В современном мире, в котором этническая идентичность человека начинает играть явно подчиненную роль по отношению к его национально-культурной идентичности1, особое значение приобретает проблема трансформаций этой последней под воздействием тех или иных социокультурных факторов, в частности, эмиграции, миграции и т. п. Опыт нескольких поколений русской эмиграции оказывается в этом отношении особенно значим, поскольку он породил богатую традицию философского осмысления и художественного воплощения этих трансформаций.
Если в отношении «этнической идентичности» у современного человека возможна множественность идентичностей, то национально-культурная идентичность проявляет себя преимущественно, да и то пока не столь уж часто, в форме идентичности бикультурной2. Она имеет место в регионах с отчетливо выраженным двуязычием и бикультурализмом и встречается у людей, которым подолгу приходилось жить в различной культурной среде. Осмысление этого явления весьма значимо для современного человека и немаловажно для судеб некоторых государств и народов. Так, для судьбы России и российского народа немалое значение имеет осмысление бесценного опыта литературы и мысли русского зарубежья.
Особенную ценность этому опыту придает то, что, с одной стороны, вклад в такое осмысление внесли самые блестящие русские мыслители XX века: философы, социологи, историки, публицисты3 — а с другой, то, что это не только интеллектуальный опыт, но опыт также и художественного воплощения и осмысления, причем запечатленный в самых вершинных творениях русской литературы XX века. Этот последний опыт позволяет существенно уточнить и критически переосмыслить собственно научное представление о характере трансформаций национально-культурной идентичности русского эмигранта.
Согласно современной концепции «транскультурации», современный человек сам конструирует свою идентичность, собирая ее из элементов других культур, которые оказываются ему близки. Провозглашая свободу от собственной культуры, в которой человек родился и был воспитан, эта концепция предполагает диффузию исходных культурных идентичностей по мере того, как индивиды пересекают границы разных культур и ассимилируются в них4. Опыт нескольких поколений русской эмиграции показывает, тем не менее, что слухи о смерти «национально-культурной идентичности», даже у людей, живших и живущих в иной культурной среде по сравнению со средой, в которой они родились и выросли, оказываются «сильно преувеличенными»5. Она была, безусловно, не только жива, но и в основном питала творчество представителей старшего поколения первой русской эмиграции.
Она, безусловно, ощущается в сознании представителей младшего поколения русской эмиграции, которые сформировались как писатели и мыслители уже за границей, ощущали себя в новой культурной среде и, по меньшей мере, в одном из «иностранных» языков, отнюдь не чужими, так что исследователи не без оснований усматривают в англоязычных романах Набокова «инобытие русской речи», в русских героях Поплавского носителей бикультурной идентичности, а в некоторых романах Газданова и Поплавского, в которых уже почти не встречаются русские герои, не без оснований видят «литературу в ее не европейском, а русском понимании» и проявление культурных норм и нравственных ценностей, связанных в первую очередь с национально-культурной традицией6. И совсем не случайно некоторые писатели-«младоэмигранты» (Гайто Газданов, Вера Оболенская, Илья Фондаминский, Мать Мария (Е.Ю. Скобцова), Борис Вильде, Дмитрий Клепинин, Владимир Варшавский, кн. Николай Оболенский и др.) во время Второй мировой войны стали участниками движения Сопротивления.
Тем не менее, как и многие другие писатели середины XX века — такие, как, например, ирландцы Дж. Джойс и С. Беккет, поляк Джозеф Конрад, бельгиец Анри Мишо, румын Е.М. Чоран, швейцарец Ш.Ф. Рамю (не говоря уже о многих современных писателях), писатели русского зарубежья могут быть лучше поняты, исходя из современных теорий: «номадологии» Ж. Делеза и Ф. Гваттари, «пограничного мышления» / критической теории глобализации В. Миньоло, «контромодерности» Хоми Бабы, «трансмодерности» В. Дусселя и транскультурации Ф. Ортиса. Многие из них вписываются в еще одно, возникшее уже на наших глазах в процессе глобализации, явление транснациональной, или еще по-иному — «гибридной», литературы как результата межкультурных взаимодействий7.
Не случайно понятие «детерриториальности», впоследствии взятое на вооружение французскими постмодернистами, было употреблено (в варианте: «экстерриториальность») еще в статье В.С. Варшавского «О прозе «младших» эмигрантских писателей». Важную научную задачу представляет собой в связи с этим анализ зарождения подобных концептов в социальной, философской и политической мысли русского зарубежья (от Питирима Сорокина до Александра Зиновьева).
Как известно, среди писателей второй (Иван Елагин, Борис Филиппов и др.) и особенно третьей волн эмиграции (Владимир Максимов, Андрей Синявский, Александр Солженицын, Александр Зиновьев, Саша Соколов, Сергей Довлатов, Иосиф Бродский, Василий Аксенов) одни декларировали в своей публицистике неистребимую приверженность российской идентичности и именно в ней черпали источники своего художественного творчества, а другие признавались в сдержанном или даже и вовсе равнодушном отношении к этому вопросу и демонстрировали своего рода универсальность в своих литературных и философских ориентирах.
На крайнем полюсе подобной позиции находятся случаи откровенного апатридства, представленные в некоторых произведениях Сергея Юрьенена и др. Во всех выше приведенных случаях интересно проследить некоторые различия между тем, как представители русского зарубежья концептуализировали свою национально-культурную идентичность в своей публицистике, научной мысли и художественном творчестве и тем, какие трансформации в этой области они одновременно испытывали сами, насколько можно судить об этом по их письмам и дневникам.
Особый интерес представляет творчество писателей-эмигрантов, вернувшихся в Россию, — таких как, Юрий Мамлеев и Эдуард Лимонов (ср. так называемый «феномен Рамю»8, чье творчество может представлять научный интерес как художественное воплощение «рекультурации» и «реадаптации» (А. Шютц) русского человека, пережившего своего рода «комплекс Одиссея» или совершившего своего рода политический и культурный кульбит, связанный со стратегиями успеха, принятыми в современной «массовой литературе».
Сегодня многие русские писатели, покинув страну и продолжая писать за рубежом, уже не считают себя эмигрантами (нередко не являясь ими и юридически), не чувствуют разрыва с культурным контекстом (если при этом они не начинают писать только на другом языке, как, например, Андре Макин — примеры чего встречались и в прошлом: Лев Тарасов (Анри Труайа). Поэтика их прозы приобретает особый, поликультурный, статус: это своего рода «поэтика разомкнутого мира», которой свойственны особые хронотопические границы вплоть до своего рода «вненаходимости» и интертекстуальная «открытость» культуре в целом. Современные русские писатели, живущие и работающие за рубежом (например, Михаил Шишкин и Александр Иличевский, Сергей Соловьев и Александр Гольдштейн), с некоторыми заслуживающими внимания существенными «разночтениями», ощущают себя своего рода «пилигримами» в новом, стремительно глобализирующемся мире.
Таким образом, в настоящее время происходит самое значительное за многие годы развития русской эмигрантской литературы переосмысление образа «писателя за границей». Именно этим продиктована иногда высказываемая мысль о том, что на смену традиционному понятию национальной литературы приходит формула «мировой республики литературы» (термин Паскаля Казановы)9. Однако вопрос о культурной идентичности многих писателей и при таком подходе остается далеко не столь простым, как это предусматривают подобные формулы, и требует дальнейшего изучения.
Особое внимание при анализе собственно художественных текстов в рамках изучения данной темы должно быть направлено на этнокультурные автостереотипы как способы художественного изображения русских эмигрантов, этнокультурные гетеростереотипы и обусловленность ими негативного образа Запада в творчестве некоторых представителей литературы русского зарубежья, стратегию и поэтику преодоления в художественном творении этнокультурных предрассудков, владеющих писателем в его публицистике, дестеореотипизацию как метод художественного изображения русских эмигрантов и героев-иностранцев, а также этнокультурную интерференцию как его нередкое следствие, транскультурный дискурс как метод художественного воплощения трансформаций национально-культурной идентичности, а также дву- , много- или ино- язычие художественного текста как проявление различных культурно-идентификационных установок и писательских стратегий.
Примечания
1. См.: Леонтович О. Введение в межкультурную коммуникацию. Учебное пособие. М., 2007.
2. Ср. концепцию «многокультурного человека»: Adler P.S. Beyond Cultural Identity: Reflections on Cultural and Multicultural Man. Honolulu: East — West Center, 1974.
3. См.: Гачева А., Казнина О., Семенова С. Философский контекст русской литературы 1920—1930-х годов. М., 2003.
4. Эпштейн М. Знак пробела. О будущем гуманитарных наук. М., 2004. С. 622—634; Berry E., Epstein M. Transcultural Experiments: Russian and American Models of Creative Communication. New York, 1999.
5. Литературное зарубежье: проблема национальной идентичности. М., 2000.
6. См.: Кибальник С.А. 1) (Гайто) Георгий Иванович Газданов // Литература русского зарубежья (1920—1940). Практикум-хрестоматия. СПб., 2011. С. 356—377; 2) Гайто Газданов и экзистенциальная традиция в русской литературе. СПб., 2011. С. 329366.
7. См.: Казанова П. Мировая республика литературы. М., 2003; Тлостанова М.В. Постсоветская литература и эстетика транскультурации. Жить никогда, писать ниоткуда. М., 2004.
8. Казанова П. Мировая республика литературы. Пер. М. Летаровой-Гистер. М., 2003. С. 201.
9. Там же.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |