Возникновение в русской классической литературе «усадебного текста» было обусловлено высокоразвитой усадебной культурой России, то есть реальным культурно-историческим фоном. Можно утверждать, что из европейских стран похожую по масштабу роль усадебная культура играла в Англии: сравнительно-типологический аспект уже неоднократно оказывался в фокусе внимания исследователей1. В.Г. Щукин, введший в научный оборот термин «усадебный текст», подчёркивал английские корни особого усадебного мироощущения, свойственного и героям русских «усадебных» произведений: «Эмоциональное волнение и то особенное умиротворение, которое испытывает человек, любующийся природой или творениями человеческого гения и впадающий при этом в состояние светлой меланхолии, было открыто английскими сенсуалистами-просветителями в первой половине XVIII в. и привито русской элитарной культуре А.Т. Болотовым и Н.А. Львовым, М.Н. Муравьёвым и Н.М. Карамзиным»2. В.Г. Щукин подчёркивает особое личностное восприятие усадьбы, являющееся обязательным в каждом «усадебном» произведении: «Важен общий характер умонастроений, охвативших европейскую интеллектуальную элиту и приведших к столь фундаментальным изменениям в отношении к личности и её естественному и культурному окружению. И тут снова и снова приходится вспоминать об открытии нового взгляда на природу, которое произошло в Англии в середине XVIII в. Открытие это нельзя, разумеется, рассматривать само по себе, без учёта широкого умственного и эмоционального контекста. Его составили нравственные воззрения вигов, которые высоко ценили личное достоинство и право на частную жизнь, значительный прогресс в области благоустройства жилища, который привёл к возникновению интимного домашнего пространства в сельских коттеджах, появление знаменитых английских садов, возникновение туризма — всё то, о чём просвещённые европейцы, не более чем триста лет назад, не имели никакого понятия»3.
В данном контексте сравнительно-типологический анализ русских и английских «усадебных» произведений в различных аспектах их проблематики и поэтики представляется актуальным и востребованным. Наиболее ярким представителем английской «усадебной» литературы была Джейн Остен. Русский «усадебный текст» в настоящей работе представлен именами И.С. Тургенева и А.П. Чехова, творчество каждого из которых стало значимой вехой в его эволюции.
Важность финала в поэтике художественного произведения определяется самим его конечным положением: финал, как правило, проясняет итог художественного конфликта, состоятельность героя (идейную, нравственную и др.), авторскую позицию, жанровую специфику текста, поэтому имеет концептуальное значение. Сравнение типичных английских финалов с финалами И.С. Тургенева и А.П. Чехова выявляет принципиальную разницу в авторском отношении к усадьбе как средоточию национально-культурных ценностей.
Английские романы о «дворянских гнёздах» конца XVIII — начала XIX века («Простая история» Е. Инчбальд, романы Дж. Остен, «Елена» М. Эджуорт и др.) характеризуются схожими особенностями поэтики. Как правило, роман строится по типичной сюжетной схеме: главная героиня живёт в усадьбе, следует приезд героя, основное действие романа составляют визиты соседей и других гостей, свидания в саду, беседы между членами семьи. Главные герои, в частности, положительная героиня, проходят определённый путь нравственного развития (преодоление предубеждений и гордыни, познание себя, расставление жизненных приоритетов, избавление от потребности соответствовать чужим ожиданиям), после чего вступают в счастливый брак. Так, все шесть законченных романов Джейн Остен заканчиваются счастливым браком.
В подобном типе романа усадьба — отдалённое от городской суеты пространство, в котором оказываются возможны норма и гармония — в точном соответствии с представлением о райском саде как мифологическом прообразе усадьбы. Высшим проявлением гармонии и счастья является любовь, поэтому сюжетообразующую роль в каждом романе играет любовная коллизия. При этом усадьба становится средоточием английских национальных ценностей, среди которых — самосознание и ценность человеческой личности, культура повседневных отношений (уважение, джентльменское отношение к человеку), обособленность частной жизни, культ «естественной» природы, семейные ценности, культура быта.
Проблематика английского «усадебного» романа обязательно имеет этическую доминанту. Принципиально, что герои проходят нравственные испытания, становятся лучше — и, по мысли авторов, в конце данного пути достойны счастья, заслуживают его. В основе данной авторской позиции лежит английская просветительская философия XVIII века. Английские философы-моралисты полагали, что только добродетель делает человека счастливым (Э. Шефтсбери, Ф. Хатчесон, А. Смит). Согласно их концепциям, в нравственной сфере человек руководствуется больше не разумом, а чувством, тем самым философы уравновешивали свойственный эпохе Просвещения приоритет рацио. Так, например, Адам Смит отмечал, что «никакой поступок не может быть назван добродетельным, если он не сопровождается внутренним чувством одобрения»4. Смит признавал значимость осознания долга в нравственном поведении человека, но ведущую роль отводил именно чувству. Смит подчёркивал социальную природу долга («Наше уважение к общим правилам нравственности и есть собственно так называемое чувство долга»5), однако забота об общественном благе не требует жертвовать личным благом: напротив, одной из важных и естественных человеческих добродетелей Смит называл благоразумие, под которым понимал заботу о личном счастье.
Английский «усадебный» роман давал своего рода художественную параллель философской концепции, примиряющей счастье и долг, личное и общее, разум и чувство. Авторы этих романов всячески подчёркивают закономерность счастливых финалов. Приведём типичный пример романного финала («Мэнсфилд-парк» Джейн Остен): «При стольких подлинных достоинствах и подлинной любви, не зная недостатка ни в средствах, ни в друзьях, кузен и кузина, вступившие в брак, обрели ту защиту, надёжней которой не может дать земное счастье. Оба они равно созданы были для семейных радостей, привязаны к сельским удовольствиям, и дом их стал средоточием любви и покоя; а чтоб дорисовать сию прекрасную картину, надобно прибавить, что как раз тогда, когда, прожив вместе уже довольно времени, они стали желать большего дохода и испытывать неудобства из-за того, что так отдалены от родительского жилища, смерть доктора Гранта сделала их обладателями Мэнсфилдского прихода»6.
Таким образом, английская литература давала образец усадебной гармонии, крепость и обоснованность которой ярко подчёркивались финалами.
О таком идеале усадьбы-дома тосковал И.С. Тургенев. В письме графине Е.Е. Ламберт от 12 (24) декабря 1859 года он писал: «Мне не то чтобы скучно или грустно, но вот, что я чувствую теперь: страстное, непреодолимое желание своего гнезда, своего home'а...» (П 4, 123).
Однако при всей своей привлекательности английская усадебная гармония не могла удовлетворить русских авторов, писавших о русской жизни. Английские счастливые финалы, в которых «Всегда наказан был порок, / Добру достойный был венок»7 воспринимались в России как литературное упрощение, невостребованное на фоне драматичной русской действительности. Эти финалы подвергались иронии, а иногда и осуждению. Например, героине романа И.А. Гончарова «Обрыв» Марфеньке, которая не могла оторваться от «Елены» мисс Эджворт и «Джейн Эйр» и читала романы «только такие, где кончается свадьбой»8, герой находит возможность пожелать: «Люби цветы, птиц, занимайся хозяйством, ищи весёлого окончания и в книжках, и в своей жизни...»9 А так повествуется о чтении английского романа Анной Карениной: «Герой романа уже начинал достигать своего английского счастия, баронетства и имения, и Анна желала с ним вместе ехать в это имение, как вдруг она почувствовала, что ему должно быть стыдно и что ей стыдно этого самого»10.
Для русской «усадебной» литературы не характерны счастливые, гармонично закруглённые финалы.
Если в основе усадебного мифа лежит представление о райском саде, то «усадебные» произведения И.С. Тургенева воплощают ощущение утраченного рая. Художественному мышлению Тургенева свойственна элегичность. В финалах его «усадебных» текстов она основывается на светлой грусти об уходящей дворянской культуре.
При этом важно подчеркнуть, что тургеневская усадьба — это, по мнению В.Г. Щукина, именно европейский тип усадьбы (в отличие, например, от гончаровской Обломовки). Усадебное мироощущение тургеневских героев соответствует некоторым английским сентиментально-просветительским открытиям: «Лишь дважды в романе «Дворянское гнездо» упоминаются допетровские времена, и не к ним восходят своими истоками тургеневские усадьбы, а к XVIII веку — веку Просвещения, рационализма, трансформации традиционной русской (то есть византоцентрической) культуры на западный лад, к эпохе, когда индивидуализм впервые завладел сердцами русских образованных людей. В тургеневских гнёздах царит дух цивилизации, и эта цивилизация — родом из Европы»11.
Тургеневские романы, как правило, имеют ясную, симметричную композицию — с эпической экспозицией, выраженными завязкой, развязкой и вторым финалом (эпилогом).
Развязка завершает любовную коллизию и носит у Тургенева драматический характер: счастье оказывается невозможным.
Глубоко симптоматично, что самый «усадебный» тургеневский роман «Дворянское гнездо» ещё в XIX веке «стал одним из излюбленных произведений Тургенева в англоязычном мире и под заглавием «Лиза» многократно переиздавался в Англии»12. Однако именно финал романа англичанам не понравился, читатели чувствовали разочарование. Тургенева в одной из английских критических статей назвали «почти Софоклом в его постоянном выборе самого счастливого момента жизни для внезапного взрыва разрушающего и неизбежного рока»13. Уже в названии перевода В. Рольстона — «Лиза» — сказывается то, что англичане восприняли «Дворянское гнездо» как знакомый им тип «усадебного» романа с главной героиней и любовной фабулой. Однако тургеневские финалы разрушили их жанровые ожидания.
Тургеневский роман — новая ступень развития «усадебной» литературы, в нём представлен новый тип героя, в нём разрушается пространственно-временная замкнутость усадьбы. В романах Тургенева (которые, будучи усадебными, одновременно являются и яркими образцами общественно-идеологического романа) понятие «долга» связывается, как правило, с общественной деятельностью (Лаврецкий собирается «пахать землю», Базаров — «обломать дел много»), в английском же романе частной жизни соблюдение «долга» касается в основном внутреннего состояния самой героини, её личностного этического самосознания. Английский «долг» гармонически развивает личность, открывает способность к самореализации в семейной жизни, формирует внутреннюю готовность к семейному счастью.
Второй финал у Тургенева имеет большое значение. С.Е. Шаталов пишет об этом: ««Рудин» не мог остаться повестью о первой любви, потому что в любовную коллизию вступил герой, созданный (как это явствует из поединка с Пигасовым и рассказа Лежнева) для идеологических коллизий»14, поэтому «развязка любовной коллизии не совпала с развязкой идейного конфликта»15. Нужна была вторая развязка. «Отнимите «лишние» элементы — второй эпилог, вторую развязку, отступление в прошлое (вставной рассказ о кружке Покорского) — и перед нами окажется уже не роман нового рода и даже вообще не роман, а повесть о любви Натальи Ласунской и Дмитрия Рудина, обычная повесть о не вполне обычных героях дворянских гнёзд»16.
Тургеневская усадьба не позволяет сохранить усадебную безмятежность: в неё вторгаются социальные противоречия, герои спорят о судьбах России, долг оказывается несовместим с счастьем, возникает тема смерти, в финалах появляются баррикады, кладбище, старость. Усадьба оказывается не вариантом дома-крепости на лоне природы, а символом Родины.
Широко известен восторженный отзыв А.П. Чехова о финалах тургеневских романов «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети» (П V, 174). Однако чеховские финалы — принципиально другого характера, и письмо писателя 1893 года, в котором прозвучал данный отзыв, заканчивается словами: «...чувствую, что мы уже отвыкаем от описаний такого рода и что нужно что-то другое» (П V, 174).
Чехов создал замечательные образцы усадебной драматургии, и, в контексте настоящей работы, приходится оговорить, что речь идёт не только о другом жанре, но и о другом литературном роде. Новаторство Чехова-драматурга, проявившееся в том числе и в нетипичных для драмы открытых финалах, становилось предметом многих исследований. Однако эти же финалы знаменуют эволюцию русской и европейской «усадебной» литературы.
Очень ярко новый подход к усадебной теме выразился в финале самой «усадебной» пьесы Чехова — «Вишнёвый сад» (1903).
Прежде всего, Чехов разрушает монологизм усадебного литературного сюжета. В его пьесах нет одного центрального героя (героини), вокруг которого выстраивается основное действие. Финал не связан с разрешением любовной коллизии, в отличие от предшествующих текстов «усадебной» литературы. Финал, соответственно, не утверждает усадебную гармонию (как в английском романе) или грусть о её невозможности (как в романе тургеневском). И в английском, и в тургеневском романе усадебный сад был своего рода эстетическим оформлением гармонии, за которым скрывалась проблема человеческого счастья. Финал демонстрировал определённое разрешение этой проблемы на примере судьбы главного героя, а именно его реализации в любви и семье. Финал «Вишнёвого сада» подчёркивает многоголосие комедии. Судьба сада перекликается с разными судьбами (Раневская и Гаев — Лопахин — Аня и Петя — Фирс и другие), не замыкаясь на одной параллели, как было ранее.
С этим же связана эмоциональная тональность финала. В нём нет ни английской идиллии, ни тургеневской элегии.
Усадьба у Чехова символизирует не только Россию (Петя Трофимов говорит Ане: «Вся Россия наш сад» — С XIII, 227), но и мир в целом. Тип финала утверждает гармоничное историческое развитие мира. В соответствии с такой авторской концепцией финал неоднозначен по эмоциональной тональности, настроения героев уравновешивают друг друга, что принципиально важно и для понимания специфики жанра: «Эта устойчивость принадлежит самой жизни; она снимает трагизм сюжета и определяет жанр пьесы — комедия, который несёт в себе жизнеутверждающее значение»17.
У каждого из героев остаётся перспектива. Единственным исключением становится, пожалуй, забытый в заколоченном доме Фирс. Этот образ, соотносящийся с уходящей эпохой, также очень важен для утверждения органичности жизни, сквозного в пьесе мотива обновления, циклической смены жизни и смерти. То, что он засыпает в финале, подчёркивает символичность параллели его судьбы с садом и усадьбой (В.Г. Щукин отмечает: «Мотив сна — не просто поэтическая условность или подражание древним, но и реальная характернейшая черта усадебного хронотопа»18; «Сон — самое полное выражение усадебного покоя»19).
Чехов окончательно разрушает замкнутость усадебного времени и пространства. Его герои постоянно уезжают и приезжают. Финал вновь связан с дорогой. Разрушается и элитарная замкнутость усадьбы, усадьба становится более демократичной.
Чехов отказывается и от классической композиции, свойственной поэтике усадебной литературы. Открытые финалы никогда ранее не были характерны ни для европейской, ни для русской «усадебной» литературы. Напротив, сам «усадебный» текст стремился к эстетическому совершенству, аналогичному прекрасному саду с живописной симметрией.
Проведённый анализ позволяет уточнить динамику единого жанрового развития европейской «усадебной» литературы, национальной специфики её реализации в конкретных национальных литературах, индивидуально-авторской специфики ключевых произведений «усадебного» текста.
Литература
Алексеев М.П. Вильям Рольстон — пропагандист русской литературы и фольклора. СПб.: Наука, 1994. 330 с.
Гончаров И.А. Собрание сочинений: В 8 т. М.: Худож. лит., 1979. Т. 5. 383 с.
Дронова Н.В. Английское и русское поместье в XVIII—XIX веках: опыт сравнительного анализа традиций усадебной культуры // Вестник Тамбовского ун-та. Серия: Гуманитарные науки. 1997. Вып. 3. С. 12—18.
Карпова А.Ю. Комедиография А.П. Чехова в контексте «новой драмы» // Вестник Томского гос. пед. ун-та. 2010. Вып. 8 (98). С. 11—15.
Остен Дж. Собрание сочинений: В 3 т. / Пер. с англ. М.: Худож. лит., 1988. Т. 2. 672 с.
Пушкин А.С. Собрание сочинений: В 10 т. М.: Худож. лит., 1975. Т. 4. 518 с.
Смит А. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997. 351 с.
Соколова Е.Н. Мировоззренческие аспекты влияния английской бытовой традиции на дворянскую усадебную культуру России первой трети XIX века: Дис. ... канд. филос. наук. М.: Моск. гос. лингв. ун-т, 2008. 187 с.
Толстой Л.Н. Анна Каренина. М.: Наука, 1970. 912 с.
Шаталов С.Е. Финал и развязка «Рудина» // Уч. зап. Арзамасского гос. пед. ин-та. 1962. Т. V. Вып. 4. С. 97—109.
Щукин В.Г. Российский гений просвещения: Исследования в области мифопоэтики и истории идей. М.: РОССПЭН, 2007. 608 с.
Waddington, P. Some Salient Phases of Turgenev's Critical Reception in Britain. In: Ivan Turgenev and Britain / Ed. by P. Waddington. Oxford: Berg Publishers Limited, 1995. Pp. 1—56.
Примечания
1. См., напр.: Дронова Н.В. Английское и русское поместье в XVIII—XIX веках: опыт сравнительного анализа традиций усадебной культуры // Вестник Тамбовского ун-та. Серия: Гуманитарные науки. 1997. Вып. 3. С. 12—18; Соколова Е.Н. Мировоззренческие аспекты влияния английской бытовой традиции на дворянскую усадебную культуру России первой трети XIX века: Дис. ... канд. филос. наук. М.: Моск. гос. лингв. ун-т, 2008. 187 с.
2. Щукин В.Г. Российский гений просвещения: Исследования в области мифопоэтики и истории идей. М.: РОССПЭН, 2007. С. 268.
3. Там же. С. 344.
4. Смит А. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997. С. 179.
5. Там же. С. 163.
6. Остен Дж. Собрание сочинений: В 3 т. / Пер. с англ. Т. 2. М.: Худож. лит., 1988. С. 652.
7. Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. М.: Худож. лит., 1975. Т. 4. С. 51.
8. Гончаров И.А. Собр. соч.: В 8 т. М.: Худож. лит., 1984. Т. 5. С. 180.
9. Там же. С. 261.
10. Толстой Л.Н. Анна Каренина. М.: Наука, 1970. С. 90.
11. Щукин В.Г. Российский гений просвещения: Исследования в области мифопоэтики и истории идей. С. 278.
12. Алексеев М.П. Вильям Рольстон — пропагандист русской литературы и фольклора. СПб.: Наука, 1994. С. 33.
13. Цит. по: Waddington, P. Some Salient Phases of Turgenev's Critical Reception in Britain. In: Ivan Turgenev and Britain / Ed. by P. Waddington. Oxford: Berg Publishers Limited, 1995. Pp. 19. (Перевод с англ. мой. — А.С.)
14. Шаталов С.Е. Финал и развязка «Рудина» // Уч. зап. Арзамасского гос. пед. ин-та. 1962. Т. V. Вып. 4. С. 104.
15. Там же.
16. Там же. С. 109.
17. Карпова А.Ю. Комедиография А.П. Чехова в контексте «новой драмы» // Вестник Томского гос. пед. ун-та. 2010. Вып. 8 (98). С. 14.
18. Щукин В.Г. Российский гений просвещения: Исследования в области мифопоэтики и истории идей. С. 261.
19. Там же.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |