Цель данной статьи простая — выявить явное влияние чеховской поэтики на манеру письма швейцарской писательницы Кэтрин Лове, которая в 2010 году выпустила в свет книгу «Потешный русский роман». В романе рассказывается о приключениях некоей Валентины, вымышленной писательницы из Швейцарии, которая влюбилась не только в Россию, но и в культуру этой огромной и не всегда понятной страны. Действие происходит в современной России. Персонаж, носящий имя Михаила Ходорковского, вокруг которого и завязывается интрига романа, является прежде всего маркером реальности. Итак, в основе сюжета романа — намерение Валентины, повествовательницы «Потешного русского романа», написать книгу об опальном олигархе Михаиле Ходорковском, который во время действия романа ещё сидит за решёткой в Сибири. При чтении романа легко заметить, что этот текст насыщен литературными намёками на главные произведения русской литературы. Действительно, в «Потешном русском романе» открыто цитируются такие авторы, как Фёдор Достоевский, Осип Мандельштам и Александр Солженицын. Также существует интертекстуальная связь с такими авторами, как Фёдор Тютчев, Варлам Шаламов и др. Интересно, что сама повествовательница подчёркивает скрытое, но тем не менее значительное присутствие русской литературы в современных текстах Запада. Как выражается Валентина в письме адвокату, к которому она обратилась за помощью в организации поездки в Россию, «...не мне учить Вас читать романы и понимать, как сильно русская литература влияет на некоторые современные тексты, никак на неё не ссылающиеся»1. Среди русских авторов, которые повлияли на роман швейцарской писательницы, Антон Павлович Чехов занимает особенное место. Действительно, писательница не скрывает тот факт, что более всего ее вдохновил Чехов. Лове плодотворно перерабатывает в своем произведении такие известные чеховские приёмы, как парадоксальность письма, несвязность диалогов, ирония, комизм и, наконец, важность и значение самых мелких бытовых деталей. Добавим, что места действия, в которых происходят приключения персонажей её произведения, так же часто встречаются у Чехова. К примеру, можно упомянуть кладбище или сад. Итак, роман открывается горячей беседой между Валентиной и друзьями, которые не понимают её интереса к бывшему олигарху. Примечательно, что беседа происходит в саду и длится весь вечер. Этому полностью посвящена первая глава произведения, то есть первые сорок страниц романа. Растянутость времени, в котором развёртывается диалог, место действия этого диалога (сад) и бессвязность некоторых реплик диалога персонажей указывают на освоение чеховской поэтики автором «Потешного русского романа», как это видно в следующем отрывке первой главы: «В нашей жизни, состоящей из нереализованных желаний и бесконечных самоограничений, теории С. подобны уютно угнездившемуся в углу старому шкафу. Он давно вышел из моды, проку от него ноль, но, стоит его открыть, и оттуда доносится забытый аромат. Мы с Марин любим ощущать этот запах и убеждаться, что заключенное внутри время подобно насаженному на толстую булавку жуку» (13).
В этом отрывке наличие старого шкафа, сопряжённое с темами уходящего времени и ностальгии, — несомненный показатель присутствия в повествовании чеховского подтекста. Действительно, сравнение времени со шкафом, проводимое повествовательницей «Потешного русского романа», не может не вызывать ассоциацию с обращенным к шкафу монологом Гаева в пьесе «Вишнёвый сад». Как известно, в трагикомедии Чехова старый шкаф символизирует человеческое стремление к добру и справедливости. Это метафорическое значение шкафа полностью соответствует ситуации и контексту, в которых появляется старый шкаф в романе Лове. Подтверждением этому служит тот факт, что в романе шкафу уподобляется теория С., то есть мировоззрение персонажа, который, в отличие от главной героини, воспринимает бывшего бизнесмена Ходорковского как вора и грабителя, а не как героя. Другими словами, в произведении Лове, как и в пьесе Чехова, старый шкаф появляется в контексте размышлений персонажей о социальном строе общества и о распределении богатств и имущества. В связи с этим примечательно, что в романе Лове, как и у Чехова, изображены персонажи, ищущие свой путь в обществе, в котором исчезли обычные ориентиры, и где новые ориентиры кажутся не очень ясными.
В вышеуказанном пассаже также поражает художественное описание феномена памяти. Стоит подчеркнуть, что описание воспоминания введено метафорой старого шкафа, запах которого провоцирует желание остановить и сохранить былую эпоху. Становится ясно, что Лове разделяет с Чеховым повышенный интерес к значению бесконечных вариаций в ощущении и осознании текущего времени разными персонажами. Как отметил американский критик Роберт Джексон, «в произведениях Чехова ничто так не поражает и не волнует, как ностальгические воспоминания, которые наводняют умы героев и героинь, уничтожают границы между прошлым, настоящим и будущим и создают хаос в их ощущении времени и действительности. Предвосхищая Пруста, Чехов исследует субъективность восприятия и переживания и подчеркивает актуальность феноменологического времени в человеческом сознании»2. Становится ясно, что проблематизация понятия времени интересует обоих авторов: как Чехова, так и Лове, и поэтому нет ничего удивительного в том, что оба показывают решающую роль личного восприятия времени в жизненной траектории каждого человека. В этой связи стоит сослаться на анализ чеховского рассказа «Верочка», предлагаемый Джексоном, который доказывает, как атрофия чувства настоящего не позволяет Огневу продвигаться в жизни и полноценно общаться с людьми3. В том же духе в «Потешном русском романе» встречаем персонажа Жана Либермана, который до такой степени поглощён прошлым, что никак не может наслаждаться настоящим: «Мне кажется <...> что время здесь разложено по маленьким матрёшкам, хранящимся в самой большой и пузатой. Я поглаживаю ее, взвешиваю <...> открываю те, что спрятаны внутри, закрываю глаза, вдыхаю запахи и слышу все звуки мира. Я слушаю рокот революции, речи, произносимые с балконов, ружейные залпы расстрельных команд <...> скрип полозьев санок, везущих на погост тела людей, умерших от голода и холода. <...> Истина заключается в том, что я ощущаю непреодолимое желание останавливать спешащих по своим делам людей, чтобы поинтересоваться, известно ли им, как много их сограждан <...> лежат в земле, на которой они сегодня развлекаются» (135).
Одержимость персонажа прошлым не позволяет ему жить настоящим. Становится ясно, что несмотря на то, что действие чеховского рассказа «Верочка» происходит в досоветской России девятнадцатого века, а роман Лове в постсоветской России двадцать первого века, оба эти произведения подчёркивают сложное переплетение личного восприятия времени и его объективного течения. В этом контексте нет ничего удивительного в том, что обоих авторов интересует тема ностальгии, поскольку ностальгия характеризуется особым — слегка приукрашенным — восприятием прошлого и легким пренебрежением настоящим. В творчестве Чехова тяга к прошлому времени особенно ярко выражается в пьесе «Три сестры» или в рассказе «Каштанка». Как отмечает Джексон, последний рассказ о собаке «можно было бы считать пародией на «В поисках утраченного времени» Пруста, если бы она не появилась на двадцать пять лет раньше»4. Вот как американский исследователь объясняет сравнение чеховского рассказа с романом Пруста: «Начальная строка рассказа определяет кризис сознания Каштанки: дробление её восприятия реальности и раздвоение её чувства времени. <...> На мгновение она пребывает в прустовском смысле в поисках потерянного прошлого или времени, которое в этот момент «она отлично помнит»»5. Притягательность прошлого — также основная тема романа Лове. Как отмечает писательница Марина Степнова, «можно сказать, что «Потешный русский роман» — это ещё и история о том, как мы пытаемся войти второй раз в реку своей юности и даже верим, что сможем это сделать. Хотя на самом деле только бестолково топчемся на заплёванном, замусоренном берегу. Итак, наша героиня отправляется в Сибирь (какое русское, какое литературное слово!). В поисках утраченного Ходорковского»6. А то, что этот поиск не завершается, показывает другой очевидный чеховский мотив, присутствующий в «Потешном русском романе» — мотив несбывшихся мечтаний, то есть то, что героиня называет «нереализованные желания и бесконечные самоограничения». Общеизвестно, что чеховские произведения отличает частое бездействие персонажей (например, Андрей Ефимыч Рагин, который хотел стать священником, а стал невнимательным доктором в повести «Палата № 6», или три сестры из одноимённой пьесы). Зиновий Паперный комментирует эту черту чеховской поэтики следующим образом: «Как это ни неловко звучит, а о самом сюжете чеховских произведений можно было бы сказать: действие, которое «хотело быть» и не состоялось»7. Таким же определением можно было бы описать «Потешный русский роман», поскольку главная героиня не только пропадёт без вести в конце повествования, но так и не напишет книгу, о которой было объявлено в начале сюжета. Провал этого проекта объясняется тем, что героиня часто испытывает приступы сомнений, и поэтому ей тяжело поступать решительно. Эта черта характера обостряется тем, что она находится в чужой стране. Следовательно, немудрено, что она описывает себя во время своего первого пребывания в России как инопланетянку, которая познаёт новую планету. Одним словом, становится ясно, что тема потери ориентиров, которая так важна в творчестве Чехова, также неминуемая тема и в романе Лове. Кстати, сама швейцарская писательница обращает внимание читателя на своего вдохновителя посредством эпиграфа к роману, в качестве которого выступает текст из книги «Остров Сахалин»: «Опять я хожу по берегу и не знаю, что с собой делать. Между тем уже заходит солнце, и волны на Амуре темнеют. На этом и на том берегу неистово воют гиляцкие собаки. И зачем я сюда поехал? — спрашиваю я себя, и мое путешествие представляется мне крайне легкомысленным». (С., 14, 43).
Очевидно, что Чехов испытывал сомнения, которые волновали его по приезде в Сибирь. Примечательно, что и главная героиня «Потешного русского романа», приехав в Москву, находится в том же состоянии обескураженности и выражает свою растерянность в литературном стиле, близком к чеховскому: «<я> перестала понимать, зачем явилась в эту страну, и не знаю, что делать с этим романом, и с этим человеком, Ходорковским, и с собой, потому что больше не понимаю ни его, ни себя» (141).
Интертекстуальная связь романа Лове с творчеством Чехова также ощутима и в их общем интересе к вопросу определения границы между здравым смыслом и безумием. Тема психического здоровья героев затрагивается как в чеховских рассказах — например, в «Черном монахе» или в «Палате № 6», — так и в «Русском потешном романе». В связи с этим стоит напомнить замечание исследовательницы Елены Зубаревой, которая считает, что в повести «Чехов показывает реальный мир как продолжение «Палаты № 6», где сумасшедшие являются людьми более здравомыслящими, чем те, кто изолировал их от общества»8. В «Русском потешном романе» прослеживается сходная идея. Действительно, повествовательница не скрывает тот факт, что Жан Либерман, её лучший друг и главная опора в жизни, — душевно больной человек, который страдает депрессией. Тем не менее заметим, что наблюдения именно этого персонажа нередко отличаются глубиной. В качестве примера можно привести его слова, касающиеся писательского труда повествовательницы, а также его сравнение писателя с этнологом: «Этнолог помалкивает, пытается держаться как можно незаметней и всё записывает. Ну, так вот, считайте, что романисты — те же этнологи, только чуточку чокнуты» (200).
В рамках изучения чеховского подтекста в «Потешном русском романе» сравнение писательского труда с этнологическим исследованием приобретает особое значение, ибо оно вызывает ассоциацию с переписью, предпринятой Чеховым на острове Сахалин. К тому же, комментарий о том, что писатели похожи на ученых-этнологов с той разницей, что первые иногда производят впечатление, что они слегка помешанные, вполне соответствует непониманию, с которым часто сталкивалась не только героиня-писательница «Потешного русского романа», но и сам Чехов, когда он был на Сахалине. Вот как персонаж «Потешного русского романа» адвокат Юлия Ивановна комментирует путешествие на Сахалин, предпринятое выдуманной писательницей и самим Чеховым:
«Сибиряк по матери стажер Краков <...> не оспаривает, что ваша подруга пишет романы, но говорит, что для этого не обязательно ездить в Сибирь. Скорее наоборот <...> В истории нашей страны всегда случалось именно так. За одним-единственным исключением. Великий русский писатель Чехов добровольно отправился на Сахалин и посетил каторгу. Но Антон Павлович был врачом, ученым, его занимали проблемы статистики и гигиены. <...> Другие писатели примеру Чехова не последовали и тратить время на Сибирь не стали» (217).
Комментируя этот отрывок, стоит сослаться на подробный анализ текста книги «Остров Сахалин», проведенный исследовательницей Кати Попкин, которая показывает, что несмотря на то, что эта книга была задумана как научный труд, в процессе работы Чехов испытал эпистемологический кризис, который проявляется в отсутствии настоящей концовки. По словам исследовательницы, тот факт, что Чехову не удаётся завершить свою книгу с заключением в конце, выражает чеховское убеждение в том, что правда является непознаваемым началом9. Эта идея находит свое художественное выражение в повести «Дуэль» (1891), которая, как отметил Александр Чудаков, была «первым крупным произведением после Сахалина»10. В «Дуэли» мысль о том, что невозможно достичь настоящей правды, выражена устами фон Корена и сразу подтверждается Лаевским. Так что можно смело сказать, что это единственное мнение, которое разделяют герои-антагонисты. Если вернуться к роману Лове, то нельзя не заметить поразительное сходство в отсутствии заключительной концовки: главная героиня пропадает в конце романа. К тому же исчезновение героини и провал задуманного ею проекта написать книгу о Ходорковском также объясняется тем, что героиня находилась в таком положении, когда невозможно понять различные многогранные причины дела.
В заключение отметим, что Лове разделяет с Чеховым не только литературные приемы, такие как бессвязность диалогов или открытый финал, но также скептицизм и трезвый взгляд на действительность. При этом оба писатели проявляют глубокий гуманизм, который позволяет им описывать самых разных персонажей и типы людей с большой человечностью.
Примечания
1. Лове К. Потешный русский роман / пер. Е. Клоковой. М., 2010. С. 69. Далее ссылки на текст романа даются по этому изданию с указанием в скобках номера страницы.
2. Джексон Р. Чехов и Пруст: постановка проблемы // Чеховиана: Чехов и Франция / редкол.: Ж. Бонамур и др. М.: Наука, 1992. С. 131.
3. Там же. С. 129—140.
4. Там же. С. 131.
5. Там же. С. 132.
6. http://nashagazeta.ch/news/cultura/16752 (10.05.2014)
7. Паперный З. Смысл и бессмыслица жизни у Чехова и Мопассана // Чеховиана: Чехов и Франция / редкол.: Ж. Бонамур и др. М.: Наука, 1992. С. 60.
8. Зубарева Е. «Непонятная душевная тревога» (Мотив «Палаты № 6» в прозе русской эмиграции 1970-х — 1980-х гг.) // Мелихово: Альманах: Литературоведческие очерки, архивные изыскания, статьи, эссе, воспоминания, хроника. Вып. 3. М.: Изд-во «Мелихово», 2000. С. 101.
9. Popkin C. Chekhov as Ethnographer: Epistemological Crisis on Sakhalin Island // Slavic Review. Vol. 51. No. 1 (Spring, 1992). P. 36—51.
10. Чудаков А.П. Антон Павлович Чехов. М.: Время, 2013. С. 179.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |