Воспоминающие и пишущие о жизни Чехова в Мелихове обычно рисуют благостную картину: дружная семья, постоянно заботящаяся об удобстве и здоровье «Антоши», почти идиллические отношения с отцом, матерью, сестрой... Правда, иногда наезжало много гостей, но без них Чехов неизменно скучал и томился... Вот, например, как вспоминал о посещении Мелихова литератор В.Н. Ладыженский: «встречало посетителей радушие Павла Егоровича и Евгении Яковлевны, родителей Чехова, предупредительная любезность Марии Павловны и задушевная беседа самого хозяина <...> все это заставляло гостя засиживаться лишний день в Мелихове и уезжать неохотно. Приятно было бродить в окрестностях усадьбы, разговаривая с хозяином»1.
Т.Л. Щепкина-Куперник с особым чувством, почти с умилением писала: «Старики были чудесные» — и Павел Егорович, живший в своей келейке и «всей своей крепкой стариковской справедливостью»2 понявший, что главой дома по праву считается «Антоша», и Евгения Яковлевна, трогательно рассказывающая о том, как Антон Павлович, будучи еще студентом, взял все заботы о семье и особенно — о сестре. Более сдержанны по тону воспоминания И.Н. Потапенко, однако идиллическая картина мелиховской жизни сохраняется и у него — в памяти встает Павел Егорович, который «беззаботно доживал свой век, радуясь знаменитости своего сына», и Евгения Яковлевна, которая платила Антону Павловичу «какой-то благоговейной нежностью»3.
Дружная радостная мелиховская жизнь всей семьи, дни, заполненные трудами и деревенскими заботами, веселыми встречами с друзьями, музыкой, пением, шутками особенно обстоятельно воссоздана в книгах воспоминаний младших Чеховых — Михаила Павловича4 и Марии Павловны5.
Полный диссонанс этому — письмо Антону Павловичу старшего брата Александра, написанное 15 июня 1893 г. в Лопасне в ожидании поезда под живым впечатлением от только что увиденного и пережитого. «Я уехал из Мелихова, — пишет Александр Павлович, — не простившись с Алятримантраном (одно из шутливых прозвищ, данное отцу старшими сыновьями. — Е.С.). Он спал и бог с ним. Да снятся ему балыки и маслины. Мать сказала, что уезжая, я оскорбляю ее, ибо она думала, «что ты, Саша, уговоришь Антошу» <...> Не сердись на меня на мое бегство позорное. Мне очень жаль тебя <...>. Я все время страдал, глядя на тебя, на твое пакостное житье. Сегодня же утром мать, сама того не подозревая, в лесу подлила масла в огонь. По ее мнению — ты человек больной; она день и ночь хлопочет о твоем благе и спокойствии и главная причина неурядицы: «враг окаянный мутит, а собаки, будь они прокляты», она их кормить больше не станет <...> Словом, все без исключения желают тебе добра, а выходит одно сплошное недоразумение.
Примирить все эти недоразумения и взаимные оскорбления, слезы, неизбежные страдания, глухие вздохи и горькие слезы может только одно твое последнее решение, твой отъезд. Мать тебя абсолютно не понимает и не поймет никогда. Она страдает глубоко на тему, что ты стал физически болен и потому раздражителен. Отец вчера в лесу твердил мне, что его не слушаются. Он — мудр; дедушка был управляющим, ergo ... Ты — добрый и хороший человек. Тебе Бог дал искру. С этой искрой ты везде дома. Тебе во что бы то ни стало надо позаботиться сохранить душу живу. Брось все: свои мечты о деревне, любовь к Мелихову и затраченные на него труд и чувства. Мелихово не одно в мире. Что будет толку, если твою душу алятримантраны съедят, как крысы едят сальные свечи?! <...> Уж если мать родная с цельным и непорочным чистым чувством объясняет твое вчерашнее состояние духа тем, что ты не любишь, чтобы она собак кормила, то значит ставь точку бесповоротно. Об отче наше и говорить нечего»6.
Кто же прав — многочисленные мемуаристы или свидетельство Александра Павловича? Стоит ли придавать серьезное значение этому письму? И можно ли полностью доверять Александру Павловичу, тем более, что создана и бытует легенда, во многом принижающая личность этого широко образованного, талантливого и яркого человека? Заметим, что до сих пор о нем не написано ни одной серьезной статьи, не издано ни одного сборника его произведений. И даже его воспоминания об Антоне Павловиче известны современному читателю далеко не полностью, а сборник его писем к брату, вышедший в 1939 г., давно стал библиографической редкостью. Некоторые сведения о нем можно получить, лишь обратившись к книгам, посвященным Антону Павловичу. Но здесь установилось — и не без помощи чеховедов — мнение, что Александр Павлович, в юности подававший большие надежды, вскоре загубил свой талант и являл собой тип жалкого алкоголика, погибающего в мещанском болоте, из которого его тщетно пытался вытащить брат Антон. «Его история — история «маленького человека», погубленного темными силами того проклятого мира, с которым вел борьбу его брат»7, — утверждал В.В. Ермилов, и его точка зрения в 50-е годы считалась непререкаемой. Уже позже, в 70-е годы, Г.П. Бердников полагал, что несмотря на постоянное стремление Антона Павловича помочь Александру изменить жизнь, тот «оставался тем же мещанином до мозга костей», что в конечном счете и «сгубило его талант»8.
Искажена личность Александра Павловича и в известном кинофильме «Сюжет для небольшого рассказа» (режиссер С. Юткевич, сценарий Л. Малюгина), где введен вымышленный эпизод: Александр после провала «Чайки» в Александринском театре спешит скорее в редакцию газеты, чтобы опередить других газетчиков с публикацией сообщения об освистанной пьесе брата.
Подобным негативным оценкам в какой-то мере способствовали младшие Чеховы, Мария и Михаил, утверждавшие, что Александр Павлович в своих мемуарных очерках был несправедлив к отцу и излишне мрачными красками рисовал жизнь семьи Чеховых в Таганроге, в частности, писал о телесных наказаниях, которым подвергались дети. Читателей предупреждали, что все это писалось Александром Павловичем в состоянии алкогольного опьянения и поэтому доверять ему надо с осторожностью.
Однако сам Антон Павлович был здесь солидарен со старшим братом, достаточно вспомнить некоторые его высказывания об отце, о религиозном воспоминании, насильственно насаждаемом в семье и превращающем детей в маленьких каторжников.
Вл.И. Немирович-Данченко в своих воспоминаниях приводит запомнившиеся ему слова Чехова: «Знаешь, я никогда не мог простить отцу, что он меня в детстве сек»9. Только в академическом тридцатитомном издании Чехова была восстановлена купюра в письме к Александру Павловичу от 4 апреля 1893 г.: «Детство отравлено у нас ужасами» (П., 5, 198). Приведем и еще одно высказывание Чехова — тоже в письме к Александру: «Деспотизм и ложь исковеркали наше детство до такой степени, что тошно и страшно вспоминать. Вспомни те ужас и отвращение, какие мы чувствовали во время оно, когда отец за обедом поднимал бунт из-за пересоленного супа или ругал мать дурой» (П., 3, 122).
Воспоминания же о детстве младших брата и сестры окрашены розовой краской и, как справедливо заметил А.П. Чудаков, «напоминают скорее жизнь семьи какого-нибудь педагога, более всего озабоченного свободным и всесторонним развитием способностей детей, чем быт купца старого закала»10.
Эту разницу в отношении к отцу и детству в известной мере можно объяснить тем, что тяжесть семейного воспитания Павла Егоровича особенно ощущалась в Таганроге, когда Мария и Михаил были еще маленькими. Но для Александра и Антона это были общие, окрашенные «ужасами» воспоминания.
С осторожностью надо относиться и к словам о том, что Александр вел богемный образ жизни. В действительности его жизненный путь ничем не напоминал беспечальное житье «гуляки праздного». Еще до время учебы в гимназии в Таганроге он был приглашен в дом директора гимназии репетитором его детей. В первые студенческие годы зарабатывал на жизнь уроками и сотрудничеством в московских и петербургских журналах, где писал под псевдонимами Агафопод Единицын, Алоэ, Гусев, позже — Седов и Седой. Позже, обремененный большой семьей, он был вынужден постоянно искать твердого заработка: служил в Таганрогской и Новороссийской таможнях, редактировал журналы «Слепец», «Пожарный», «Вестник российского общества покровительства животным» и др. Необходимым подспорьем был литературный заработок. Среди многочисленных изданий, в которых печатался Александр Павлович, — журналы «Осколки», «Зритель», «Развлечение», «Будильник», газеты «Новости дня», «Смоленский вестник», «Новороссийский телеграф», «Таганрогский вестник» и др. Его очерки помещались в солидном «Историческом вестнике». С 1886 г. до конца жизни он был сотрудником «Нового времени». Постоянно вел репортерскую работу. Писал повести и рассказы для детей. Занимался переводами. Выпустил сборник рассказов, выдержавшие несколько изданий («Княжеские бриллианты», «Птицы бездомные», «Святочные рассказы»). Ему принадлежит объединяющая два больших очерка книга «Признание душевнобольных в Петербурге. Алкоголизм и возможная с ним борьба», а также монография «Исторический очерк пожарного дела в России». Ни на чем не основаны и обращенные к нему упреки в отсутствии мировоззрения, в узости мещанских взглядов и т. д. Наоборот, из его переписки с Антоном Павловичем видно, что во многом позиции и убеждения братьев совпадали. Так, на вопрос Антона Павловича, правдив ли слух, что он работает в «Гражданине» (крайне консервативном, монархическом органе), Александр Павлович ответил: «...Как твоих гигантских мозгов хватило, чтобы поверить и задавать мне вопрос? Разве ты не знаешь, что почетнее писать в кабаках кляузы, нежели работать в сем органе?»11
Непростым было положение Александра Павловича в «Новом времени», где он чувствовал себя белой вороной, что, видно, в частности, из его письма брату 11 ноября 1896 г.: «Недавно рассорился с дофином (сын А.С. Суворина. — Е.С.). Объявил ему, что выхожу из состава «Нового времени». Сыр-бор загорелся из-за того, что он поручил мне написать одну глупую заметку, а я ответил, что сделать этого мне не позволяет моя совесть и что предлагаемое им — не честно»12.
Антон Павлович с ранних гимназических лет ценил критический талант старшего брата, который был его первым наставником на литературном поприще. Именно ему посылал Чехов свои первые опыты, в том числе и пьесу «Безотцовщина». Первые мелочишки Антона Александр пристраивал в те журналы, где сотрудничал сам. Не случайно одним из псевдонимов Антона Павловича был «Брат моего брата».
С годами положение менялось — яркий талант Антона Павловича был замечен и повлек приглашения к сотрудничеству в разных изданиях. И тогда уже младший брат оказывал поддержку старшему. Но мнением и литературными советами Александра Антон Павлович продолжал дорожить. Осенью 1887 г. Чехов писал брату в Петербург: «Жаль, что не могу почитать тебе своей пьесы («Иванов». — Е.С.). Ты человек легкомысленный и мало видевший, но гораздо свежее и тоньше ухом, чем все мои московские хвалители и хулители. Твое отсутствие — для меня потеря немалая» (П., 2, 128—129).
И.А. Бунин в основном со слов Чехова писал: «Александр Павлович был человек редко образованный: окончил два факультета — естественный и математический, много знал и по медицине. Хорошо разбирался и в философских системах. Знал много языков. Но ни на чем не мог остановиться. А как он писал письма! Прямо на удивление. Был способен и на ручные работы, сам сделал стенные часы <...> словом, человек на редкость умный, оригинальный. Хорошо понимал шутку...»13
Михаил Павлович — младший брат в семье Чеховых свидетельствовал: «Благодаря своим всесторонним познаниям он вел с газетах отчеты об ученых заседаниях, и сами лекторы специально обращались перед своими выступлениями к редакторам газет, чтобы в качестве корреспондента они командировали к ним именно моего старшего брата Александра. Известный А.Ф. Кони и многие профессора и деятели науки часто не начинали своих лекций, дожидаясь его прихода»14.
Сын Александра Павловича Михаил, ставший знаменитым русским актером, писал об отце: «...Я уважал его и даже благоговел перед ним <...> эрудиция его была поистине удивительна: он великолепно ориентировался не только в вопросах философии, но и в медицине, естествознании, физике, химии, математике и т. д., владел несколькими языками и в 50-летнем возрасте, кажется в 2—3 месяца, изучил финский язык»15.
Интерес к финскому языку возник не случайно. В конце 90-х годов Александр Павлович был занят организацией лечебницы и колонии для алкоголиков. Эта страница его общественной деятельности интересна тем, что здесь соединились усилия двух братьев. В письмах к Антону Павловичу старший Чехов подробно рассказывал о том, как зародилась у него, страдавшего тем же недугом, эта идея и как он и его единомышленник доктор-психиатр В.В. Ольдерогге решили отправиться на Алаидские острова и приобрести в Финляндии для этой цели остров. Для успеха предприятия нужны были немалые деньги — и Антон Павлович привлек к делу А.С. Суворина. В результате Ольдерогге был принят министром финансов Витте, где заручился денежной поддержкой.
«Я <...> верую, что польза выйдет огромная <...> но при условии, что вопроса ты не бросишь на полдороге, а упрямо будешь возиться с ним всю жизнь, так сказать, до гробовой доски. Это любопытный вопрос, ибо вытекает из него доброе, а главное — умное дело...», — писал Антон Павлович брату 20 мая 1897 г. (П., 6, 360). Дело, хотя и медленно, двигалось — 1 января 1899 г. была открыта лечебница в Петербурге, а 25 ноября 1903 г. начала действовать и колония для алкоголиков в Финляндских шхерах.
Стало привычным цитировать те письма Антона Павловича к брату, где он критически отзывается о его рассказах и призывает к большей требовательности. Это объясняется тем, что здесь наиболее полно раскрываются эстетические взгляды Антона Павловича, что представляло главный интерес для тех, кто изучает его творчество. Но если исходить из интереса к личности самого Александра и к его творческой манере, то следует, вероятно, обратить внимание и на другое. Так, в часто цитируемом письма от 2 января 1889 г. Чехов упрекает старшего брата в недопустимом отношении к жене и детям и напоминает об их детстве, «исковерканном» деспотизмом. Но там же он пишет Александру следующее: «Для тебя не секрет, что небеса одарили тебя тем, чего нет у 99 и 100 человек: ты по природе бесконечно великодушен и нежен. Поэтому с тебя и спросится в 100 раз больше» (П., 3, 122).
А вот еще несколько отрывков из чеховских писем разных лет:
«Ты прекрасный стилист, много читал, много писал <...> Ведь ты остроумен, ты реален, ты художник». Это строки из письма от 20 февраля 1883 г., где обычно приводят лишь критическое высказывание Чехова о нотах субъективности и благодушия в рассказе о молодых супругах (П., 1, 54). Рассказ этот, кстати, не был опубликован и неизвестен. «Ты развит и талантлив в 1000 раз больше, чем те пробки, которые пишут в «Деле» и «Наблюдателе»», — из письма 6 апреля 1886 г., (П., 1, 231).
Следует заметить также, что в письмах к брату Чехов высказывал критические замечания о его рассказах со всей прямотой, не боясь быть неправильно понятым: отношения братьев не отравляли фальшь и равнодушие. В письмах к Александру Павловичу встречаются и критика, и упреки в «нерадении». И в то же время всегда присутствует вера в его возможности, его ум и вкус. Следует заметить, что и положительные оценки уж не столь редки. ««Дневник гимназиста» мне очень понравился», — пишет Чехов брату 3 или 4 февраля 1887 г. (П., 2, 26). «Твой последний рассказ «На маяке» прекрасен и чуден. Вероятно, ты украл его у какого-нибудь великого писателя» (август 1887. — П., 2, 104). О рассказе «Письмо» (1888), где идет речь о кухарке, диктующей письмо в деревню, Чехов писал брату в Петербург 11 сентября 1888 г.: «Прежде всего считаю приятным долгом сказать несколько лестных слов по адресу твоего последнего субботника. Он очень хорош, хотя и писан с первого лица. Лизавета — настоящая Лизавета, живой человек, язык прелестен, сюжет симпатичный» (П., 2, 328). «Очень хорошим» назвал Чехов и рассказ «Профессор черной и белой магии» (П., 8, 23), хвалил он также и рассказ «С иголочки» (10 января 1886 г.), а «Слезы крокодила» отнес к «отличным талантливым рассказам» (письмо 6 апреля 1886. — П., 1, 230).
О потерянном в недрах редакции и, следовательно, неизвестном рассказе «Отрешенные и уволенные» Чехов отзывался следующим образом: «Рассказ твой очень хорош, кроме заглавия, которое положительно никуда не годится. Меня растрогал рассказ, он весьма умен и сделан хорошо...» (П., 6, 16).
Александр Павлович плодотворно работал в различных жанрах. Его перу принадлежат выразительные короткие сценки и подписи к рисункам, что являлось необходимой принадлежностью юмористических журналов. Он был известен, как автор многочисленных рассказов, среди которых есть и психологические новеллы, и остросюжетные таинственные, с неожиданной развязкой, реалистически объясняющие мистику, и бытовые зарисовки, и святочные рассказы — с традиционно счастливыми концами. Особое место в обширном и пестром наследии Ал.П. Чехова занимают очерки, почти совсем неизвестные, так как они затерялись в газетах, иногда публиковались без подписи. Назовем лишь те из них, где особенно явственно проступает творческая близость братьев. В одном из январских номеров «Нового времени» за 1888 г. помещен очерк «Народные школы по письмам учителей». В нем говорится о страшной нищете полесского крестьянина (курные избы, люди зимой и летом ходящие босиком и в лохмотьях, школы, которые влачат жалкое существование и где нет учебников). «А в это время, — пишет автор очерка, — когда сельский учитель где-нибудь в глуши как милостыни выпрашивает десяток азбук, Никольские книготорговцы и издатели в Москве сотнями валят в народ «Полнейшие самоучители любви» или «Тайны брачной ночи».
Вероятно, нет надобности приводить свидетельства глубокой заинтересованности школьным делом Антона Павловича, называть построенные им школы, переданные народным библиотекам книги и т. д. Примечательно, что очерк Александра Павловича появился 17 (29) января, в день рождения его брата. Содержание еще одного очерка — «Былые и новые леса в южных степях» («Новое время», 1888, 15/17 января) — напоминает о таких произведениях Чехова, как «Свирель», «Скрипка Ротшильда», «Леший», «Дядя Ваня», где речь идет о лесах, их истреблении, о гибнущей красоте природы.
Внимание Ал.П. Чехова-очеркиста привлекает жизнь угнетенных, обделенных судьбой слоев общества. И в этом он также близок автору «Острова Сахалина». Свидетельство этому — появляющиеся один за другим в «Новом времени» его очерки, или, как тогда называли, фельетоны. Среди них — «Слепые в «Европе»» (23 января 1888 г.). 27 июля 1891 г. Александр Павлович сообщал брату: «В интересах же редакции я был добрую половину ночи в ночлежном доме...» В результате в «Новом времени» 26 июля был опубликован очерк «Ночь в ночлежном доме», о котором А.П. Чехов отозвался в письме А.С. Суворину 6 августа 1891 г.: «...фельетон о ночлежном доме ничего себе, даже весьма» (П., 4, 257).
Очерки «Троицын день в сумасшедшем доме» (1891, 15 июня) и «Городок душевнобольных» (1894, 8 и 9 февраля) — описание состояния психиатрических больниц, основанное на тщательных личных наблюдениях и изучении предмета автором очерков.
О «Троицыном дне» Чехов сообщал брату Александру: «Последний рассказ Седого, по-моему мнению, разделяемому Сувориным, хорош...» (П., 4, 253).
Эти фельетоны были замечены и читающей публикой, на что с удовлетворением указал брату Антон Павлович, отметив, заметку в журнале «Врач» (1896. № 42), где говорилось: «Во многих №№ «Нового времени» помещаются в виде фельетонов интересно, живо и правдиво написанные очерки г. Ал. Чехова «Призрение душевнобольных в Петербурге»» (П., 6, 529).
Из переписки Антона Павловича и его старшего брата видно, как необходимы они были друг другу. Можно с уверенностью сказать, что ни с кем Антон Павлович не был так близок, а при его сдержанности — ни с кем не был так откровенен, как с Александром. Обычно упоминают о том, как много внимания уделял Антон Павлович делам брата, содействовал публикации его вещей, читал и редактировал их. Однако редко вспоминают о том, как Александр Павлович, никогда не ссылаясь на занятость и семейные передряги, которых было немало, выполнял многочисленные просьбы и поручения брата. Так, он получал в петербургских изданиях гонорары, и, выигрывая 2—3 дня, что было важно для нуждающегося Чехова, посылал деньги в Москву. По просьбе брата, он вел по изданию его сборников «В сумерках», «Рассказы» и др., читал корректуру, заключал договора на постановку пьес, наблюдал за тем, как идет торговля книгами брата. Зимой 1890 г. посещал Публичную библиотеку, где подбирал материал для Сахалина. А затем отпечатал с негативов Щербака «Сахалинскую коллекцию», сделав альбом сахалинских снимков. Позже активно помогал в подготовке собрания сочинений Чехова в издательстве А.Ф. Маркса. И кроме того — по просьбе Антона Павловича участвовал в комплектовании больничных библиотек и Таганрогской библиотеки.
Когда-то Чехов входил в жизнь как «брат моего брат», брата Александра, а теперь самого Александра воспринимали, как брата того, «знаменитого» Чехова. 14 января 1887 г. Александр Павлович послал брату в Москву «дифирамб приветственный» по случаю его «тезоименитства»: «Я — брат того Чехова, который и т. д., словом, твой брат. Все и везде меня представляют, рекомендуют и знакомят именно под этим титулом. Индивидуальность моя пропала. Менелей — муж царицы, а я — брат Антона. Уничтожить эту безличность невозможно: соверши я преступление — пожалеют тебя, скажут: у такого великого человека, как Ан., брат мерзавец. Соверши я подвиг — опять скажут: это знаете кто совершил? — Брат того знаменитого и т. д. <...> Право лучше бы тебе на свет не родиться, чем видеть меня в таком положении. Попробуй сдохнуть!.. Впрочем, и это не поможет. Тогда, пожалуй, будет еще хуже: я превращусь в брата покойного великого писателя... Нет уж лучше живи и здравствуй, черт с тобой... Дело не поправишь, ибо ты бессмертен»16.
Антон Павлович говорил, что его забудут через семь лет, повторял, что он — один из членов писательской артели, вступивших в литературу в 80-е годы, — и останется в памяти лишь как представитель этой артели. Было ли это убеждением или проявлением присущей ему скромности? Кто знает? Но Александр Павлович рано понял, как велико расстояние, которое отделяет его, одного из писателей чеховской артели, от его гениального брата. Потому что никакая работа над собой, никакое «вечное чтение», о чем когда-то Антон Павлович писал брату Николаю, никакая добросовестность в отделке рукописей не выпестует гения. И Александр Павлович принял превосходство младшего брата как должное, гордился им, радовался его растущей известности, и на протяжении многих лет ни малейшая тень зависти не коснулась их отношений.
Момент, когда Александр Павлович превратился «в брата покойного великого писателя» был для него страшным ударом. По свидетельству его сына, Михаила, потеря «своего единственного друга, которого нежно любил и перед которым преклонялся» вызвала не только приступ болезни (алкоголизма), с чем Александр Павлович в течение многих лет успешно боролся, но и изменила его характер — он «стал как-то бесцельно метаться, меньше работал, душевно ослаб...»17
Именно в эти годы он обратился к воспоминаниям, перелистывая в памяти страницы прошлого — их общего с братом детства, юности, мелиховского бытия. Начал поиски материалов, посвященных умершему. 1 августа 1904 г. писал Н.А. Лейкину: «Я собираю все статьи, некрологи и рисунки, вышедшие в свет после смерти брата Антона Павловича и посвященные его памяти. Если Вас не затруднит, будьте любезны, пришлите мне те №№ «Осколков», которые Вы посвятили памяти Вашего литературного крестника <...> весь этот материал со временем пойдет в Москву в «Чеховскую комнату»18.
А теперь вернемся к письму Александра Павловича, отосланному из Лопасни в Мелихово летом 1893 г., и зададимся вопросом — были ли в действительности объективные причины, вызвавшие такую резкую реакцию и боль за брата? Для этого перечитаем письма Антона Павловича 1893 г.
Год этот начался тяжелыми переживаниями: вернувшись в январе из Петербурга Чехов уже в Москве узнал о болезни отца и сестры, а в Мелихове застал лазарет. Весь февраль прошел в тревогах и заботах, кроме того и сам Чехов заболел инфлюэнцией. Весна началась отвратительной погодой, и Чехов в письмах неоднократно жаловался на хандру, ссылался на то, что он постоянно раздражен, что у него «грызотно-язвительное» настроение (П., 5, 199) и т. д. Мелихово не радует его, а окружающие доставляют огорчение. «Мне кажется, что меня не хотят понять, что все глупы и несправедливы, я злюсь, говорю глупости» (А.С. Суворину, 26 апреля 1893 г. — П., 5, 204); «хандра продолжается...» (Ал.П. Чехову 30 апреля 1893 г. — П., 5, 206); «В самом деле, весной жилось мне противно. Я уже писал Вам об этом. Геморрой и отвратительное психопатическое настроение. Я злился и скучал, а домашние не хотели простить мне этого настроения — отсюда ежедневная грызня и моя смертная тоска по одиночеству» (А.С. Суворину 28 июля 1893 г. — П., 5, 216). Из письма Н.А. Лейкину 28 января 1893 г. узнаем о том, что Чехов рассчитывал нанять на Каменноостровском проспекте квартиру, где будет «жить в Питере до марта» (П., 5, 159), о том, что глубокую осень и зиму он будет проживать в Петербурге, писал Чехов и Александру Павловичу 16 марта 1893 г. А в письме А.С. Суворину 24 августа 1893 г. сообщал, что в апреле следующего года начнет строить себе дом в лесу, где будет жить одиноко. И далее, в том же письме: «У меня тесно. Можете представить, Иван с женой. Иваненко живет уже больше года в ожидании, когда найдут для него в Москве место. За обедом пускают друг другу шпильки. Глупо и скучно» (П., 5, 231).
Эту-то душевную смуту, неблагополучие и увидел Александр Павлович, приехав в Мелихово летом 1893 г. и уехав из него со словами, обращенными к брату Антону: «Я все время страдал, глядя на тебя, на твое пакостное житье».
Примечания
1. Ладыженский В.Н. Из воспоминаний об А.П. Чехове // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М., 1986. С. 21.
2. Щепкина-Куперник Т.Л. О Чехове // Там же. С. 234—235.
3. Потапенко И.Н. Несколько лет с А.П. Чеховым // Там же. С. 307.
4. Последние издания: Чехов М.П. Вокруг Чехова; Чехов Е.М. Воспоминания. М., 1981; Вокруг Чехова. М., 1990.
5. Чехова М.П. Из далекого прошлого. М., 1960.
6. Письма А.П. Чехову его брата Александра Чехова. М.: Соцэкгиз, 1939. С. 282—283.
7. Ермилов В.В. А.П. Чехов. М., 1954. С. 167.
8. Бердников Г.П. Чехов. М., 1974. С. 39.
9. Немирович-Данченко Вл.И. Чехов // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М., 1986. С. 283.
10. Чудаков А.П. Антон Павлович Чехов. М., 1987. С. 11.
11. Письма А.П. Чехову... С. 196.
12. Там же. С. 326.
13. Литературное наследство. Чехов. Т. 68. М., 1960.
14. Чехов М.П. Вокруг Чехова // Вокруг Чехова. М., 1990. С. 160—161.
15. Чехов М.А. Путь актера. Л.: Academia, 1928. С. 17.
16. Письма А.П. Чехову... С. 146.
17. Чехов М.А. Жизнь и встречи // Вокруг Чехова. М., 1990. С. 409.
18. РГАЛИ. Ф. 289. К. 1. Ед. хр. 35.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |