Вернуться к Д.М. Евсеев. Чеховская Москва

«Свет и тени» и «Мирской толк»

Были среди московских журналов и два необычных издания — «Свет и тени» и «Мирской толк». И по сию пору стоит в Бригадирском переулке трехэтажный, похожий на утюг, угловатый дом с балконами, в 1879 г. купленный Н.Л. Пушкаревым для квартиры, типографии и редакции основанных им журналов. Числясь первым по переулку (дом № 1), он в некоторой степени стал лицом его...

Чехова привел сюда Николай, впоследствии много рисовавшего для «Света и теней». А сам опубликовал в этом журнале всего два рассказа — «Сельские эскулапы» и «Скверная история» (1882), а потом отдал предпочтение «Мирскому толку»: первое издание стало хиреть, годом ранее едва не закрытое за чрезвычайно смелый рисунок М.М. Чемоданова. Он изображал виселицу с витиеватой подписью: «Наше оружие для разрешения современных вопросов»1.

С не совсем юмористическим «Мирским толком» Чехову повезло больше: здесь с июня 1882 г. по ноябрь 1883 г. было напечатано 10 произведений (не считая запрещенного цензурой), а также вместе с «мелочишками» увидели свет большие рассказы: «Живой товар» и «Цветы запоздалые», которые читатель, несомненно, отметил в общем потоке. Но ни редактор Н.А. Путята, ни вся крепкая пушкаревская артель — Г.А. Хрущев-Сокольников, А.В. Круглов, В.А. Гиляровский, Л.И. Пальмин и др. — никто не сумел разглядеть талант Чехонте. Все вышло само собой — к ноябрю 1882 г. Чехов, работавший смело и вопреки правилам, занял в редакции одно из заметных мест.

Платили немного, нравы не отличались строгостью, а личные обстоятельства братьев Чеховых и Пушкарева сплелись в весьма непростой узел. О сестрах Гольден, увы, известно мало. Но Анастасия Александровна была гражданской женой издателя, Анна прибрала к рукам мягкого и бесхарактерного Николая. А роман Натальи и Антона в узком кругу даже не обсуждали. Оттого-то дело и велось почти по-семейному — братья Чеховы ходили сюда запросто, праздновали у Пушкарева Новый год.

Да это и был дом, где все знали друг о друге, порою насмешливо оценивая чужие дарования, амбиции, слабости и странности. Своим в редакции был и Г.А. Хрущев-Сокольников — тот самый, чья неразведенная консисторией жена Анна Ивановна жила с Александром Чеховым в провинции.

Чехов — всегда добродушнее и сдержаннее товарищей, избегает сплетен и держится безупречно. Положение его в конце 1882 г. позволяло хлопотать за брата Александра в переводном издании Пушкарева — журнале «Европейская библиотека»: «Относительно романов, кои переводить желаешь, поговорю...» И сразу без церемоний расставил точки над «и», выделив редактора В.И. Блезе и намеренно «отодвигая» Хрущева-Сокольникова: «Гаврилка тут ни при чем. Он в редакции — соринка в глазу: трешь-трешь, никак не вытрешь соринки...» И далее по-мужски ругнул его, но, помня, что сие все-таки касается Анны Ивановны, невенчанной супруги Александра, добавил: «...Не в обиду будь это сказано ей. (...) Брехлив до чертиков...» (П., 1,44).

А 25 декабря 1882 г. он прямо сообщал старшему брату: «Если хочешь писать в «Мирской толк», то пиши на мое имя. Вообще помни, что присланное на мое имя имеет больше шансов напечататься, чем присланное прямо в редакцию. Кумовство — важный двигатель, а я кум...» И, прекрасно осведомленный о скупости Пушкарева на авансы, добавлял: «Ты просил денег вперед: не дадут, ибо жилы...» (П., 1, 45).

Пушкарева не назовешь газетным дельцом. Когда-то, в 1860-х гг., он писал неплохие сатирические стихотворения, совершенно некрасовские по духу, потом много переводил. Широкая и недюжинная натура его жаждала нового и яркого дела — начал он с издания «Московского обозрения» и «Европейской библиотеки». Предприимчивость его била через край, и неудивительно, что занимался он решительно всем сразу. «Страстный рыболов, он изобретал какие-то самодействующие подсекатели, которые продаются в магазинах и теперь, — вспоминал М.П. Чехов. — Открыл фотографию на Лубянке; затем весь отдался изобретенной им «пушкаревской свече», которою потом за бесценок воспользовались иностранцы (...) в виде обычных бензиновых и спиртовых горелок, которыми пользуется каждая хозяйка при варке кофе и при завивке волос»2.

К счастью, Антон и Николай застали ту пору, когда издатель жил еще широко и по-светски. Не пропустили братья и Новый 1883 год. 1 или 2 января Антон писал Александру — «...Новый год встречали у Пушкарева. Видели там Гаврилку во фраке и Наденьку в перчатках. Денег ни ни... Мать клянет нас за безденежье» (П., 1, 46).

«Большая зала светилась огнями и кишела народом. В ней царил магнетизер. Он, несмотря на свою физическую мизерность и несолидность, сиял, блистал и сверкал. Ему улыбались, аплодировали, повиновались...», — место действия чеховского рассказа «На магнетическом сеансе» (1883) выглядит не особенно конкретно, а между тем, это как раз зала особняка в Бригадирском переулке (С., 2, 30). Именно там 15 января состоялся один из сеансов гипнотизера Роберта.

Издатель сам предоставил ему свой дом, созвал журналистов и профессоров, в том числе знаменитого Остроумова, за которым специально ходили братья Чеховы. Понятно, что Антон в качестве будущего медика с интересом наблюдал, как гипнотизер усыплял испытуемых, колол их булавкой, укладывал на спинки двух стульев. Публика была в изумлении, сам Остроумов не находил объяснений, но... В Чехове победил юморист. И сюжет про хапугу чиновника, засыпавшего только с пятирублевой купюрой в руке, похоже, возник с ходу.

А вообще тогда же у Пушкарева был бал. Это о нем, посмеиваясь, писал Антон Павлович Александру 25 января: «Живется сносно. Получаю 8 коп. со строки. Недавно в «Московском листке» описан бал у Пушкарева. Под литерами Ч-ва надо подразумевать Марью Павловну. Она уже возросла и играет роль. Ей целуют руку Пальмины, Кругловы, Немирович-Данченко, все те, коим молятся в Таганроге» (П., 1, 49).

Порой многописание оказывало Чехову медвежью услугу. Так, летом издатель обиделся на заметку «Осколков московской жизни», высмеявших его «свечу». И хотя Чехов подписался псевдонимом, но перо его узнали. Начались толки...

Право, газовая горелка, или «свеча», как все ее называли, была замечательным изобретением, нуждавшимся в доработке. Пушкарев же все более разбрасывался и запутывался, уже не справляясь с прежними начинаниями. А ведь Чехов в «Осколках» предупреждал увлекающегося Николая Лукича о грядущих напастях: «Новый же Эдисон много проиграет, если не разведется со свечой и не возвратится к музе. Его муза не давала ни копоти, ни запаха, освещала ярче и шире любой свечи и была уже делом в шляпе, а насчет его свечи бабушка еще надвое сказала...» (С., 16, 35—36).

Так совпало, что с лета сотрудничество в «Мирском толке» стало тихонько сходить на нет — тут и «осколочное» недоразумение, и охлаждение Пушкарева к своим журналам. А потом еще и нападки цензуры: чеховский рассказ «В море», напечатанный осенью, быстро причислили к вещам, написанным в «непозволительном духе».

В феврале 1884 г. пишущая Москва уже не сомневалась, что «осколочный» Рувер и Чехов — одно лицо. «Пушкарев совсем разобиделся... — озабоченно сообщал Антон Павлович Лейкину, — все знакомы — хоть перо бросай!» (П., 1, 104). Но как бы то ни было, в октябре Чехов говорил об ожидающем стотысячной прибыли изобретателе «свечи» с сочувствием и еще пошутил — хорошо бы у него выпросить место.

Увы — житейское чутье редко подводило Чехова: в конце 1884 г. едва живые пушкаревские журналы перестали существовать. А удивительная «свеча» так и не осветила земного пути поэта, некогда работавшего в «Отечественных записках». Разорившись, он пробовал писать, но пьеса его успеха не имела... 16 ноября 1898 г. Чехов грустновато отозвался о былом: «Мне жаль Пушкарева. Это был когда-то лирик, довольно нежный и чуткий, теперь же, по-видимому, состарился или износился. (...) Мне вспоминалось то время, когда он был в Москве, был богат, — и мне стало жаль его...» (П., 7, 333).

А дом в Бригадирском пережил всех...

Дом Н.Л. Пушкарева. Фото автора

Примечания

1. М.М. Чемоданов более известен был под псевдонимом «Лилин». Цензура сразу поняла намек на казнь «первомартовцев».

2. Неточность: спиртовки действительно получили самое широкое употребление. Пушкаревская «свеча» была бензиновой, небезопасной в обращении — ее вытеснили более совершенные модели.