Путешествие на Сахалин имело для Чехова очень большое значение. Писатель-реалист почувствовал с особенной силой необходимость жить большой общественной жизнью, быть связанным с народом.
Рассказав о своем путешествии морем из Сахалина в Одессу, Чехов писал Суворину:
«Хорош белый свет. Одно только не хорошо: мы. Как мало в нас справедливости и смирения, как Дурно понимаем мы патриотизм! Пьяный, истасканный забулдыга-муж любит свою жену и детей, но что толку от этой любви? Мы, говорят в газетах, любим нашу великую родину, но в чем выражается эта любовь? Вместо знаний — нахальство и самомнение паче меры, вместо труда — лень и свинство, справедливости нет, понятие о чести не идет далее «чести мундира», мундира, который служит обыденным украшением наших скамей для подсудимых. Работать надо, а все остальное к черту. Главное — надо быть справедливым, а все остальное приложится» (XV, 131).
Очень важно, что эти глубокие мысли о патриотизме Чехов высказывает после возвращения из Сахалина. Это — его программа деятельности, это то, ради чего он предпринял путешествие. Работать надо — это и есть истинный патриотизм.
Спустя несколько дней Чехов снова пишет Суворину, подводя итог их недавнему спору: «Как Вы были неправы, когда советовали мне не ездить на Сахалин. У меня... теперь... и чертова пропасть планов, и всякие шутки, а какой кислятиной я был бы теперь, если бы сидел дома...». И, стремясь точнее выразить мысль о том, каков благотворное значение имело для него caxалинское путешествие, Чехов добавляет: «Не то я возмужал от поездки, не то с ума сошел — черт меня знает» (XV, 136).
Мы вправе говорить о возмужании и самого Чехова и его писательского таланта.
Даже личная жизнь теперь не удовлетворяет писателя: путешествие на Сахалин кажется ему такой яркой страницей в его биографии, что все остальное по сравнению с ней меркнет: «После сахалинских трудов и тропиков моя московская жизнь кажется мне до такой степени мещанскою и скучною, что я готов кусаться...» (XV, 144). Это изменившееся отношение к жизни, повышение требовательности к себе сказалось, разумеется, и в его новых произведениях — в том числе и в «Острове Сахалине».
Известна скромность Чехова, известно, как строго он сам относится порою даже к лучшим своим вещам. Но «Островом Сахалином» сам автор остался доволен. «Медицина не может теперь упрекать меня в измене: я отдал должную дань учености и тому, что старые писатели называли педантством. И я рад, что в моем беллетристическом гардеробе будет висеть и сей жесткий арестантский халат. Пусть висит!» (XVI, 111—112).
Для современного читателя может быть непонятным, почему книга о Сахалине, где затронуты самые разнообразные вопросы, в представлении автора была связана прежде всего с медициной? Для того времени в этом ничего необычного не было. Так, среди профессоров медицинского факультета Московского университета, где учился Чехов, был, например, известный ученый Ф.Ф. Эрисман, организовавший специальную гигиеническую лабораторию, в которой под его руководством всесторонне исследовались фабричные заведения Московского уезда, быт фабричных рабочих, условия их жизни и т. д.1 В этом же направлении шел и Чехов, когда предпринимал изучение жизни каторжников на о. Сахалине, и не случайно один из крупных медицинских авторитетов той поры, доктор М. Членов, утверждал, что «Остров Сахалин» «в будущем, когда у нас откроется, наконец, столь необходимая кафедра этнографически-бытовой медицины, будет, конечно, служить образцом для произведений этого рода»2.
Вот почему Чехов имел право написать в 1901 г. о том, что его книга о Сахалине — «это вместо диссертации, которую я замыслил написать после 1884 г. — окончания медицинского факультета» (XIX, 199).
Но на самом деле значение книги Чехова было гораздо шире, и современники высоко оценивали труд писателя не только с медицинской точки зрения, а прежде всего — с общественно-политической.
Действительно, книга «Остров Сахалин», сдержанная по тону, насыщенная точными фактами, правдивая, как бывает правдив документ, произвела огромное впечатление в России и за границей. Она приковала к Сахалину внимание русской общественности и явилась своего рода обвинительным актом, предъявленным писателем самодержавию.
Отдельное издание книги Чехова появилось в 1895 г. Как известно, к этому времени относится начало нового всенародного подъема: усиливается рабочее движение, увеличивается число крестьянских бунтов. Именно в этот период «Социал-демократия, — как писал В.И. Ленин, — появляется на свет божий, как общественное движение, как подъем народных масс, как политическая партия»3.
В общественной борьбе своей эпохи Чехов стоял на общедемократических позициях; он не видел еще конкретных путей, которые могли бы привести к коренному переустройству существовавших порядков, но он принадлежал к тем представителям передовой демократической интеллигенции, которая, не желая мириться с реакционной политикой царского самодержавия, выступала против социального неравенства, против угнетения народа, во имя прекрасного будущего своей Родины.
Вот почему книга Чехова «Остров Сахалин», появившаяся в печати в начале нового подъема революционного движения, имела огромное общественно-политическое значение. Гневные и страстные, скорбные и разоблачающие строки этой книги жгли сердца людей своей правдой, будили их мысль и объективно звали к изменению существующих порядков.
В первые дни после возвращения А.П. Чехова и во время написания Книги «Остров Сахалин» писателя с утра и до вечера, изо дня в день осаждали различные корреспонденты, представители всевозможных обществ, студенческая молодежь и т. д., выспрашивая у него все о Сахалине, приглашая на различные вечера, собрания, литературные собеседования и т. д.
В неопубликованном письме к Кононовичу (19 февраля 1891 г.) Чехов сообщал: «В Петербурге я не принадлежал самому себе, меня разрывали на части; я замучен был беспрерывно ходить по визитам, принимать у себя и без умолку говорить... Разумеется, больше всего приходилось говорить о Сахалине»4.
И несколько ранее, 27 января 1891 года Чехов не без некоторого удивления писал: «Поездке моей на Сахалин придали значение, которого я не мог ожидать: у меня бывают и статские и действительные статские советники. Все ждут моей книги и пророчат ей серьезный успех, а писать некогда» (XV, 156).
В архиве Чехова сохранилось много писем от читателей, свидетельствующих о той заинтересованности, с какой ожидалась книга о далеком острове. Естественно, что с особым нетерпением книга эта ожидалась на Сахалине. Сахалинские знакомые часто писали Чехову: «Я очень интересуюсь Вашей будущей работой по Сахалину» (Доктор А. Щербак, 14 февраля 1891 г. — ЛБ, п. 64, ед. 3). «Книгу Вашу о Сахалине ожидаю с нетерпением. У нас кем-то был распущен слух, что будто ее Вам не позволяют печатать. Это, конечно, вздор?» (Д. Булгаревич, 21 января 1891 г. — ЛБ, п. 37, ед. 53). И еще одно письмо: «Сердечно буду Вам благодарен, если Вы будете так милы, что пришлете по выпуске в свет своей работы о Сахалине и мне экземпляр, который будет мне воспоминанием, что на окраине Востока пришлось мне встретить такого человека, как Вы, к которому душа и сердце сразу были расположены и очарованы. Не примите это за лесть, все, что высказываю на бумаге, подсказывает сердце. Таких людей, как Вы, на нашем Сахалине можно увидеть только один раз в десять лет, а то и того менее» (А. Бутаков, начальник Тымовского округа. 14 декабря 1891 г. — ЛБ, п. 37, ед. 58).
А когда в 1891 году в печати появилась одна глава из задуманной книги (глава о беглых в сборнике «Помощь голодающим»), с далекого острова сразу же последовал сочувственный отклик Булгаревича, который работу писателя назвал «интересной и симпатичной»: «Симпатична она, на мой взгляд, по своей тенденции — срочность и не безвозвратность на родину каторги, живучесть в ней, несмотря на все мытарства, человечности и пр. Интересна мне она по собранному материалу и группировке его.
...Вообще же за статью большое спасибо. Она отрезвила хоть на некоторое время» (23 апреля 1892 г. — ЛБ, п. 37, ед. 53).
После того, как книга полностью была опубликована, количество читательских писем увеличилось. И во всех письмах звучала искренняя благодарность писателю за его труд, в котором видели прежде всего общественную заслугу автора5.
В критике «Остров Сахалин» был встречен в основном благожелательно6 (обзор критических отзывов см. в комментариях к книге — X, 510—511):
В одной критической статье была высказала, в частности, мысль о желательности дешевого издания сахалинских очерков, которые тогда были бы прочитаны огромным большинством грамотных людей7.
Появление в печати сочувственных отзывов весьма характерно. Действительно, значение книги Чехова трудно переоценить. Характерно, что почти все, писавшие после него о Сахалине, отмечали, что «виновником интереса, возбужденного островом изгнания, нужно считать А.П. Чехова8. Важно отметить также, что очерки Чехова вызвали желание у представителей передовой молодежи личным трудом помочь ссыльным на Сахалине9.
И без того большая известность и популярность писателя, его авторитет в глазах общества после поездки и написания книги о Сахалине очень возросли. Самой же большой наградой для Чехова было общественное влияние его книги и ее широкое распространение.
Естественно, что появление в печати «Острова Сахалина» было крайне неприятно для царского правительства вообще и представителей тюремной администрации в особенности. В. Дорошевич рассказывал, что сахалинские «деятели» впоследствии горько раскаивались в том, что позволили Чехову побывать на Сахалине. «Тут, батюшка, Чехова пустили — так потом каялись! Пошли из Петербурга запросы... Как у вас? Что? Почему? Отчего такие порядки? Потом себя кляли, кляли, что показали!»10.
Судя по некоторым данным, после выхода очерков о каторжном острове писатель был даже взят полицией «под наблюдение»11.
Но книга «Остров Сахалин» произвела такое большое впечатление на читателей, ее отзвук был настолько силен, что царское правительство, для того, чтобы несколько успокоить взволнованное общество, вынуждено было даже послать комиссию на Сахалин для «упорядочения» положения, были даже предприняты некоторые реформы. Современники считали, что в этом немалая заслуга принадлежала Чехову. Известный юрист А.Ф. Кони утверждал, что «книга Чехова не могла не обратить на себя внимание Министерства юстиции и Главного тюремного управления, нашедших нужным через своих представителей ознакомиться с положением дел на месте»12.
Брат писателя, М.П. Чехов, в свою очередь, считал, что «реформы по вопросу о каторге и ссылке... произошли не без его (Чехова) влияния»13.
Правда, переоценивать значения этих реформ не следует. Комиссии, посланные царским правительством, не могли, разумеется, принять выводы книги Чехова14.
А выводы Чехова — о необходимости уничтожения каторги на Сахалине, о ликвидации пожизненного наказания, о решительном смягчении закона о ссыльных были, несомненно, глубоко прогрессивны в то время.
Книга «Остров Сахалин» выполнила основную задачу, поставленную автором. Чехов возбудил интерес в обществе к «острову страданий и слез». Писатель по существу сделал свою книгу разоблачающим документом, пригвоздившим к позорному столбу самодержавный строй, для которого существование каторжного острова являлось необходимостью.
* * *
Мы говорили о важном общественно-политическом значении книги Чехова. Но не меньшее значение имеет «Остров Сахалин» и в литературном отношении. Хорошо об этом сказал один из современников писателя, который в письме к Чехову выражал чувство «глубочайшего уважения» к его трудам «по исследованию Сахалина, трудам, которые одинаково принадлежат и русской науке, и русской литературе» (X, 515).
Прежде всего нужно сказать, что тема Сахалина была уже частично затронута в русской литературе и До Чехова. Пожалуй, впервые в русской художественной литературе упоминание о Сахалине мы находим в известной книге замечательного русского писателя И.А. Гончарова «Фрегат Паллада». Книгу эту Чехов очень ценил — еще в 1879 г., будучи гимназистом, он рекомендовал своему брату Михаилу прочесть «Фрегат Паллада» как «нескучное путешествие» (XIII, 30). Прошло немногим более десяти лет, и Чехов вновь перечитывает книгу Гончарова и даже специально помещает «Фрегат Палладу» в список книг и статей, которыми он пользовался при подготовке к своему путешествию на Сахалин (X, 522).
И в черновой рукописи «Острова Сахалина» писатель вспоминает «проплывающего по Татарскому проливу И.А. Гончарова» (X, 433).
В своей книге «Фрегат Паллада» Гончаров еще в 50-х гг. XIX в. особенное внимание уделил природным богатствам острова, в частности, угольным запасам.
Уже во времена Гончарова в бухте Угольной, там, где расположен теперь город Углегорск, проходящие корабли брали уголь для своих нужд. Плавая по проливу, «шхуна усердно жгла некупленный, добытый руками ее матросов на Сахалине уголь», — замечает Гончаров.
Интерес к далекому острову проявил и В.Г. Короленко, который отразил жизнь ссыльно-каторжных и их побеги с о. Сахалина в своем рассказе «Соколинец». Чехову этот рассказ очень понравился, и в письме к автору он писал: «Ваш «Соколинец», мне кажется, самое выдающееся произведение последнего времени» (XIV, 12). Можно предположить, что и рассказ Короленко о Сахалине (в ряду целого ряда других причин) способствовал проявлению интереса Чехова к острову — каторге и жизни на нем ссыльных.
Готовясь к поездке и работая над книгой, Чехов вновь перечитал те художественные произведения русских писателей, которые, хотя и не относились непосредственно к Сахалину, но были посвящены — в той или иной мере — описанию жизни каторга (Ф.М. Достоевский — «Записки из мертвого дома», Н.А. Некрасов — «Русские женщины» и др.).
Перед Чеховым стояла специальная задача — он создавал не беллетристическое произведение, а книгу очерков, построенную на строго научной основе. Однако он не мог не определить своего отношения к тем конкретным вопросам жизни ссыльных, которыми уже до него интересовалась русская литература. Поэтому, следуя в ряде случаев за своими предшественниками (в черновой рукописи при описании особого вида тюремной торговли писатель прямо ссылался на Достоевского — X, 388), Чехов говорит и о некоторых недостатках, которые были свойственны произведениям о каторжных. К этим недостаткам относится прежде всего, по его мнению, стремление к некоторой идеализации ссыльных. Правда, он сам же объясняет и причину этого: литература таким образом пыталась бороться с лицемерием буржуазного общества, считавшего, что «если мужик часто живет дома хуже, чем на каторге, то... каторга должна быть адом» (X, 99).
Чехов, прекрасно ознакомившийся с жизнью каторга не только по книжным источникам, но и по личным впечатлениям, получает возможность критически отнестись к упомянутым художественным произведениям, причем его критика основывается на требовании строгой жизненной правды. Даже о рассказе Короленко, столь восхитившем его, Чехов пишет: «Для того, чтобы бежать (с острова), совсем нет надобности в тех приготовлениях и предосторожностях, какие описаны в прекрасном рассказе В.Г. Короленко «Соколинец» (X, 314).
В своей книге Чехов убедительно показал, какой нечеловечески тяжелый труд выпал на долю сахалинских каторжных; труд этот был страшным и отупляющим не только в рудниках, но и при прокладке новых дорог, и в лесу, и при ловле рыбы, и даже при строительстве собственной избы. Это дает основание писателю заметить: «В обществе и отчасти в литературе установился взгляд, что настоящая, самая тяжелая и самая позорная каторга может быть только в рудниках. Если бы в «Русской женщине» Некрасова герой, вместо того, чтобы работать в руднике, ловил для тюрьмы рыбу или рубил лес, то многие читатели остались бы неудовлетворенными» (X, 99).
Книга Чехова представляет всеобъемлющее описание сахалинской каторги. Он использовал огромный материал, касающийся не только ссылки, истории заселения острова, но и его климата, природных богатств, этнографии и т. д. Все это делает «Остров Сахалин» произведением, пожалуй, единственным в литературе по точности и подчеркнутой документальности.
Однако в то же время нельзя забывать о том, что книга о Сахалине создана замечательным писателем и что «в ней, за строгой формой и деловитостью тона, за множеством фактических и цифровых данных, чувствуется опечаленное и негодующее сердце писателя»15.
В историй русской литературы конца XIX в. книге Чехова принадлежит, несомненно, видное место. В годы начинающегося нового общественного подъема писатель содействовал дальнейшей демократизации литературы, обращавшейся все чаще к непосредственному воспроизведению жизни народа, его социального и экономического положения, его мыслей, чувств и надежд.
Среди многих произведений, созданных русскими писателями в те годы, «Остров Сахалин» Чехова по содержанию и по форме ближе всего примыкает к очеркам В.Г. Короленко «В голодный год». Сама по себе творческая близость Чехова и Короленко, конечно, не удивительна. Чехов, всегда с большой симпатией относившийся к Короленко, писал ему 17 октября 1887 г.: «Я глубоко ценю и люблю Ваш талант; он дорог для меня по многим причинам... Мне кажется, что если я и Вы проживем на этом свете еще лет 10—20, то нам с Вами в будущем не обойтись без точек общего схода... Читая Вас и теперь познакомившись с Вами, я думаю, что мы друг другу не чужды» (XIII, 375—376).
«Точки общего схода», пользуясь выражением Чехова, и проявились в книгах великих русских писателей-демократов, которые были опубликованы почти одновременно («Остров Сахалин» начал печататься в журнале «Русская мысль» за 1893 год, начиная с № 10, а в конце того же года очерки Короленко вышли отдельным изданием. Это обстоятельство тем более могло натолкнуть читателей на сопоставление этих произведений).
Казалось бы, какое может быть сходство между каторжным островом — Сахалином и Лукояновским уездом Нижегородской губернии! Однако выяснилось, что безмерное угнетение народа, крайняя нищета, тщательно скрываемая официальными лицами из своекорыстных побуждений — все это происходило не только в местах «весьма отдаленных». Не только на Сахалине происходили такие чудовищные вещи, как смерть человека от голода (X, 88) — это происходило и в центре России, в Нижегородской губернии. Та же боль за поруганное детство, которая звучала в книге о Сахалине Чехова, звучит и у Короленко, когда он пишет, как плачут голодные дети в то время, когда их мать, сгорая от мучительного стыда, просит под окнами кусок хлеба.
Два замечательных русских писателя на разном жизненном материале решали одну и ту же задачу: раскрывали перед читателями вопиющие беззакония царского самодержавия, прямо возвращающегося к нравам и порядкам крепостничества, жертвами которого становились простые русские люди, доведенные до обнищания и голодной смерти.
Те подлинно-патриотические чувства, которые руководили Чеховым в его труде, были характерны и для Короленко, думавшего прежде всего о том, как помочь страдающим людям.
«У меня была надежда, — писал он, — что, когда мне удастся огласить все это, когда я громко на всю Россию расскажу об этих дубровцах, пралевцах и петровцах, о том, как они стали «нежителями», как «дурная боль» уничтожает целые деревни, как в самом Лукоянове маленькая девочка просит у матери «зарыть ее живую в земельку», то, быть может, мои статьи смогут оказать некоторое влияние на судьбу этих Дубровок»16.
Подобные мысли были и у Чехова, когда он создавал свою книгу о Сахалине.
О том, какую значительную роль сыграл «Остров Сахалин» в литературе тех лет, хорошо было сказано в одной из критических статей, появившихся еще при жизни Чехова:
«Раскрыв эту книгу, вы уже не можете оторваться, увлеченные прелестью рассказа, удивительного по сжатости, чистоте и целомудренной сдержанности языка, что придает отдельным местам, особенно ярким по содержанию, глубоко трагический оттенок...
«Остров Сахалин», бесспорно, классическое произведение, наряду с которым можно поставить разве «Фрегат Палладу» Гончарова, и, как таковое, он должен бы войти в состав всякой образовательной библиотеки. По яркости языка очерки Чехова не уступают пластичности гончаровских описаний, но они превосходят их содержательностью и живостью темы. К тому же, очерки производят несравненно более сильное впечатление благодаря тому, что автор, в противность олимпийской холодности Гончарова, нигде не скрывает своего отношения к описываемым ужасам. Не подчеркивая и отнюдь не стараясь ставить точки над и, автор превосходной группировкой фактов и личных наблюдений вырисовывает такую потрясающую картину жизни на Сахалине, что совершенно подавленный и глубоко пристыженный закрываешь книгу и долго не можешь отделаться от полученного впечатления. Если бы Чехов ничего не написал более, кроме этой книги, имя его навсегда было бы вписано в историю русской литературы и никогда не было бы забыто в истории русской ссылки»17.
Примечания
1. М. Семанова. Чехов в школе. Л., 1954, стр. 31.
2. М. Членов. Чехов и медицина. «Русские ведомости», 1906, № 91, стр. 3.
Брат писателя — М.П. Чехов — вспоминает: «Своему же «Острову Сахалину» он придавал серьезное значение. Это я вывожу из его фразы, с которой он раз обратился ко мне:
— А что, Миша, если за эту штуку да мне дадут степень доктора медицины honoris causa, а?» («Журнал для всех», 1905, № 7, стр. 420).
Знакомый Чехова еще по студенческим годам, доктор Г.И. Россолимо в своих воспоминаниях пишет, что он предложил Чехову «предпринять шаги для получения звания приват-доцента, для чего требовалось запастись ученой степенью доктора медицины. «Но у меня нет диссертационной работы. Разве только предложить для этой цели «Сахалин»?
— Ну и что же, — сказал я, — и очень просто.
Он дал мне согласие переговорить по этому вопросу с тогдашним деканом, проф. И.Ф. Клейном, что я и сделал. Однако я потерпел полнейшее фиаско» («Чехов в воспоминаниях современников». Изд. 2. М., 1954, стр. 589).
3. В.И. Ленин. Сочинения, т. 5, стр. 483.
4. ЦГА РСФСР ДВ, ф. 1133, оп. 1, ед. хр. 490, л. 70.
5. Сб. «А.П. Чехов». Изд. «Атеней». Л., 1925, стр. 199. См. также письма читателей к Чехову — ЛБ, п. 40, ед. 55; п. 49, ед. 5; п. 59, ед. 63.
6. Нельзя не отметить, впрочем, что реакционной критикой была сделана попытка принизить значение книги Чехова «Остров Сахалин». Эту попытку предпринял Н. Ежов в своей грубо-клеветнической статье о писателе, помещенной в «Историческом вестнике» (1909, № 8). Статья Ежова была тогда же сурово осуждена передовой общественностью.
7. «Колосья», 1893, № 11, стр. 237—238.
8. Н.С. Лобас. Каторга и поселение на о-ве Сахалине. 1903, стр. 7.
Даже в редакционной статье официального журнала «Тюремный вестник» было сказано, что русское общество было впервые ознакомлено с положением на Сахалине «известною книгою А.П. Чехова «Остров Сахалин» («Тюремный вестник», 1901, № 6, стр. 278).
9. 3 декабря 1902 г. О.Л. Книппер писала А.П. Чехову: «Приходила барышня из Петербурга. Хотела тебя видеть. Принесла отчет сестры (милосердия) Мейер, которая работает на Сахалине...» Работу свою Мейер выбрала под влиянием книги Чехова о Сахалине. Отчет ее (напечатанный в выдержках в «С.-Петербургских ведомостях», 1902, 23 ноября, № 321) с этого и начинается:
«Шесть лет тому назад мне попалась в руки книга А.П. Чехова «Остров Сахалин», и мое желание жить и работать среди осужденных благодаря ей приняло определенную форму и направление и остановилось на. Сахалине, как на месте, представляющем каторгу по преимуществу» (XIX, 548).
А.П. Чехов отвечал: «Про г-жу Мейер я слышал, но отчета ее не видел» (XIX, 383).
10. В. Дорошевич. Как я попал на Сахалин. М., 1903, стр. 41.
11. Н.И. Гитович. Летопись жизни и творчества А.П. Чехова. М., 1955, стр. 4.
12. Сб. «А.П. Чехов». Изд. «Атеней». Л., 1925, стр. 207.
13. М.П. Чехов. Антон Чехов и его сюжеты. М., 1923, стр. 76. Т. Щепкина-Куперник в своих воспоминаниях пишет, что после появления чеховской книги «на Сахалин было обращено внимание: там начали строить приюты, ясли, школы и т. д., а главное — была отменена система наказания плетьми, потрясшая Чехова до того, что он и после часто видел во сне эти ужасные сцены и просыпался в холодном поту» («Чехов в воспоминаниях современников». Изд. 2. М., 1954, стр. 316).
14. Следует лишь отметить отчет А.П. Соломона, который будучи начальником Главного тюремного управления (после Галкина-Враского) съездил на Сахалин. Хотя он не решался «высказать окончательного суждения о целесообразности сохранения каторги на Сахалине», но пройти мимо тех ужасающих условий, в которых находились ссыльные на острове, А.П. Соломон не смог, и в его официальном отчете появляются мысли, перекликающиеся с некоторыми выводами Чехова:
«Об исправительном значении сахалинской каторги не может быть и речи; напротив того, все, что мне удалось узнать о внутренней жизни сахалинских тюрем, приводит меня к глубокому убеждению, что пребывание в этих тюрьмах безусловно гибельно не только для людей нравственно неустойчивых, но и для тех, которых привело на каторгу несчастное стечение обстоятельств и преступления характера формального, каковыми являются многие, даже тяжкие нарушения воинской дисциплины. В этом мнении сходятся все, с кем только мне ни приходилось говорить». («Тюремный вестник», 1901, № 2, стр. 74).
15. Сб. «А.П. Чехов». Изд. «Атеней». Л., 1925, стр. 201.
16. В.Г. Короленко. Собр. соч., т. 9. М., 1955, стр. 737.
17. «Мир божий», 1902, № 9, стр. 63.
Совсем недавно, в журнале «Москва» (1957, № 2), появилась интересная статья К.И. Чуковского «Антон Чехов». Высоко оценивая все творчество великого русского писателя, автор статьи, однако, делает исключение для книги «Остров Сахалин». По мнению К.И. Чуковского, эта «книжка ни на что не пригодилась.
Никакого общественного резонанса она не вызвала...
На всем ее протяжении он (Чехов) ни разу не дает себе, как художнику, воли... Невозможно и догадаться о том, что эта книга написана мастером художественной прозы».
Материал, собранный в 6 главе нашей работы, где выясняется общественно-политическое и литературное значение сахалинских очерков Чехова, дает, как нам кажется, достаточно оснований считать эти упреки К.И. Чуковского глубоко несправедливыми. Не только для советских читателей, но и для многих современников писателя большое общественно-политическое значение «Острова Сахалина» было несомненным (достаточно вспомнить, что писал по этому поводу А.Ф. Кони).
Нет оснований сомневаться и в художественных достоинствах книги Чехова, если не забывать, разумеется, что это не роман или повесть о каторге и каторжниках, а публицистика, очерки. Естественно, что судить книгу о Сахалине следует по законам того жанра, который сам писатель для себя выбрал.
Но нельзя не видеть, что и в той книге, которая была написана Чеховым на основе его сахалинского путешествия, есть явственные доказательства того, что «Остров Сахалин» был создан великим художником. Можно вспомнить сахалинские пейзажи, картину наказания плетьми, после знакомства с которой у С.А. Толстой «сердце надорвалось», щедринские интонации в описании Дуйской тюрьмы и т. д.
Стоит отметить, что сам К.И. Чуковский, чувствуя, очевидно, неоправданность столь отрицательной оценки знаменитой книги Чехова, в той же самой статье (в журнале «Москва», 1957, № 2) признал, что Чехов с «неотразимой наглядностью» (курсив наш — М.Т., Б.Б.) «подробно, неторопливо, методично и тщательно, с цифрами и фактами в руках показывает, какая неумная чепуха — вся эта царская каторга, это бездарное издевательство имущих и сытых над бесправной человеческой личностью...»
Не означает ли это, что Чехов блестяще выполнил ту задачу, которую он ставил перед собой?
Можно отметить еще одно неправильное указание К.И. Чуковского: «Из его (Чехова) бесчисленных друзей и знакомых ни один, буквально ни один, даже отдаленно не понял ни смысла ни цели его поездки». Это мнение опровергается теми отрывками из писем И. Щеглова, В. Немировича-Данченко, В. Тихонова, которые мы привели во второй главе нашей работы.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |