале «Прожектор» пишет в 1929 году о революционности и новаторстве А.П. Чехова. Автор начинает статью с утверждения о том, что психологию Чехова в последние годы его жизни будет ближе всего назвать революционной: «Она была революционной потому, что ее питало сознание неизбежности и необходимости быстрого и крутого обновления форм общественной жизни, в свою очередь опиравшееся на живое чувство протеста против социальной несправедливости, которою была проникнута сверху донизу вся русская жизнь»¹⁶. И с этой точки зрения является более или менее безразличным, в какой мере разбирался Чехов в течениях различных социалистических направлений. Думается, что Чехов, как художник, почувствовал неизбежность революционного переворота и отразил это в своем творчестве. Творчество Чехова в этот период было по характеру своему именно революционным.

Герои многих его пьес постоянно повторяют «Больше так жить невозможно». Это выражается и в поиске новых художественных форм. Вспомним слова К. Треплева о том, что «новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно!»¹⁷. Когда на торжественном спектакле Московского Художественного театра по случаю его тридцатилетия отвыкшая от чеховских пьес публика услышала слова барона Тузенбаха из «Трех сестер» о том, что пришло новое время, «многие с удивлением спрашивали себя: как это чеховский «нытик» нашел такой свежий, такой яркий, такой подлинно-революционный тон»¹⁸.

А. Дерман классифицирует писателей по характеру того волнения, которое они сообщают читателю. Он пишет: «Есть писатели, и даже огромного таланта (например, Гончаров, Лесков), которые оставляют в своих читателях нечто вроде чувства духовной сытости. И есть другие, которые рождают духовный голод. И подлинно-революционными, писателями-новаторами являются те, которые возбуждают духовный голод в своих читателях»¹⁹. Именно ко второй категории писателей А. Дерман относит А.П. Чехова. При этом неважно, каких героев он изображает. Важно что «тоска, которую уносил с собою зритель из чеховского театра, была творчески живительная, подлинно-революционная тоска. И кто знает, скольким внушила она мысль и скольких укрепила в решении: перевернуть жизнь»²⁰. И в этом, по мнению автора статьи, заключается истинное новаторство Чехова: его герои хотят перемен, они чувствуют в себе потребность жить по-другому. В 1939 году А. Дерман выпустил книгу «Антон Павлович Чехов», в которой он продолжил изучение жизни и творчества Чехова. В книге дана биография Чехова, прослежен его творческий путь от юмористических журналов до драматургии. Интересна глава «Чехов-драматург», в которой А. Дерман анализирует приемы построения последних пьес Чехова и выявляет их общие черты с «Чайкой»: «Что касается «Вишневого сада», то в нем Антон Павлович с наибольшей резкостью, чем в остальных своих пьесах, дал смешение элементов драматургического с комическим, что наложило на пьесу отпечаток большого своеобразия»²¹. Автор книги сожалеет, что драматург умер в расцвете своих сил, ведь «можно не сомневаться, что никогда не успокаивавшийся на достигнутых результатах писатель продолжал бы свою преобразовательную работу в области драматургии и в дальнейших своих произведениях»²².

В журнале «Искусство», посвященном 25-летию со дня смерти А.П. Чехова, опубликована статья А. Дейча «Легенда о Чехове», в которой автор стремится развенчать миф о Чехове как о пессимисте: «Враги Чехова явили его пессимистом. Это не так... Современники Чехова, к глубокому сожалению, проглядели ту творческую эволюцию, которую проделал этот изумительный мастер художественного слова. Быть может, им просто не хватало известной исторической перспективы для того, чтобы заметить и правильно оценить творческий путь Чехова; быть может, они подходили к произведениям писателя с неверным критерием. Наша цель — опровергнуть легенду об однотонном, упадочном и реакционном пессимизме Чехова»²³. Но уже в 90-е годы, по мнению критика, Чехов-наблюдатель уступает место Чехову-активисту, хотя его герои и лишены героизма в традиционном смысле этого слова. 1920-е годы формируют совершенно иной тип героя, человека действующего и активного. Но кто знает, как действовали бы чеховские персонажи, окажись они в ситуации героев советской драматургии. «Чехов умер на пороге революции. Печальная легенда о «бытописателе сумерек», «поэте безвременья» шла по его пятам при жизни и долго жила после его смерти. Но время — лучший показатель. То, что мы, пережившие две революции, чувствуем близость Чехова к нам, доказывает, что в его творчестве не только тоска по бездействию, но и бодрые тона. Те, кто видит в Чехове нытика, близоруки и однобоки»²⁴, — утверждает А. Дейч.

В журналах, касающихся системы образования, выходит ряд статей, в которых утверждается необходимость изучения А.П. Чехова в школе. Так, в журнале «Русский язык в советской школе», посвященном 25-летию со дня смерти А.П. Чехова, печатается статья И. Кубикова, в которой изложенные критиком мысли во многом созвучны статье А. Дермана. И. Кубиков утверждает, что в 1920-е годы формируется новое восприятие чеховской драматургии: «Только сейчас мы понимаем всю глубокую значительность Чехова как великого художника»²⁵. Герои Чехова, по мнению критика, устремлены в будущее и во многом предвосхищают свое время: «Тузенбах — один из чеховских персонажей, который чувствует близость грядущего переворота, который преобразит жизнь»²⁶. Эти слова Тузенбаха в пьесе, написанной в 1900 году, по мнению автора статьи, звучат как «красивое пророчество о нашем времени, когда люди многообразного труда призваны стать владыками страны»²⁷.

Также как и А. Дерман, И. Нусинов опровергает распространенное мнение о пессимизме А.П. Чехова. В опубликованной в журнале «Русский язык в советской школе» статье «За Чехова и против чеховщины» И. Нусинов утверждает, что Чехов стремился к торжеству новой жизни через возрождение культуры. По мнению автора статьи, Чехов отдал огромную дань пессимизму, но сумел его преодолеть: «Чехов верит, что в человеке заложены такие силы, что он может создать красивую жизнь. И в этом смысле он, безусловно, оптимист. Социальному пессимизму Чехов противопоставляет свой социальный оптимизм, свою большую веру в прогресс, в торжество человека, в неизбежный приход красивой жизни»²⁸. Далее И. Нусинов пишет, что именно силой своего смеха Чехов старается преодолеть пессимизм и «вытолкнуть человека из футляра»²⁹. По мнению автора, «сумма чеховских воззрений является чрезвычайно плодотворной для нашего времени, а спор о доминирующем значении философского пессимизма над социальным оптимизмом для многих и многих наших интеллигентов и сейчас еще не окончен»³⁰. Так, в работах некоторых критиков намечался новый подход к осмыслению чеховского наследия.

В 1929 году публикуются статьи, посвященные методологии преподавания произведений А.П. Чехова в школе. В журнале «Русский язык в советской школе» выходит статья К.Б. Бархина «О работе над Чеховым в школе». Автор предваряет статью дискуссией педагогов о том, какие именно произведения Чехова и в каком классе стоит изучать школьникам. Сделан следующий вывод: с 5-го класса нужно приступать к чтению комических рассказов Чехова, а с 9-го класса — к изучению его драматургии. По мнению автора статьи, изучение чеховских рассказов-анекдотов очень важно, так как «в них есть сжатая и эффектная конструкция анекдота с его неожиданной и острой развязкой»³¹. Автор делает упор на необходимость плотной работы учеников над самими текстами чеховских произведений, а также изучение критики о Чехове. Из критиков наиболее полное понимание чеховского таланта, по мнению автора статьи, встречается у А.В. Луначарского, который тонко анализирует стиль Чехова и связь его произведений с «социальным бытием». Автор пишет о необходимости прохождения произведений Чехова в средней школе, так как это помогает учащимся «изучить стиль русских новеллистов, возглавляемых Чеховым»³². По мнению автора, важен также творческий подход при рассмотрении А.П. Чехова в средней школе.

29-ый номер журнала «Рабис» за 1929 год почти полностью посвящен А.П. Чехову. Открывает номер обращение к читателям: «Со дня смерти Чехова прошло 25 лет. Из них 12 революционных. Эти последние годы создали объективные условия для революционного роста культуры. Выросла способность критического отношения к культурному наследию прошлого. И эта способность помогла оценить Чехова как общественного, бодрого человека. Помогла критически подойти к критикам Чехова, публицистам, писавшим и говорившим о Чехове как о пассивном, дряблом интеллигенте. Работникам искусств в выявлении подлинного литературного и общественного облика Чехова должно принадлежать одно из первых мест»³³.

А. Треплев в статье «Чехов и кино» пишет о кинематографичности произведений А.П. Чехова. Статья посвящена киновыпуску «Чеховского Альманаха» к 25-летию годовщины его смерти. А. Треплев утверждает, что «проблема — «как ставить Чехова в кино» — еще не решена. Мы только-только к ней подходим. Собирая «Альманах», пришлось от многого отказаться. Прежде всего, от больших чеховских произведений. Отказавшись от больших произведений, естественно, обратились к чеховским новеллам. Тут другая стояла трудность: преодолеть чеховскую форму — анекдота и пародии, гротеска и юморески — составляющую основу Антоши Чехонте»³⁴. Также автор отмечает тот факт, что в повестях Чехова почти отсутствует движение: «Беда в том, что в Чехове мало динамики, в его больших рассказах и повестях почти отсутствует движение. Маленькие же его новеллы дают такое сгущенное содержание, они так сконденсированы, что не позволяют нарушать их «особенную форму»»³⁵.

Другая особенность, по мнению А. Треплева, заключается в том, что Чехов как художник идет от случая к случаю, от эпизода к эпизоду. Его рассказы можно сравнить с кадрами киноленты, а также провести аналогию между некоторыми средствами и приемами кинооператорского искусства и чеховскими способами подачи деталей. Они освещены как бы боковым, косвенным светом. Таким образом, достигается особая кинематографическая выразительность. Это требует от автора исключительной емкости и психологичности художественной детали.

Казалось бы, дар Чехова по своей природе кинематографичен, что, кстати, во многом сближает его с советскими драматургами 1920-х годов, пьесы которых построены по монтажному принципу (например, «Шторм» Билль-Белоцерковского). Но не все так просто. Как утверждает автор статьи, чеховский материал как бы цементирован, он вне кино. «Помимо всего прочего, нужно найти еще тот метод, который дал бы возможность сочетать чисто формальные задачи кино с тем психологическим наполнением, которое составляет основу чеховского таланта»³⁶.

Климентий Корчмарев в статье «Чехов и музыка» анализирует связь Чехова с музыкальным искусством. Чехов — прозаик. Обычно музыкальна поэзия. Именно стихотворения многих русских поэтов переложены на романсы. «Но в характере чеховского таланта есть музыкальность»³⁷, — считает К.А. Корчмарев. Эта музыкальность заложена в таких свойствах его прозы как лиризм и юмор. На каждом из этих качеств автор останавливается подробно. Лиризм чеховской прозы находит свое выражение в романсе С.В. Рахманинова «Мы отдохнем», элегические упадочные интонации Чехова созвучны П.И. Чайковскому. Чеховский юмор находит выражение в оперной форме («Хирургия» Остроглазова, «Свадьба» Эренберга, опера «Вишневый сад» Ганштера).

В том же номере журнала публикуется мини-анкета, словно подводящая итог всем предыдущим материалам. В ней современные деятели искусства отвечают на актуальный вопрос «Звучит ли Чехов-драматург сегодня?»³⁸.

Н.А. Семашко уверен, что «Чехов «звучит» сейчас и долго еще будет «звучать» своей беспощадной критикой мещанства...». Темы, затронутые Чеховым, по мнению автора, вечны.

В.Э. Мейерхольд утверждает, что нет достойного воплощения чеховского таланта, воплотить который мог бы только С. Эйзенштейн.

А.Л. Загаров полагает, что Чехов настолько близок самой театральной природе, что никогда не перестанет звучать в своих творениях для театра.

Н.О. Волконский считает, что творчеству А.П. Чехова нужно придать новую остроту и пересмотреть традиции истолкования его пьес.

В.Г. Сахновский убежден, что «пьесы Чехова — законченная эпоха, исторический документ». Но Чехов, по мнению автора, актуален поскольку он «великолепный драматург, каждое его слово образно и содержательно, он уловил в фокус своих произведений русскую интеллигенцию». Однако его постановка, считает В.Г. Сахновский, действительно очень сложная задача.

И.А. Донатов уверен, что трагический метод Чехова, «по существу новеллиста, лишенного полнокровного драматического нерва», требует для постановки его пьес огромного мастерства.

В.В. Куза думает, что современный советский театр в ближайшие годы должен подойти к новому раскрытию Чехова как драматурга.

Анкета «Как мы относимся к творчеству Чехова» публикуется в 1929 году и в двух номерах журнала «На литературном посту»³⁹. Редакция провела опрос среди литераторов и политических деятелей, желая выявить их отношение к творчеству Чехова до революции и в настоящее время, а также предложила ответить на вопрос о том, какое значение имеет Чехов для современной художественной литературы, актуально ли его наследие? Ответы были разные и противоречивые, причем противоречия были не только между разными деятелями культуры, но и внутри самих высказываний. Например, М. Ольминский в начале своего отзыва пишет о том, что может судить о Чехове только с политической точки зрения и относится к нему «в высшей степени отрицательно». По его словам, после выхода пьесы «Три сестры» он навсегда отказался от чтения произведений Чехова. Не отрицая таланта Чехова, М. Ольминский называет этот талант пустым, так как он не отражает действительности. Однако заканчивает свой отзыв М. Ольминский такой фразой: «Для писателей-литераторов можно рекомендовать учиться у Чехова, как мы рекомендуем вообще им учиться у классиков».

Ю. Либединский пишет: «Чехов совершенно не видел тех сил, которые могут покончить с ненавистным ему обществом, и отсюда своеобразное соединение скепсиса, застойного психологизма и здорового разоблачительства, которое и создает творческий метод Чехова, в основе реалистический с окраской лиризма и скепсиса».

М. Кольцов не сомневается в актуальности творческого наследия Чехова в 1920-е годы: «В 1928-ом году, за год до 25-летней годовщины смерти Чехова, перечитал заново все его произведения и твердо убедился, что этот крупнейший писатель жив, реально нужен и полезен нашей эпохе... Через старое чеховское пенснэ можно увидеть многое среди окружающих нас остатков прежней жизни... Современной литературе Чехов нужен как блестящий учитель формы, мастер короткого рассказа, сценического диалога, простого и многовмещающего языка».

Ф. Раскольников считает, что значение Чехова для современной литературы заключается в том, что Чехов «как исключительный мастер формы, умевший писать сжатым, лаконическим, понятным языком, может и должен послужить образцом для многих писателей... Учеба в школе Чехова особенно полезна для драматургов. Чехов — реформатор драмы. Он создал своеобразный жанр психологической пьесы... Сейчас, в эпоху культурной революции, когда потребности зрителя не могут удовлетвориться простой «агиткой», а требуют подлинно-художественной пьесы, нельзя быть драматургом без основательного изучения чеховских пьес, их образов, их композиции... Это не значит, что нужно подражать Чехову, копируя его манеру письма; но при сознательном и критическом подходе к его идеологии, а равно и стилю, у него можно многому научиться».

Е. Зозуля утверждает, что Чехов имеет огромное значение для современной художественной литературы и его влияние достаточно сильно: «По-моему современная художественная литература должна искать новые формы и вырабатывать новые художественные методы, так как ей предстоит художественно отображать явления исключительного порядка».

П. Романов отмечает, что великим писателем Чехова никогда не считал. «Чувствовалось, что философски он сам не выше той интеллигенции, которую с таким мастерством изображал. Он был выше ее своим сердцем, своей тонкостью, своим талантом, своей эмоциональностью, но всеобъемлющей силы, уводящей за грань эпохи, у него не было... Его прозрения в будущее были не философские, а мечтательные... После революции я много раз перечитывал его, но так как интеллигенции, которая была главным объектом его творчества почти не осталось, то и содержание его вещей как бы выветрилось. Действительность стала настолько иная, что между ней и творчеством Чехова не находишь почти никакого соприкосновения, за исключением очень немногих вещей». Однако для писателей, по мнению автора отзыва, Чехов по-прежнему остается одним из высших образцов, у которых нужно учиться простоте, краткости, жизненности. Ведь Чехов, по словам П. Романова, обладает величайшим даром претворения обыденных мелочей в трагедию или комедию жизни.

Противоречив отзыв Б. Кушнера, который вначале утверждает, что «обаяние Чехова погибло навсегда, так как никогда уже не сможет возродиться та социальная среда, которая его родила». Далее автор пишет, что русская литература никогда не знала мастера формы и слова, равного по силе Чехову. «Ни у одного классика современный молодой писатель не может научиться большему, чем у Чехова. Кто никогда Чехова не читал и не знает, тот едва ли сможет достигнуть в своей литературной работе достаточно высокого технического уровня».

Мнение П. Павленко во многом совпадает с мнением Б. Кушнера. П. Павленко пишет: «Чехов был большим писателем и очень хорошим человеком своего времени, но я родился позднее его героев, и мне он уже ничего не говорит своим творчеством». Однако по поводу необходимости изучения Чехова современными писателями Павленко высказывается так: «Чехов как образ совершенно необходим нашей литературе. В галерее ее образов всегда не хватало отличного писателя и благородного человека, восторженно верящего в будущее и умеющего вести писательскую записную книжку».

Б. Самсонов также считает, что для современной художественной литературы Чехов имеет огромное значение. По творчеству Чехова можно изучать людей и жизнь предреволюционной эпохи и научиться литературному мастерству. По словам Б. Самсонова революция никак не повлияла на его отношение к Чехову: «Чехова читал с увлечением и сейчас читаю постоянно».

О.С. Литовский уверен, что у Чехова, прежде всего, надо учиться художественному мастерству. Чехов, по его мнению, представляет «превосходный, почти европейский образец композиционного мастерства, лаконичности, скупости и максимальной выразительности стиля».

Не согласен с О.С. Литовским Б. Лапин, который признается в том, что Чехов ему как читателю враждебен: «Читая его, я всегда испытывал раздражение. Надо думать, отчасти причина этого — быт, служащий Чехову материалом. Этот быт мне не знаком и не нужен... Для развития современной литературы (в данный период) Чехов, по-моему, не играет роли».

Подводит итог анкете высказывание И. Нусинова: «Продолжаю перечитывать А.П. Чехова и мне думается, что и образ Чехова и его творчество имеют огромное значение для современной литературы... Это завет культуры писательского быта, культуры писательского труда, завет великой творческой честности».

Отвечая на вопросы анкеты, многие критики и деятели искусства говорят именно об актуальности творчества Чехова и о том, что современные драматурги не могут игнорировать чеховское наследие и избежать влияния чеховской традиции.

Примечания

1. Тверской К. «Вишневый сад» в 1928 году // Рабочий и театр. — 1928. — № 27. — С. 3.

2. Там же.

3. Павлов В.А. У своей колокольни. «Вишневый сад» в МХТ // Новый зритель. — 1928. — № 28—29. — С. 13.

4. Там же.

5. Там же.

6. Там же.

7. Свидерский А.М. Самокритика на театре // Новый зритель. — 1928. — № 38. — С. 1.

8. Там же. — С. 9.

9. Там же. — С. 11.

10. Свидерский А.М. Самокритика на театре // Новый зритель. — 1928. — № 38. — С. 11.

11. Луначарский А.В. Собр. соч. в 8-и т. Т. 1. — М.: Худ. лит., 1963. — С. 370.

12. Там же.

13. Там же.

14. Луначарский А.В. Собр. соч. в 8-и т. Т. 1. — М.: Худ. лит., 1963. — С. 369.

15. Там же. — С. 371.

16. Дерман А.Б. Революционность Чехова // Прожектор. — 1929. — № 28. — С. 5.

17. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30-ти т. Т. 13. — М.: Наука, 1986. — С. 8.

18. Дерман А.Б. Революционность Чехова // Прожектор. — 1929. — № 28. — С. 5.

19. Там же. — С. 6.

20. Там же.

21. Дерман А.Б. Антон Павлович Чехов. — М.: Худ. лит., 1939. — С. 170.

22. Там же. — С. 171.

23. Дейч А.И. Легенда о Чехове // Искусство. — 1929. — № 5—6. — С. 28.

24. Дейч А.И. Легенда о Чехове // Искусство. — 1929. — № 5—6. — С. 29.

25. Кубиков И. Чехов // Русский язык в советской школе. — 1929. — № 4. — С. 34.

26. Там же.

27. Там же.

28. Нусинов И. За Чехова и против чеховщины // Русский язык в советской школе. — 1929. — № 4. — С. 12.

29. Нусинов И. За Чехова и против чеховщины // Русский язык в советской школе. — 1929. — № 4. — С. 9.

30. Там же. — С. 18.

31. Бархин К.Б. О работе над Чеховым в школе // Русский язык в советской школе. — 1929. — № 4. — С. 94.

32. Там же. — С. 95.

33. Рабис. — 1929. — № 29. — С. 2—3.

34. Треплев А.Д. Чехов и кино // Рабис. — 1929. — № 29. — С. 6.

35. Там же. — С. 9.

36. Треплев А.Д. Чехов и кино // Рабис. — 1929. — № 29. — С. 6.

37. Корчмарев К.А. Чехов и музыка // Рабис. — 1929. — № 29. — С. 6.

38. Рабис. — 1929. — № 29. — С. 2—3.

39. На литературном посту. — 1929. — № 17, 19.