Первое прикосновение театра к Чехову... И сразу — к «Чайке»! Никакой предварительной «разминки». Начиная 13 лет назад путь к Чехову, мы не знали, что труднее всего будет сыграть эту самую первую чеховскую премьеру в нашем репертуаре. Потом будет «Дядя Ваня», «Пять пудов любви», «Бенефис сегодня и вчера», спектакли по чеховской прозе: «Пишу на тему о любви», «Боже мой! Для чего ты меня оставил?!» «О женщины, женщины!!!», по письмам А.П. Чехова и О.Л. Книппер-Чеховой — «Мое мгновение...» Потом сыграли «Вишневый сад»... И вот репетируем «Три сестры»...
Теперь я знаю, что весь наш чеховский репертуар — из «Чайки». Из наших молодых сил, дерзости и взыскательности, жадности до всего, что связано прямо или косвенно с Чеховым, из лучшего, что мы открыли тогда в каждом из нас.
В.М. Пахомов1, начиная работу над «Чайкой» (к тому времени он работал в Липецком театре только три года), резко поднял планку творческих и этических требований. Не всем, кто начинал в 1980 г., захотелось вырасти и преодолеть эту планку. Это их дело. Бунин писал о Чехове: «До самой смерти росла его Душа»!.. Работая над «Чайкой», мы испытали эту мучительную сладость — растить свою Душу. По Чехову. Так, как мы это понимали. Кому-то из наших коллег все казалось бредом. Но те, кто поверили в чеховскую силу растущей Души, — работали.
Для меня самыми тяжелыми, мучительными — и дорогими! — были два последних месяца перед премьерой «Чайки». Гастрольное лето: июнь и июль, Черкассы-Жданов*...
В Черкассах, в репетиционном зале, на площадке, выверяли все, что было нажито за репетиционным столом и в домашней работе. А в Жданове — редчайший случай! — почти за месяц до премьеры сшиты костюмы и готовы декорации, реквизит, гримы...
Месяц репетируем на сцене, будто сговорившись не замечать сорокаградусной жары. Все внимание — к содержанию, к внутренней жизни, к партнерству, к колдовскому озеру смысла!
Эти фрагменты из дневника о рождении первенца в чеховском репертуаре театра. Ждановская премьера «Чайки» 30 июля 1981 г. стала счастливейшим мгновеньем. Так мы думали и чувствовали тогда, сразу после премьеры. А «Чайка»... продолжала нас мучить и одаривать счастьем: именно этот спектакль мы привезли в Мелихово в 1982 г. и родились паломничества в чеховскую подмосковную усадьбу и... «Мелиховские весны»... Здесь же, в Мелихове, ЦТ и мы сняли фильм-спектакль «Чайка»: здесь, где была написана эта пьеса, закончилась жизнь спектакля... Длинною в восемь лет.
Но в дневнике — о самом начале пути.
11 июля 1981 г. В Жданове
Репетируем 4 акт. Центрю, конечно, но для того, чтобы привлечь внимание Пахомова к тому, что я понимаю: нам надо интеллигентность в себе воспитывать, как-то забыли про это. А с этого начинали. Ведь все это — про нас!
Да, и хочу внимания к себе, конечно... но самое ужасное, как мне кажется, что нельзя высказать то, что тебе сейчас так нужно; пусть даже это будет: мне нужно — от партнера!
Все равно гоним результат...
12 июля
Репетировали 1 и 2-й акты. Приехал Разсоха2. Приятно (и немножко не верится даже), что он смотрит на все, что мы делаем, — надеждой от него повеяло.
За кулисами ужасно раздражали меня хождения посторонних, прямо-таки бесцеремонные заглядывания: будто я еще не одет, в белье одном, а на меня глазеют сквозь все щели. Беспардонность вопиющая!!
Нужно, конечно, сговориться и репетировать с Олей3, чтобы Нина стремилась пронзить меня, протаранить. «Меня манит к ней»...
Получили письмо из Тулы от М.В. и Машуньки (дочь М. Янко. — Прим. ред.).
Коля Чебыкин4 — второй раз! — делает мне очень дельные, полезные замечания, глядя на наши муки из зала.
Пахомов сказал, что антракт нужно делать после второго действия.
Ну, до этого, до антрактов, еще нужно дожить, доработать, дорасти!
С Аней (Саша и Аня — дети хозяйки. — Прим. ред.) играли в географическое лото; как нежны ее прикосновения ко мне — это и оттого еще, что девочке ласки мужской, папиной, не хватает, — очень забавно и трогательно она меня утешала, когда я дважды проигрывал или не отгадывал с первого раза: «Бывает! Бывает, ничего...»
Сейчас вспомнил Тамару, что в моем детстве жила у т. Маруси — «рыбы», бабушкиной соседки, и как я долго помнил ее взрослую нежность, подаренную мне, ребенку, мальчишке. Может быть, и меня когда-нибудь вспомнят Саша и Аня? Значит, цепочка не рвется, дальше тянется...
13 июля
Думал о Тригорине своем — нашем — все правильно концептуально, смыслово, дай-то Бог теперь это воплотить в кровь, нервы и энергию живого человека! Да, надо показать Разсохе афишу «Чайки» из польского журнала. Может быть, ему это что-нибудь даст, подскажет! Еще вспомнил, что в июльских номерах журналов могут быть напечатаны какие-либо материалы о Маяковском!? Нужно посмотреть!!
И — разматывать, разматывать, раздергивать свои нервы, раскрепощать себя, сдергивать покровы и застежки-пуговицы!!
14 июля
Сегодня днем репетировали 2 акт с Олей (был еще Виктор Иванович — зав. муз.5), и 3 акт — Света6 и я.
Репетировали полезно весьма и после репетиции поговорили о Чехове с позиций людей 80-х годов XX в. Здесь, конечно, в восприятии наших 80-х в сравнении с 80-ми годами XIX в. есть некоторая натяжка и «пере», но то, что нам нужно, наверное, правильно.
С Олей возникло желание репетировать самому, но задержались со второй репетицией (3 акта). Потом мы с Олей лишь поговорили откровенно. Выслушал ее женскую исповедь.
Вечером ездили на выездной — «Бойкое место», проезжали станцию «Зачатьевку» — !!! — проехали с хохотом мимо. Дома Анечка все спрашивала меня: «Дядя Миша, а когда мы с вами будем смотреть диафильмы?!»
Света вела себя по-партнерски со мной весьма деликатно: работая в ⅓, как бы приглашала меня вырасти еще на ⅔... Ну что же! Нужно, действительно!
15 июля
Сегодня трудный день. Трудный, так как плохо репетировали 1 и 2 акты. И стыдно было перед Фаиной Яковлевной (знакомая М. Янко. — Прим. ред.), которая пришла посмотреть на все это — и на меня, и на все, что у нас получается, — ее не будет 30-го на премьере.
Потом Пахомов делал замечания. Плохо было! Но после того, как прогнали, ничего не репетировали, а после разговора были отпущены; сидели очень хорошо у меня в гримерной и горячо говорили о «Чайке», очень дружно, озабоченно, на нерве.
Вечером играли «Последний срок». Трудно спектакль схватился, лишь во второй половине 1 акта, правда, потом шел очень сцепленно, как мне показалось. Зрители хорошо принимали.
В футболе «театр на театр» я не участвовал, правда, не без колебаний. Сходил в библиотеку, взял письма Чехова и для Саши книжку Куше «Бермудский треугольник: мифы и реальность».
Таня7 мучается, нервничает, по-моему, что-то ищет не так, не там... Впрочем, дай-то Бог, чтобы я ошибался!
Надо сказать, что атмосфера у нас на «Чайке» плохая, плохая!.. Много троеточий, за которыми — пустота!! Вообще грустно, но при этом понимаешь, что расслабляться нельзя, так как ничего пока утешительного не получается, увы!
16 июля
Репетировал плохо, вяло, без центростремительной воли, да и юродствовал, как потом определила мою пробу 2 акта Таня.
Все правильно, все как у Чехова в «Чайке».
Урок это, конечно, хороший: душу свою берегчи надо, берегчи, как говорила старуха Анна. И для репетиции — тоже.
Сегодня получил два письма: от бабули — святое, написанное на следующий день после получения моего и от Ирины (сестра М. Янко. — Прим. ред.), которое она наскоро нацарапала, чтобы поблагодарить за подарок и нелепо извиниться за почти полугодовое молчание.
Встретил около почтамта Пахомова, говорили о «Чайке». Он прав в одном: в таком оформлении (если только сыграть) можно везти куда угодно — не стыдно будет.
Просматривал чеховские письма с многочисленными комментариями. Вдруг ощутил хандру и грусть — захотелось почему-то много писать, делиться, советоваться, исповедоваться, радоваться и прочее. Но нет ни друзей, ни привязанностей-адресатов, ни связей, широты общения, ни кропотливого внимания, а оттого лишь играем спектакль и все, тем только и интересны.
У А. Демидовой много полезного в книге, тонкого, есть с профессиональной точки зрения и банальное, но общий тон интеллектуален и интеллигентен, и все — по большому счету. Завидую по-черному!!
Чехова, конечно, люблю; дай-то Бог силы и вдохновения сделать то, что хочется в Тригорине.
Какой все-таки иной день во мне пошлый тон просыпается и держится: этакое бодрячество и самоуверенность благополучная! Все от того, что мелко, мелко живем — я про себя, в первую очередь.
Вспоминается, как у Тарковского в фильме «Сталкер» говорят об интеллигенции, о художниках... Мудро и точно — все про нас.
Наткнулся на письмо А. Кони с отзывом о «Чайке»: как точно у него сформулирована сверхзадача пьесы — только бы выразить!
«...Это сама жизнь на сцене, с ее трагическими союзами, красноречивым бездумьем и молчаливыми страданиями, — жизнь обыденная, всем доступная и почти никем не понимаемая в ее внутренней жестокой иронии» (А.Ф. Кони — А.П. Чехову. 7.11.1896 г.).
На улице погавкивает собака, неохотно, дежурно, лениво, без азарта...
Да, нужно самому — чувствую все более ясно и понимаю! — переродиться, занимаясь Чеховым...
17 июля
С остановками, криками и нервами прошли 1, 2, 3 и 4 акты. Таня смотрела из зала. Вообще было некоторое подобие творческой (в смысле строгости внешней дисциплины) обстановки.
Репетировал очень трудно, мучительно — наверное, так и должно быть — ведь первый раз все прошли. Только бы сделать, воплотить, реализовать все, что хочется и что понимаем и чувствуем. Только бы нам в спектакле чувство локтя, заботы друг о друге воспитать (друг о друге для спектакля!) — право, пополнится общее наше дело.
Читаю письма Чехова потихоньку. Поистине, Чехов-человек не меньше Чехова-писателя, это, видно, колдовски (а может быть, очень просто) связано.
А стиль и тон какой!!
Вспоминается полустрофа-полуформула Беллы Ахмадулиной: «А у меня — стихотворенье, оно написано как раз!..»
Вот единственное, что можно и должно противопоставить всякой махре в театре!
18 июля
Собрались на замечания по прогону, который был вчера. Пахомов повторил — обрисовал вновь: что играть и как развивается по актам наше внутреннее действие.
Вообще день получился отдыхательный. Вечером сыграл сибиряка Колю.
Читая письма Чехова и комментарии к ним, наткнулся опять на письмо Потапенко к Чехову об устройстве у цензора «Чайки» и исправлениях, необходимых для прохождения пьесы. Кажется, понял, почему обо мне говорится, что, мол, может любить только немолодых... Так думаю, что спать могу с немолодыми, общаться как-либо, но уже не могу себе позволить влюбиться (состарился что ли!?), ответить на чувство молодой девушки, женщины... Кажется, так... Вот тут и драма с Ниной.
В доме напротив видно через окно, как на кухне при помощи жестов (там глухонемые живут) ругается с кем-то женщина.
Чехову в 1896 г. было 35 лет, как и моему Тригорину.
19 июля
Получил письмо от мамы и ответил ей и Ирине.
Репетировал очень плохо. Не собрался, пришел в театр не с хорошим рабочим настроением, а так, весьма раздраженным. Да и все репетировали — будто тугими корсетами перетянутые.
Вот нюанс вроде: перед началом прогона вместо того, чтобы о себе подумать — ощутить! — нюхал сигарету, вслушиваясь в тонкость аромата, это, конечно, тоже психофизику включает, но какой минимум, в сравнении с тем, что говорил себе сделать!
В прогонах надо искать удовольствие и легкость, парение свое, но конечно, прежде всего должно идти, собираться внутри наслаждение, то самое, что в «Маленьком принце» растил.
20 июля
Собрались сегодня поехать на пароходике по морю — часовая прогулка должна была быть. Не пустили в море корабль из-за волнения и ожидающегося шторма до семи баллов. Вернулись обратно к театру. По домам разошлись, кто куда...
Кажется, для медальона придется просить Нину (хозяйка дома в Жданове. — Прим. М.Я.) дать на несколько дней их брелок, т. к. в магазинах сейчас такого ничего нет.
Очень парит, а поднявший ветер несет с левого берега ядовитые запахи.
Сегодня началась предпоследняя неделя перед премьерой. Дай Бог нам мужества, таланту и заразительности к премьере!
И сил, сил, сил — эмоциональных, физических, интеллектуальных! Творческих!!!
Ребят возил на «Гуманоида» — им очень понравилось.
21 июля
Сегодня плохо репетировал и 1 и 2 акты. Второй акт не пошел, так как было легко и не мучительно, не сладко. И с Олей не попали друг в друга, друг друга не услышали...
Ходил в библиотеку, поменял письма Чехова — взял другие тома и журнал «Наука и религия» там есть статья о Библии и интересная библиография.
22 июля
Репетировали без Сорина.
Пахомов наконец-то очень конкретно (правда, вначале он пытался «не называть фамилий...») сказал о том, что нам мешает в работе; про тех, кто не дорос до того, чтобы воспринимать «процесс» как таковой на репетиции, а приходит к нам лишь на смотрины «результата». Очень тяжело (и пусть тяжело!) по-прежнему репетировать 4 акт, он как-то не бухнет у нас!.. Вообще всему и всем (и себе в первую очередь!) хочется пожелать набухнуть еще, наполниться — и успокоиться, — в хорошем смысле.
Договорился сегодня с Ниной о медальоне на прокат. Нужно его надевать после того, как ухожу за своей книгой.
Вечером играли «Добро», смотрели телевизионщики. Если им понравится, то будем записывать спектакль на ТВ в Донецке.
Кстати, сегодня мне было намного лучше, по тону (по терминологии Чехова!), ну и от этого в результате было меньше стыдно за то, что делал сегодня на сцене вечером.
Пахомов сказал (о нашей сцене с Аркадиной), что меня такого, как я его (Тригорина) играю, зрители должны встретить смехом... И вот теперь это не выходит из головы.
На поклоне «Добра», после того как уходили второй раз, «выползла» девочка с огромным бантом, чтобы подарить мне цветы... Очень трогательно... Кто-то кричал «Браво!» и «Молодцы!» Как зрители откликаются на живое, на чистое, простое, трогательное, что видят на сцене!
Читаю Смоктуновского «Время добрых надежд».
Саша учил квакать лягушкой. Попробовать завтра этот звук из-за озера.
Сегодня в библиотеке наткнулся на книгу К. Гехте «Психогигиена», там был отчеркнут абзац, очень точно пришедшийся «на меня». Смысл его в том, что если человек достигает, добивается какого-либо значительного профессионального результата, успеха в какой-либо профессиональной деятельности, это значит, что он одинок, оторван, живет в изоляции.
23 июля
Шли утром на прогон, а началась работа с того, что Пахомов стал говорить о Машах и Полинах Андреевнах, Нинах, которые «не играют королеву и короля», произошел весьма нервный разговор, из которого вошли в репетицию сразу.
После сегодняшней репетиции опять Пахомов не делал замечаний.
Пробовал себя распределить во второй картине, было легче, ну а облегченный этот вариант или более загруженный, или значительный — не знаю.
24 июля
Кажется, первый раз прогнали сегодня без остановок.
Пахомов говорил о своих впечатлениях, что, впрочем, не помешало всем, кто хотел, высказаться, спросить, что нужно...
Как-то я сегодня чересчур эмоционально схлестнулся с Шапиро8 и потом около часа выясняли отношения, разбирались в этике... Скучно, конечно, и горько — по существу... Так и хотелось сказать ему словами Сорина: «Вы рассуждаете, как сытый человек!» Жалко его за болезненное восприятие себя-актера, впрочем — это и во мне, только, может быть, в другой форме, да и моложе я (ему-то 47!), а это фактор во всех отношениях...
Вот сейчас, минут пятнадцать из кухонной лоджии смотрел в ночь, увидел, как из окна дома напротив человек выбрасывал бутылки вниз с шестого этажа, а я, глядя на это и докурив сигарету, выбросил с девятого этажа окурок — какая разница?.. Никакой!
Ольга Михайловна9 принесла мне 68 том «Литературного наследства».
Ну-с, полной отдачи и труда вдохновенного желаю нам на 1-й генеральной!!!
25 июля
Утром вышла рецензия на «Спешите делать добро», прочитали ее только дома, днем, после генеральной.
На генеральной работал, работал, кто-то был из наших, некоторые говорили после репетиции «Спасибо!» и так или иначе выказывали нам знаки одобрения, внимания. Особенно Тане, она работала хорошо, это нужно прямо сказать. Так что плюю (тьфу, тьфу, тьфу!!!), чтобы из того, что было сегодня выросло еще и еще к премьере! Чтобы были у нас и силы, и вдохновение!
Пахомов (на замечаниях) говорил очень правильные слова всем — давно бы так!
26 июля
День нынешний получился длинный, дорожный, для некоторых — последний день, день отъезда в отпуск, для остальных, ездивших в Донецк, — днем бездарной работы на телевидении. Нам было неудобно, не творчески очень, работали вяло, кисло, без усилий и трат.
«Литературное наследство» читал по пути туда и обратно — много есть интересного и полезного для Тригорина.
27 июля
Репетировал вторую генеральную репетицию. Многие сцены, хоть на жиле, но — работал. Пахомов перед репетицией настроил всех на «вполтона», это мешало, очень даже. Впрочем, все равно репетиция была полезной и поучительной для меня — проверил кое-что.
Обещана нам завтра на третьей генеральной в качестве зрительницы дама из Москвы...
Ну что ж — давайте!
Получили письмо от Машеньки. Очень ждут нас, соскучились так же, как и мы, очень сильно!
Ну, а теперь пожелаю нам на третьей генеральной мощно, вдохновенно, заразительно, в точном своем рисунке внутреннем и внешнем, мужественно и драматично прожить спектакль... Желаю нам!
28 июля
Итак, день нынешний был нудный, нервный: на генеральной «ерзал» внутренне второй акт весь (с Ниной!), прямо на уровне школяра, плохо выучившего урок, а оценка нужна хорошая! Досадно это. В зале сидела московская дама. Пахомов замечаний опять не делал. Увы!
Дует жестокий ветер, завывает, свистит.
По ТВ показывали встречу с театром им. Моссовета; очень интересно было смотреть. Как хорошо работали актеры! Профессионалы, одно слово! И показателен отрывок из «Превышения власти», где актеры вместе с режиссером нашли много того (и выразили, главное!), что для нас осталось закрытым в пьесе.
На последнюю генеральную пожелаю себе: профессионализма!
29 июля
После почти часового монолога Пахомова пошли репетировать. Трудно было и в 1 акте, и во 2-м, а в 3 и 4, действительно, был зол, раздражен.
Бабуле отправил телеграмму. Отнес книги в библиотеки. Бродил, не зная, куда себя деть. Также было и вечером.
Желаю нам работать на премьере уверенно, во всю силу талантов наших!
30 июля
Сумасшедший и счастливый вечер! Хоть и душный, нервный, перенасыщенный!.. Сыграли премьеру нашу! Как-то все слились, и соединились в любви! Переполненный зал — будто все, кто не дошел до театра за месяц наших гастролей в Жданове, хлынули на «Чайку»!.. Все, что в нас в этом июле, в этой дикой жаре (в тени — под +40 °C!), все, что накапливалось, плавилось, так мучительно отбиралось, бродило, готовилось друг для друга — кажется, отдалось! Весь месяц ждановский мы (каждый по-своему!) будто убирали все препятствия, все завалы мелочного на пути к Лучшему, Талантливому в каждом из нас, и — каждый любил всех и нашу «Чайку»! Всех и все соединила любовь! Во время премьеры за кулисами никто не уходил после своей сцены в гримуборную, а жил (слушал, глядя, замирая!) ролью партнера, помогая ему нежным вниманием из-за кулис! Мы общались за кулисами каким-то колдовским любовным языком: взглядов одобрений, подбадриваний.
Когда окончился спектакль — не могли уйти из театра, будто не могли оторваться друг от друга! Невероятное чувство счастья! Сидели с Таней на скамейке у служебного входа, ноги не шли домой от этого общего, абсолютного, полного счастья на сцене в нашей «Чайке».
Ночью, на кухне — прощальный чай. Нина, хозяйка наша, со слезами сказала: «Как много у вас любви в спектакле!!» Это, конечно, и вдовье ее, но все равно — очень дорогие слова для нас!!
Собирались в дорогу.
Теперь — в отпуск!
30 июля надо еще прокрутить себе, интимно!
18 сентября 1981 г. В Липецке
«Когда человек нашел себе дело, ему не требуется для этого новый костюм» — замечательные слова Генри Дэвида Торо из «Уолдена». Собрались сегодня впервые после 30 июля, после отпуска, вместе. Пахомов правильно задал способ существования: «воспоминания по ощущениям» нашего 30 июля. И сформулировали, осветили для себя формулу нашего счастливого существования тому назад полтора месяца:
1) чрезвычайно уважительное отношение к тому, что мы делаем в нашей (и в моей) «Чайке»;
2) наша серьезность сегодня и направленность в будущее серьезная; серьезность — как парус наш;
3) ощущение, что мы знаем про жизнь, про людей, про течение жизни тайну, которую не знает никто;
4) любовь: к себе, к партнеру, к тому дитяти, которое должно родиться, — его еще нет, но мы его уже любим;
5) свобода и дозволенность всех средств для художественной, художнической цели моей;
6) цепкость и неистовость, все внимание в поиске.
Вот со всем этим и надо приступать к продолжению труда над Чеховым.
Шапиро точно высказался про природу тишины и уважения ко всему в человеке. Пахомов обратил наше внимание на финалы каждого акта и спектакля. Очень интересные замечания.
19 сентября
Сегодня собрались впервые в мраморном зале на репетицию: Нины, я, Пахомов, «столик и два стула».
Перед тем, как выйти на площадку, по моей инициативе затеяли разговор с Пахомовым, и получилось так, что сцену нужно не то, чтобы переделать, а уточнить.
Дважды мы с Олей пробовали выполнить задание Пахомова, трудно, конечно, но что-то получилось.
Суть вот в чем:
1) мы с Ниной существуем более конфликтно;
2) самочувствие иное к началу сцены, так как Аркадина устроила истерику и мне. От этого (и прочее!!) мой выход из дома. Это — «не хорошо мне», это — «некуда деться». И нет никакого слияния с природой (его Аркадина разрушила!), я раздражен, нервы напряжены, дерганый я;
3) Нина несет чепуху, которая меня сердит, заводит;
4) то, что произошло с Ниной, должно тогда быть вероломнее — то есть не сон играть, а сон — впереди...;
5) и попросить Нину что-нибудь придумать («А не хочется уезжать»...); жестче с Ниной; то есть, что и в Жданове хотелось: чтобы колдовство исходило от Нины, от нее только, а я лишь погружался в нее, без своей воли.
20 сентября
Сбрил бороду нынче вечером, прямо физически ощутил желание от нее избавиться, а вместе с ней — от летнего, отпускного, от лентяйничества, от всякой блажи!
21 сентября
Честно надо сказать, что сегодня «Чайкой» не занимался; делами был занят иными — делал уютнее наш дом, это тоже нужно... Не так часто я делаю то, что мне полагается делать по дому, что ж, наверстываю упущенное, отложенное.
Маша меня без бороды назвала чудным, а когда сначала ее спросили, что в папе нового, она сказала (не сразу): «Колючек нет!»
Все хочу послушать классическую музыку и не удается сосредоточиться для этого. Сегодня забыл позвонить маме, она, конечно же, ждала.
22 сентября
Собрались на репетицию на сцене. Минут 20—25 ждали пока сделают выгородку (полудекорация какая-то), затем после необходимого вступления Пахомов начал первый акт, затем пошли и во второй. Пробовал в сцене с Ниной иначе себя вести с ней. Удалось это мне в очень малой степени. Толст, тяжел, сутул — таков я на сцене после отпуска. Приходят мысли о самоограничении в еде, о режиме.
24 сентября
Сегодня днем бездарнейше (и в смысле выразительности, и в смысле воли) репетировал вторую часть спектакля, а вечером был вызван с Олей на репетицию нашей сцены.
Как-то досадно позабыл о наслаждении работой, ничего не качаю из этой «скважины», не собран был, без сил и творческой инициативы. Надо перестать валять ленивого дурака! За Дело, за Дело!
25 сентября
Утром прошли спектакль, вернее то, что осталось от него в нас. «Чажело» во всем. И что гадко: спектакль наш будто не главное, не самое-самое, а так — как всё, как всё...
А сезон открывается уже 2-го октября...
27 сентября
Сегодня случился выходной день, так как в театре был не нужен, ну а завтра — календарный выходной. Пусто сегодня было, одиноко, но больше — пусто!
28 сентября
Вот и прошел выходной, который начался у меня рано — отвозил Машу в детский сад, нервничал в ожидании автобуса на остановке и в автобусе как-то обиженно себя чувствовал. От давки и жлобства.
День под сурдинку игрался. Скучал по Чехову, читал письма, 9 том. В одном из них, к О.Л. Книппер, он пишет: «от них (от сестры и матери) ни одной строчки, а я всегда — правда твоя — был кисель и буду киселем, всегда буду виноват, хотя и не знаю, в чем...»
И таким он был...
Что же, завтра первая генеральная — по существу! — так что желаю себе... воли творческой и эгоизма хорошего, плодотворного.
29 сентября
Сегодня прогон начался с того, что... ждали 30 минут Олыкайнена10 и Оля опоздала. Можно сказать, не рвались в прогон, и он весь не получился.
Что-то соскочило у меня в 3 акте, и вылезло новое качество, в котором, впрочем, мне было хорошо. Очевидно, это не то, здесь бы мне помог взгляд со стороны, но... молчание...
30 сентября
Сегодня мы последний день на летнем времени, на нем и остановимся!
Пришли в театр — все хорошо... поначалу. Затем ливень пролился. Бедствие!
Неожиданно, непонятно почему сработала система пожаротушения на сцене. Минуты за 2—3 до начала прогона. Актеры уже стояли на выходе, в костюмах, гримах... В несколько минут все на сцене было залито водой: декорации, костюмы, реквизит... все — насквозь. Потоп! Всеобщая паника, ужас!.. Жуткая сцена, потоки воды, когда наконец-то этот водопад остановили!!
Вид Пахомова страшен, голос сорван... Подошел к нему и предложил на завтра — утро и вечер — репетиции. В этом спасение...
1 октября
Утром была генеральная — пустая, формальная, осторожная и тормозящая — репетиция, кажется, все уже береглось на вечер.
Вечером жал во 2 акте, дрейфил и, прав оказался Пахомов, мучился чего-то.
Да и 3-й шел весьма со скрипом — проклятая сухость во рту! Тяжело, тяжело было!
После сдачи Пахомов собирал нас в большой гримерной для разговора. В 4-м, кажется, я заплыл...
2 октября
Пишу уже после здешней премьеры. Работал свободнее, но, к сожалению, больше по внешней линии.
Празднично, конечно, было в театре и в зале, и за кулисами.
На завтра — все сыграть про себя, про артиста провинциального.
Устал, болит горло и ноги ноют, опять лезут в голову дурацкие мысли.
3 октября
Запишу все, что было со мной, с нами, после второго спектакля — после, потом. Нужно собраться для этого. Трудно.
4 октября
Нам рассказывала о Чехове Т.К. Шах-Азизова. Очень хорошо говорила.
Машуньке через 5 минут будет 4 года! Спешу, лечу, взвиваюсь к этому!!! — ...
10 декабря 1981 г.
Де-каб-ря! Десятого! — как много не записано, не зафиксировано, что и мимо прошло, и вошло в меня, надеюсь, растет в подсознании или лежит там взрывоопасно, готовое от поджога взорваться; не для того, чтобы что-либо разрушить, а для того, чтобы взорвавшись, разлетевшись на куски, приоткрыть мне новые дали, видения, ощущения, новое позволить увидеть...
11 декабря
Полный пшик. Провал с треском. Пахомов метался из конца в конец сцены: все впечатления самые тяжелые. Так плохо, что дальше некуда. Пахомов своей рукой вписал в расписание репетицию 1 действия на 13-е на 17 часов. Тьфу, тьфу, тьфу, но все о чем сегодня говорили, дает силы, будит силы, азарт и волю! И опять подумалось-пожелалось, что как важно сохранять серьезность в себе, пусть даже до суровости, до сухости, дубовости, кому-то покажется, но эта серьезность равна неистовой несгибаемости, несдаваемости. Подумать только, до 30 лет я выяснял, что я могу на сцене, в театре, как могу я служить святому делу... Теперь, после 30-и, нужно каждый раз доказывать, что я могу это всегда защитить от мертвечины, пробиться через мертвечину во всеоружии с верой, любовью и силой, трепетностью!
13 декабря
Репетировали сегодня в 17 часов 1 и 2 акты («Чайки»). По приходе Пахомов сказал много справедливого и долгожданного всем нам и некоторым в отдельности. Сцепились мы, конечно, лучше, чем в предыдущем спектакле, хоть и удовольствия я лично не получил. Такое ощущение, что мы лишь малую часть вспомнили из того, что уже родили когда-то, что знали нервами, эмоциями, что было нашим, а теперь лишь часть вспомнилась, а большая часть осталась в забвении, омертвелой будто. От многого еще берет досада в моем Тригорине, многое еще мне в нем сопротивляется, не поддается ласково и желанно. Увы!
17 февраля 1982 г.
На завтра (18-е) назначена репетиция со всеми занятыми. Это исполнение обещания Пахомова репетировать, высказанное в большой гримуборной, когда он собирал нас всех, возмущенный многим и многим... (текста перевиранием и т. д. и т. д.). Из спектакля ушли, безусловно, коллективная воля, впрочем, абсолютно коллективной она и не была, но была в достаточной мере мощной, чтобы объединять и плодоносить в каждом из нас! Такое ощущение, что каждый из нас хоть по чуть-чуть, а предал нашу Любовь, наше Общее, вот этого и не стало, совсем почти не стало.
Меня бы, лично, устроил разговор, очень откровенный, не важно, в какой форме, когда каждый высказал бы друг другу все, что хочет! И не для Москвы, — или еще чего подобного, тождественного выгоде, — а из-за того Значительного, что мы все вместе родили!
26 февраля
Приказываю себе на весь день, держать ощущение спектакля вечернего и еще:
1. Прийти на спектакль и начать готовиться не спешно, как в последнее время, а не спеша и с уважением к тому, что буду делать с началом спектакля!
2. Весь спектакль тянуть, самолюбиво и с амбицией внутренней, — в данном случае это лишь спокойная уверенность в себе-художнике, уважительность ко всему, что относится к моему ремеслу; а так как мое ремесло все берет из жизни, то это значит, что я к жизни уважителен, но хозяин себе и всему в ней; и это значит еще, что, пристраиваясь к партнеру, не забывать при этом лидировать!
Нести свой крест и веровать — это правильно, однако еще у Чехова точно сказано, что этот крест нести нужно уметь!
Очень ясно себя сегодня (внутреннего себя!) вспоминал черкасского и ждановского. Вот так!
28 марта 1982 г.
Мы — на гастролях в Подольске. Наведываемся в Москву. Встречаемся в друзьями и родными. Навестил Марию Николаевну Орлову11.
Сегодня утром ездили в Мелихово! День выдался настоящий весенний: небо голубое, прозрачное, солнце греет, вода блестит и бежит, и мы — в Мелихове! Смотрели избу, флигель, где была написана «Чайка», дом и всю усадьбу... Все — просто. Прежде всего — для Духа. Как и у Толстого в Ясной, все пронизано ясным, разумным, Добрым, красивым отношением человека ко всему, что его окружает и — все он, Антон Павлович, «украшал жизнь», доказывая, что можно и должно жить красиво, светло, чисто и разноцветно. Свет и цвет... Все — не случайно, и, что бы не говорили, а все — по-чеховски в этой небольшой подмосковной Чехии.
Замечательно, замечательно!
И комната П.Е. Чехова хороша, и прямо-таки какая-то девичья спальня Антона Павловича (вспомнилось почему-то Тригоринское: «Девичий бор...»). И хочется жить, не суетясь, не мелко, не зло, веровать в красоту и свет и — опять: «Умей нести свой крест и Веруй!..»
Звали нас приезжать еще и сыграть в Мелихове нашу «Чайку»... Маковка церквушки видна, если посмотреть вперед, стоя возле флигеля, спиной к нему...
И как все скромно, скромно. И — правда, что: «...зная, что болен, украшал жизнь вокруг, всяческую жизнь»...
3 апреля 1982 г.
Вернулись из Подольска в Москву; думал там не раз о «Чайке», и в разговорах с Марией Николаевной Орловой говорил...
Вдруг сегодня захотелось написать о том, что потеряно к сегодняшнему дню, что хочется вернуть — правильнее будет сказать — заново нажить и вывести на свет театра. Прежде всего: серьезность и нервность, то, чем живу, уверенность, что это — и есть то самое, единственно верное, мое, Тригоринское, моего Тригорина.
Действительно: процесс проживания обстоятельств роли сейчас таков, что во многих местах роли, линии жизни своей, пропускаю то здесь, то там, где по мелочам, где по главным отношениям, не создавая, не устраивая рождения сути сейчас, в данном спектакле, «сегодня и ежедневно!!!» Все-таки не классный я актер еще! Здесь воли не хватает явно!.. Не хватает азарта и мощи, ловкости и чего-то еще... Да и в главном ощущении Тригорина нет у меня сейчас той доминанты, которая была всегда во мне, «в кармане» у меня, когда ходил (в одном лице) с Тригориным в тот жаркий, рабочий месяц в Жданове... Какой-то обман я для себя сотворил, а он, обман, защемляет желание и возможности воспроизвести своего Тригорина Бориса Алексеевича... Сочиться перестал он во мне, вот что. Нет сцепления в частях роли... Есть некое мастерство, которое позволяет держать внешний рисунок.
Мелихово дает все-таки представление о постоянном писательском труде... Труде писателя и человека, который даже все части-участки усадебные подчинил этому труду: входу в него из всего, и выходу из труда, чтобы опять войти в него. А я стал чувствовать на последних спектаклях, что я пустой... раньше чувствовал переполненность, а сейчас — ненаполненность... Во многом последующие роли и жизнь, и быт, перепетии обыденности уводят от того, что составляет «храм роли». Вот это, пожалуй, подходящее определение — храм роли! Ав храме надо чтить святых, соблюдать обряды и молиться, творить молитву!
4 апреля
У Сергея Бондарчука в книге «Желание чуда» есть в главе «Россыпь» замечательные слова: «...актер должен нести тайну». На этот счет есть хорошая французская пословица: «Быть скучным — все сказать». Возродить, вновь начинить себя, моего Тригорина вот этой тайной — то, что мне сейчас необходимо.
13 октября 1982 г.
Минут двадцать перечитывал эти листки, что и говорить: золотое было время, и, прежде всего, из-за процесса, из-за полноты переживаемых эмоций... А сейчас у меня получается как у струн гитарных, когда они не то что не настроены, а ослаблены до предела, а отсюда не то что фальшивый звук, а звук — просто никакого отношения к музыке не имеющий...
2 декабря 1982 г.
Отер нынче пыль с обложки красной, полистал пухлую книжицу роли Тригорина, в которой уместилась моя и наша двухгодичная жизнь, и пишу теперь о том, что сейчас у нас.
А сейчас у нас — прогоны, всяческая суета, связанная с вывозом «Чайки» в Москву, потому и прогоняет Пахомов спектакль, перешиваются какие-то костюмы, закупается дорогостоящий сервиз импортный; все драится, скребется.
Пахомов пытается оживить спектакль за счет обнажения конфликтности, связанности всех пятью пудами любви; словом, мощно пытается наладить то, что запущено каждым из нас в отдельности...
Дай-то Бог нам силушек, выдержки, достоинства и терпения...12
«Мелиховская весна-82». «Чайка» идет в мелиховском саду. Нина Заречная — з. а. России О. Овчинникова. Реж. — В. Пахомов. Фото А. Козина
Ночная съёмка в Мелихове. Спектакль Треплева. Нина — з. а. России О. Овчинникова. 1982 г. Фото А. Козина
«Мелиховские мотивы». 1986 г. Спектакль об О. Книппер и А. Чехове. Книппер — н. а. России С. Погребняк. Чехов — з. а. России М. Янко. Реж. — В. Пахомов. Фото А. Козина
Примечания
*. В настоящее время — Мариуполь.
1. Пахомов В.М. — народный артист России. Лауреат Гос. премии России. Художественный руководитель Липецкого драматического театра им. Л.Н. Толстого. Режиссер-постановщик чеховских спектаклей: «Чайка»; «Дядя Ваня»; «Если бы знать, если бы знать!»; «Бенефис сегодня и вчера»; «Пишу на тему о любви»; «Боже мой! Для чего ты меня оставил?»; «Вишневый сад»; «Пестрые рассказы» («О женщины, женщины!!!»).
2. Разсоха Л.И. — художник-постановщик спектакля «Чайка».
3. Овчинникова О.А. — засл. артистка России. Чеховские роли: «Чайка» — Нина Заречная; «Дама с собачкой» — Анна Сергеевна; «Боже мой! Для чего ты меня оставил?» — от автора, одна из лиц. «Вишневый сад» — Варя.
4. Чебыкин Н.П. — актер и режиссер театра. Чеховские роли: «Чайка» — Медведенко; «Юбилей» — Шипучин; «О женщины, женщины!!!» — «Пять пудов любви» («Предложение») — Ломов; «Вишневый сад» — Фирс.
5. Плешков В.И. — заведующий музыкальной частью театра. Участвовал в музыкальном оформлении всех чеховских спектаклей.
6. Погребняк С.П. — народная артистка России. Лауреат Гос. премии России. Чеховские роли: «Чайка» — Аркадина; «Дядя Ваня» — Елена Андреевна; «Мое мгновение» — О.Л. Книппер-Чехова; «Вишневый сад» — Раневская.
7. Фирсова Т.А. — актриса театра, жена М. Янко. Сыграла Машу в «Чайке».
8. Шапиро Ю.И. — засл. артист России. Чеховские роли: «Чайка» — Дорн; «Свадьба» — Дымба.
9. Нестерова О.М. — в то время заведующая литературной частью театра.
10. Олыкайнен Л.Н. — первый исполнитель роли Треплева.
11. Орлова М.Н. — художественный руководитель курса М. Янко, профессор ГИТИСа (1982 г.).
12. Янко М.Л. — засл. артист России. Лауреат Гос. премии России. Чеховские роли: «Чайка» — Тригорин; «Дядя Ваня» — Астров; «Мое мгновение» — А.П. Чехов; «Боже мой! Для чего ты меня оставил!..» — автор; «Пять пудов любви» («Медведь») — Смирнов; «Вишневый сад» — Лопахин.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |