Волею судеб «Будильник» оказался единственным юмористическим журналом Москвы, где молодой писатель задержался.
В августе 1884 г. редакция переехала на Тверскую, во владение купца Малкиеля, находившееся между Гнездниковскими переулками.
Известно, что в 1873 г. новый хозяин купил полуразрушенный княжеский дом и, сломав портик и колонны, придал фасаду обычный для того времени декор. И был в здании «Театр близ памятника Пушкину», были квартиры и магазины.
В советские годы, когда Тверскую расширяли, «красная линия» будущей улицы Горького сместилась, старые дома снесли. Поэтому на месте главного дома Малкиеля (Тверская улица, дом № 17) стоит теперь другое здание1. Если обойти его со стороны Малого Гнездниковского переулка, можно увидеть старый трехэтажный флигель (дом № 9). Он надстроен еще двумя этажами из «позднего» серого кирпича. А во дворе — его Г-образные тылы, уже без лепнины...
Мемуары В.А. Гиляровского поначалу расплывчаты. «Редакция «Будильника» помещалась на углу Тверской и Гнездниковского переулка в доме (...) Малкиеля... В этом же доме был и Пушкинский театр (...), и типография журнала...» Так писал он в «Москве газетной». Но в «Москве и москвичах» он уже выразился точнее: «Во флигеле дома, где был театр Бренко, помещалась редакция журнала...» А в «Людях театра» о владельце «Русской типографии» — Шацком, читаем: «...открыл типографию во флигеле во дворе Пушкинского театра, где много лет печатался журнал...»
Снимок второй половины 1880-х гг. запечатлел фасад на Тверской со всеми его вывесками. Редакционной нет, с «Будильником» связана только одна — «Русская типография, во дворе»... Значит, табличка редакции висела в переулке, и вход был оттуда. На главную московскую улицу шумные типографии не пускали.
Кроме «Милых москвичей», до конца 1884 г. Чехов написал немного — шуточную рецензию «Кавардак в Риме» и рассказ «Устрицы», вновь обнаруживший склонность к настоящей прозе.
В 1885 г. «Будильник» принял умеренное направление: Левинский избегал «острых углов», журнал его осторожно высмеивал «благоглупости» обывателя и темы внешней политики. «Человек добрый, мягкий, но тихоня и малодушный», — так коротко характеризовал Левинского Чехов, не забыв перечислить его чиновничьи должности (П., 1, 211). Гиляровский тоже писал о тех временах спокойно: «В первое время, когда «Будильник» перешел к чиновнику Левинскому, который (...) начал вымарщивать копейки, сведя гонорар до минимума и посылая агентов собирать объявления для журнала, еще держались старые редакционные традиции: были веселые «субботы» сотрудников...»
В марте 1885 г. журналу исполнилось 20 лет. И по сему поводу весь № 12 (20 марта) оказался буквально набит шуточными материалами. То были речи — описания юбилейной церемонии и обеда, состоявшегося в «Славянском базаре». Но «Тост прозаиков» А. Чехонте прозвучал как-то не юмористически. И бодрой концовке его: «За новый порядок, за нашу целость!» предшествовали горькие слова: «Каждый год, и почему-то непременно осенью, нам приходится хоронить кого-либо из коллег... Сбежишь не только в частные поверенные или нотариусы, но и подальше: в кондуктора, в почтальоны, в литографы! Я видел третьих, которые просто сознавались мне, что они отупели...» В этих скупых строках, несмотря на их внутрицеховой характер, угадывается неповторимая интонация зрелых чеховских произведений. И это писал человек 25 лет, но уже опытный, знающий решительно все о своей артели: «И все эти смерти, дезертирства, отупения и прочие метаморфозы происходят в удивительно короткий срок. Не стану я объяснять этой недолговечности, но ею берусь объяснить многое. Объясняю я ею такое печальное явление, как отсутствие окрепших и определившихся талантов. Объясняю отсутствие школ и руководящих традиций. (...) Но что наиболее смущает меня, так это то, что та же самая недолговечность является симптомом жизни тяжелой, нездоровой» (С., 3, 201—202).
Злые воспоминания Н.М. Ежова оказались кое в чем правдивы — таланта у Курепина не было, и при Уткиной журнал погибал, а «...спасся тем, что его купил «за 22 копейки» (острота А.П. Чехова) чиновник Политехнического музея и «крестник» московского генерал-губернатора (...) Левинский, человек никакого отношения к литературе не имеющий. Но у княжеского крестника были деньги, знакомства и коммерческая сметка».
«Будильник» делался хуже, а Чехов писал все больше. Из 30 произведений его добрую треть составили фельетоны, посвященные внешней политике, а также безобразиям уездов и двух столиц. Злободневные заметки Чехонте порой выходили за пределы жанра, в них поубавилось острот, каламбуров и сатирических пассажей, зазвучали резкие публицистические нотки. Изменились и «Милые москвичи», хранящие те же стилевые отпечатки2.
Почти все 19 рассказов, юморесок и «мелочишек» («На гулянье в Сокольниках», «Бумажник», «Из воспоминаний идеалиста» и пр.) выдержаны на том же высоком уровне, что и прежде. И только «Тапёр» верен направлению «художественных этюдов».
Самые одаренные сотрудники — Е.В. Пассек, А.В. Амфитеатров, П.А. Сергеенко и В.М. Дорошевич — все чаще натыкались на ограду из трусливых правил Левинского. Чехову оказалось труднее всех. Не случайно в произведениях его возникает неприглядный образ «забора с гвоздями» — символ несвободы и узкого обывательского мирка. Добавим сюда и ревность Лейкина, от которого многое приходилось скрывать.
«В «Будильник» нельзя не писать... — сообщал ему писатель 28 апреля. — (...) Ну да ведь я не дам туда того, что годится для «Осколков»...» (П., 1, 149). Но, как выясняется теперь, давал. В октябре Чехов доказывал своему работодателю, что доход его нисколько не вырос, так как он отдает в «Петербургскую газету» «...все то, что раньше отдавал в «Развлечение», «Будильник» и пр.» (П., 1, 166).
Чехов лукавил, скрывая объем работы: «Аллаху только известно, как трудно мне балансировать и как легко (...) потерять равновесие. Заработай я в будущем месяце 20—30 рублями меньше, и, мне кажется, баланс пойдет к черту... (...) Денежно я ужасно напуган и, вероятно, в силу этой денежной, совсем не коммерческой трусости я избегаю займов и авансов...» (П., 1, 166—167). Но в ноябре, после публикации рассказа «Тапёр», Лейкин обрушил на писателя град упреков. И тут же получил жесткий ответ: «...Беда в том, что я не знал еще до сих пор журнально-дипломатических тонкостей, которые вы перечисляете... Черт возьми, почем я знаю, что «Будильник» печатает меня теперь только потому, что теперь время подписки! Попросил он у меня рассказа, как всегда просит, я и дал, ничего не подозревая...» (П., 1, 171).
И все же Антон Павлович, излагая свои обстоятельства Лейкину, несколько корректировал их. Например, утверждение, что редко печатается в «Будильнике», «...ибо я для него дорог...», опровергается самим объемом текстов3. Далее Чехов писал о долге «Будильнику», который он давно отработал. Из создавшейся ситуации выбрался он, впрочем, достойно: «...Как бы то ни было обещаю в декабре, январе и в конце ноября ничего не давать в юмористические журналы с подписью А. Чехонте и вообще подписью, известною читателям «Осколков». Я, пожалуй, могу и совсем бросить работать в «Будильнике», но думаю, что Бы этого не захотите. Лишние 30—40, а иногда и 50 в месяц, ей богу, годятся такому пролетарию, как я» (П., 1, 171). И притом с отменным здравомыслием внушал Лейкину очевидное, что гонорар его в «Осколках» ограничен рамками журнала. И, стало быть, присылать больше, чем обычно, он не в состоянии.
В 1886 г. «Будильник» все более мельчал. Три рассказа и шесть фельетонов, написанные за год, считались доказательством затухающего сотрудничества Чехова. А Курепин еще и подготовил приглашение его в газету «Новое время». Суворин принял молодого писателя прекрасно, предложил хорошую плату. И работа так увлекла его, что впору было бросить журнал, который «читают смеющиеся люди». Забеспокоились издатели-конкуренты, о чем еще в январе Курепин и сообщал Суворину, уже после возвращения писателя из Петербурга: «...Лейкин с Худековым совсем затормошили его. Худеков взял с него обещание писать по два раза в неделю, а Лейкин предлагал 600 р. жалованья в год с тем, чтобы Чехов не писал в «Будильник»...»
Но Чехов продолжал писать для всех четырех изданий! И не уходил из «Будильника». Объем юмористической «продукции» его был гораздо больше, чем представленное собранием сочинений. Таковы, например, 4 больших фельетона «Среди милых москвичей» (№№ 21, 29, 39, 46). Первый — без подписи, три — под неизвестным псевдонимом4.
Позднее Левинский оставил мемуары, полные общих мест и запоздавшей хвалы. Но один эпизод все же интересен. «Приехал А.П. как-то из Петербурга в Москву и зашел к нам в редакцию, — вспоминал издатель. — «Люблю я «Будильник», — заявил он мне, — и очень хотел бы работать в нем и дальше. Но платите вы всего по пяти копеек, а это мало. Я, знаете, теперь полковник от литературы, а по сему, не прибавите ли мне немного?»
Я сослался на невозможность повысить гонорар — журнал в то время едва покрывал расходы, даже для А.П. я не мог бы обидеть других сотрудников...
А.П. улыбнулся своей милой, чуть-чуть иронической улыбкой: «Ну, хорошо. Тогда я все-таки буду вам присылать по мере возможности»».
Ясно, что Чехов добродушно иронизировал по поводу пятачка со строки, своего нового положения и петербургской «моды». Но Левинский подал это чуть иначе.
1887 год. Четыре чеховские вещи в «Будильнике» остроумны, удачны, но... Даже если добавить к ним еще четыре больших фельетона «Среди милых москвичей» (№№ 5, 12, 22, 41) — все равно заметно, что публикации идут все реже... Считалось, что Чехов, обиженный редакцией, ушел летом. Но писатель был незлопамятен. К тому же последняя публикация «Милых москвичей» датируется 18 октября.
«...Я единственный раз видел Чехова почти взбешенным, — вспоминал Лазарев-Грузинский. — Это было в июле 1887 года, когда в «Будильнике» шли его наброски «Из записок вспыльчивого человека». Чехов рассказал, что Курепин уехал лечиться на Кавказ, заменяет его Хлопов, он же выпускает номера... (...), и перед выпуском безжалостно начал стричь его наброски, а когда Чехов заявил претензию, объяснил, что иначе (...) «они бы и в три номера не вошли». Чехов сказал, что Хлопова он разнес (...), а Левинскому оставил записку, в которой сообщал, что его долголетнее сотрудничество должно было застраховать его от таких сюрпризов» (С., 6, 682).
Но и только. А в начале августа Антон Павлович писал редактору Курепину, видимо, справляясь об отправленных рассказах5. И уже 7 августа адресат ответил: «...Рад получению от вас весточки, Антон Павлович, еще больше обрадуюсь при свидании. Все ваши рукописи получены» (П., 2, 267). Однако уже в № 31 (9 августа) вкупе с чеховскими юморесками появилась анонимная статья «Нечто передовое», которая в крайне развязном тоне писала о самом Чехове.
Писатель не стал делать из мухи слона. Октябрьские «Милые москвичи» подтверждают — летние недоразумения были улажены, вероятно, не без Курепина. Однако в начале октября о злополучной статье Чехову напомнил Лейкин, заметивший демарш своих конкурентов. Но 7 октября писатель ответил ему сдержанно: «...Что будильниковцы поступили со мной нетактично (...), я знаю. Эти господа, в силу ли своей бездарности или московской распущенности, считают верхом остроумия фамильярничанье с публикой или с сотрудниками. Манера некрасивая. (...) В цирке клоуны — любимцы публики, глупые и избалованные, любят держаться этой манеры...» (П., 2, 126).
Отношения с редакцией какое-то время еще сохранялись...
А ушел Чехов по своим причинам. 17 января 1887 г. он высказался на сей счет вполне определенно: «...Мне мелочь опротивела, хочется работать покрупнее или вовсе не работать...» Или — днем позже: «...В юмористических журналах я почти уже не работаю... Я не люблю их. Самая серьезная работа у меня в «Новом времени»» (П., 2, 17).
Много лет спустя, вспоминая «Будильник», Амфитеатров выделял скрытность Чехова: «...В этом человеке, помимо всего, что он явно творил, всегда тлела особенная, внутренняя работа, таинственно, — может быть, даже не всегда сознательно для него самого, подготовлявшая его будущие откровения. И владела им эта пожирающая сила мучительно и властно, и затаил он в себе власть ее...»
Флигель «Будильника» на Тверской. Фото автора
Примечания
1. Некогда известного рыбного магазина «Океан» там уже нет.
2. Работа с ними начата. См.: Звено. 2005; Евсеев Д.М. Вглядываясь в толпы людей, наполнявшие «Эрмитаж»... Неизвестная заметка А.П. Чехова в «Будильнике» // Вестник музейной жизни. — Государственный Литературный музей. — М., 2006. С. 37—42.
3. Здесь надо разуметь все — и анонимные. См. Евсеев Д.М. Чеховские «мелочишки». — М.: Гелиос АРВ, 2010. — 144 с., ил.
4. См. Чеховиана. — М., 2007; Евсеев Д.М. Неизвестные псевдонимы А.П. Чехова. — М.: Гелиос АРВ, 2008. — 144 с., ил.
5. Письмо Чехова не сохранилось.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |