В настоящей статье будет затронут только один аспект данной темы: «Г.И. Газданов об А.И. Солженицыне». Разумеется, замечательный русский писатель младшего поколения первой русской эмиграции Гайто (Георгий Иванович) Газданов (1903—1971) познакомился с творчеством А.И. Солженицына слишком поздно, чтобы оно могло иметь какое-то отражение в его собственном творчестве. Это же верно и применительно к Солженицыну, который, по свидетельству Н.Д. Солженицыной, скорее всего читал Газданова уже только в 1990-е годы. Впрочем, это не отменяет вовсе возможности отражения романа Газданова «Вечер у Клэр» (<1930>), и в первую очередь изображения на его страницах гражданской войны, в «Красном колесе».
С творчеством Солженицына Газданов познакомился только во второй половине 1960-х годов. Как известно, с 1953 по 1971 г. он работал на радио «Свобода» (с 1967 г. — в мюнхенской редакции русской службы) и под псевдонимом «Георгий Черкасский» вел передачи в программах «Дневник писателя», «В мире книг» и др. В начале 1968 г., будучи «редактором второй программы радио «Свобода»»1, вместе с Г.В. Адамовичем и Н.А. Струве он принял участие в «круглом столе», который вел руководитель парижской студии радио «Свобода» В. Ризер, «О романе «Раковый корпус» А. Солженицына». Скорее всего его участники были знакомы с этим романом по его первому зарубежному изданию, вышедшему в 1968 г. в издательстве «YMCA-Press».
Несомненно, Газданову, многие романы которого казались их первым критикам размытыми по содержанию и недостаточно стройными по форме, было близко то, что в «Раковом корпусе», по его собственному определению, «нет определенной последовательности, действие его не развивается классическим образом...» (с. 114). Соглашаясь с Г.В. Адамовичем в том, что в романе «много формальных недостатков», Газданов полагал: «...вот что замечательно: когда вы читаете его, вам и в голову не приходит мысль, как он написан, — об этом не думаешь. Это действительно движение, за которым вы следуете, и это лучшее доказательство того, что роман написан так, как нужно. Конечно, «Доктор Живаго» по сравнению с «Раковым корпусом» кажется произведением не очень значительным. Но не только «Доктор Живаго», не только советская литература, но я бы сказал, что вообще почти все, что вышло за последние пятьдесят лет, не имеет такого проникновения в глубину, какое есть у Солженицына» (с. 116).
При этом далее Газданов, в сущности, развивает мысль, высказанную Г.В. Адамовичем: «духовный уровень этого произведения действительно заставляет вспомнить о Толстом и Достоевском» (с. 115). По-видимому, внутренне сопоставляя роман со «Смертью Ивана Ильича» Л.Н. Толстого, Газданов далее говорит: «Мне кажется, что замысел автора — это поставить всех людей в такое положение, при котором они говорят то, что действительно думают, и выражают то, что действительно чувствуют. <...> ...там никто не говорит незначительных вещей, и все, что они говорят, полно огромного смысла, и это именно какие-то последние вещи. Поэтому роман и производит такое необыкновенное впечатление» (с. 118—119).
Сознательно противопоставляя свой взгляд расхожим упрекам Солженицыну в недостатке художественности2, Газданов подчеркивает как раз «мастерство Солженицына», «его умение характеризовать эпоху и разных людей»: «Вы помните высказывания Русанова, которому жена сообщает, что из ссылки вернулся реабилитированным один из знакомых, попавших в лагерь с помощью Русанова, — и Русанов в ужасе. Потом культ личности. Русанов говорит: «Боже мой, какая ужасная вещь, какое было прекрасное время в тридцать седьмом году, когда общественность очищалась!» — когда он, будучи предателем и негодяем, чувствовал себя действительно прекрасно, потому что ему ничего не угрожало; он готов был предать тогда кого угодно и считает, что это было замечательное время...» (с. 123).
Как бы вдвигая Солженицына в круг близкой ему самому паскалевской проблематики, Газданов далее отмечает: «Мне хотелось бы напомнить еще случай, когда в палате речь зашла о коллективе и Косоглотов заявил, что человек есть часть коллектива, однако лишь до тех пор, пока он жив. Но когда он умирает, он остается один. Это напоминает паскалевское: «On mourra toujours seul». Та же нота звучит и у Солженицына. Умирающий всегда один» (с. 125).
Разделяя шестовский взгляд на Чехова как на творца «безотрадного мира»3, Газданов противопоставляет ему в этом отношении Солженицына: «Тут говорилось о «Палате № 6» Чехова. Действительно есть что-то общее между Чеховым и Солженицыным. Но, в отличие от Чехова, мне кажется (может быть, это утверждение вызовет возражения), что в книге Солженицына, несмотря на крайне трагичное и мрачное ее содержание, есть что-то оптимистическое. Есть какая-то жизненная сила, которая внезапно прорывается, и мы это чувствуем. И мы еще чувствуем другое: что, несмотря на пятьдесят лет унылой советской пропаганды, несмотря на полвека попыток совершенно исковеркать человека и задушить в нем то, что в нем живет, — выяснилось, наконец, что эти попытки несостоятельны. Потому что, если бы они удались, роман Солженицына не мог бы быть написан и его герои не говорили бы так, как они говорят» (с. 125—126).
Любопытно, что «что-то оптимистическое» Газданов усматривал в романе Солженицына, несмотря на то, что вместе с Г.В. Адамовичем ошибочно полагал, что он заканчивается смертью главного героя:
Н. Струве. Роман закончился на том, что Косоглотов выходит из больницы, — очень хотелось знать, ну а что же дальше? Еще бы с ним пожить! И в этом я вижу опять-таки действительно художественную удачу, или вернее...
Г. Адамович. Простите, Никита Алексеевич, но я хочу вас перебить. Вы поняли... вы обратили внимание, что Косоглотов умирает? (Это, как выяснилось, была ошибочная трактовка Г.В. Адамовича — С.К.).
Г. Газданов. На последних страницах.
Г. Адамович. Должен признаться, что и я, прочтя роман первый раз, не понял, что Косоглотов умирает в поезде... <...>
Г. Газданов. Мне кажется, что начиная с того момента, когда Косоглотов уходит из клиники, в романе появляются какие-то предсмертные, траурные страницы, становится ясно, что он умрет...» (с. 122—123).
Творчество Солженицына интересовало Газданова настолько, что, будучи масоном, он делал доклады о нем в ложе «Северная звезда». «Досточтимый мастер», т. е. председатель ложи на протяжении большей части 1960-х годов Александр Осипович Маршак в беседе с американским исследователем творчества Газданова Л. Диенешем 5 сентября 1975 г. вспоминал об этом так:
«Он <Газданов> делал у нас доклад — кого он очень любил и очень уважал, это Солженицына — он о нем делал доклады у нас в ложе, когда только вышла первая его вещь, это... <...> «Раковый корпус». Как только вышел «Раковый корпус», он делал доклады о нем.
Л.Д. Вы помните это? Что он там говорил?
А.М. Нет, не помню. Он хвалил. Говорил о высоком художестве, о высокой правде реальной, которую тот умел показать, и с какой силой, но все детали его доклада я не помню. Но они у нас где-то есть, потому что у нас есть архив. Мы это отдали Национальной библиотеке. И его доклад там...»4.
После «круглого стола» с Адамовичем и Струве Газданов планировал новые выступления о Солженицыне на радио «Свобода» уже в рамках собственных передач. Так, Л.Д. Ржевский в первой половине 1969 г. читал свой текст, предварительно обозначенный им как «О мастерстве Солженицына»5, который в том же 1969 г. был опубликован в «Новом журнале» под заглавием «Творческое слово у Солженицына»6. Усилиями Газданова текст этот был дан в эфир «без всяких сокращений», несмотря на то, что он был больше обычного объема (30 мая 1969)7.
В письме к тому же Л.Д. Ржевскому от 26 февраля 1971 г. Газданов обсуждал его планы новых передач о Солженицыне: «Что касается тем, то на то это и «Дневник писателя», чтобы их выбор зависел от автора. Очень хорошо — «о творчестве». Желательно о Достоевском. Если хотите писать о Солженицыне, дай Вам Бог, но его, бедного, столько в последнее время комментировали, что от него живого места не остается. Но, может быть, стоило бы сказать несколько слов о лучшей его вещи, «Матренин двор»»8.
Сознание всей значительности другой книги Солженицына — «Архипелаг ГУЛАГ» — звучит в следующем анекдоте, рассказанном Газдановым в письме к Л.Д. Ржевскому от 30 ноября 1970 г.: «На радиостанции «Свобода» в русской редакции работает еврей небольшого роста, по фамилии Варди, страдающий манией преследования, манией величия и комплексом неполноценности. Он написал какую-то книгу о концлагерях, она, кажется, не была напечатана. Когда при нем как-то зашла речь о Солженицыне, он сказал — ну, что там Солженицын? Вот моя книга о лагерях, — это действительно замечательное произведение»9.
Вероятно, Газданов еще не раз обратился бы к творчеству Солженицына в своих радиопередачах, а, быть может, и не только в них, а после вынужденной эмиграции последнего они, возможно, познакомились бы и лично. Однако этому помешала смерть. 5 декабря 1971 г. писатель скончался в Мюнхене у себя дома от рака — болезни, с описанием которой он раньше познакомился как раз по роману Солженицына, — и был похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа близ Парижа.
Примечания
1. Г.А. Адамович, Г.В. Газданов, Н.А. Струве. О романе «Раковый корпус» А. Солженицына // Вестник русского христианского движения. 1988. № 3 (154). С. 113. Далее на ближайших станицах ссылки на это издание даются в тексте с указанием номера страницы в скобках.
2. Так, например, Ю.П. Иваск писал самому Газданову: «Солженицын — совесть, но предпочитаю молчать о нем — художнике» (Гайто Газданов. Собр. соч.: В 5 т. М., 2009. Т. 5. С. 178).
3. Гайто Газданов. О Чехове // Собр. соч.: В 5 т. Т. 3. С. 663.
4. Диенеш Л. Газданов среди парижских масонов: из архива исследователя // Гайто Газданов. Собр. соч.: В 5 т. С. 447—448. Из масонских докладов Газданова пока опубликовано только два (Гайто Газданов. Собр. соч.: В 5 т. Т. 3. С. 685—697). Остальные хранятся в Отделе рукописей Национальной библиотеки Франции.
5. Гайто Газданов. Собр. соч.: В 5 т. Т. 5. С. 229.
6. Новый Журнал. Нью-Йорк, 1969. Кн. 96. С. 76—90.
7. Гайто Газданов. Указ. соч. С. 230—231.
8. Там же. Т. 5. С. 242.
9. Там же. С. 241.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |