В самом начале творческого пути Чехов написал юмореску «Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п.», в которой находим перечисление литературных штампов и стереотипов. Среди них легко узнаётся тургеневская художественная манера: «высь поднебесная, даль непроглядная, необъятная... непонятная, одним словом: природа!!!» (С I, 17). Да и «подмосковную дачу», «заложенное имение на юге», «обеднявшего дворянина», «музыканта-иностранца», «литератора-либерала», старого «слугу» легко найти в романах и повестях Тургенева.
В раннем творчестве нередки случаи пародирования Чеховым тургеневской ситуации любовного свидания, тургеневского пейзажа и т. д. Вместе с тем «тургеневское» у Чехова не сводится только к деконструкции, к преодолению чужой стилевой манеры с помощью её снижения. Творчество любого крупного художника слова — это диалог с иными художественными мирами, в котором возможны усвоение, освоение, преодоление, метаморфоза. А.В. Кубасов, анализируя пейзаж в повести «Степь», заметил: «Вместе с тем нельзя сказать, что автору чужда красота природы. Если нестилизатор ощущает себя первопроходцем в той или иной теме, то для стилизатора всё вокруг предстаёт оговорённым и «олитературенным». В его распоряжении нет «новых слов», для оговорённого предмета выбирается соприродное оговорочное слово, сохраняющее в себе след от бывших употреблений»1.
«Дом с мезонином» можно отнести к произведениям, где сохраняется такой след «бывших употреблений», и это тургеневский след. «Факт тот, что мало кому из русских классиков Чехов был обязан столь многим, как Тургеневу, что в известном отношении Чехов всю жизнь находился в зависимости от Тургенева и что вместе с тем, бессознательно или сознательно, с Тургеневым боролся и старался его превзойти», — утверждал П.М. Бицилли2. М.Л. Семанова писала: «Чехова привлекали в процессе формирования и развития далеко не одни «приёмы» письма Тургенева-пейзажиста, психолога (как это представляли некоторые критики), а многие «тургеневские» проблемы, типы, сама личность писателя, его мировоззрение и, разумеется, особенности повествования»3.
В «Доме с мезонином» тургеневские реалии лежат на поверхности: хронотоп (дворянская усадьба), тургеневские девушки (Лида и её сестра), любовь, разлука, наличие эпилога, музыкальность, повествование от первого лица. С повествования мы и начнём наши рассуждения. А.П. Чудаков отметил, что среди рассказов и повестей Тургенева в «третьем лице только 10 (включая «Вешние воды» и «Историю лейтенанта Ергунова»), а от первого лица — 23, к которым надо присоединить стихотворения в прозе и целый том «Записок охотника»»4.
Вот начало повести «Первая любовь»:
«Мне было тогда шестнадцать лет. Дело происходило летом 1833 года. Я жил в Москве у моих родителей. Они нанимали дачу около Калужской заставы, против Нескучного. Я готовился в университет, но работал очень мало и не торопясь» (С 6, 304).
«Бригадир»:
«Читатель, знакомы ли тебе те небольшие дворянские усадьбы, которыми двадцать пять — тридцать лет тому назад изобиловала наша великорусская Украйна? Теперь они попадаются редко, а лет через десять и последние из них, пожалуй, исчезнут бесследно» (С 8, 39).
«Степной король Лир»:
«Всё мое детство, — начал он, — и первую молодость до пятнадцатилетнего возраста я провёл в деревне, в имении моей матушки, богатой помещицы ...ой губернии» (С 8, 159).
А вот начало чеховской повести:
«Это было 6—7 лет тому назад, когда я жил в одном из уездов Т-ой губернии, в имении помещика Белокурова, молодого человека, который вставал очень рано, ходил в поддёвке, по вечерам пил пиво и всё жаловался мне, что он нигде и ни в ком не встречал сочувствия» (С IX, 174).
Конечно же, повествование от первого лица у Чехова отличается от предшествующей литературной традиции, ярким представителем которой и был Тургенев. Об этом читаем у М.Л. Семановой: «Совершенно отказывается Чехов от архаически звучащих в его время тургеневских обращений к «снисходительному», «любезному», «благосклонному читателю»»5.
А.П. Чудаков отмечает близость субъекта речи автору у Тургенева: «неограничиваемая свобода субъективной оценки и самовыражения близкого автору рассказчика. Всё, что попадает в сферу изображения такого рассказчика — люди, обычаи, речи, события, природные и рукотворные предметы, без всяких особых мотивировок может стать объектом его прихотливого артистического и беспокойного гражданского внимания. Каждое явление он может в любой момент снабдить своей оценкою, краткой или развёрнутой, сдержанной или эмоциональной; по всякому поводу — сообщить своё соображение; сопроводить происходящее рассуждением или, наконец, это рассуждение прервать в любом месте и продолжать повествовать как ни в чём не бывало»6.
Можно ли отнести тургеневский принцип к чеховскому рассказчику в «Доме с мезонином»? Конечно же, нет. В начале повести он говорит о себе, что «обречён судьбой на постоянную праздность», он готов «ходить так без дела и без цели весь день, всё лето», в конце ему «по-прежнему стало скучно жить». В аспекте личной экзистенции герой и биографический автор находятся на разных полюсах. Вспомним, какой напряжённой была творческая, бытовая, социальная жизнь самого Чехова в середине 90-х годов.
Повести Чехова дан подзаголовок — «рассказ художника», повествование ведётся от его лица. Не будем углубляться в историю взаимоотношений автора с художником-пейзажистом Исааком Левитаном; но произведения искусства, человек искусства и герой, понимающий искусство, — это тоже тургеневский «след». Ещё М. Самарин отметил, что у Тургенева «больше всего живут напоминанием о созданных и уже отмеченных историей творениях искусства как раз те повести, которые полны темой страсти»7.
В тургеневском «Фаусте» мотив гибельной любви связан с «Фаустом» Гёте, в романе «Дворянское гнездо» чувство любви находит выражение в музыке Лемма («страстная мелодия с первого звука охватывала сердце»), в романе «Накануне» опера Верди «Травиата» напоминает героине о смерти («смертью пахнет»), в повести «Вешние воды» страстное чувство Санина к Марье Николаевне имеет аналог в «Энеиде» Вергилия. У Чехова нет прямых аналогий с артефактами культуры, но то, что он сделал своего героя-рассказчика художником-пейзажистом, конечно же, не случайно. Обратим внимание на то, что он известен публике. Лида при первой встрече приглашает художника в гости и говорит о себе и о матери как о почитательницах его таланта. Мать, в свою очередь, при знакомстве «торопливо припомнила два-три моих пейзажа, какие видела на выставках в Москве» (С IX, 176).
И.Н. Сухих справедливо заметил, что «конструктивной основой повести оказывается соотношение бытового и идеологического сюжетов»8. Но само такое соотношение — тоже «тургеневский след». Во всех тургеневских романах любовная линия неразрывно связана с нравоописанием и бытописанием, и всегда создаётся идеологический конфликт. То, что художник у Чехова — именно пейзажист, а не жанрист в духе художников-передвижников, — значимая деталь именно в идеологическом сюжете. «Я был ей не симпатичен. Она не любила меня за то, что я пейзажист, и в своих картинах не изображаю народных нужд и что я, как ей казалось, был равнодушен к тому, во что она так крепко верила» (С IX, 178).
В идеологическом сюжете есть то, что связано с историческим временем (земство, «теория малых дел»). Так, «вера» Лиды и её деятельность были актуальны и воспринимались многими современниками Чехова с одобрением: «Г. Чехов не заставляет свою Лиду, являющуюся антагонистом нашего героя-проповедника, даже возражать на его проповедь. Она не считает нужным терять время и труд на то, чтобы разубеждать человека, которому в сущности всё равно, который может только предаваться приятному бездействию, да для развлечения себя, а частью от досады на свою дряблость и жизненность встреченного им человека дела, изливать свои злостные филиппики, мало заботясь о их смысле. Лучшим ответом таким господам и на такие нападки должно служить само дело. И Лида и отвечает делом, отвечает своею работою»9.
Не будем останавливаться на сути идеологического конфликта, о нём написано достаточно, обратим внимание на сюжет бытовой, где главное место занимает любовь. И в идеологический, и в бытовой сюжеты входит «литературность» как стилевой приём. В романах Тургенева в дворянской усадьбе живёт девушка, есть претендент или претенденты на её руку, но вдруг появляется ОН, герой романа (Рудин, Лаврецкий, Инсаров). Сама схема, как известно, восходит к роману Пушкина «Евгений Онегин». Г.Д. Гачев счёл Пушкина «русским мифотворцем», открывшим «русские варианты космических событий», в том числе — русский Эрос»10. Как справедливо отметил исследователь: «В русской литературе в высшей степени развиты сублимированные, превращённые формы секса, где он выступает как Эрос сердца и духа»11.
В этом смысле «тургеневская девушка» — переосмысленный вариант пушкинской Татьяны, а в романах и в повестях Тургенева дан «тургеневский» вариант «Эроса сердца и духа». Любопытно, что в «Доме с мезонином» обе сестры могут претендовать на роль «тургеневской девушки»12. Как и молодые героини Тургенева, Женя видит в художнике, который старше её, учителя жизни. Чем-то неуловимым она напоминает Лизу Калитину: внешностью, религиозностью, верой в чудо. С художником она «говорила о Боге, о вечной жизни, о чудесном». Она любит молиться вместе с мамой13.
Лида напоминает деятельных тургеневских героинь — Елену Стахову, Марианну — самоотречением, верой в народ, делением людей на «своих» и «чужих». Правда, есть и важное отличие: Лида глуха к искусству. В романе «Новь» «честная» героиня Тургенева готова «идти в народ», но ей доступно понимание поэзии. Нежданов читает ей свои стихи, героиня выступает в роли критика: «Такие стихи, как твои, нравятся друзьям не потому, что они хороши, но потому, что ты хороший человек», — говорит она. По её мнению, «надо такие стихи писать, как Пушкин, — или вот такие, как добролюбовские: это не поэзия... но что-то не хуже её» (С XIX, 215). Согласно тургеневскому коду, Лида учит крестьянских детей, лечит крестьян (идёт в народ), читает газеты (прогрессистка). Но единственный факт её приобщения к литературе — диктант, текст которого взят из басни Крылова.
Следует признать, что у Тургенева художник всегда находится на периферии, он не становится центром идеологического сюжета. Но и у Чехова герой не претендует на то, чтобы быть выразителем определённой идеологии. Его родство с тургеневскими персонажами обнаруживается на уровне психологии, мирочувствия. «Какая-то душевная тишь нашла на меня с тех пор, как я здесь поселился; ничего не хочется делать, никого не хочется видеть, мечтать не о чем, лень мыслить; но думать не лень» — говорит рассказчик в «Фаусте» (С 5, 92—93). Как будто это герой Чехова говорит о себе, а не персонаж Тургенева!
В центре бытового сюжета в «Доме с мезонином» находится любовная коллизия. В тургеневской концепции любви есть ключевое понятие — нравственный долг. Суть человеческой жизни и судьбы — в выполнении нравственного долга, который оставляет мужчину и женщину после разлуки или смерти любимого человека в одиночестве. Так, одинока Елена после смерти Инсарова, одинок герой повести «Фауст», одинок Володя в повести «Первая любовь», Лаврецкий в «Дворянском гнезде», Санин в «Вешних водах». «Нравственный долг», конечно же, не сводится автором к чувству верности любимому человеку. Это понятие в философско-антропологическом смысле означает верность собственному «Я», воспоминания становятся у Тургенева аксиологическим центром личности.
В «Доме с мезонином» судьба выступает не в виде античной мойры или «божьей власти», как считали Лиза Калитина у Тургенева и Женя Волчанинова у Чехова; она принимает форму бытового конфликта, психологической несовместимости. В аспекте гендерной психологии «тонкая, красивая, неизменно строгая девушка с маленьким, изящно очерченным ртом», возможно, невзлюбила художника потому, что он выбрал сестру, а не её. На это обратил внимание Б.Ф. Егоров: «При этом, начиная с первого приглашения («мама и я будем очень рады»), Лида будет постоянно и неукоснительно устранять Женю: вначале просто не упоминая её в разговоре, затем изгоняя её во время серьёзного спора из комнаты, наконец, заключит борьбу изгнанием её из усадьбы вообще»14. Есть и более радикальное суждение: «Из рассказа художника вскоре выясняется, что не осуждение земской деятельности и не её прославление главное в «Доме с мезонином» <...> Это главное — любовь Лиды и художника»15. Однако в тексте нет «любви Лиды и художника», зато автор знает законы мужского и женского поведения: при появлении статусного мужчины в женском обществе неизбежно соперничество. Вот почему при первом знакомстве Лида «устраняет» сестру. Лида привыкла доминировать, по терминологии К.Г. Юнга, у неё мужская душа — Анимус. М.Л. Семанова отметила стремление Лиды к власти: «Лида приказывает работнику, вызывает не только уважение, но и чувство страха у матери, сестры; она требует, чтобы Мисюсь рассталась с художником, добивается того, чтоб «прокатили» Балагина»16.
Примечательно, что Лида рассказывает художнику и Белокурову о погорельцах «не глядя на нас». На языке мимики и жестов «не глядя» означает «пассивное доминирование»17. Художник не хочет и не может принять доминирование женщины, гендерная роль заставляет его сопротивляться. Поэтому между Лидой и художником невозможна близость. Женя же при первой встрече с художником «с удивлением посмотрела» на него; позже при встречах «с оживлением, глядя мне в лицо своими большими глазами, рассказывала о том, что случилось»; «когда она спрашивала о чём-нибудь, то заходила вперёд, чтобы видеть моё лицо». Характер взгляда, желание видеть лицо при разговоре — всё это знаки, хорошо известные в психологии; они говорят о подлинной заинтересованности в собеседнике. Сближение происходит спонтанно, когда персонажи рассматривают фотографии в альбоме: «...и в это время по-детски касалась меня своим плечом, и я близко видел её слабую, неразвитую грудь, тонкие плечи, косу и худенькое тело, туго стянутое поясом» (С IX, 177).
Мисюсь привлекает жизненный опыт, интеллект, социальный статус, известность художника. Отец Лиды и Жени давно умер, и младшей сестре нужен Отец в терминологии З. Фрейда. Женя и мать живут в системе традиционных ценностей (церковь, дом, семья) и гендерных стереотипов. Мать говорит о старшей дочери: «Ведь ей уже двадцать четвёртый год, пора о себе серьёзно подумать. Этак за книжками и аптечками и не увидишь, как жизнь пройдёт... Замуж нужно» (С IX, 181). В терминах психоанализа эмансипированная Лида подавляет в себе Ребёнка и берёт на себя в семье роль Родителя18. Таким образом «тайные силы» Тургенева заменяются у Чехова трансакцией: Родитель (Лида) наказывает Ребёнка (Мисюсь) за неправильный выбор.
Какой вывод мы можем сделать? Напоминая читателям о предшественнике (о предшественниках), автор расширяет смысловое поле собственного текста. Вместе с тем, тургеневский след в «Доме с мезонином» становится способом преодоления литературности. Вступая в диалог с предшественником, Чехов обнаруживает в, казалось бы, литературных ситуациях иное смысловое зерно: бессознательность мужского и женского поведения. Вместо эстетического феномена — авторской концепции любви — он предлагает читателю научный феномен гендерной психологии.
Литература
Абрамов Я. Малые и большие дела // Книжки «Недели». 1896. № 7. URL: https://helpiks.org/7-80000.html (дата обращения: 26.06.2019).
Берн З. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. Мн.: ООО «Попурри», 1998. 512 с.
Бицилли П.М. Творчество Чехова. Опыт стилистического анализа // А.П. Чехов: pro et contra: Антология. Т. 2. СПб.: РХГА, 2010. С. 423—434.
Гачев Г. Русский Эрос. М.: Интерпринт, 1994. 279 с.
Егоров Б.Ф. Структура рассказа «Дом с мезонином» // В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука, 1974. С. 253—270.
Кубасов А.В. Проза А.П. Чехова: искусство стилизации. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 1998. 399 с.
Назаренко В. Лида, Женя и чеховеды // Вопросы литературы. М., 1963. № 11. С. 124—142.
Пронников В.А. Язык мимики и жестов. М.: Стелс, 2001. 212 с.
Ребель Г.М. Чеховские вариации на тему «тургеневские девушки» // Русская литература. СПб., 2012. № 2. С. 144—170.
Рыбникова М. Один из приёмов композиции у Тургенева // Творческий путь Тургенева. Пг.: Сеятель, 1923. С. 103—125.
Самарин М. Тема страсти у Тургенева // Творческий путь Тургенева. Пг.: Сеятель, 1923. С. 126—134.
Семанова М.Л. Тургенев и Чехов // Уч. зап. каф. рус. лит. Т. 34. Л.: ЛГПИ им. А.И. Герцена, 1957. С. 178—179.
Семанова М.Л. Чехов — художник. М.: Просвещение, 1976. 224 с.
Сухих И.Н. Проблемы поэтики Чехова. 2-е изд., доп. СПб.: Филол. ф-т СПбГУ, 2007. 492 с.
Тагер Е.Б. Горький и Чехов // Горьковские чтения. 1947—1948. М.; Л., 1949. 410 с.
Тюхова Е.В. «Дворянское гнездо» Тургенева и «Дом с мезонином» Чехова (К вопросу о традициях) // Спасский вестник. 2000. № 7. С. 43—50.
Чудаков А.П. Слово — вещь — мир. От Пушкина до Толстого. М.: Совр. писатель, 1992. 320 с.
Примечания
1. Кубасов А.В. Проза А.П. Чехова: искусство стилизации. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 1998. С. 68—69.
2. Бицилли П.М. Творчество Чехова. Опыт стилистического анализа // А.П. Чехов: pro et contra: Антология. Т. 2. СПб.: РХГА, 2010. С. 542.
3. Семанова М.Л. Тургенев и Чехов // Уч. зап. каф. рус. лит. Т. 34. Л.: ЛГПИ им. А.И. Герцена, 1957. С. 178—179.
4. Чудаков А.П. Слово — вещь — мир. От Пушкина до Толстого. М.: Совр. писатель, 1992. С. 79.
5. Семанова М.Л. Тургенев и Чехов. С. 218.
6. Чудаков А.П. Слово — вещь — мир. От Пушкина до Толстого. С. 79. М. Рыбникова сказала об этой особенности афористично: «Стиль всех этих «рассказов» и «воспоминаний» — это манера языка чисто тургеневского». См.: Рыбникова М. Один из приёмов композиции у Тургенева // Творческий путь Тургенева. Пг: Сеятель, 1923. С. 108.
7. Самарин М. Тема страсти у Тургенева // Творческий путь Тургенева. Пг.: Сеятель, 1923. С. 130.
8. Сухих И.Н. Проблемы поэтики Чехова. 2-е изд., доп. СПб.: Филол. ф-т СПбГУ, 2007. С. 177.
9. Абрамов Я. Малые и большие дела // Книжки «Недели». 1896. № 7. URL: https://helpiks.org/7-80000.html (дата обращения: 26.06.2019).
10. Гачев Г. Русский Эрос. М.: Интерпринт, 1994. С. 13.
11. Там же. С. 16.
12. См.: Ребель Г.М. Чеховские вариации на тему «тургеневские девушки» // Русская литература. СПб., 2012. № 2. С. 144—170.
13. Сравнения повести Чехова с романом «Дворянское гнездо» нередки в литературоведении. См.: Тагер Е.Б. Горький и Чехов // Горьковские чтения. 1947—1948. М.; Л., 1949; Тюхова Е.В. «Дворянское гнездо» Тургенева и «Дом с мезонином» Чехова. К вопросу о традициях // Спасский вестник. 2000. № 7.
14. Егоров Б.Ф. Структура рассказа «Дом с мезонином» // В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука, 1974. С. 256.
15. Назаренко В. Лида, Женя и чеховеды // Вопросы литературы. М., 1963. № 11. С. 130.
16. Семанова М.Л. Чехов — художник. М.: Просвещение, 1976. С. 140.
17. Пронников В.А. Язык мимики и жестов. М.: Стелс, 2001. С. 109.
18. Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. Мн.: ООО «Попурри», 1998. С. 21—29.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |