В настоящей главе мы обратимся к философской составляющей произведений Чехова. Как было показано ранее, Чехов имел философские идеи, однако он никогда не использовал свои произведения как средство их выражения. Разобраться в тех причинах, которые удерживали его от прямого выражения идей в своих произведениях, мы также попытаемся далее. Есть ряд причин, которые очевидны и без какого-либо анализа. Во-первых, прямую «проповедь» и притязание на роль учителя Чехов оценивал как проявление нескромности и едва ли мог позволить себе это. Один из немногих его отзывов о Достоевском как раз и заключал в себе указание на нескромность. «Хорошо, но очень уж длинно и нескромно, — писал Чехов Суворину по прочтении его сочинений. — Много претензий» (3, 169). Есть и другая причина. Рассказ (излюбленный жанр писателя) должен был строиться по определённым законам, а этого едва ли можно было достичь при желании «отстоять» идею. Не случайно об очерке Л.Л. Толстого «Мир дурак», уже упоминавшемся нами ранее, Чехов писал: «Конструкция рассказа плоха, уж лучше бы прямо статью писать, но мысль трактуется правильно и страстно» (8, 24). Для выражения идей и мнений служат статьи и заметки, но не рассказы. Однако, как представляется нам, эти две причины всё же не являются главными, и Чехова удерживало от постановки идей в центр творчества что-то ещё. О том, что это было, и пойдёт речь далее.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |