Мясницкая часть

Среди адресов, написанных рукою Чехова, есть и не совсем обычный: «Москва, Мясницкий полицейский дом, кв. д-ра Д.П. Кувшинникова, Ее высокородию Софии Петровне Кувшинниковой».

Дмитрия Павловича, полицейского врача, труженика и добряка, знала и любила вся нищая и страшная Хитровка. Посвятив себя 3-му участку Мясницкой части, самому тяжелому в городе, он был занят с утра до вечера и жил на казенной квартире под самой каланчой. Но жилище известно было по жене его — пусть и в узком московском кругу.

«Софья Петровна (...) занималась живописью... — вспоминал младший брат писателя Михаил. — Это была не особенно красивая, но интересная по своим дарованиям женщина. Она прекрасно одевалась, умея из клочков сшить себе изящный туалет, и обладала счастливым даром придать красоту и уют даже самому унылому жилищу... (...) Все у них в квартире казалось роскошным и изящным, а между тем вместо турецких диванов были поставлены ящики из под мыла и на них положены матрацы под коврами. На окнах вместо занавесок были развешаны простые рыбацкие сети...»

И гости собирались особенные — врачи, художники, музыканты и писатели. «Были вхожи туда и мы, Чеховы...» — добавлял М.П. Чехов. Бывали под каланчой И.И. Левитан, А.С. Степанов, артист Малого театра А.П. Ленский с супругой и другие...

Сегодня старое полицейское здание с уцелевшей ампирной лепниной, словно огорожено высокими домами советских лет, так что, даже зная точный адрес: Малый Трехсвятительский переулок, дом № 8, — найти его можно, лишь войдя во двор или воспользовавшись узкой аркой со стороны Хитровского переулка. Главный корпус усадьбы графа Ф.А. Остермана в первой трети XIX в. оказался продан в казну, а потом в нем обосновалась Мясницкая полицейская часть. Над крышею возвели пожарную каланчу. На старых фотографиях «казенный дом» сразу бросается в глаза: он выше всех окрестных строений и стоит на горке.

Квартира Кувшинниковых находилась на втором этаже и соседство имела самое невеселое — рядом находились пожарный сарай, дежурные комнаты участка, приемный покой для больных и умерших, а еще — камеры для бродяг, пьяных и воров. Это собрание людских несчастий и пороков затихало только к утру. Но стены, вероятно, были толсты, и квартира жила своею салонной жизнью, ровно так, как заведено было хозяевами.

Но вот что примечательно — вечерами, с началом шумных разговоров, музыки и пения, Дмитрий Павлович отсутствовал. «И только обыкновенно около полуночи растворялись двери, — вспоминал М.П. Чехов, — и в них появлялась крупная фигура доктора с вилкой в одной руке и с ножом в другой, и торжественно возвещала: «Пожалуйте, господа, покушать»».

В столовой гостей всегда ожидал полный стол всевозможных закусок. Именно там неизменно повторялась сцена, которая запомнилась и многими была узнана потом, в чеховском рассказе: «В восторге от своего мужа Софья Петровна подскакивала к нему, хватала его обеими руками за голову и восклицала:

— Димитрий! Кувшинников! (она называла его по фамилии.) Господа, смотрите, какое у него выразительное, великолепное лицо!»

Документы бесстрастны, но многое объясняют. Чехов познакомился с Кувшинниковыми в 1888 г. — возможно, что его привел к ним И.И. Левитан. Во всяком случае прежде Софья Петровна в чеховской переписке не упоминается. Так, 10 октября 1888 г., после сообщения о присуждении Пушкинской премии Академией наук, оказавшей на молодого писателя «ошеломляющее действие», он шутил о своей внезапной известности и среди прочего сообщал Суворину: «...Встретились мне супруги Ленские и взяли слово, что я приеду к ним обедать; встретилась одна дама, любительница талантов, и тоже пригласила обедать...» (П., 3,23).

Письмо к Кувшинниковой от 25 декабря при всей своей обыденности весьма интересно, особенно на фоне некоторых свидетельств, благодаря коим Софью Петровну незаслуженно причислили к художницам-дилетанткам. Антон Павлович не только извинялся за то, что по болезни не был у Кувшинниковых в гостях, он поздравил ее с праздником и с картиной, выставленной на 8-й Периодической выставке Общества любителей художеств «Вид Петропавловской церкви города Плёса на Волге». Эту работу тогда же приобрел для своей галереи П.М. Третьяков.

«Ничего, что Ваша картина маленькая, — писал Чехов. — Копейки тоже маленькие, но, когда их много, они делают рубль. Каждая картина, взятая в галерею, и каждая порядочная книга, попавшая в библиотеку, как бы они малы ни были, служат великому делу: скоплению в стране богатств» (П., 3, 103).

Была на выставке и вторая работа — «Внутренность древней церкви». Но купленная Третьяковым картина — факт сам по себе знаменательный: уж кто-кто, а Павел Михайлович ерунды не приобретал.

Оставил воспоминания и Лазарев-Грузинский, правда, больше по общим отзывам своих знакомых. «В восьмидесятых годах Чехов дружил в Москве с Софьей Петровной Кувшинниковой, — писал он. — Это была дама уже не первой молодости, лет около сорока, художница-дилетантка, работою которой руководил Левитан. Никакой художественной школы, как я слышал, она не кончила. Муж ее был полицейским врачом... (...) Раз в неделю на вечеринки Кувшинниковой собирались художники, литераторы, врачи, артисты. Часто бывали Чехов и Левитан».

Одна из подруг Софьи Петровны, артистка Малого театра В.С. Васильева, говорила, что личность Кувшинниковой отличалась необычайно притягательной силой, которая и собрала кружок людей неординарных. Но вместе с тем Васильева считала, что «...стремления к оригинальности в ней было больше, чем подлинной, неподдельной оригинальности».

Так или иначе, но Чехов оставался вхож в дом Кувшинниковых и в 1889—1890 гг. 21 апреля 1890 г., когда писатель отправился на остров Сахалин, в числе провожавших его были Левитан и Софья Петровна с супругом. Причем последние ехали поездом с Ярославского вокзала вместе с Антоном Павловичем до Сергиева Посада или, как тогда говорили, до Троицы. И еще характерная деталь — Дмитрий Павлович подарил писателю бутылку коньяку с просьбою непременно выпить ее на океанском берегу.

Уже 23 апреля, двигаясь по Волге на пароходе, Антон Павлович написал Софье Петровне короткое письмо, где, вспоминая рассказы Левитана о поездке с Кувшинниковой и, по-видимому, сравнивая с ними увиденное, сообщал: «...Видел Плёс, узнал я кладбищенскую церковь, видел дом с красной крышей... Слышал унылую гармошку. Немножко холодно ехать. Кое-где на берегу попадается снег». И ниже добавлял: «Бутылка с коньяком будет раскупорена на берегу Великого океана. Кланяюсь всем» (П., 4,67).

По возвращении Чехова в Москву, да и позже, в 1891 г., теплые отношения с Кувшинниковыми сохранялись: пусть переписка и неполна, но Чехов не раз упоминает их и передает супругам поклоны через своих домочадцев.

Все скверное произошло уже в 1892 г.: нелитературная критика рассказа «Попрыгунья», сплетни знакомых и разрыв с Левитаном. У Чехова происшедшее вызвало лишь горькое недоумение: «...Вчера я был в Москве, но едва не задохнулся там от скуки и всяких напастей. Можете себе представить, одна знакомая моя, 42-летняя дама, узнала себя в двадцатилетней героине моей «Попрыгуньи» (...), и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика — внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор и живет она с художником» (П., 5, 58).

Прав оказался потом Лазарев-Грузинский, написавший о сюжетной неосторожности. И впрямь ситуация вышла слишком уж узнаваемой внешне: героиней стала художница, а другом дома выведен был художник-пейзажист. Взяв в мужья героини выдающегося врача, пусть и не обычного полицейского медика, Чехов невольно усилил сходство. Да и окружение героини напомнило лиц, вхожих в дом Софьи Петровны.

Пожалуй, писатель поторопился. Обыкновенно между реальными событиями и произвольно измененными, взятыми в сюжет у Чехова проходило лет 8—11. Ситуацию с рассказом раздули донельзя. А внешнее сходство происшедшего предоставило «...лишний повод различным литературным и нелитературным Тартюфам вопить по адресу Чехова: «Разбой! Пожар!», а Кувшинниковой и Левитану — лишний повод к претензиям на Чехова».

А посему повторяем: героиня повести и Софья Петровна — люди разные. Даже кувшинниковский автопортрет говорит о том, что она не дилетантка, а хорошая художница. И не пустельга, а напротив, — личность с незаурядным характером и притягательным обаянием. Точно так же не стоит ставить знак равенства между Рябовским и Левитаном. Последнего Чехов любил и карикатуру делать не стал бы.

А вообще история с «Попрыгуньей» скоро утихла. И муж Софьи Петровны вел себя достойно, не сказав об Антоне Павловиче ни единого худого слова. Не оправдывался и Чехов. Однажды он выразительно пошутил: дескать, сражаться со сплетнями — это все равно, что просить взаймы у ростовщика...

Софья Петровна была личностью самоотверженной: ухаживая где-то в глуши за брошенной всеми больной, она заразилась и умерла...

Мясницкий полицейский дом. Фото автора

С.П. Кувшинникова. Фото Настюкова, 1871—1872 гг.