«Три сестры» — одно из самых совершенных произведений Чехова и самых сложных по художественному построению. Пьеса как будто вобрала все новаторские черты его драматургии. Не случайно в сборнике, ей посвященном, проблемы поэтики занимают центральное место.
Ирреальность мотивов, статичность сюжета, увод за сцену всех событий, казалось бы особенно выигрышных для драмы, отсутствие ясных психологических мотивировок, некоммуникабельность персонажей, каждый из которых ведет свою тему, система лейтмотивов и т. п. — об этом писали все: от рецензентов первого спектакля до авторов современных монографий по чеховской драматургии.
Но исследователи второго века жизни пьесы великого драматурга настроены бескомпромиссно — все это и многое другое говорит: драматический «язык» Чехова практически не является «языком» драмы.
В статье Р.Б. Ахметшина «Метафора движения в пьесе «Три сестры»» сделана попытка показать, что в основе чеховской организации всякого эпизода лежит не собственно фабульное развитие, а некая ритмическая модель. Синтез этих моделей и создает движение в пьесе, столь отличное от движения в дочеховской драматургии.
Видимо, именно это делает существенно сложным перевод вербального языка на язык вещно-кинетический. Данной проблеме посвящена статья И.Е. Гитович «Пьеса прозаика: феномен текста». Ее автор тоже, но на другом, текстовом уровне, говорит о ритме, о самоценности слова, которое как бы втягивает в себя и кинематику, и жест, и голос автора, в них не нуждаясь. Исходя из этого, автор статьи пробует ответить на вопрос: почему именно пьесы Чехова подвергаются столь радикальным режиссерским трансформациям, сплошь и рядом не имеющим ничего общего с исходным текстом. На это провоцирует сама организация текста, смысловая структура которого принципиально иного типа, и постановщик ощущает ее лишь как бледную канву или чувствует себя вообще не связанным ничем.
В теоретическом плане проблема «недраматичности» ставится в статье Н.И. Ищук-Фадеевой ««Три сестры» — роман или драма?» Как бы продолжая тему, Р.Е. Лапушин также настаивает на особой, недраматической организации пьесы, но уже не прозаической, а поэтической. Поэтическое в ней связано с ритмической и звуковой выстроенностью реплик. Вся пьеса — «сеть переплетающихся корнями реплик, аукающих созвучий, бесчисленных внутренних рифм и непредсказуемых ассоциаций» («...Чтобы начать нашу жизнь снова»). В поэтической перспективе пьесы герои уравнены в едином лирическом потоке и их индивидуальные силуэты оказываются неразличимыми настолько, что если реплики героев напечатать сплошным текстом, то часто «невозможно определить, где заканчивается одна и начинается следующая», они — лишь разветвление единого голоса. Такое понимание существенно усложняет наши представления о системе речеведения в пьесе.
В.Б. Катаев также полагает, что драма Чехова «построена по законам поэтического текста». Не раз отмеченные в чеховистике повторы поэтически подсказывают ее понимание. Повторов-перекличек так много, что «весь текст предстает как единое резонирующее пространство»; они — своеобразные драматические рифмы, сплачивающие текст в единое целое.
Исследуя словесный ряд пьесы, М.О. Горячева также приходит к выводу о выпадении Чехова из традиции: он реформировал считавшуюся наиболее условной форму речи — монолог, создав особые его типы и сильно расширив сферу его употребления.
Е.И. Стрельцова, развивая уже высказывавшиеся (в частности А.И. Роскиным) мысли о внесценическом пространстве, ставит вопрос о сложнейшем соединении здесь «психологической и символической достоверности», происходящих на метафорическом уровне.
К общей теме о художественной структуре пьесы примыкает публикация А.П. Кузичевой записей с репетиций «Трех сестер» А.В. Эфроса, но панорама театральных постановок пьесы в сборнике не могла быть представлена: в мире они исчисляются сотнями.
Прижизненная критика и раннее чеховедение числили автора «Степи», «Душечки» и «Чайки» в «нелитературных» писателях. Позже были раскрыты глубокие и многосторонние его связи с русской и — сначала иждивением западной славистики — мировой литературою. Этим проблемам были посвящены специальные выпуски «Чеховианы» — «Чехов и Франция» (1992), «Чехов и «серебряный век»» (1996), «Чехов и Пушкин» (1998). Статьями В.Я. Звиняцковского и А.О. Панича, В.А. Кошелева о лукоморье, а отчасти О.Г. Лазареску настоящий сборник продолжает пушкинскую тему. Т.И. Печерская, рассматривая мотив «постоя» и связанные с ним такие локусы, как «военные на Кавказе» (Лермонтов, Толстой), «военные в провинциальном городе» (Пушкин, Гоголь, Достоевский), показывает, как в «Трех сестрах» этот мотив, воспроизводя все признаки данной ситуации (противопоставление военных штатским, любовная интрига и др.), обнаруживает специфические чеховские черты, выявляя признаки чеховской художественной структуры. Шекспир как один из центров литературного контекста пьесы рассматривается в статье А.Г. Головачевой («Прошедшей ночью во сне я видел трех сестер»).
Если темы «Чехов и Ибсен», «Чехов и театр абсурда» (статьи Кн. Брюнхильдсволла, О.Г. Лазареску) привычны для литературы о Чехове-драматурге, то сопоставление его с новейшей отечественной драматургией только начинается; статьи М.Б. Бычковой и Н.Н. Петуховой в настоящей «Чеховиане» посвящены связям пьес Л. Вампилова и Л. Петрушевской с чеховскими мотивами и поэтикой.
Проблема восприятия произведения в определенном синхроническом срезе — одна из важнейших; ей посвящена работа Л.Е. Бушканец ««Три сестры» и «чеховщина» в русском обществе начала XX века». Подобные темы невозможны без других, таких, как работа М.М. Сосенковой «География прижизненных постановок пьесы «Три сестры»». Проблема чеховской библиографии все еще продолжает быть острой.
«Три сестры» задумывались и писались в Ялте, поэтому естествен раздел о ялтинских прототипах и реалиях.
Некоторые статьи сборника носят следы постмодернистской игровой эксплуатации таких подходов, как интертекстуальный, мифопоэтический, «мотивный» и т. п., что нередко привносит в эти работы пародийные черты. Редколлегия, однако, не сочла возможным каким-либо образом корректировать такие пассажи, полагая, что каждый автор отвечает за себя сам.
Редколлегия издания приносит благодарность сотрудникам Дома-музея А.П. Чехова в Ялте и особенно директору музея Г.А. Шалюгину и заместителю директора по научной работе А.Г. Головачевой за организацию конференции (апрель 2001), материалы которой легли в основу настоящей «Чеховианы».
Все тексты Чехова даются по Полному собранию сочинений и писем А.П. Чехова: В 30 т. Соч.: В 18 т. Письма: В 12 т. (М.: Наука, 1974—1983). При цитировании пьесы «Три сестры» сноски не даются. При цитатах из других художественных и публицистических произведений, записных книжек, вариантов писем и комментариев в тексте указывается серия (С. — Сочинения или П. — Письма), номер тома и страница, выделенная курсивом.
Ответственный редактор
| К оглавлению | Следующая страница |