В 1886 г. молодой Чехов написал рассказ «Страхи», в котором герой повествует о том, как ему всего лишь три раза в жизни было по-настоящему страшно. Все три раза самый сильный страх в его жизни вызывался не какими-нибудь ужасными событиями, опасностями, катастрофами, нет, причиной «настоящего» страха становились самые обыкновенные, ничтожные происшествия. Но герой не мог их объяснить для себя, и, так как «страшно то, что непонятно» (С., 8, 130), смертельный ужас овладевал им. Непонятное оказывается настолько страшным, что самое жуткое объяснение происходящего, даже с помощью чертей и ведьм, было бы спасением для героя от первобытного ужаса, овладевшего им.
Через два года Чехов пишет отрывок из пьесы о Соломоне, где идет речь о страхе иудейского царя перед непостижимым окружающим миром. И в дальнейшем творчестве писателя мы можем найти фразы, в которых говорится о том, что непонятное страшно.
В 1892 г., в конце периода наибольшего внимания писателя к проблемам познания человеком мира, после того как Чехов уже сказал о том, что «никто не знает настоящей правды» (С., 7, 454), что «ничего не разберешь на этом свете» (Там же, 140), создается рассказ «Страх», полностью посвященный теме страха перед непонятной жизнью.
Герой рассказа Дмитрий Петрович Силин «болен боязнью жизни» (С., 8, 131). Существование Силина — сплошной ужас. Для него жизнь не более понятна, а потому не менее страшна, чем мир привидений и мертвецов. Причем, непонятны ему не только и не столько загадочные явления природы или неординарные события человеческой жизни, а просто жизнь в своем обычном течении. В окружающем мире Дмитрию Петровичу все страшно, поскольку все непонятно. В том числе и он сам, его поступки, его семейная жизнь. Страх — тотальная реакция героя на мир, во многом определяющая его жизнедеятельность.
Возникает закономерный вопрос, кто же такой Силин: либо он просто патологическая личность, не заслуживающая внимания, либо — фигура далеко не случайная в художественном мире Чехова? Герой утверждает, что нормальному человеку всего лишь кажется, что он понимает все, что видит и слышит, а он утратил это «кажется» и ежедневно отравляет себя страхом. Текст рассказа подтверждает слова Силина о том, что людям только кажется, что они понимают жизнь. Герои рассказа постоянно ошибаются в своих суждениях о себе, о других и о происходящем. Дмитрий Петрович считает рассказчика искренним и единственным другом, а тот ощущает в его дружбе «что-то неудобное, тягостное» (С., 8, 127) и «охотно предпочел бы ей обыкновенные приятельские отношения» (Там же, /27). Все думают, что Силин очень счастлив в семейной жизни и завидуют ему. На деле же его «счастливая семейная жизнь — одно только печальное недоразумение» (Там же, 132) и источник невыносимых страданий. Рассказчик полагает, что Мария Сергеевна любит своего мужа, а она уже более года влюблена в него и не подозревает, считая его другом мужа, что он хотел бы вступить с ней в любовные отношения. Так же, как и Силин, рассказчик плохо понимает себя и свои поступки, а совершенное им предательство настолько не укладывается в его сознании, что страх перед непонятной жизнью охватывает и его.
Итак, люди действительно не знают и не понимают себя и окружающий мир. Силин не болен, он просто узнал эту истину, в которой единственно нельзя усомниться. Все же остальные, живущие миражами и не подозревающие об этом, похожи на страусов, прячущих головы в песок. Незнание «настоящей правды» о жизни — удел человека, и поэтому страх — естественная и неизбежная для него реакция на действительность. Все мы должны бы бояться жизни — таков вывод Чехова.
Надо отметить, что Чехов оправдывает мироощущение героя: как Силин ни прятался от жизни, она все-таки нанесла ему страшный удар. Единственные близкие люди — жена и друг — изменили ему.
Почему же большинству людей окружающий мир кажется понятным, и они не боятся его столь сильно, как Силин? Человеком постоянно должен владеть первобытный ужас перед «ночью жизни», но существовать при таком условии свыше человеческих сил, поэтому люди сами для себя выстраивают понятную картину мира и изо всех сил держатся за нее, защищаясь таким образом от страшного мира. Но в глубине души они знают, что все их знание — всего лишь ими же выстроенная защитная конструкция, и в их подсознании таится безотчетный страх перед жизнью. Этот бессознательный страх определяет многое в поведении и в сознании чеховских героев. Можно привести много примеров, подтверждающих этот тезис. Например, в конце пьесы «Чайка» Нина Заречная говорит: «...когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни» (С., 13, 58). Эта фраза Нины дает основания предполагать, что ее «призвание», ее страстная жажда величия, славы, известности являются, наряду с остальными значениями, и средством избавления от страха перед жизнью.
Из-за того, что жизнь непонятна, она становится бессмысленной и нелепой, и это тоже страшит Силина. Страх перед жизнью имеет непосредственное отношение к поиску смысла жизни, имевшему столь большое значение для Чехова.
Как же ведет себя боящийся окружающего мира человек? Прежде всего он стремится защититься от его страшных угроз, и проще всего тут — спрятаться от жизни, свести ее к минимуму. Так и поступает Силин. «Испугавшись», он бросает службу в Петербурге и уединяется в усадьбе, оставив возле себя только двух человек: жену и друга. При этом Дмитрий Петрович ежедневно изнуряет себя тяжелой работой, чтобы не думать о страшной действительности.
Боясь жизни, человек прячется от нее. Отказ от борьбы, от активной жизненной позиции, достаточно частый у героев Чехова, может быть объяснен их страхом перед жизнью. Это подтверждается упреками, которые бросает Неизвестный человек («Рассказ неизвестного человека») Георгию Орлову и их поколению: «...вы, не успев начать жить, поторопились сбросить с себя образ и подобие божие и превратились в трусливое животное, которое лает и этим лаем пугает других оттого, что само боится? Вы боитесь жизни, боитесь, как азиат тот самый, который по целым дням сидит на перине и курит кальян <...> как рано ваша душа Спряталась в халат, какого труса разыграли вы перед действительной жизнью и природой...» (С., 8, 189). «Да <...> начать новую жизнь мне мешает трусость...» (С., 8, 212) — признает Орлов.
В рассказе «Человек в футляре», как и во многих других произведениях Чехова, не говорится именно о страхе перед непонятной жизнью. Но непостижимость жизни — единственное объяснение человеческому страху, которое находим у Чехова. Мы вправе предположить и другой источник подобной реакции чеховского героя на мир. В таком случае страх перед жизнью — чувство, изначально заложенное в человеческой природе.
Перейдем к «Человеку в футляре». В чеховедении существуют разные понимания образа футляра. Что значит футляр для самого Беликова? И темные очки, зонтик, калоши, и следование разного рода циркулярам, предписаниям, общепринятым представлениям, — все преследует одну цель: «как бы чего не вышло», — и все это есть защита от страшного мира. Футляр есть бегство, прятание от жизни из-за страха перед ней. (Даже дома, за пологом и под одеялом ему было страшно.)
Беликов боится жизни. А чего именно он боится? Что значат его «как бы чего не вышло»? Что может «выйти»? Что может выйти из того, что кто-то опоздал на молебен, что классную даму видели поздно вечером с офицером, что кто-то скажет, что Беликов не соблюдает постов? Что такого до смерти страшного могло произойти оттого, что Варенька и две дамы видели, как Коваленко спустил с лестницы Беликова? Парадоксально: он так сильно боялся, как бы чего не вышло, что вышло самое страшное — он умер.
Его восприятие происходящего и реакции неадекватны ситуации. Сила его страха не соответствует возможным последствиям происшествия. За реальной ситуацией для Беликова как бы что-то большее, от каждой мелочи — страх чуть ли не крушения мироздания. Его жизнь — постоянное ожидание катастрофы. Его страх неопределенный. Чего он боится: начальства, воров, черта, — всего и одновременно ничего конкретного. Он боится жизни вообще. Его душой владеет иррациональный, темный, первобытный страх жизни. Он воспринимает мир как враждебное и страшное начало и всеми силами стремится защититься от него. Защита от жизни сводится в основном к установлению и строгому выполнению Регламента, определяемого циркулярами, предписаниями, житейскими и иными нормами и т. п. Невыполнение мельчайшего требования может привести к непоправимому (за Регламентом — страшный мир), поэтому Беликов так напряженно относится к каждой мелочи: «Всякого рода нарушения, уклонения, отступления от правил приводили его в уныние, хотя, казалось бы, какое ему дело?» (С., 10, 43). В конечном итоге Регламент начинает исполняться ради самого же Регламента, все делается так, потому что должно делать так. Педагог должен посещать своих коллег, и вот Беликов придет в гости, посидит молча час-два и уйдет. Утрачивается содержание и остается одна мертвая форма. Жизнь омертвляется. Точнее, во всей человеческой жизни, во всех поступках остается одно содержание и одна функция — защита от страшного мира.
Жизнь страшна и враждебна, но в ней надо жить. В миллионах различных ситуаций возможно множество вариантов поведения. Какой же избрать? Понятно, что тот, который много раз испробовался и не привел к нежелательным результатам. Такое поведение закрепляется в виде житейских норм, обычаев и т. п. Отсюда рождается консервативная установка Беликова и неприятие всего того, что ей противоречит. Но жизнь постоянно меняется, в ней возникают новые ситуации. Что делать? Здесь Беликова, не могущего самостоятельно разрешить эту проблему, поскольку, что ни придумай, всегда нетрудно найти что-нибудь, что из этого может выйти, — здесь Беликова может спасти только слепая вера в авторитет. Авторитет — мудрое начальство, которое все знает и найдет спасительный выход из положения. Начальство издает соответствующие циркуляры, предписания, рекомендации, строгое исполнение их — единственный способ спастись в жутком мире. Циркуляр, в котором что-либо разрешается, недостаточно однозначен, разрешение почти всегда можно реализовать разными способами. Опять неясность, опять тревога. Циркуляр запрещающий однозначен. Нельзя — и точка! Отсюда любовь Беликова ко всему запрещающему. Вообще, лучший способ защищаться от страшной жизни — свести ее к минимуму. Чем меньше жизнь, тем меньше опасность. Идеал здесь — не жить, идеал — смерть. Лучший футляр — гроб, в который со счастливой улыбкой лег Беликов.
Мы традиционно считаем Беликова проводником реакции. Но Беликов как общественное явление намного более значим. К чему он стремится? Итогом его деятельности было бы общество, полностью лишенное свободы, в котором жизнь была бы втиснута в узкие берега разрешенного и освященного указами, законами, в котором царствует незыблемая вера в авторитет, воплощенный в государственной власти, и слепое подчинение авторитету. Это было бы общество единообразия и единомыслия. Если к этому добавить исполнение регламента ради самого же регламента, то есть формализм, то получим общество тоталитарного режима.
Чехов показывает, как практически без силового давления власти сами же люди, боящиеся жизни и, соответственно, боящиеся свободы, — сами же эти люди могут установить такой режим. Может быть, мы не ошибемся, если скажем, что в рассказе Чехов исследует психологию тоталитаризма.
«Маленькую трилогию» Чехова объединяет образ футляра, «футлярной жизни». Мы установили, что «футляр» — это то, во что человек, боясь жизни, прячется от действительности.
Еще Неизвестный человек («Рассказ неизвестного человека») упрекал свое поколение в ранней старости, отказе от жизни и борьбы из-за трусости. Сходные обвинения — уход от борьбы, житейского шума — предъявляет рассказчик в «Крыжовнике» современной интеллигенции, которая стремится в усадьбы. Николай Иваныч, брат рассказчика, мечтает поселиться в деревне. Но что им движет? В конце концов забытый бедняга-чиновник покупает неказистое имение, в котором не было ни фруктового сада, ни любимого им крыжовника, ни пруда с уточками, а вода в реке была цвета кофе. Но это нимало не опечалило Николая Иваныча. Все, что он сделал, — посадил двадцать кустов крыжовника и насладился жесткими и кислыми ягодами. Он стал вполне счастливым человеком. Из этого ясно, что не прелести деревенской жизни, не сельский уют, не красоты природы, а что-то другое тянуло его в имение. Этот «добрый и кроткий» человек стал скрягой, недоедал, недопивал, одевался, словно нищий, женился из-за денег и, держа жену впроголодь, за три года свел ее в могилу, положив ее деньги в банк на свое имя. При этом, он ни разу не подумал, что был причиной смерти жены. «Добрый и кроткий» человек может так вести себя только тогда, когда его преследует серьезная опасность и он всеми силами стремится избавиться от нее. В городе герой был «забитым беднягой-чиновником», который боялся даже для себя лично иметь собственные взгляды. Теперь же, в имении, он говорит истины. Говорит их тоном министра. Николай Иваныч здесь никого, ничего не боится, ни от кого и ни от чего не зависит. В городе он жил посреди того, что «страшно в жизни», и страдал. В имении он вполне счастлив. А счастливый человек, по словам брата героя, счастлив прежде всего потому, что не видит и не слышит «страшное» в жизни. Бегство из страшного мира в мир, лишенный страха, изолированный от него — вот жизненная цель Николая Иваныча. Страх определил выработку и осуществление жизненной программы героя.
Герой рассказа «О любви», Алехин, человек образованный, знающий языки, мог бы заниматься наукой или литературным трудом, но он, как и Силин, «похоронил» себя в усадьбе и целиком отдался хозяйству. Это о многом говорит. Но рассказ не о хозяйстве. Он о том, как два человека, мучимые нравственными соображениями и заботой друг о друге, погубили свою любовь. Что же скрывалось за всеми их рассуждениями? Источник мучений героя заключен в следующем вопросе: «...я спрашивал себя, к чему может повести наша любовь...» (С., 10, 72), — и это не более чем переделка беликовского «ах, как бы чего не вышло!» Анализ показывает, что все нравственные, идейные и прочие рассуждения геров, особенно Алехина, — лишь поиск оправданий для того, чтобы не совершить смелого, ответственного поступка. Алехин просто боится признания в любви и тех трудностей, которые его ожидают. Все его «рассуждения» — лишь маскировка собственного страха, из-за которого он превратил жизнь любимой женщины в непрерывное страдание. Правильное решение проблем героя выражено в его заключительной сентенции: «Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе» (С., 10, 74).
В рассказах маленькой трилогии Чехов исследует проявление страха человека перед жизнью в важнейших областях человеческой деятельности: в общественной жизни, выработке и осуществлении жизненной программы, любви. В произведениях Чехова страх человека перед жизнью предстает как одна из важнейших движущих сил его поведения и ориентации в мире.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |