Наследство, наследники и наследие как таковое являются одной из центральных тем в драматургии Чехова. Наследство здесь можно понимать буквально и символически, равно как и завещание, и исполнение этого завещания.
Очевидно, что отношения с наследством и нажитым (или, скорее, прожитым) родителями богатством у русских классиков XIX века довольно болезненны. В той или иной форме такая коллизия укладывается в лермонтовскую формулу об усмешке горькой «обманутого сына над промотавшимся отцом».
Случай Чехова в отношении наследства также представляется особым. В отличие от аристократов, внук и сын крепостного, не был рожден в уверенности, что ему что-то должно принадлежать по праву рождения и происхождения. Рывок к финансовому благополучию и переходу в купеческое сословие окончился для отца писателя плачевно. Несомненно, что банкротство, позор и бегство родных в Москву, выпавшие на отрочество и юность Чехова, наложили неизгладимый отпечаток на него и на его творчество. В биографиях русских писателей подобный поворот фортуны в жизни подростка произошел в судьбе поэта Афанасия Фета, вся последующая жизнь которого, по сути, была посвящена не просто упорному реваншу, но возвращению в сословие и возвращению фамилии.
В отличие от Фета, угнетенного своим темным происхождением, внук крепостного Чехов, получив пожалованное дворянство, даже не счел необходимым указывать это в официальных документах. Его, как сейчас бы сказали, самоидентификация, строилась на иных основаниях.
Однако сама тема наследства, история людей, не умеющих распорядиться тем, что досталось им от предков, стала одной из ключевых в творчестве писателя. Она заявлена уже в пьесе с символическим названием «Безотцовщина». Любопытно, что обращаясь к этой теме, Чехов в своих сюжетах (особенно, драматургических), почти всегда «исследовал» не мещанское, не купеческое, но во многом чуждое для себя сословие.
Его интересовали дворяне и все, что составляло мир дворянской усадьбы, наследной или приобретенной: помещичьи гнезда, торги, ведение хозяйства, отношения с управляющими. Было бы банальностью сказать, что такой пристальной фокусировкой Чехов подводил некий исторический итог и как художник исследовал Россию на сломе эпох. По сути, этой задаче себя посвятил в шестидесятые годы Тургенев в «Отцах и детях» и в семидесятые годы Лев Толстой в романе «Анна Каренина».
Один из главных героев романа, помещик Левин, ощущает ответственность за то, что же он оставит своим детям и потому угрюмо признается, что не мог бы по справедливости разделить свою землю с крестьянами. Идеальный образ Левина с его идеальной семьей является последним форпостом общественного здания. Того самого, которое поддерживает аристократия и о котором так горячо толковал помещик Павел Петрович Кирсанов в споре с Базаровым.
Взгляд Чехова на героев-наследников отличен от толстовского и тургеневского. Какая бы ирония или легкая насмешка ни сквозили в описаниях методов хозяйствования братьев Кирсановых, как бы ни порицал автор очаровательного Стиву Облонского, продающего лес, художники видят своих персонажей отчасти как узнаваемых родственников, знакомцев, двойников, приятелей. Они плоть от плоти и наследники одного и того же мира.
Взгляд Чехова принципиально иной. В своих пьесах он смотрит на наследников со стороны, как бы отстраненно. Нельзя сказать, что он не населяет пьесы узнаваемыми прототипами из ближнего окружения или родни. Как бы ни было лестно мемуаристам, трудно представить, что ближайшее окружение писателя, его «малый круг» прошлым, привычками, вкусами, интересами был чем-то сходен с образом жизни и мыслей Иванова, Сорина, Войницкого, генерала Прозорова или Раневской. В своих определяющих началах — это чужой для писателя мир.
Однако очевидно, что тема потери наследства, угроза бедности и материальной незащищенности является для Чехова беспокоящей и тревожащей. Эта тема проходит через всю драматургию. В «Иванове» и «Чайке» наследства лишают родители. (Вообще, как таковая, история героини «Иванова», Сарры, порвавшей со своим кругом и своей религией, вполне вписывается в известную схему изгнанника, отщепенца).
В пьесе «Чайка» наследства лишена Нина Заречная. Ее мать оставила свое огромное состояние своему мужу, а тот завещал новой жене. У Нины, на первый взгляд, вечный конфликт, ситуация, знакомая по сказкам, — падчерица и злая мачеха, вытесняющая ее из дома. Однако виновны в этой ситуации не мачеха, но родители девушки. Вообще, можно с уверенностью говорить, что материальные несчастия и потери в драматургии Чехова приносят не чужие люди, но свои, идет ли речь о «Чайке», «Трех сестрах» или «Вишневом саде».
Нина Заречная должна быть изгнана из семейного гнезда не только потому, что вступила на актерский путь и стала «богемой». Все уже предрешено заранее своеволием ее матери, и злой волей отца и мачехи. Треплев находится в похожей ситуации, хотя тут не приходится говорить о чьей-то злой воле. Скорее, о банальном равнодушии.
В отличие от «Чайки», ситуация в пьесе «Дядя Ваня» кажется обратной. Огромное имение и дом принадлежат Соне, дочери Серебрякова от первого брака. Сам профессор и его жена вынуждены жить здесь на правах почетных гостей.
Эта пьеса представляет собой, пожалуй, самый удивительный случай, как с точки зрения имущественных, так и психологических отношений. Попытка разобраться в них обнажает истоки драмы главного героя, Ивана Петровича. Вся пьеса является своеобразным, до конца не проясненным последствием того, что случилось в прошлом героев.
Что известно зрителям из скупых, хотя временами горячечных реплик Войницкого? Отец Войницкого был сенатором, то есть одним из самых значительных лиц империи. Он имел титул тайного советника, равный генеральскому чину. Фамилия героя указывает на его принадлежность к старинному дворянскому роду. Дочь Войницких влюбилась в человека не своего круга. Дядя Ваня с недобрым чувством говорит о том, кем был тогда Серебряков (причем вспомним, что речь идет о семидесятых-восьмидесятых годах девятнадцатого века), — сыном простого дьячка, бурсаком. В романе «Анна Каренина», действие которого происходит в то же время, помещики Левин и Облонский приезжают продавать лес новому русскому, богачу Рябинину. И обожающий косить с мужиками Левин с полным презрением, сознательно не подает Рябинину руки. Здесь же вчерашний сын дьячка и бурсак оказывается своим в кругу дворянина и сенатора. Войницкие согласны выдать за него единственную дочь, хотя он всего лишь подающий надежды ученый. По непонятной причине мать Сони получает невероятное приданое — ей покупают имение за 95 тысяч.
Очевидно, что такое огромное имение фактически «съедает» все наследство и все деньги семьи. Чтобы купить имение брат отказывается от наследства в пользу сестры, да еще и соглашается работать в этом имении, чтобы выплатить долг в двадцать пять тысяч рублей. При всем себялюбии Серебрякова его вряд ли можно подозревать в таком масштабном вымогательстве или шантаже. Даже если допустить, что семья пошла на такие радикальные меры, чтобы скрыть позор (если, например, мать Сони была беременна), все же речь должна идти о некоей всеобщей фамильной зачарованности личностью профессора и даже «помешательстве». Несомненно, что Серебрякова горячо обожали не только невеста, но и все будущие родственники.
В пьесе Войницкий упрекает Серебрякова тем, что он, дядя Ваня, отказался от своей части наследства, чтобы обеспечить сестре большое приданое. Что принудило молодого Войницкого не только служить профессору, но и отказаться, по сути, от своей настоящей жизни — большой вопрос.
Отвечая на него, стоит пояснить, отчего Серебряков, которого жена обожала так пылко, тем не менее не является владельцем имения.
По законам Российской империи жена могла распоряжаться своим приданым отдельно от мужа1. Приданое являлось исключительной собственностью жены. Более того, даже если муж был мотом и его имущество должно было быть описано за долги, приданое жены было неприкосновенно. Конечно, бывали случаи, когда жены отписывали мужу принадлежавшие им имения (как в «Чайке»), но на это требовалось завещание. Из слов няньки понятно, что мать вместе с маленькой Соней поселилась в имении отдельно от мужа, и фактически их семейная жизнь прекратилась. Нетрудно предположить, что заставило ее уехать из города и какого рода разочарование она испытала. Очевидно, что Серебряков, который, как говорит Войницкий, имел большой успех у женщин, давал ей все основания для ревности. Скорее всего, именно поэтому она не захотела завещать супругу свое огромное имение. Наследницей после смерти матери стала несовершеннолетняя Соня.
Можно предположить, что до совершеннолетия племянницы приданым, выделенным семьей, распоряжался представитель рода. То есть дядя Сони, Войницкий2. Тот самый, который работал там «как раб», за нищенское жалованье и будет продолжать работать там до своей смерти. Равно как и его племянница Соня, владеющая огромной землей и не смеющая ею распорядиться. Кажется, что более удивительного произведения об отношении к наследству не существует в мировой литературе.
Имущественные отношения сестер и брата Прозоровых в «Трех сестрах» тоже могут быть не до конца понятны современному читателю и зрителю. В постановках этой пьесы разорительницей семейного гнезда чаще всего предстает жена Андрея, Наташа. В некоторых интерпретациях Наташу трактуют не только как «шаршавое животное», собственницу, но и как своеобразную леди Макбет конца XIX века — планомерно прибирающую к рукам чужой дом и вытесняющую законных наследниц. Тогда как потеря дома — это прежде всего история неблагополучия семьи Прозоровых. И виновен здесь не чужой, но свой.
Андрей Прозоров, которому прочили славу профессора, не просто картежник, но мот. Во втором действии говорится, что за один вечер он проиграл 200 рублей, то есть очень большую сумму денег. В третьем действии Маша упрямо возвращается к одному и тому же обвинению: «И вот не выходит у меня из головы... Просто возмутительно. Сидит гвоздем в голове, не могу молчать. Я про Андрея... Заложил он этот дом в банке, и все деньги забрала его жена, а ведь дом принадлежит не ему одному, а нам четверым! Он должен это знать, если он порядочный человек» (С., 13, 165).
Что же так возмущает Машу и в чем непорядочен брат Андрей? Современный читатель и зритель остается в недоумении — если дом, как говорит Маша, принадлежит не одному Андрею, как он мог заложить его в банке? А если Андрей — единственный наследник дома, то обязательства в отношении сестер — это дело его совести и доброй воли. Почему же Машу так остро возмущает, как она выражается, «несправедливость», и это она повторяет несколько раз?
По закону доля незамужних дочерей в наследстве после смерти отца действительно была ничтожно малой3. Таким образом, дом генерала Прозорова принадлежит Андрею как единственному наследнику мужского пола.
Андрей — игрок и за один вечер проигрывает огромные суммы, несопоставимые с его жалованьем в земской управе. У него карточные долги. Не случайно весь город говорит об этом. Андрей являет собой наглядное «падение дома Прозоровых». Поэтому его Наташа и поспешила забрать у Андрея оставшиеся деньги за заложенный дом и положить их в банк на свое имя. И теперь ей, как выражается Ирина, «все равно».
Но перед сестрами Андрей действительно виновен. После смерти отца на братьях лежала обязанность выделить сестре, выдаваемой замуж, приданое. Не приходится сомневаться, что Андрею нечего выделить ни Ирине, ни Ольге — по сути, он лишает их материального обеспечения в будущем, если им не суждено выйти замуж.
Ни Ирина, ни Ольга не любят свой труд, однако отец с детства приучил их заниматься тем, что им не по душе или к чему они не имеют склонности, а образ жизни брата заставляет их рассчитывать только на себя.
Андрей понимает вину перед сестрами, но даже в ключевой сцене ночного объяснения пытается сначала заглушить ее полуправдой и ложью. Он говорит о Наташе, о том, что считает свою службу в управе «святой и высокой», а потом произносит: «Я заложил дом, не испросив у вас позволения... В этом я виноват, да, и прошу меня извинить. Меня побудили к тому долги... тридцать пять тысяч...» (С., 13, 171).
Андрей позволил себе огромные долги (например, за 25 тысяч в то время можно было купить неплохое имение). Принеся извинения за то, что он заложил дом, Андрей тут же начинает обелять себя: «...но главное, что могу сказать в свое оправдание, это то, что вы девушки, вы получаете пенсию, я же не имел... заработка, так сказать...» (С., 13, 171). Следует пояснить, что по закону пенсия детям военнослужащих, и, в частности, дочерям, выплачивалась до достижения ими 21 года или до замужества, или до поступления в учебное заведение на казенное или общественное содержание, или до поступления на государственную или общественную службу. Таким образом, на обеспечение после смерти отца из всех сестер могла рассчитывать лишь Ирина, да и то на сравнительно недолгий срок.
Впрочем, и сам Андрей, пытавшийся хоть как-то оправдать себя, в следующее мгновение начинает плакать и умолять сестер не верить ему.
Практически каждую постановку «Трех сестер» венчает апофеоз наглости Наташи — она изгоняет сестер из дома и заявляет что, наконец-то вырубит еловую аллею и велит «понасажать цветочков». Быть может, читателя и зрителя пьесы утешило бы то обстоятельство, что в недалеком будущем единоличной хозяйкой дома Наташа будет не очень долго. Если дом заложен за долги, а долги эти большие (те самые 35 тысяч), то нужно выплачивать проценты. Особенных доходов у Андрея нет, никакого рвения к службе он не проявляет, а все деньги положены в банк на Наташино имя. Поэтому она чувствует себя вполне беззаботно и даже распевает романсы с Протопоповым. Так что фактически для Андрея отсчет уже идет в обратную сторону. И рано или поздно дом Андрею придется освободить. Очевидно, что его судьба будет сходна с судьбой Раневской и Гаева.
Пьесе «Вишневый сад» и теме наследства в ней можно было бы посвятить отдельное исследование. Но, собственно, в этой комедии все узлы уже развязаны. Имение было заложено до начала действия, и вся пьеса — это определенное подведение итогов существования не только владельцев сада, но и целого сословия. Тех, кто в Российской империи наследовал землю.
Конечно, в этой пьесе немало непроясненных вопросов, касающихся темы наследства. Один из них — отчего имение принадлежит Раневской, а не Гаеву? Скорее всего, оно было выделено ей как приданое, а Гаев получил другие поместья или земли, которые успешно «проел на леденцах». То есть состояние предков Гаева и Раневской действительно должно было быть огромным.
Не случайно в этой пьесе звучат слова, которые произносит купец Лопахин: «...Господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны быть по-настоящему великанами...» (С., 13, 224). Действительно, в соизмерении с пространствами, которые были даны наследникам дома и сада, масштаб личности землевладельцев в последней пьесе Чехова поражает. Гаев и Раневская не только теряют все, что было нажито их родом, сам род их кончается. У Гаева нет детей, а Раневская своим замужеством уже выпала из своего сословия. Ее дочь Аня — не дворянка.
Подводя итоги, можно сказать, что от «Безотцовщины» до «Вишневого сада» длится напряженный интерес Чехова к людям, получившим в наследство землю и оказавшимся по той или иной причине безотцовщиной, оборванным звеном. Однако было бы слишком просто объяснить несостоятельность наследников в мире Чехова только тем, что они не способны управлять домом или землей. В конце концов, Иван Петрович Войницкий небезуспешно хозяйствует в огромном имении, и в прозе Чехова есть герои, подобные персонажам ранних «Цветов запоздалых», и есть герой зрелой повести «Три года» Алексей Лаптев.
Лаптев, внук крепостного и сын богатого купца, стоит в конце своей грустной истории перед выбором — принимать ли ему семейное дело, по сути, то же наследство. Он соглашается пойти в амбар и заниматься тем, что ему ненавистно с детства. Очевидно, сумма в шесть миллионов в конце концов «раздавит» его. Хотя и не приходится сомневаться, что он будет исправно тянуть лямку и исполнять свои обязанности хозяина и наследника, как это делает тот же Войницкий. Можно с уверенностью сказать, что решение Лаптева продиктовано не его ответственностью за огромное семейное дело, но страхом перед пустотой жизни и незнанием, кто он есть на самом деле и чем бы мог заниматься те тридцать лет, которые, быть может, ему еще предстоит прожить.
Не дворяне, «новые богатые», такие как Лаптев, получивший деньги от отца, и Лопахин, наживший деньги самостоятельно, тоже не чувствуют себя счастливыми. Размышления Чехова о наследстве и наследии приводят в конце концов к мысли о том, что наследники в его мире прежде всего не принадлежат даже сами себе.
Примечания
1. См., например: Алексеев А.А. Конфликты в сфере имущественных отношений супругов в Российской империи: сущность и порядок преодоления // Правовые механизмы предотвращения и преодоления социальных конфликтов: Материалы международной научно-теоретической конференции. Севастополь, 29—30 сентября 2006 года / под общ. ред. Р.А. Ромашова, Н.С. Нижник. Ч. I. СПб.: Санкт-Петербургский университет МВД России, 2006.
2. См., например: Дорский Г.Ю. Правовое регулирование наследования объектов недвижимости в Российской империи: 30-е гг. XIX — начало XX в.: Дисс. на соискание ученой степени к. ю. н. СПб., 2006; Мейер Д.И. Русское гражданское право: В 2 ч. М.: Статут, 2000. (Классика российской цивилистики). По испр. и доп. 8-му изд., 1902.
3. См., например: Алексеев А.А. Права лиц, вступающих в брак, на имущество родителей // Вестник Южно-Уральского государственного университета: Серия «Право». 2006. № 13 (68). Вып. 8. Т. 2. Челябинск: Южно-Уральский государственный университет, 2006.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |