Вернуться к С.А. Кибальник. Чехов и русская классика: Проблемы интертекста. Статьи, очерки, заметки

Мотивы «Философии общего дела» Н.Ф. Федорова в романе С.С. Заяицкого «Жизнеописание Степана Александровича Лососинова»

Роман С.С. Заяицкого «Жизнеописание Степана Александровича Лососинова» не случайно имеет подзаголовок: «трагикомическое сочинение». Помимо комических мотивов и пародийности по отношению к произведениям Гоголя и Толстого, а также интертекстуальных связей с комическими страницами в произведениях Достоевского, о которых шла речь в предыдущих статьях настоящего издания, в нем вполне серьезно поднимается стержневая для Толстого тема «воскресения» или преображения человека.

Именно здесь звучат и мотивы «Философии общего дела» Н.Ф. Федорова. Лососинов внезапно осознает, что, преподавая в школе историю, которой он сам толком не знает, он играет перед школьниками «подлейшую комедию»1, что «кроме своей персоны <...> никогда ничем не интересовался» (с. 147) и уходит из гимназии. Он отдает матери замерзающего ребенка свою шубу, простужается и говорит подобравшему его знакомому: «— Вот я отдал женщине пальто, вы даете мне куртку, это вот справедливость... Понять это очень просто, но нужно, чтобы все поняли. А за сим, как говорил физик, приступим к рассуждению на тему смерти. Я, предположим, умру, а ребенок, которому я дал шубу, будет жить. По существу, не все ли равно, жизнь или смерть? Ведь если взять все кладбища и все гробницы во всем мире, то покойников окажется в миллион раз больше, чем живых. Вы знаете, что мне пришло в голову: живые это интернациональное меньшинство» (с. 155—156).

Разумеется, нельзя сказать, что основные идеи федоровской «Философии общего дела» представлены здесь абсолютно точно. В то же время нет никаких сомнений в том, что в несколько расплывчатом виде звучат здесь именно они. Причем это касается не только неясно выраженной Лосиновым идеи воскресения мертвых, но и вполне определенно сформулированной им идеи «братского единения»2, самопожертвования ради других.

В связи с этим хотелось бы подчеркнуть, что пародия Заяицкого направлена в адрес не только Гоголя, но и Толстого. Следовательно, она высмеивает утопическую линию в русской культуре в целом. Казалось бы, объектом ее могла бы стать и утопия Николая Федорова. Однако его идеи у этого столь сатирически настроенного писателя используются, тем не менее, не в пародийном, а, так сказать, в «идеальном» плане романа. И это несмотря на то, что хотя и не пародийная, но, по крайней мере, полемическая традиция отражения в русской литературе идей Н.Ф. Федорова к концу 1920-х — началу 1930-х годов, если не в литературе метрополии, то в зарубежной русской литературе, сложилась вполне отчетливо.

Вспомним, например, как Б.Ю. Поплавский и некоторые другие представители младшего поколения первой русской эмиграции любили полемически подчеркнуть, что Лазарь, быть может, совсем и не рад был воскреснуть. Например, в «Аполлоне Безобразове» находим следующий диалог: «— Скажите, Васенька, а что, по-вашему, сказал Лазарь, когда Иисус его воскресил? — Не знаю, а что? — Нехорошее что-нибудь сказал. — Ну почему же? — А вот представьте себе, что вы уже досыта намучились за день и устали, как сукин сын, и вот, наконец, добрались до койки и заснули, запрокинувшись, и вдруг непрошенная рука тормошит вас: «Вставай!». И вы, измученный бессонностью, с отвращением глядя на ослепляющий мир, что скажете вы мучителю, как не выругаетесь как-нибудь пообиднее?»3

Ср. в «Философии общего дела»: «Христос есть воскреситель и христианство есть воскрешение; завершением служения Христа было воскрешение Лазаря...», «воскрешением Лазаря и воскрешением Христа, по учению христианскому, положено начало дела, которое завершится всеобщим воскрешением...», «во всей жизни Христа не было более важного события, чем воскрешение Лазаря»4.

Попытаемся ответить еще на два вопроса, которые возникают в связи с этим сюжетом. Первый из них: поскольку пародия Заяицкого направлена против «народных рассказов» Толстого, а в изображении нравственного преображения Лососинова использованы мотивы Н.Ф. Федорова, то не опирался ли Заяицкий в какой-то мере на критику Толстого Федоровым? Это представляется вполне возможным. Во-первых, критика эта была уже вполне известна — как по самой «Философии общего дела»5 (т. 1 — Верный, 1907; т. 2. — Москва, 1913), так и по многочисленным воспоминаниям и трудам о Н.Ф. Федорове, которые публиковались сразу после его смерти6. Во-вторых, критика эта была обращена не в последнюю очередь и на «народные рассказы» Толстого.

Другой вопрос, который невольно приходит на ум: не подразумевается ли под второй идеей спасения России, которая овладевает Лососиновым, в том числе и утопическая идея Федорова о том, что «войско должно быть обращено в естествоиспытательную силу»7. Непосредственно нет, потому что ясно высмеивается субъективный идеализм Беркли: «мы создадим новых солдат — солдат-гносеологических идеалистов, которые смеясь будут идти навстречу смерти...» (с. 69). Однако сама по себе склонность интеллигенции использовать те или иные идеи для утопических проектов прекращения или победы в войне могли вызвать пародию Заяицкого в том числе и в связи с этой мыслью Н.Ф. Федорова8.

Тем не менее, в финале романа мотивы «Философии общего дела» снова звучат в самом положительном ключе. Лососинов, которого везут в больницу, открывает глаза и видит «прямо над собой яркие зимние звезды»:

— На звезды надо смотреть. Чаще смотреть на звезды!

И прошептав это, он с удовольствием лег, а дымок все разрастался и вот уже черной тучею окутал вселенную» (с. 158). Сами по себе эти слова могли бы быть и ни в коей мере не связаны с философией Н.Ф. Федорова. Однако в контексте сказанного Лососиновым за пару страниц до этого о «живых» как об «интернациональном меньшинстве», несомненно, вспоминаются идеи Федорова как зачинателя русского космизма: «всеобще-обязательное образование выводит учащихся из классов на вышки, чтобы по движению звезд определить движение нашего земнохода, т. е. начинать с наблюдения кажущегося движения и переходить к действительному. <...> Вышедшие на вышку узнают, что и земля есть небесное тело, а звезды — земли»9.

Вдобавок этот наказ героя самому себе имеет, разумеется, переносный смысл, так что в качестве параллели к нему из Николая Федорова вспоминаются также и следующие строки: «Достоевский <...> был мистик и, как мистик, был убежден, что человечество находится в «соприкосновении мирам иным» и не видит их, не живет в этих мирах, или по крайней мере не сознает своей жизни в них, благодаря лишь настоящей своей организации, но как только эта организация расстраивается, или вернее, с точки зрения Достоевского, — изменяется тем, что мы называем болезнью <...> так и начинаем мы видеть этот мир, начинаем ощущать его»10.

Почему же ни у такого замечательного писателя-пародиста, как С.С. Заяицкий, ни у других русских писателей-сатириков XX века мы почти не находим пародии на достаточно утопические идеи Н.Ф. Федорова? Очевидно, потому что эти идеи основаны на тех чувствах, о которых когда-то писал еще Пушкин:

Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.

На них основано от века
По воле Бога самого
Самостоянье человека,
Залог величия его11.

А подозревать лучших русских сатириков в недостатке «самостоянья человека», то есть независимости и духовной свободы у нас, разумеется, нет никаких оснований.

Примечания

1. Заяицкий С. Судьбе загадка. М., 1991. С. 146. Далее цитаты из произведений Заяицкого приводятся по этому изданию в тексте с указанием номера страницы в скобках.

2. Философия общего дела. Статьи, мысли и письма Н.Ф. Федорова. Верный, 1907. Т. I. С. 366.

3. Поплавский Б.Ю. Собр. соч.: В 3 т. М., 2000. Т. 2. С. 215. Разумеется, пассаж этот направлен в первую очередь против христианства вообще. Однако с учетом широкой известности идей Н.Ф. Федорова в среде писателей младшего поколения первой русской эмиграции (см.: Гачева А. Философия общего дела Н.Ф. Федорова в духовных исканиях русского зарубежья // Гачева А., Казнина О., Семенова С. Философский контекст русской литературы 1920—1930-х годов. М., 2003. С. 320—374) косвенно он метит и в учение Н.Ф. Федорова.

4. Философия общего дела. Статьи, мысли и письма Н.Ф. Федорова. Верный, 1907. Т. I. С. 138, 65; М., 1913. Т. II. С. 27. См. также: Т. II. С. 19—23.

5. Там же. Т. I. С. 366—367, 434—438, 667. Т. II. С. 133, 145, 278, 355—394, 667.

6. См.: Петерсон Н.П. Н.Ф. Федоров и его книга «Философия общего дела» в противоположность учению Л.Н. Толстого о «непротивлении» и другим идеям нашего времени» (Верный, 1912); Н.Ф. Федоров: pro et contra. Антология. СПб., 2004. Кн. 1. С. 113—381.

7. Федоров Н.Ф. Философия общего дела. М., 1913. Т. I. Содержание. С. III (См. также: Т. I. С. 656—676; Т. II. С. 280—301, 303—314).

8. Ср., например, статью Николая Федорова «Умиротворение — заветная задача русских самодержцев» (Т. II. С. 306—308), в которой он, в частности, писал: «царствование Николая I было продолжением ошибки Александра I, которую мог бы исправить Александр II, если бы не заключил мира после взятия Севастополя, а призвал бы к поголовному ополчению, призвал бы всех на службу царскую, вместо барской. И конференция, созванная по инициативе Николая II, если бы стояла на высоте своего призвания, должна была бы воинскую повинность взаимного истребления как выражение зависимости человеческого рода от слепой силы, обратить, посредством всеобщего обязательного образования или познавания смертоносной силы природы, в нас и вне нас действующей, в повинность всеобщего возвращения жизни, т. е. воскрешения» (Т. II. С. 307).

9. Федоров Н.Ф. Философия общего дела. Т. II. С. 312. См. также разделы «Небесные науки как факт и как проект», «Будущее астрономии», «О падающих мирах» (Т. II. С. 248—260).

10. Федоров Н.Ф. Супраморализм или всеобщий синтез // Философия общего дела. Т. I. С. 441. В данном случае для нас не имеет значения, что слова эти в контексте работы имеют полемический по отношению к Достоевскому смысл, ясно обозначенный в заглавии этого подраздела: «Супраморализм, или объединение для воскрешения путем знания и дела, средствами естественными, реальными, а не мистическими, в противоположность мистицизму вообще, и мистицизму Достоевского и Соловьева — в особенности» (Там же. Т. I. С. 439). Об этом полемическом смысле см.: Гачева А.Г. Ф.М. Достоевский и Н.Ф. Федоров. Встречи в русской культуре. М., 2008. С. 382—383.

11. Здесь приведена ранняя редакция стихотворения. См.: Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Изд. 4-е. Л., 1977. Т. 3. С. 203, 425.