«Русские ведомости»

О редакции газеты «Русские ведомости» писать горько. Потому что старого особняка князя В.А. Черкасского (Вознесенский переулок, дом № 7) практически нет. А ведь еще недавно был... Стояли: корпуса, возведенные Товариществом газеты после покупки владения в 1886 г., и главный дом, выходивший на улицу, тот самый, в бельэтаже которого размещалась редакция. Сегодня прохожий видит лишь прямоугольную коробку, облицованную сомнительным декоративным материалом. Здесь обосновался дорогой ресторан¹.

Однако существует историческая память. А потому, кроме редактора В.М. Соболевского, назовем и других пайщиков «Русских ведомостей» — людей умных, образованных — Д.Н. Анучина, П.И. Бларамберга, Ю.В. Скалона и А.С. Посникова. В той же команде профессоров, общественных деятелей и литераторов были и такие известные всей Москве фигуры, как А.И. Чупров, М.Е. Богданов, Г.А. Джаншиев, А.П. Лукин, В.С. Пагануцци и М.А. Саблин. Соболевского и еще кое-кого Чехов знал еще по 1888 г., когда изредка приходил в Чернышевский переулок. То были вовсе не «шапочные» знакомства: в свое время Антон Павлович рекомендовал газете своих приятелей-литераторов. Именуя «Ведомости» единственной прилично платящей газетой, он поругивал ее за чрезмерную сухость. И сближаться с сотрудниками не спешил. «...Все эти чопорные, застегнутые на все пуговицы члены профессорской газеты показались мне морожеными судаками... (...), — жестковато писал Гиляровский. — Все, кроме В.М. Соболевского и Н.И. Бларамберга, да еще А.И. Чупрова (...), стали какими-то высокопарными, уселись по отдельным кабинетам...» Чехов же беззлобно посмеивался над «общественными задачами», разговорами о конституции и «идеях». Но иногда и тревожился: слишком далеко все это было от литературы.

Словом — отношения были с холодком. Ведь редакция водила дружбу как раз с теми господами, которые незаслуженно приписывали Чехову отсутствие «идей», «принципов» и «направления». Однако уже в 1891 г. отношения с «Ведомостями» заметно потеплели: как-никак Антон Павлович активно сотрудничал с редакцией, готовя сборник «Помощь голодающим» (конец 1892 г.), куда без колебаний отдал одну из глав «Острова Сахалина». К тому же и практическая помощь его крестьянам Нижегородской и Воронежской губерний произвела впечатление самое благоприятное.

Сплетение обстоятельств той поры закономерно. Так, «Русская мысль», забыв старое, продолжала печатать Чехова, считая его подлинным талантом и вдобавок совершенно «своим». Читатели восхищались и ждали новых произведений. «Русским ведомостям» оставалось только не отставать от общих настроений.

Чехов давал газете только небольшие рассказы: «Володя Большой и Володя Маленький» (1893), «Скрипка Ротшильда», «Студент», «В усадьбе», «Рассказ старшего садовника» (1894), «Анна на шее» (1895), «В родном углу», «Печенег», «На подводе» (1897) и «Новая дача» (1899).

Наиболее близко сошелся Чехов только с двумя пайщиками газеты — В.А. Соболевским и М.А. Саблиным. То были люди, несомненно, порядочные и по-своему одаренные. Потому-то Щепкина-Куперник среди шумных московских встреч Чехова в Москве особо выделяла «...чаи в редакции «Русских ведомостей» у общего друга «дедушки» Саблина». А И.Н. Потапенко подчеркивал «трогательную нежность» последнего к Антону Павловичу: «...С виду суровый и благодаря своей комплекции несколько тяжеловесный (...), он оживлялся и обращался в юношу, когда приезжал Чехов, и тут уж дни и вечера (...) превращались в праздники».

Писатель частенько обнаруживал неразбериху, царившую в «товариществе». Потери рукописей были обыкновенны. Не зря Антон Павлович иронично говорил, что в газете одиннадцать редакторов, а обращаться лучше к только одному — Соболевскому. Случалось кое-что и покрупнее. Например, в декабре 1893 г. с рассказом «Володя Большой и Володя Маленький» вышла серьезная неприятность, которую могла доставить цензура, а вовсе не редакция. По словам Чехова, рассказ «...постригли так усердно, что с волосами отрезали и голову». Расстроенный, он высказал то, что думал: «Целомудрие чисто детское, а трусость изумительная». Итоги были плачевны: пострадали середина и конец рассказа, а господа редакторы даже не сообщили об этом автору. Но опять же — какова деликатность: понимая, как огорчит это любящего его «дедушку» Саблина, пребывавшего в счастливом неведении, Чехов в том же послании В.А. Гольцеву добавлял: «...Ты Саблину ничего не говори. Будет всего удобнее и покойнее, если я, уклоняясь от дальнейшего сотрудничества, сошлюсь на недосуг как на главную причину» (П., 5, 256).

И все-таки отношения с «Ведомостями» оставались ровными, приятельскими, а рукописи присылались и после похожей истории с «Рассказом старшего садовника» (1894). Чехов тогда сдержался и коротко заключил, что господа редакторы «...ради страха иудейска выбросили в начале речи садовника следующие слова: «Веровать в бога нетрудно. В него веровали и инквизиторы, и Бирон, и Аракчеев. Нет, вы в человека уверуйте!»» (П., 5, 350).

Суть написанного сразу пропадала. Цензура, быть может, и не тронула бы тех слов, но редакция порою опережала события, опасаясь кары. Эта сдержанность и осторожность приводили к тому, что направление газеты часто сказывалось не в том, что она говорила, а в том, о чем она умалчивала. Чехов, вероятно, хорошо представлял себе ситуацию, а потому и был снисходителен.

Многие называли газету «скучной», «профессорской». Однако она имела солидную подписку в Москве и в провинции. И Чехов как объективный читатель ее знал, что в отличие от прочих «Русские ведомости» никогда не угождали вкусам толпы, но старались поднять публику до себя. В 1880-е гг. газета печатала Салтыкова-Щедрина, Толстого, Короленко, а если в дальнейшем и стала почти общественной, то уж факты собирала по всей России самые проверенные и интересные, освещая земскую деятельность и проявления общественной инициативы и самоуправления. Даже и о внешней политике писала она, все более интересуясь рабочим движением.

В 1898 г. газета получила третье предостережение от цензуры и была приостановлена на три месяца. Настроения стали самыми унылыми. Чехов, будучи в курсе происшедшего, вел себя тонко и деликатно. Так, он послал в редакцию рассказ «Новая дача», но, по сути, уклонялся от сотрудничества в других изданиях, куда его приглашали. «Я охотно послал бы что-нибудь в «Курьер» (...), — объяснял он сестре 17 декабря 1898 г. — Но в «Курьере» я не могу сотрудничать, пока с «Русских ведомостей» не снимут цензуру. Если я стану работать у конкурента «Русских ведомостей», то они, то есть «Русские ведомости», дурно это истолкуют и обидятся» (П., 7, 369).

Чехов поддерживал Соболевского не в силу личных симпатий: он давно уже сочувствовал газете. Называя ее в апреле 1900 г. лучшей, он признавался: «Прежде я как-то поддавался общему гулу, что газета ведется скучновато, сухо, что нужно бы ее разнообразить и проч., теперь же, разбираясь в белиберде текущих событий, я вижу, что в этой якобы бы скуке было спасение» (П., 9, 80).

Но со временем сотрудничество прекратилось. «Работать в «Русских ведомостях» я непременно буду, — писал Чехов Соболевскому 23 июня 1901 г. — Если я давно не работал (...), то потому, что вообще поотстал и ничего не делал благодаря болезни» (П., 10, 48).

Примечания

1. Невежественные застройщики предали забвению и советский «Гудок», где работали М.А. Булгаков, Ю.К. Олеша и И. Ильф, живший здесь в 1923 г. на казенной квартире, столь талантливо воплощенной в романе «Двенадцать стульев» как «Общежитие имени монаха Бертольда Шварца».