Теплые ряды

В 1880-х гг. писатель часто навещал отца на Ильинке (современное владение № 3) в Теплых рядах. Сюда, в амбар к купцу И.Е. Гаврилову, Павел Егорович устроился с трудом, по протекции родственников. Служба приказчиком по письменной части на мизерном жаловании — вот и все, что мог этот уже немолодой и прихварывающий человек, надолго запомнивший собственное банкротство и неуделье.

Трехэтажные корпуса, неоднократно перестроенные владельцами, возведены в 1865—1879 гг. как первые отапливаемые ряды. Соседние же Старые городские ряды, к восьмидесятым годам окончательно обветшавшие, были вскоре снесены, после чего на их месте появились Новые ряды (более известные теперь как ГУМ). Но собственно галантерейные магазины Гаврилова (розница) находились в Старых, а именно в Ножевой линии, Ветошном и Епанешном рядах. Ветошный ряд стал потом переулком, однако прежде он сообщался с громадным комплексом Теплых рядов, а также их узкими проездами между Ильинкой и Богоявленским переулком. Вот на Ильинке-то у Гаврилова и был амбар, то есть контора, склад и оптовая продажа товара.

Антон Павлович поддерживал теплые отношения со служившим здесь двоюродным братом отца М.М. Чеховым и лечил гавриловских мальчиков — самых низших представителей торговой иерархии. М.М. Чехов помогал родне, как мог — рекомендовал в мальчики Алешу Долженко, а еще нанял фуры и ломового извозчика, которые так облегчили переезд семьи Чеховых со Сретенки на Якиманку (октябрь 1885 г.).

Летом городские квартиры пустели: москвичи уезжали на дачи. Поэтому в августе 1886 г. писатель, находясь в подмосковном Бабкине, просил Лейкина отправить причитавшиеся ему 70 рублей в счет уплаты за только что снятую квартиру на Садовой-Кудринской: «...Высылайте их по адресу: Москва, Теплые ряды, амбар И.Е. Гаврилова, Павлу Егоровичу Чехову, (...) который и заплатит за квартиру» (П., 1, 256).

Колоритный, нелепый по лексикону и смыслу язык гавриловских «молодцов» очень веселил Антона Павловича и даже пополнял его словарную коллекцию. Но дикие нравы этой среды, невежество и деспотизм хозяина Чехов метко называл в своих посланиях «гавриловщиной». Так, в письме брату Александру (19 или 20 февраля 1887 г.) Антон Павлович, с юмором обыгрывая реальный эпизод, говорил о вещах вполне серьезных: «Я, Саша, генералов не боюсь. Для тебя Суворин — Иван Егорыч, а для меня, знаменитого писателя и сотрудника, он эксплуататор, или, выражаясь языком гавриловского Александра Николаевича, плантатор!» (П., 2,32).

Многое из увиденного замечательно отразится потом в повести «Три года» (1895), в том числе случай с несчастным работником, в исступлении обозвавшим хозяев «плантаторами», и старший приказчик, получивший прозвище Малюты Скуратова за жестокость. И даже настроение героя повести Лаптева, постоянно посещавшего отцовский амбар, складывается из дотошности стороннего наблюдателя и необыкновенно тонкой интонации, в которой слышится и недовольство окружающей жизнью, рабством мальчиков и приказчиков, их ненавистью и подобострастием к хозяину. И придет желание покончить с унижениями, уйти от несвободы: «Тут каждая мелочь напоминала ему о прошлом, когда его секли и держали на постной пище; он знал, что и теперь мальчиков секут и до крови разбивают им носы, и что, когда эти мальчики вырастут, то сами тоже будут бить. И достаточно ему было побыть в амбаре минут пять, как ему начинало казаться, что его сейчас обругают или ударят по носу» (С., 9, 33).

Гавриловские порядки, безусловно, возмущали Чехова. Но протесту художника недостаточно было одной «позиции» или прописей — требовались правила, соблюдаемые самим собой: «Не следует унижать людей — это главное...» (П., 2, 19).

Особенно часто Чехов бывал здесь в 1885—1887 гг. Причем расчеты эти не так уж приблизительны, если отталкиваться от повести «Три года» (1895). Чехов давно уже не пишет с натуры. Обычно между реальными событиями и их отражением в чеховском сюжете проходит определенный срок. И только в конце своего творческого пути Чехов очень торопился положить на бумагу дорогие ему картины (П., 7, 123).

А вот еще характерное обстоятельство: Чехов показывает амбар Лаптевых в изобразительной манере, двигаясь от бытовой зарисовки к выпуклой картине, передающей ощущение неуюта, тесноты и даже острога: «...Вход в амбар был со двора, где всегда было сумрачно, пахло рогожами и стучали копытами по асфальту ломовые лошади. Дверь, очень скромная на вид, обитая железом, вела со двора в комнату с побуревшими от сырости, исписанными углем стенами, и освещенную узким окном с железною решеткой, затем налево была другая комната, побольше и почище, с чугунной печью и двумя столами, но тоже с острожным окном: это контора, и уж отсюда узкая каменная вела во второй этаж, где находилось главное помещение» (С., 9, 31).

Совсем недавно часть бывших Теплых рядов реконструировали, но офисы, подземный гараж и отдел полиции, к сожалению, создали тот специфический стиль, который навсегда покончил с живой иллюстрацией чеховской повести¹. А между тем, судя по ее тексту, амбар Лаптевых располагался совсем неподалеку от нынешнего Ветошного проезда.

И.Е. Гаврилов. Фото Павлова, 1902 г.

Теплые ряды. Фото автора

Примечания

1. Тем более безобразно происходящее внутри рядов — задрапированный сетками снос стал уже горьким обыкновением.