Жизнь человека часто как бы пересекается потрясениями, которые заметно, а иногда и незаметно меняют ее ход. Потрясения могут быть трагическими или прекрасными. Мне приходилось испытывать те и другие.
К числу прекрасных потрясений я отношу и одно, связанное с А.П. Чеховым. До 1935 года я никогда не видел пьес Чехова на сцене, они не шли в том городе, где я жил. И хотя в 1934 году я переехал учиться в Москву и видел уже много разных спектаклей, в том числе и спектаклей МХАТ, но почему-то на чеховских спектаклях еще не бывал.
В этот вечер шел юбилейный спектакль «Вишневого сада». С чем был связан юбилей, я не помню, но играли лучшие исполнители этого спектакля во МХАТ — Книппер-Чехова, Качалов, Тарханов, Москвин, Добронравов, Коренева, Степанова...1
Когда я вышел из театра, я механически перешел на другую сторону улицы, уткнулся лбом в стену и плакал. Плакал долго, безостановочно, сладко. Слезы лились непрерывными тоненькими ручейками. Я не понимал, в какую сторону мне нужно было идти домой, да мне и не хотелось никуда идти. Мне было изумительно хорошо! Вероятно, подобное потрясение полагалось бы испытывать от зрелища классической трагедии, а никак не от комедии.
Разумеется, я тогда был неспособен (и слава богу!) анализировать свои чувства, разобраться и понять, что же так сильно подействовало на меня. Попытаюсь это сделать сейчас, спустя почти двадцать пять лет.
Хочу только сказать сначала, что ни один нечеховский спектакль МХАТ не производил на меня ни до, ни после этого вечера такого впечатления, хотя я и видел там много прекрасных спектаклей.
Думаю, что это потрясение я испытал оттого, что Чехов и Художественный театр — это открытие и вершина всего мирового театра того времени, в том числе вершина и самого МХАТ. Я ощутил на себе силу воздействия новаторства Чехова.
Всякое большое открытие поражает именно тем, что оно единым махом раздвигает горизонты твоего познания жизни, неведомая сила подымает вдруг тебя на высочайшую гору, и ты видишь новые дали.
Художественное открытие — это обнародование той правды, которая есть в жизни, ощущается и чувствуется всеми, но еще не осознана и не названа; назвать и объявить ее бывает суждено кому-то, как правило — гению.
Чехов потряс меня новой правдой о жизни.
Именно от Чехова я понял, что самое выразительное, самое зажигающее слово со сцены — это слово правды жизни, правды человеческих чувств.
Чехов велик для меня и тем, что он из всех писателей, по-моему, наиболее сильно любил жизнь и людей; любил удивительно спокойно и уверенно, без всякой аффектации и подчеркивания. Чехов своим появлением на сцене вдруг состарил для нас великих Островского и Тургенева. Уже стало невозможным писать пьесы, не считаясь с тем, что есть драматургия Чехова.
Но как бы ни преклонялся я перед гением Чехова, с нетерпением жду, как, вероятно, ждут и все, когда появится кто-то равный ему и состарит моего любимца. Ведь это было бы новым прекрасным потрясением!
Примечания
Розов Виктор Сергеевич (1913—2004) — в довоенные и военные годы — актер и режиссер, позднее — известный драматург, пьесы которого определяли судьбу театров («Современник») и режиссеров (А. Эфрос).
1. В 1928—1940 гг. «Вишневый сад» преимущественно с первым составом исполнителей был единственной пьесой Чехова в репертуаре МХАТа; вероятно, имеется в виду 700-е представление 30 сентября 1935 г.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |